ЛУЧ-ших стихов анона тредик
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург!
я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург!
У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург!
я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург!
У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Все куда-то я бегу
Бестолково и бессрочно,
У кого-то я в долгу,
У кого — не знаю точно.
Все труднее я дышу-
Но дышу, не умираю.
Все к кому-то я спешу,
А к кому — и сам не знаю.
Ничего, что я один,
Ничего, что я напился,
Где-то я необходим,
Только адрес позабылся.
Ничего, что я сопя
Мчусь по замкнутому кругу —
Я придумал для себя,
Что спешу к больному другу.
Опрокинуться в стогу,
Увидать Кассиопею —
Вероятно, не смогу,
Вероятно, не успею…
Бестолково и бессрочно,
У кого-то я в долгу,
У кого — не знаю точно.
Все труднее я дышу-
Но дышу, не умираю.
Все к кому-то я спешу,
А к кому — и сам не знаю.
Ничего, что я один,
Ничего, что я напился,
Где-то я необходим,
Только адрес позабылся.
Ничего, что я сопя
Мчусь по замкнутому кругу —
Я придумал для себя,
Что спешу к больному другу.
Опрокинуться в стогу,
Увидать Кассиопею —
Вероятно, не смогу,
Вероятно, не успею…
Эта осень похожа на рыжую бабу
с красным прыщавым лицом.
В животе у природы свой брейк-данс пляшет смерть,
и на это противно смотреть.
На это небо в синяках
да на облезлые осины.
Мы получим наверняка
всё, о чем просили;
непременно за всё заплатим.
Холод лезет под бабье платье,
желтеют и осыпаются листья -
в точности, как мои зубы,
или в ванной хлопья от штукатурки.
И как бы тут не заехать бы в дурку,
когда пропал между праздников и будней,
между было и будет дальше.
Однажды мы всё забудем.
Но смех сбивается кашлем
в гудении городской полифонии.
- завяжи, развяжи, - сказал кто-то из модных,
как там его фамилия?
И разве жизнь - это хомут и намордник?
Мы как мотыльки -
стремимся на свет круглосуточных магазинов,
радугу ищем в пятнах бензина,
высасываем душу из бульки.
Тепла вот, буквально, с хуй гулькин.
И всё, что осталось -
разочарование и усталость.
Дима Гусев, ежжи.
с красным прыщавым лицом.
В животе у природы свой брейк-данс пляшет смерть,
и на это противно смотреть.
На это небо в синяках
да на облезлые осины.
Мы получим наверняка
всё, о чем просили;
непременно за всё заплатим.
Холод лезет под бабье платье,
желтеют и осыпаются листья -
в точности, как мои зубы,
или в ванной хлопья от штукатурки.
И как бы тут не заехать бы в дурку,
когда пропал между праздников и будней,
между было и будет дальше.
Однажды мы всё забудем.
Но смех сбивается кашлем
в гудении городской полифонии.
- завяжи, развяжи, - сказал кто-то из модных,
как там его фамилия?
И разве жизнь - это хомут и намордник?
Мы как мотыльки -
стремимся на свет круглосуточных магазинов,
радугу ищем в пятнах бензина,
высасываем душу из бульки.
Тепла вот, буквально, с хуй гулькин.
И всё, что осталось -
разочарование и усталость.
Дима Гусев, ежжи.
Зашел к своей подруге и как гром,
Почуял едкий запах смрадный.
Вонючей, мерзкой массы ком
Мне сильно надавил на клапан задний.
Во тьме от спящей лампы Ильича,
Заметил образ я собачий сразу
И про себя безумно хохоча,
Стал совершать свою великую проказу.
Движеньем легким открывается ремень.
Штаны сползают по спортивным ляшкам.
По бреши пищеводной, как по руслу Моисей,
Проходит исполинская какашка.
Подруга вдруг почуяла подвох,
Спросила про причину данного явленья.
Ответил: "Виноват во всем рассадник блох.
Коричневый сугроб здесь лишь из-за его хотенья."
И тут она включает броский свет.
Поток фотонов расстрелял всю комнату как пушка.
Гляжу. Собаки вовсе то и нет.
Собака - это мягкая игрушка...
Почуял едкий запах смрадный.
Вонючей, мерзкой массы ком
Мне сильно надавил на клапан задний.
Во тьме от спящей лампы Ильича,
Заметил образ я собачий сразу
И про себя безумно хохоча,
Стал совершать свою великую проказу.
Движеньем легким открывается ремень.
Штаны сползают по спортивным ляшкам.
По бреши пищеводной, как по руслу Моисей,
Проходит исполинская какашка.
Подруга вдруг почуяла подвох,
Спросила про причину данного явленья.
Ответил: "Виноват во всем рассадник блох.
Коричневый сугроб здесь лишь из-за его хотенья."
И тут она включает броский свет.
Поток фотонов расстрелял всю комнату как пушка.
Гляжу. Собаки вовсе то и нет.
Собака - это мягкая игрушка...
я любил тебя, прости
дрочил на фотки каждый день
ты сказала мне "уходи"
бля, ебучая хуетень
и может не высок мой слог
и рифма тоже так себе
швабра это не сапог
и рифма тоже так себе
Писать на бордах в ентернетах, увы, мой друг, не мудрено.
В этом говне - вы все поэты, среди поэтов - вы говно.
Комиссар! Комиссар!
Отрастил ты брюхо.
Оттого-то наш народ
Душит голодуха.
Комиссар! Комиссар!
Эй, не зарывайся.
Не спасет тебя Че-Ка,
Сколько ни старайся.
Комиссар! Комиссар!
Нам с тобой не внове.
Мы теперь — не дураки,
Попил нашей крови.
Комиссар! Комиссар!
Трусишь, милый?
Вольно!
Наших баб нацеловал,
А теперь — довольно.
Комиссар! Комиссар!
Пуля — много чести.
На верёвке повиси,
На своей невесте!
Отрастил ты брюхо.
Оттого-то наш народ
Душит голодуха.
Комиссар! Комиссар!
Эй, не зарывайся.
Не спасет тебя Че-Ка,
Сколько ни старайся.
Комиссар! Комиссар!
Нам с тобой не внове.
Мы теперь — не дураки,
Попил нашей крови.
Комиссар! Комиссар!
Трусишь, милый?
Вольно!
Наших баб нацеловал,
А теперь — довольно.
Комиссар! Комиссар!
Пуля — много чести.
На верёвке повиси,
На своей невесте!
Февраль.
Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку.
За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку.
За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Поссориться просто (чего быстрее),
Как с горки скатиться, лишь в сани сесть.
А вот помириться куда сложнее,
Стократ неприятнее и труднее,
Чем снова на гору с санями лезть.
Как с горки скатиться, лишь в сани сесть.
А вот помириться куда сложнее,
Стократ неприятнее и труднее,
Чем снова на гору с санями лезть.
СЛОВНО ХУЙ ДРОЧЕНЫЙ В ЖОПУ ПИДОРА!!!
В УКРАИНУ РАТЬ РОССИЙСКАЯ ВОШЛА!!!
НЕ ОСТАВИВ ФАШИКАММ НИ ВЫБОРА!!!
АРМИЯ НА КИЕВ В БОЙ ПОШЛА!!!
СКОРО, ВЫ, УЕБИЩА ОТВЕТИТЕ!!!
ЗА МАЙДАН ЗА СЛЕЗЫ ДОНБАСЯТ!!!
ЕСЛИ НЕ ИЗДОХНИТЕ, ТО ПОЕДЕТЕ!!!
НА КИЧУ МИНИМУМ ЛЕТ НА ПЯТЬ!!!
ВЫ МОЛИТЕСЬ СУКИ О ПРОЩЕНИИ!!!
ЧТОБ ВАС НЕКРОМСАЛИ КАК СВИНЕЙ!!!
МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА ОТМЩЕНИЕ!!!
БОЛЬШЕ ТЫ В МИРНЯК СТРЕЛЯТЬ НЕ СМЕЙ!!!
ВСТАНЬТЕ НА КОЛЕНИ СУКИ ЕБАНЫЕ!!!
ПРИГОТОВЬТЕСЬ ПАСТЬЮ ХУЙ СОСАТЬ!!!
ЖОПЫ ВАШИ БУДУТ ЖЕТСКО ВЫЕБАНЫ!!!
ТОЛЬКО ТАК МЫ БУДЕМ ВАС "ПРОЩАТЬ"!!!
ВОСЕМЬ ЛЕТ ДОНБАСС ХОТЕЛИ ВЫЕБАТЬ!!!
А ТЕПЕРЬ ЖЕ ВСЕ НАОБОРОТ!!!
ЕСТЬ У ВАС УЕБИЩ ПРАВО ВЫБИРАТЬ!!!
РУССКИЙ ХУЙ СОВАТЬ ИЛЬ В ЖОПУ ИЛИ ВРОТ!!!
Словно хуй дроченый в жопу пидора...
Анус лижете сосёте...
Стала жизнь человечья бедна и убога,
Зла судьба, и душа холодна.
Каждый втайне грустит: как уютна берлога,
Где ютились один и одна.
Ведь у двери есть уши, и видят нас стены.
Слепо сердце, немотна любовь, —
Оттого за любовью и ходит измена,
А вино так похоже на кровь…
Стали наши часы и минуты короче —
Мы родимся к утру неспроста:
За туманом — заря, за обманами — очи,
И дурманом дымятся уста…
Суждено человеку лихое кочевье,
И тоска по одной и одном;
А ведь, может, в лесу тоже ходят деревья:
Шапкой в небо, а в землю — корнём.
Зла судьба, и душа холодна.
Каждый втайне грустит: как уютна берлога,
Где ютились один и одна.
Ведь у двери есть уши, и видят нас стены.
Слепо сердце, немотна любовь, —
Оттого за любовью и ходит измена,
А вино так похоже на кровь…
Стали наши часы и минуты короче —
Мы родимся к утру неспроста:
За туманом — заря, за обманами — очи,
И дурманом дымятся уста…
Суждено человеку лихое кочевье,
И тоска по одной и одном;
А ведь, может, в лесу тоже ходят деревья:
Шапкой в небо, а в землю — корнём.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком.
А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты.
Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты.
О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь.
И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты!
На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком!
Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты!
То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями.
Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком.
А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты.
Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты.
О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь.
И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты!
На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком!
Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты!
То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями.
Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Я ебал твою Наташку
За одну затяжку ашки
Я её всю облизал
Палец в попу ей вставлял
Пусть рифмую на глаголы
Зато хуй мой в её горле
Жизнь твоя - инцельства каша
А моя - ебля Наташи
Разница столь велика
Между нами, моя правда
Это воля к жизни полной
А твоя - к жизни куколда.
Всë клëво. А любое дело плëво.
Жить классно. Это как солнце ясно.
Весенняя зелень, ура ура ура.
Весела детвора двора.
Здорово веселиться.
Любовь в сердце таится.
Хорошо наслаждаться
Смеяться и улыбаться.
Кайф от жизни ловить
Круто, чего уж юлить.
Жить классно. Это как солнце ясно.
Весенняя зелень, ура ура ура.
Весела детвора двора.
Здорово веселиться.
Любовь в сердце таится.
Хорошо наслаждаться
Смеяться и улыбаться.
Кайф от жизни ловить
Круто, чего уж юлить.
Дельфин всегда плывёт вперёд
И никогда не отстаёт!
Я сегодня съел варенье,
Вот и всё стихотворенье.
Кто обзывается,
Тот сам так называется.
Руками никогда нигде
Не трогай ничего.
Не впутывайся ни во что
И никуда не лезь.
В сторонку молча отойди,
Стань скромно в уголке
И тихо стой, не шевелясь,
До старости своей.
Не бери чужое, если
На тебя глядят чужие.
Пусть они глаза закроют
Или выйдут на часок.
А своих чего бояться!
Про своих свои не скажут.
Пусть глядят.
Хватай чужое
И тащи его к своим.
Бейте палками лягушек.
Это очень интересно.
Отрывайте крылья мухам,
Пусть побегают пешком.
Тренируйтесь ежедневно,
И наступит день счастливый —
Вас в какое-нибудь царство
Примут главным палачом.
Если что-нибудь случилось,
И никто не виноват,
Не ходи туда, иначе
Виноватым будешь ты.
Спрячься где-нибудь в сторонке.
А потом иди домой.
И про то, что видел это,
Никому не говори.
Если вы окно разбили,
Не спешите признаваться.
Погодите, — не начнется ль
Вдруг гражданская война.
Артиллерия ударит,
Стекла вылетят повсюду,
И никто ругать не станет
За разбитое окно.
Не трогай ничего.
Не впутывайся ни во что
И никуда не лезь.
В сторонку молча отойди,
Стань скромно в уголке
И тихо стой, не шевелясь,
До старости своей.
Не бери чужое, если
На тебя глядят чужие.
Пусть они глаза закроют
Или выйдут на часок.
А своих чего бояться!
Про своих свои не скажут.
Пусть глядят.
Хватай чужое
И тащи его к своим.
Бейте палками лягушек.
Это очень интересно.
Отрывайте крылья мухам,
Пусть побегают пешком.
Тренируйтесь ежедневно,
И наступит день счастливый —
Вас в какое-нибудь царство
Примут главным палачом.
Если что-нибудь случилось,
И никто не виноват,
Не ходи туда, иначе
Виноватым будешь ты.
Спрячься где-нибудь в сторонке.
А потом иди домой.
И про то, что видел это,
Никому не говори.
Если вы окно разбили,
Не спешите признаваться.
Погодите, — не начнется ль
Вдруг гражданская война.
Артиллерия ударит,
Стекла вылетят повсюду,
И никто ругать не станет
За разбитое окно.
Бей друзей без передышки
Каждый день по полчаса,
И твоя мускулатура
Станет крепче кирпича.
А могучими руками,
Ты, когда придут враги,
Сможешь в трудную минуту
Защитить своих друзей.
Никогда не мойте руки,
Шею, уши и лицо.
Это глупое занятье
Не приводит ни к чему.
Вновь испачкаются руки,
Шея, уши и лицо,
Так зачем же тратить силы,
Время попусту терять.
Стричься тоже бесполезно,
Никакого смысла нет.
К старости сама собою
Облысеет голова.
Если вы еще не твердо
В жизни выбрали дорогу
И не знаете, с чего бы
Трудовой свой путь начать,
Бейте лампочки в подъездах —
Люди скажут вам «спасибо».
Вы поможете народу
Электричество беречь.
Решил подраться — выбирай
Того, кто послабей.
А сильный может сдачи дать,
Зачем тебе она?
Чем младше тот, кого ты бьешь,
Тем сердцу веселей
Глядеть, как плачет он, кричит,
И мамочку зовет.
Но если вдруг за малыша
Вступился кто-нибудь,
Беги, кричи и громко плачь,
И мамочку зови.
Если ты в своем кармане
Ни копейки не нашел,
Загляни в карман к соседу, —
Очевидно, деньги там.
Если вы врагов хотите
Победить одним ударом,
Вам ракеты и снаряды,
И патроны ни к чему.
Сбросьте к ним на парашюте
……………………………………….
(эту строчку сам заполни.)
Через час враги, рыдая,
Прибегут сдаваться в плен.
Если ты в совет последний
Сам не хочешь вставить строчку,
Выбери себе любую
Из предложенных тебе.
Каждый день по полчаса,
И твоя мускулатура
Станет крепче кирпича.
А могучими руками,
Ты, когда придут враги,
Сможешь в трудную минуту
Защитить своих друзей.
Никогда не мойте руки,
Шею, уши и лицо.
Это глупое занятье
Не приводит ни к чему.
Вновь испачкаются руки,
Шея, уши и лицо,
Так зачем же тратить силы,
Время попусту терять.
Стричься тоже бесполезно,
Никакого смысла нет.
К старости сама собою
Облысеет голова.
Если вы еще не твердо
В жизни выбрали дорогу
И не знаете, с чего бы
Трудовой свой путь начать,
Бейте лампочки в подъездах —
Люди скажут вам «спасибо».
Вы поможете народу
Электричество беречь.
Решил подраться — выбирай
Того, кто послабей.
А сильный может сдачи дать,
Зачем тебе она?
Чем младше тот, кого ты бьешь,
Тем сердцу веселей
Глядеть, как плачет он, кричит,
И мамочку зовет.
Но если вдруг за малыша
Вступился кто-нибудь,
Беги, кричи и громко плачь,
И мамочку зови.
Если ты в своем кармане
Ни копейки не нашел,
Загляни в карман к соседу, —
Очевидно, деньги там.
Если вы врагов хотите
Победить одним ударом,
Вам ракеты и снаряды,
И патроны ни к чему.
Сбросьте к ним на парашюте
……………………………………….
(эту строчку сам заполни.)
Через час враги, рыдая,
Прибегут сдаваться в плен.
Если ты в совет последний
Сам не хочешь вставить строчку,
Выбери себе любую
Из предложенных тебе.
В моей голове живёт демон Виталик
Характером он грубоват и нахален
Мечтает он выбраться из клетки своей
И тут же прирезать побольше людей!
Знает китаец, знает еврей -
Красная Армия всех сильней,
Помнит Берлин как от Красной звезды
Он получил в сорок пятом пиды.
Грозно идут кирзачи и пилотки,
Плывут подо льдами подводные лодки,
Поуй, что пушек и топлива мало,
Лопатой дадим мы врагу по еблу.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Догоним и вломим врагу пидюлей.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Красная Армия всех сильней.
Чтобы боялись враги-пидрасы
В небе летают лётчики-асы,
Хй ли Америка, хй ли то НАТО,
Дружно получат пиды от стройбата.
Но если же враг доебтся до нас,
За дело возьмётся русский спецназ.
Прощайте тогда вертолёты и танки,
Останутся только ковбоев портянки.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Догоним и вломим врагу пидюлей.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Красная Армия всех сильней.
В любую горячую точку планеты
За тридцать секунд долетают ракеты.
Мы кузькину мать, бл*дь, любому покажем,
Славься Россия, Родина наша.
Красная Армия всех сильней,
Помнит Берлин как от Красной звезды
Он получил в сорок пятом пиды.
Грозно идут кирзачи и пилотки,
Плывут подо льдами подводные лодки,
Поуй, что пушек и топлива мало,
Лопатой дадим мы врагу по еблу.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Догоним и вломим врагу пидюлей.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Красная Армия всех сильней.
Чтобы боялись враги-пидрасы
В небе летают лётчики-асы,
Хй ли Америка, хй ли то НАТО,
Дружно получат пиды от стройбата.
Но если же враг доебтся до нас,
За дело возьмётся русский спецназ.
Прощайте тогда вертолёты и танки,
Останутся только ковбоев портянки.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Догоним и вломим врагу пидюлей.
Ревут самолёты, танки дымят,
Комбат-ё-батяня, батяня-комбат.
От северных гор и до южных морей
Красная Армия всех сильней.
В любую горячую точку планеты
За тридцать секунд долетают ракеты.
Мы кузькину мать, бл*дь, любому покажем,
Славься Россия, Родина наша.
Убиенный много и восставший,
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала русская земля.
В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Я лежал, а мать, в сенях замешкав,
Голосила, плача надо мной.
С перерезанным наотмашь горлом
Я лежал в могиле десять лет;
И рука Господняя простерла
Над Москвой полетье лютых бед.
Голод был, какого не видали.
Хлеб пекли из кала и мезги.
Землю ели. Бабы продавали
С человечьим мясом пироги.
Проклиная царство Годунова,
В городах без хлеба и без крова
Мерзли у набитых закромов.
И разъялась земная утроба,
И на зов стенящих голосов
Вышел я- — замученный — из гроба.
По Руси что ветер засвистал,
Освещал свой путь двойной луною,
Пасолнцы на небе засвечал.
Шестернею в полночь над Москвою
Мчал, бичом по маковкам хлестал.
Вихрь-витной, гулял я в ратном поле,
На московском венчанный престоле
Древним Мономаховым венцом,
С белой панной — с лебедью — с Мариной
Я — живой и мертвый, но единый —
Обручался заклятым кольцом.
Но Москва дыхнула дыхом злобным —
Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске, с дудкою в руке,
А вокруг — вблизи и вдалеке —
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали сопели,
Песни пели бесы на реке…
Не видала Русь такого сраму!
А когда свезли меня на яму
И свалили в смрадную дыру —
Из могилы тело выходило
И лежало цело на юру.
И река от трупа отливала,
И земля меня не принимала.
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут тогда меня уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола, Ливен, из Москвы…
Понапрасну в обличенье вора
Царь Василий, не стыдясь позора,
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву — народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском соборе,
Да сидела у могилы мать.
А Марина в Тушино бежала
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой…
А потом лежал в снегу — безглавый —
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью…
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов,
А меня живым несла во чреве…
И пошли на нас со всех концов,
И неслись мы парой сизых чаек
Вдоль по Волге, Каспию — на Яик, —
Тут и взяли царские стрелки
Лебеденка с Лебедью в силки.
Вся Москва собралась, что к обедне,
Как младенца — шел мне третий год —
Да казнили казнию последней
Около Серпуховских ворот.
Так, смущая Русь судьбою дивной,
Четверть века — мертвый, неизбывный
Правил я лихой годиной бед.
И опять приду — чрез триста лет.
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала русская земля.
В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Я лежал, а мать, в сенях замешкав,
Голосила, плача надо мной.
С перерезанным наотмашь горлом
Я лежал в могиле десять лет;
И рука Господняя простерла
Над Москвой полетье лютых бед.
Голод был, какого не видали.
Хлеб пекли из кала и мезги.
Землю ели. Бабы продавали
С человечьим мясом пироги.
Проклиная царство Годунова,
В городах без хлеба и без крова
Мерзли у набитых закромов.
И разъялась земная утроба,
И на зов стенящих голосов
Вышел я- — замученный — из гроба.
По Руси что ветер засвистал,
Освещал свой путь двойной луною,
Пасолнцы на небе засвечал.
Шестернею в полночь над Москвою
Мчал, бичом по маковкам хлестал.
Вихрь-витной, гулял я в ратном поле,
На московском венчанный престоле
Древним Мономаховым венцом,
С белой панной — с лебедью — с Мариной
Я — живой и мертвый, но единый —
Обручался заклятым кольцом.
Но Москва дыхнула дыхом злобным —
Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске, с дудкою в руке,
А вокруг — вблизи и вдалеке —
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали сопели,
Песни пели бесы на реке…
Не видала Русь такого сраму!
А когда свезли меня на яму
И свалили в смрадную дыру —
Из могилы тело выходило
И лежало цело на юру.
И река от трупа отливала,
И земля меня не принимала.
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут тогда меня уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола, Ливен, из Москвы…
Понапрасну в обличенье вора
Царь Василий, не стыдясь позора,
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву — народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском соборе,
Да сидела у могилы мать.
А Марина в Тушино бежала
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой…
А потом лежал в снегу — безглавый —
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью…
А Марина с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой
И, кружась по-над Москвою, в гневе
Воскрешала новых мертвецов,
А меня живым несла во чреве…
И пошли на нас со всех концов,
И неслись мы парой сизых чаек
Вдоль по Волге, Каспию — на Яик, —
Тут и взяли царские стрелки
Лебеденка с Лебедью в силки.
Вся Москва собралась, что к обедне,
Как младенца — шел мне третий год —
Да казнили казнию последней
Около Серпуховских ворот.
Так, смущая Русь судьбою дивной,
Четверть века — мертвый, неизбывный
Правил я лихой годиной бед.
И опять приду — чрез триста лет.
От счаться других — люто дрищешь,
Мечту не купить, ведь ты нищий.
Скажи своей маме, что ищешь
Начальника с хуем почище.
Мечту не купить, ведь ты нищий.
Скажи своей маме, что ищешь
Начальника с хуем почище.
Животный утоляя страх
Времен двенадцатого года,
Европа пляшет на костях
Ей ненавистного народа.
И грозный брит и грузный швед,
И галл, презрительно лукавый,
Плюют остервенело в след
Его тысячелетней славы.
И мутной злобою кипят,
За них попрятавшись блудливо,
Поляк спесивый, лит и лат,
Эстонец – пасынок залива.
Хохол с натуги ворот рвет,
За ляхом тянется к европам,
Спеша за шнапс и бутерброд
Служить в неметчине холопом.
И мир вокруг по швам трещит,
И шрамы набухают кровью,
А мы как прежде держим щит
Пустому вопреки злословью.
Умолкни, лживая молва, –
Пускай узнают поименно:
Россия все еще жива!
Не пали отчие знамена!
Времен двенадцатого года,
Европа пляшет на костях
Ей ненавистного народа.
И грозный брит и грузный швед,
И галл, презрительно лукавый,
Плюют остервенело в след
Его тысячелетней славы.
И мутной злобою кипят,
За них попрятавшись блудливо,
Поляк спесивый, лит и лат,
Эстонец – пасынок залива.
Хохол с натуги ворот рвет,
За ляхом тянется к европам,
Спеша за шнапс и бутерброд
Служить в неметчине холопом.
И мир вокруг по швам трещит,
И шрамы набухают кровью,
А мы как прежде держим щит
Пустому вопреки злословью.
Умолкни, лживая молва, –
Пускай узнают поименно:
Россия все еще жива!
Не пали отчие знамена!
Этот день стух, мне следующий несите
На белом блюдце серебра Луны
Разбитый в пух, как из мортир событий
В него ворвусь опять минуя сны
Что будут прерваны столь хамски грубо
Строем будильников, да чёрт бы их побрал
Стеку с кровати, как моча по трубам
Но к вечеру решу, что зря вставал
Из-за окна мне мерзко улыбнется
Седой Москвы холодная пастель
И целый день в глаза, как мышь скребется
Уж месяц как не застелённая постель
Какой в том смысл мне скажите,
Ведь все равно в нее вернусь
Вчерашний день был прожит в быте
Был прожит зря, да ну и пусть
Таких как он: безвкусных, как бумага
Я проживал, жевал, не запивал,
Ведь тени демонов губительная влага
Разбудит так, что слягу наповал
Но мой удел бродить по лабиринту
В нём кухня, ванна, спальня, туалет
Смешались в тёмно-серую палитру
Я обыскался, но выхода в нём нет
Меня уже не встретит мокрый город,
В нём снова помесь снега и дождя,
Что не стечёт ко мне опять за ворот,
Минуя цепи хлопка из шарфа
Мне не блуждать по тёмным переулкам,
Минуя лужи пачкать башмаки,
Мне не тонуть в сиренах вое гулком
И солнцем жечь уставшие зрачки
Лишь тараканы из щелей в паркете
Лишь тараканы - вы мои друзья
Вы распишитесь в эпитафии памфлете
И дальше тут живите без меня.
16.02.23
На белом блюдце серебра Луны
Разбитый в пух, как из мортир событий
В него ворвусь опять минуя сны
Что будут прерваны столь хамски грубо
Строем будильников, да чёрт бы их побрал
Стеку с кровати, как моча по трубам
Но к вечеру решу, что зря вставал
Из-за окна мне мерзко улыбнется
Седой Москвы холодная пастель
И целый день в глаза, как мышь скребется
Уж месяц как не застелённая постель
Какой в том смысл мне скажите,
Ведь все равно в нее вернусь
Вчерашний день был прожит в быте
Был прожит зря, да ну и пусть
Таких как он: безвкусных, как бумага
Я проживал, жевал, не запивал,
Ведь тени демонов губительная влага
Разбудит так, что слягу наповал
Но мой удел бродить по лабиринту
В нём кухня, ванна, спальня, туалет
Смешались в тёмно-серую палитру
Я обыскался, но выхода в нём нет
Меня уже не встретит мокрый город,
В нём снова помесь снега и дождя,
Что не стечёт ко мне опять за ворот,
Минуя цепи хлопка из шарфа
Мне не блуждать по тёмным переулкам,
Минуя лужи пачкать башмаки,
Мне не тонуть в сиренах вое гулком
И солнцем жечь уставшие зрачки
Лишь тараканы из щелей в паркете
Лишь тараканы - вы мои друзья
Вы распишитесь в эпитафии памфлете
И дальше тут живите без меня.
16.02.23
Скифы ч.2?
Скуфы 2.ч
Быть может, это хлопья летят —
умирая, тают среди громад.
А может, это рота солдат
на парашютах спускается в ад.
Ну что ж, таково назначенье их канта,
такова безграничная ночь над Москвой.
И ясна авантюра того лейтенанта,
что падает вниз у окна моего.
Их деревья преисподней встречают сверчками,
и последние черти им честь отдают.
И не видно огней. Только звезды над нами
терпеливо построены в вечный салют.
умирая, тают среди громад.
А может, это рота солдат
на парашютах спускается в ад.
Ну что ж, таково назначенье их канта,
такова безграничная ночь над Москвой.
И ясна авантюра того лейтенанта,
что падает вниз у окна моего.
Их деревья преисподней встречают сверчками,
и последние черти им честь отдают.
И не видно огней. Только звезды над нами
терпеливо построены в вечный салют.
Очко черно и источает смрад,
Но Родина взывает к патриоту,
Он достает свой [#blur|хуй|&$!] и протыкает зад,
Наказывая русофобскую педоту.
Свиньёй визжит ублюдок, извиваясь,
И просит пощадить его очко,
Но патриот [#blur|ебёт|&$!#] и вторит улыбаясь:
"Ты думал русофобом быть легко?"
Наивно думал что Россию будешь материть,
Ты за печеньки из госдепа, идиот?
Ты совести лишился, и теперь тебя лишить,
Анальной девственности должен патриот!
Но Родина взывает к патриоту,
Он достает свой [#blur|хуй|&$!] и протыкает зад,
Наказывая русофобскую педоту.
Свиньёй визжит ублюдок, извиваясь,
И просит пощадить его очко,
Но патриот [#blur|ебёт|&$!#] и вторит улыбаясь:
"Ты думал русофобом быть легко?"
Наивно думал что Россию будешь материть,
Ты за печеньки из госдепа, идиот?
Ты совести лишился, и теперь тебя лишить,
Анальной девственности должен патриот!
Люблю я видеть, как народ,
Отрядом воинским гоним,
Бежит, спасая скарб и скот,
А войско следует за ним,
И радуясь душою,
Смотрю, как замок осажден,
Как приступом берется он,
Иль вижу над рекою
Ряды построенных полков,
Укрытые за тын и ров.
И также люб тот рыцарь мне,
Что, первым ринувшись вперед,
Бесстрашно мчится на коне
И войску бодрость придает
Отвагой удалою.
Лишь только битва закипит,
Пусть каждый вслед за ним спешит,
Рискуя головою:
Достоин тот похвальных слов,
Кто и разить, и пасть готов!
Дробятся шлемы и щиты
Ударом палиц и мечей.
Редеют воинов ряды,
И много мечется коней,
Не сдержанных уздою.
Кто соблюдает честь свою,
Быть должен одержим в бою
Заботою одною—
Побольше размозжить голов.
А страха нет для храбрецов!
Жизнь в мире мне не дорога:
Не любо есть мне, пить и спать.
Люблю я крикам «На врага!»
И ржанию коней внимать
Пред схваткой боевой;
Мне любы крики «Помоги!»,
Когда сшибаются враги
И бьются меж собою,
И средь поломанных древков
Мне любо видеть мертвецов.
ЧУДО ВОЙНЫ
Как же это красиво ракеты пронзившие ночь
Они взлетают на собственную верхушку и склонившись смотрят на землю
Это дамы которые в танце склоняют головки глядя сверху на рýки глаза и сердца
Я узнал в них твою улыбку и легкость движений
Предо мной еженощная апофеоза всех моих
Береник[34] чьи волосы стали кометами
Это круг золоченых танцовщиц дарованный всем временам и народам
У каждой внезапно рождаются дети которые успевают лишь умереть
Как же это красиво ракеты
Но было б еще красивее будь их побольше
Будь их миллион обладающих смыслом конкретным и связным как буквы на книжной странице
Впрочем и так это очень красиво словно жизнь вылетающая из тел
Но было б еще красивее будь их побольше
Однако и так я любуюсь на них как на нечто прекрасное мимолетное тленное
Я как будто попал на великое пиршество в ослепительном блеске огней
Пир голодной земли
Земля голодна вот и раскрыла она свои длинные бледные пасти
И устроила пир Валтасаров где горят каннибальские страсти[35]
Кто мог бы подумать что столь ненасытной бывает любовь к человечине
И что нужно так много огней чтобы сделать из тела жаркое
Оттого-то и воздух на вкус чуть горелый и право же это по-своему даже приятно
Но пир этот был бы намного роскошнее если б и небо могло бы участвовать в трапезе вместе с землей
Оно поглощает лишь души
Но это же не еда
И довольствуясь малым жонглирует пестрым набором огней
И я вместе с ротой своей влился в вязкую сладость войны и растекся вдоль длинных окопов
Короткие выкрики вспышек возвещают о том что я здесь
Я прорыл себе русло в котором теку разветвляясь на сеть бесконечных притоков
Я в траншее переднего края но я в то же время и всюду а точнее я лишь начинаю быть всюду
Я предвестник далекой эпохи
Но ее наступленья придется ждать дольше чем ждали полета Икара
Я завещаю грядущему жизнь Гийома Аполлинера
Который был на войне и одновременно везде
В тыловых городах на счастливых бульварах и скверах
В каждой точке земли и в заоблачных сферах
В тех кто гибнет сминая ногой загражденья
В лошадях в лицах женщин в лафетах
В зените в надире во всех четырех странах света
И в особом накале который бывает лишь в ночь перед боем
Конечно намного прекраснее было бы это
Если б мог я считать что все то в чем живу я везде
Наполняет собой и меня
Но этого мне не дано
Ибо если я сам и могу находиться повсюду то внутри у меня не найти ничего кроме меня самого
Как же это красиво ракеты пронзившие ночь
Они взлетают на собственную верхушку и склонившись смотрят на землю
Это дамы которые в танце склоняют головки глядя сверху на рýки глаза и сердца
Я узнал в них твою улыбку и легкость движений
Предо мной еженощная апофеоза всех моих
Береник[34] чьи волосы стали кометами
Это круг золоченых танцовщиц дарованный всем временам и народам
У каждой внезапно рождаются дети которые успевают лишь умереть
Как же это красиво ракеты
Но было б еще красивее будь их побольше
Будь их миллион обладающих смыслом конкретным и связным как буквы на книжной странице
Впрочем и так это очень красиво словно жизнь вылетающая из тел
Но было б еще красивее будь их побольше
Однако и так я любуюсь на них как на нечто прекрасное мимолетное тленное
Я как будто попал на великое пиршество в ослепительном блеске огней
Пир голодной земли
Земля голодна вот и раскрыла она свои длинные бледные пасти
И устроила пир Валтасаров где горят каннибальские страсти[35]
Кто мог бы подумать что столь ненасытной бывает любовь к человечине
И что нужно так много огней чтобы сделать из тела жаркое
Оттого-то и воздух на вкус чуть горелый и право же это по-своему даже приятно
Но пир этот был бы намного роскошнее если б и небо могло бы участвовать в трапезе вместе с землей
Оно поглощает лишь души
Но это же не еда
И довольствуясь малым жонглирует пестрым набором огней
И я вместе с ротой своей влился в вязкую сладость войны и растекся вдоль длинных окопов
Короткие выкрики вспышек возвещают о том что я здесь
Я прорыл себе русло в котором теку разветвляясь на сеть бесконечных притоков
Я в траншее переднего края но я в то же время и всюду а точнее я лишь начинаю быть всюду
Я предвестник далекой эпохи
Но ее наступленья придется ждать дольше чем ждали полета Икара
Я завещаю грядущему жизнь Гийома Аполлинера
Который был на войне и одновременно везде
В тыловых городах на счастливых бульварах и скверах
В каждой точке земли и в заоблачных сферах
В тех кто гибнет сминая ногой загражденья
В лошадях в лицах женщин в лафетах
В зените в надире во всех четырех странах света
И в особом накале который бывает лишь в ночь перед боем
Конечно намного прекраснее было бы это
Если б мог я считать что все то в чем живу я везде
Наполняет собой и меня
Но этого мне не дано
Ибо если я сам и могу находиться повсюду то внутри у меня не найти ничего кроме меня самого
Свари мне повар супу
Горохового чан
Залью в себя до пупа
Чтоб сыто заурчал.
Горохового чан
Залью в себя до пупа
Чтоб сыто заурчал.
Без возлюбленной бутылки
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!
Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!
Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложат муки ада!
Пусть у дьявола в когтях
корчатся на пытке
те, кто злобно отвергал
крепкие напитки!
Но у Господа зато
есть вино в избытке
для пропивших в кабаках
все свои пожитки!"
Ах, винишко, эх, винцо,
vinum, vini, vino!..
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно!
Да прославится Господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна -
не до половины!
Вольно, весело я шел
по земным просторам,
кабаки предпочитал
храмам и соборам,
и за то в мой смертный час,
с увлажненным взором:
"Со святыми упокой!" -
гряньте дружным хором!
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!
Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!
Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложат муки ада!
Пусть у дьявола в когтях
корчатся на пытке
те, кто злобно отвергал
крепкие напитки!
Но у Господа зато
есть вино в избытке
для пропивших в кабаках
все свои пожитки!"
Ах, винишко, эх, винцо,
vinum, vini, vino!..
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно!
Да прославится Господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна -
не до половины!
Вольно, весело я шел
по земным просторам,
кабаки предпочитал
храмам и соборам,
и за то в мой смертный час,
с увлажненным взором:
"Со святыми упокой!" -
гряньте дружным хором!
Я кочующий двачер...
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
не для развлеченья -
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.
На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа,
долго длится месса.
Только слушаю попа
я без интереса.
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб Господь тебе в раю
подыскал местечко.
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
не для развлеченья -
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.
На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа,
долго длится месса.
Только слушаю попа
я без интереса.
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб Господь тебе в раю
подыскал местечко.
хлоп хлоп
Шляпу стибрил у меня
жулик и притвора.
Все благие небеса,
покарайте вора!
Пусть мерзавца загрызет
псов бродячих свора!
Пусть злодей не избежит
Божья приговора!
Да познает негодяй
вкус кнута и плетки,
Чтобы грудь и спину жгло
пламенем чесотки!
Пусть он мается в жару,
чахнет от чахотки.
Да изжарит подлеца
черт на сковородке!
Пусть он бродит по земле
смертника понурей,
Пусть расплата на него
грянет снежной бурей!
Пусть в ушах его гремит
жуткий хохот фурий.
Пусть его не защитит
даже сам Меркурий!
Пусть спалит Господень гнев
дом его пожаром,
Пусть его сразит судьба
молнии ударом!
Стань отныне для него
каждый сон кошмаром,
Чтобы знал, что воровство
не проходит даром!
Сделай, Господи, чтоб он
полным истуканом
на экзамене предстал
пред самим деканом.
Положи, Господь, предел
кражам окаянным
и, пожалуйста, не верь
клятвам покаянным!
жулик и притвора.
Все благие небеса,
покарайте вора!
Пусть мерзавца загрызет
псов бродячих свора!
Пусть злодей не избежит
Божья приговора!
Да познает негодяй
вкус кнута и плетки,
Чтобы грудь и спину жгло
пламенем чесотки!
Пусть он мается в жару,
чахнет от чахотки.
Да изжарит подлеца
черт на сковородке!
Пусть он бродит по земле
смертника понурей,
Пусть расплата на него
грянет снежной бурей!
Пусть в ушах его гремит
жуткий хохот фурий.
Пусть его не защитит
даже сам Меркурий!
Пусть спалит Господень гнев
дом его пожаром,
Пусть его сразит судьба
молнии ударом!
Стань отныне для него
каждый сон кошмаром,
Чтобы знал, что воровство
не проходит даром!
Сделай, Господи, чтоб он
полным истуканом
на экзамене предстал
пред самим деканом.
Положи, Господь, предел
кражам окаянным
и, пожалуйста, не верь
клятвам покаянным!
мертвый анархист
Я правду собираю по частицам,
Как каменщик, что строит этажи.
Ищу ее, крупицу за крупицей,
В густых завалах хитрости и лжи.
Есть люди, что картины собирают,
Другие - книги ищут и хранят;
Те марки или пленки покупают,
А эти все, буквально все подряд.
А я, точа, как говорится, перья
И веря, что лишь истина права,
Всю жизнь ищу сердечное доверье
И честные, правдивые слова.
Все сущее, как трепетную повесть,
Я мерю меркой выстраданных дней.
А эту мерку называют Совесть,
И все живое сходится на ней!
Возможно, рок подобное творит,
Но если Совесть в ком-нибудь
созреет
И он отважно правду говорит,
То в нем вдруг словно лампочка
горит
И весь он даже внешне хорошеет!
И наших чувств недолговечен век.
Все, говорят, на свете
быстротечно,
Но счастье может длиться целый
век,
Когда с тобою рядом человек,
Которому ты веришь бесконечно.
И как мне горько, если мой
знакомый
Иль где-то, может статься, даже
друг
Начнет о чем-то говорить и вдруг
Солжет спокойно и почти весомо.
А я от лжи мучительно страдаю,
Но вот стесняюсь обличить его.
И так бывает стыдно за него
И за себя, что это позволяю...
А собеседник, видя, что идет
Любая ложь, коль я не возражаю,
Порой еще напористее врет,
И спорить бесполезно. Понимаю.
Но как же остро хочется порою,
Устав от лжи бесчувственно-пустой,
Пробыть хоть час с открытою душой,
Где, словно луч с хрустальною водою,
Сверкает правда рыбкой золотой!
Как каменщик, что строит этажи.
Ищу ее, крупицу за крупицей,
В густых завалах хитрости и лжи.
Есть люди, что картины собирают,
Другие - книги ищут и хранят;
Те марки или пленки покупают,
А эти все, буквально все подряд.
А я, точа, как говорится, перья
И веря, что лишь истина права,
Всю жизнь ищу сердечное доверье
И честные, правдивые слова.
Все сущее, как трепетную повесть,
Я мерю меркой выстраданных дней.
А эту мерку называют Совесть,
И все живое сходится на ней!
Возможно, рок подобное творит,
Но если Совесть в ком-нибудь
созреет
И он отважно правду говорит,
То в нем вдруг словно лампочка
горит
И весь он даже внешне хорошеет!
И наших чувств недолговечен век.
Все, говорят, на свете
быстротечно,
Но счастье может длиться целый
век,
Когда с тобою рядом человек,
Которому ты веришь бесконечно.
И как мне горько, если мой
знакомый
Иль где-то, может статься, даже
друг
Начнет о чем-то говорить и вдруг
Солжет спокойно и почти весомо.
А я от лжи мучительно страдаю,
Но вот стесняюсь обличить его.
И так бывает стыдно за него
И за себя, что это позволяю...
А собеседник, видя, что идет
Любая ложь, коль я не возражаю,
Порой еще напористее врет,
И спорить бесполезно. Понимаю.
Но как же остро хочется порою,
Устав от лжи бесчувственно-пустой,
Пробыть хоть час с открытою душой,
Где, словно луч с хрустальною водою,
Сверкает правда рыбкой золотой!
Жизнь черна, где господствует страх.
Он приходит всегда без подсказки.
У фигуры шипы на руках,
Длинный рот и белёсые глазки.
Доктора прогоняли его,
И родители - в меру умений.
Но оно не ушло далеко,
Каждой ночью приходят и тени.
И они говорят, говорят,
Убеждают, пугают, смеются,
И над каждым, как медленный яд -
Самый главный с глазами как блюдца.
Мальчик вырос. А боль не ушла.
Не бежала, как труп из Вердена.
Жизнь сама по себе не страшна.
Страшно то, что влезает за стены.
Ты крадёшься, как мальчик в аду.
Проверяя три раза все двери.
В каждом личике - мёртвый колдун.
В каждом взгляде - белёсые бельма.
Даже юбочка новой, твоей,
Режет мысли в смертельной истоме,
Как удар в одинокую дверь,
Как шипастые плечи в проёме.
Он приходит всегда без подсказки.
У фигуры шипы на руках,
Длинный рот и белёсые глазки.
Доктора прогоняли его,
И родители - в меру умений.
Но оно не ушло далеко,
Каждой ночью приходят и тени.
И они говорят, говорят,
Убеждают, пугают, смеются,
И над каждым, как медленный яд -
Самый главный с глазами как блюдца.
Мальчик вырос. А боль не ушла.
Не бежала, как труп из Вердена.
Жизнь сама по себе не страшна.
Страшно то, что влезает за стены.
Ты крадёшься, как мальчик в аду.
Проверяя три раза все двери.
В каждом личике - мёртвый колдун.
В каждом взгляде - белёсые бельма.
Даже юбочка новой, твоей,
Режет мысли в смертельной истоме,
Как удар в одинокую дверь,
Как шипастые плечи в проёме.
Цветет сакура
Стрекочут цикады
ОПа мамку сношаю
Стрекочут цикады
ОПа мамку сношаю
Цветет сакура
Стрекочут цикады
ОПа мамку сношаю
Стрекочут цикады
ОПа мамку сношаю
Всю жизнь я холостой --
Мне не везёт с женой.
А брат мой, за стеной,
С женой спит, озорной.
Они всю ночь подряд,
Такое там творят.
И стонут как козлы,
Аж стены все дрожат.
Как бык мой брат здоров --
Он весом семь пудов.
И трхаться с женой
Всю ночь он гад готов.
Ах, стены тонкие --
Всё слышно через вас,
И кто построил вас,
Тот полный пдарас.
Эх, была б у меня жена,
Живой не слез бы я,
А пока мне поможет
Лишь одна мастурбация.
Всю ночь скрипит кровать,
Мне так охота спать.
Свой член зажал в руке
Ложись в крестяку мать.
Ах, верная рука,
Спаси ты дурака:
Мне замени жену,
Жены ведь нет пока.
Эх, была б у меня жена,
Живой не слез бы я,
А пока мне поможет
Лишь одна мастурбация.
Лежу я как дебил,
Они уснули, спят.
Я удовлетворил,
Пока что сам себя.
Я завтра им назло
Шалаву приведу,
Такой замочим секс,
Я их с ума сведу.
Эх, была б сейчас она,
Дал бы гари я,
А пока мне поможет
Лишь одна мастурбация.
глоссолалия гомона города
персоналии в вихре эвристики
души в жертву бетонному молоху
люди - выхлопы, личности - листики
мысли скованы саваном типики
кому тесно тех ждут нейролептики
все воззрились на нормы эклиптику
истирается в жвалах эклектика
персоналии в вихре эвристики
души в жертву бетонному молоху
люди - выхлопы, личности - листики
мысли скованы саваном типики
кому тесно тех ждут нейролептики
все воззрились на нормы эклиптику
истирается в жвалах эклектика
Начало было не уныло,
К финалу ж сильно захромало.
если бы дед дожил до наших дней, думаю, прокачал бы
Наконец-то, только ради вас зашел
Пержу одиноко в квартире своей.
Одиночество лучше чем быть геем.
В долине дома своего
Пости покой и счастье своего:
ума и чусвта страсти.
Отруби ты глупости своих,
Да покойся ты без бед,
Да живи без дьявола при смерти,
Да покойся в луже пониманий,
Мира, люби.
Да иссушись уже от страха ты.
В горе, где восходит страх,
Убьют ягнёнка твоего -
Быдло разум быдлу говорит:
Страх, покой - гора ума свершит идею твоего,
А Ворот объятных пониманий условит бог материй
- всевышний думаний всего,
Который логикой поёт:
Песни, знаний, мирозданий.
Пониманий не придёт.
Понимание забудет про тебя.
Да покойся разум твой,
Да разум отруби,
Да ум умри - забудь,
Во лжи покоя-страха ты живи.
Да помоги себе ты на восходе знаний
Да прощальный пониманий,
коем бог сознанья - зеркальных созерцаний, чувств и мира, наделил тебя - мира то сего.
Обрати ты в пыль и прах
И того потом рассеешь:
Страсть к тупому.
Непониманий.
Неозонаний.
Неадекватности.
Признанием веселиться,
Поить, доить и плакать.
Убиться насмертью потом -
Зашевилить себя в гробу извилин, как пушистых добродетель, как убитых мною вещих, коих были все мои, коим были только.
Бог судья -
Материй тайн,
Сознаньяем чуствие определяет
В ад или назадю
Ночью небо всё красно;
Стукнет сумраком во сне,
Перед сном и до работы,
Добрый лучик, как устал,
Тоже нам вещает:
Часа ты три живи,
И потом, опять ухмуро,
В пасмурный восход, неизбежностью тюрьмы,
Уходит посылать другим, как тебе когда-то.
Очередная смерть возникла у меня
Созывая всех по имени
Умирает хоть чего
Остаётся только то-то
Смерть берёт и режет руки
Опускает и трясёт
Вновь потеря доброй воли
Вновь нас всех несёт в сугробы
И опять потеря боли
И утрата смертной правды
Вновь стоит она и ждёт
Вновь стоит то он и ждёт
Смерти блещят беснопенья
Запрещённых слов и книг
И мыслишками урча
Погибает снова я
И мыслишками дурача
Вновь к притоку чувств и страсти
Отражая то что было
То что уже не снилось
Вновь забыло и лениво
Тонкой хитростью смердивой
Смерть берёт мой мозг в ущелья
Смерть даёт мне боль и пытку
Смерть даёт мне боль и глупость
Смерть даёт и отбирает
Забываю я себя
И вновь и вновь
И с каждым шагом
Слышамым в мозгу ущелье
Оборот в меня берёт
Позабытый мною враг
Пости покой и счастье своего:
ума и чусвта страсти.
Отруби ты глупости своих,
Да покойся ты без бед,
Да живи без дьявола при смерти,
Да покойся в луже пониманий,
Мира, люби.
Да иссушись уже от страха ты.
В горе, где восходит страх,
Убьют ягнёнка твоего -
Быдло разум быдлу говорит:
Страх, покой - гора ума свершит идею твоего,
А Ворот объятных пониманий условит бог материй
- всевышний думаний всего,
Который логикой поёт:
Песни, знаний, мирозданий.
Пониманий не придёт.
Понимание забудет про тебя.
Да покойся разум твой,
Да разум отруби,
Да ум умри - забудь,
Во лжи покоя-страха ты живи.
Да помоги себе ты на восходе знаний
Да прощальный пониманий,
коем бог сознанья - зеркальных созерцаний, чувств и мира, наделил тебя - мира то сего.
Обрати ты в пыль и прах
И того потом рассеешь:
Страсть к тупому.
Непониманий.
Неозонаний.
Неадекватности.
Признанием веселиться,
Поить, доить и плакать.
Убиться насмертью потом -
Зашевилить себя в гробу извилин, как пушистых добродетель, как убитых мною вещих, коих были все мои, коим были только.
Бог судья -
Материй тайн,
Сознаньяем чуствие определяет
В ад или назадю
Ночью небо всё красно;
Стукнет сумраком во сне,
Перед сном и до работы,
Добрый лучик, как устал,
Тоже нам вещает:
Часа ты три живи,
И потом, опять ухмуро,
В пасмурный восход, неизбежностью тюрьмы,
Уходит посылать другим, как тебе когда-то.
Очередная смерть возникла у меня
Созывая всех по имени
Умирает хоть чего
Остаётся только то-то
Смерть берёт и режет руки
Опускает и трясёт
Вновь потеря доброй воли
Вновь нас всех несёт в сугробы
И опять потеря боли
И утрата смертной правды
Вновь стоит она и ждёт
Вновь стоит то он и ждёт
Смерти блещят беснопенья
Запрещённых слов и книг
И мыслишками урча
Погибает снова я
И мыслишками дурача
Вновь к притоку чувств и страсти
Отражая то что было
То что уже не снилось
Вновь забыло и лениво
Тонкой хитростью смердивой
Смерть берёт мой мозг в ущелья
Смерть даёт мне боль и пытку
Смерть даёт мне боль и глупость
Смерть даёт и отбирает
Забываю я себя
И вновь и вновь
И с каждым шагом
Слышамым в мозгу ущелье
Оборот в меня берёт
Позабытый мною враг
наверняка какой-нибудь Борис Рыжий. В меру мило, даже понравилось скорее
хера я лажанул, Мандельштам оказался
Несите бремя Белых
Среди племен чужих -
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей -
Наполовину бесов,
Настолько же детей.
Неси же бремя Белых -
Не смея унывать,
Ни злобу, ни гордыню
Не вздумай проявлять;
Доступными словами
Их к делу приобщи,
И для себя в том деле
Ты пользы не ищи.
Неси же бремя Белых -
Чтоб шум войны затих,
И пищу дай голодным,
И вылечи больных.
Когда ж победа близко,
Увидеть ты изволь,
Как чья-то лень и глупость
Помножат всё на ноль.
Неси же бремя Белых -
Не право королей -
Твоим уделом будет
Тот труд, что всех трудней.
И то, что здесь ты строил
Пока хватало сил,
Пусть памятником будет
Всем тем, кто не дожил.
Неси же бремя Белых -
Горьки его плоды:
Брань злая за заботу,
Забвенье за труды.
Не раз ты здесь услышишь
От тех же дикарей, -
«Зачем идти нам к свету?
Нам наша тьма милей».
Неси же бремя Белых -
Не гнись перед людьми,
А крики о свободе -
Лишь слабость, черт возьми.
И по твоим поступкам,
И по твоим словам
Дадут тебе оценку
И всем твоим богам.
Неси же бремя Белых -
И скопишь с юных лет
Венок дешевых лавров,
Скупых похвал букет.
Но на закате жизни
Без всякой суеты
Твой труд пускай оценят
Такие же, как ты!
Среди племен чужих -
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей -
Наполовину бесов,
Настолько же детей.
Неси же бремя Белых -
Не смея унывать,
Ни злобу, ни гордыню
Не вздумай проявлять;
Доступными словами
Их к делу приобщи,
И для себя в том деле
Ты пользы не ищи.
Неси же бремя Белых -
Чтоб шум войны затих,
И пищу дай голодным,
И вылечи больных.
Когда ж победа близко,
Увидеть ты изволь,
Как чья-то лень и глупость
Помножат всё на ноль.
Неси же бремя Белых -
Не право королей -
Твоим уделом будет
Тот труд, что всех трудней.
И то, что здесь ты строил
Пока хватало сил,
Пусть памятником будет
Всем тем, кто не дожил.
Неси же бремя Белых -
Горьки его плоды:
Брань злая за заботу,
Забвенье за труды.
Не раз ты здесь услышишь
От тех же дикарей, -
«Зачем идти нам к свету?
Нам наша тьма милей».
Неси же бремя Белых -
Не гнись перед людьми,
А крики о свободе -
Лишь слабость, черт возьми.
И по твоим поступкам,
И по твоим словам
Дадут тебе оценку
И всем твоим богам.
Неси же бремя Белых -
И скопишь с юных лет
Венок дешевых лавров,
Скупых похвал букет.
Но на закате жизни
Без всякой суеты
Твой труд пускай оценят
Такие же, как ты!
я на поэмбуке пчеликса знаю, который похоже пишет. Вроде, талантливо, а, вроде, словоблудие и лексическая вычурность ради вычурности
Мне понравилось. ХЗ, чьё это, но довольно талантливо по современным меркам
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый — на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
«Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!»
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, —
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
— Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море — катились валы.
И вдруг голосок раздался:
— Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! —
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
— Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик…
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна —
Мой вересковый мед!
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый — на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
«Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!»
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, —
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
— Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море — катились валы.
И вдруг голосок раздался:
— Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! —
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
— Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик…
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна —
Мой вересковый мед!
Этот стих заставил меня двигаться
Довольно забавно, мб даже остроумно. Но как-то без посыла что ли
А всё равно
Меня счастливей нету,
Хотя, быть может,
Завтра удавлюсь…
Я никогда
Не налагала вето
На счастье,
На отчаянье,
На грусть.
Я ни на что
Не налагала вето,
Я никогда от боли не кричу.
Пока живу — борюсь.
Меня счастливей нету,
Меня задуть
Не смогут, как свечу.
Меня счастливей нету,
Хотя, быть может,
Завтра удавлюсь…
Я никогда
Не налагала вето
На счастье,
На отчаянье,
На грусть.
Я ни на что
Не налагала вето,
Я никогда от боли не кричу.
Пока живу — борюсь.
Меня счастливей нету,
Меня задуть
Не смогут, как свечу.
Стареют не только от прожитых лет —
От горьких ошибок, безжалостных бед.
Как сердце сжимается, сердце болит
От мелких уколов, глубоких обид!
Что сердце! — порою металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
Пусть часто себе я давала зарок
Быть выше волнений, сильнее тревог.
Сто раз я давала бесстрастья обет,
Сто раз отвечало мне сердце: «О нет!
Я так не умею, я так не хочу,
Я честной монетой за все заплачу…»
Когда слишком рано уходят во тьму,
Мы в скорби и гневе твердим «почему?»
А все очень просто — металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
От горьких ошибок, безжалостных бед.
Как сердце сжимается, сердце болит
От мелких уколов, глубоких обид!
Что сердце! — порою металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
Пусть часто себе я давала зарок
Быть выше волнений, сильнее тревог.
Сто раз я давала бесстрастья обет,
Сто раз отвечало мне сердце: «О нет!
Я так не умею, я так не хочу,
Я честной монетой за все заплачу…»
Когда слишком рано уходят во тьму,
Мы в скорби и гневе твердим «почему?»
А все очень просто — металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
моё это родное, спасибо
А есть соус голой бабы с пикчи?
Пять минут назад я обосрал весь падик
Заебало ссать на стены, сам с собой не в ладе
Пять минут назад нагим зашел в дет. садик
Пять минут назад засунул в зад бананчик.
Всего пять минут спустя не понятно кто есть я , героином ёбнулся.
Тот компуктер, где играл я, пять минут как сломался
И потому ебашу герыч, там летаю в ебенях
И твой гей сказал мне:"кончи", но я завязал яички
Моя мама говорила:"лох теперь твоя кличка!
Закопайся, ведь у задрота не будет тут местечка"
Не прошло пяти минут, как я съебался
Ведь к ментам я тут попался
Прячу член, запалила маман
Я трахал свою мамку ровно пять минут назад
Заебало ссать на стены, сам с собой не в ладе
Пять минут назад нагим зашел в дет. садик
Пять минут назад засунул в зад бананчик.
Всего пять минут спустя не понятно кто есть я , героином ёбнулся.
Тот компуктер, где играл я, пять минут как сломался
И потому ебашу герыч, там летаю в ебенях
И твой гей сказал мне:"кончи", но я завязал яички
Моя мама говорила:"лох теперь твоя кличка!
Закопайся, ведь у задрота не будет тут местечка"
Не прошло пяти минут, как я съебался
Ведь к ментам я тут попался
Прячу член, запалила маман
Я трахал свою мамку ровно пять минут назад
Сейчас, ребята, расскажу
Своей я жизни злоключенье.
В свои тогда пятнадцать лет
Затеял как-то испражненье.
Мой папа как бы невзначай
Возле гальюна все крутился.
Все спрашивал: "Чего затих?"
И втихомолку матерился.
Я промолчал. Тогда отец
Вдруг не на шутку разошелся:
"Сейчас сниму я дверь спетель!
Плевать, что сыном мне пришелся!
Когда ты начал выпускать
Змею зловонную из зада,
Прошу тебя тотчас смывать.
Терпеть зловония не надо!
Лишь чуть нажал своим очком,
Нажми на кнопку унитаза.
Меня ты слышишь, паразит?
Неблагодарная зараза!"
Однажды так же я сел срать
И слышу: батя притаился.
Я вытер тухес кое-как
К щели под дверью прислонился.
Смотрю я в щель оцепенев.
Он тоже смотрит одним глазом.
Вдруг заорет рассвирипев:
"Ты что, поехавший, зараза?!"
Мой батя часто травы пьет
Чтобы по пять раз за сутки сраться.
Потом орет, что жопу жжет.
Пердит, аж хочется с ним драться.
Под гнетом этим жизни нет
И как мне быть? Куда податься?
Я вам не вру. Я не шутник.
Не буду троллем называться.
АТМ
Своей я жизни злоключенье.
В свои тогда пятнадцать лет
Затеял как-то испражненье.
Мой папа как бы невзначай
Возле гальюна все крутился.
Все спрашивал: "Чего затих?"
И втихомолку матерился.
Я промолчал. Тогда отец
Вдруг не на шутку разошелся:
"Сейчас сниму я дверь спетель!
Плевать, что сыном мне пришелся!
Когда ты начал выпускать
Змею зловонную из зада,
Прошу тебя тотчас смывать.
Терпеть зловония не надо!
Лишь чуть нажал своим очком,
Нажми на кнопку унитаза.
Меня ты слышишь, паразит?
Неблагодарная зараза!"
Однажды так же я сел срать
И слышу: батя притаился.
Я вытер тухес кое-как
К щели под дверью прислонился.
Смотрю я в щель оцепенев.
Он тоже смотрит одним глазом.
Вдруг заорет рассвирипев:
"Ты что, поехавший, зараза?!"
Мой батя часто травы пьет
Чтобы по пять раз за сутки сраться.
Потом орет, что жопу жжет.
Пердит, аж хочется с ним драться.
Под гнетом этим жизни нет
И как мне быть? Куда податься?
Я вам не вру. Я не шутник.
Не буду троллем называться.
АТМ
Мой папенька, будь он неладен,
Готовит блюда Люцифера.
Ну вот рецепт такой примерно
Послушайте его вы, Сэры.
Берет он суп, но греть не станет.
Греть – это не его забота.
Он выливает его в плошку. Огонь включает!
До икоты его он жарит
в диком танце без меры лука добавляет.
МУКИ, чеснок (в миру sativum), горсть перца... Жарить начинает!
Еще томантной пасты кинет
И вязкость станет, словно битум.
Сей суп до дыма он прожарит,
Мечтая, как он станет сытым.
С огня снимает эту массу и на балконе остужает.
Потом несет ее на кухну и майонезом заливает.
Со сковородки жрет он ложкой
«УХ БЛЯ!» все время повторяя.
И капли пота выступают
По лбу, вниз струями стекая.
Мне иногда он изволяет
Отведать сей шедевр готовки.
Но я, от страха цепенея,
Мотаю лишь своей головкой.
Кишечных газов смрад ужасный
Не передать совсем словами.
Обои все свернулись трубкой
Прощаясь в страхе со стенами.
Мой папенька, будь он неладен,
Готовит блюда Люцифера.
Рецепт поведан. Я прощаюсь.
Здоровья, дорогие Сэры.
АТМ
Готовит блюда Люцифера.
Ну вот рецепт такой примерно
Послушайте его вы, Сэры.
Берет он суп, но греть не станет.
Греть – это не его забота.
Он выливает его в плошку. Огонь включает!
До икоты его он жарит
в диком танце без меры лука добавляет.
МУКИ, чеснок (в миру sativum), горсть перца... Жарить начинает!
Еще томантной пасты кинет
И вязкость станет, словно битум.
Сей суп до дыма он прожарит,
Мечтая, как он станет сытым.
С огня снимает эту массу и на балконе остужает.
Потом несет ее на кухну и майонезом заливает.
Со сковородки жрет он ложкой
«УХ БЛЯ!» все время повторяя.
И капли пота выступают
По лбу, вниз струями стекая.
Мне иногда он изволяет
Отведать сей шедевр готовки.
Но я, от страха цепенея,
Мотаю лишь своей головкой.
Кишечных газов смрад ужасный
Не передать совсем словами.
Обои все свернулись трубкой
Прощаясь в страхе со стенами.
Мой папенька, будь он неладен,
Готовит блюда Люцифера.
Рецепт поведан. Я прощаюсь.
Здоровья, дорогие Сэры.
АТМ
Жил в деревне старый дед.
Делал сам себе приятно.
И у каждого куста
Вел себя весьма развратно.
АТМ
Делал сам себе приятно.
И у каждого куста
Вел себя весьма развратно.
АТМ
Интернет не сложная ведь штука.
Кто-то там за этих, кто за тех.
"Доложите уровень нахрюка!"
Вопросшаю с целью я утех.
Сильную там боготворят руку
Или поднимут ее на смех.
"Доложите уровень нахрюка!"
Я пишу, но выдыхаю: "Эх..."
Мне плевать какого будешь круга.
Лысый, старый, глуп ты или остер.
"Доложите уровень нахрюка!"
Снова написал, но после - стер.
АТМ
Кто-то там за этих, кто за тех.
"Доложите уровень нахрюка!"
Вопросшаю с целью я утех.
Сильную там боготворят руку
Или поднимут ее на смех.
"Доложите уровень нахрюка!"
Я пишу, но выдыхаю: "Эх..."
Мне плевать какого будешь круга.
Лысый, старый, глуп ты или остер.
"Доложите уровень нахрюка!"
Снова написал, но после - стер.
АТМ
Лес гудит - деревья гнутся.
Все сверкает! Мочи нет.
Мои ж мысли занимает
Лишь проклятый гигачед.
Возле него девки трутся,
Возле меня - вовсе нет.
Как ты этого добился
Проклятущий гигачед?
Его челюсть рассекает
Словно лезвием рассвет.
Я в поту опять проснулся.
Снова снился гигачед.
Ясно: шансы нулевые.
Что ж, назад дороги нет.
Я начну глотать гормоны.
Моим будешь, гигачед.
Вот весна. Запели птицы.
И в душе зажёгся свет.
Стал таки моим ты принцем
Мой любимый гигачед.
АТМ
Все сверкает! Мочи нет.
Мои ж мысли занимает
Лишь проклятый гигачед.
Возле него девки трутся,
Возле меня - вовсе нет.
Как ты этого добился
Проклятущий гигачед?
Его челюсть рассекает
Словно лезвием рассвет.
Я в поту опять проснулся.
Снова снился гигачед.
Ясно: шансы нулевые.
Что ж, назад дороги нет.
Я начну глотать гормоны.
Моим будешь, гигачед.
Вот весна. Запели птицы.
И в душе зажёгся свет.
Стал таки моим ты принцем
Мой любимый гигачед.
АТМ
Я все не спал и плакал допоздна
за неименьем самого простого:
не создает иллюзии простора
больничных стен слепая белизна.
Я все глаза об эти стены стер,
но не увидел солнца. Вот тогда-то
мой доктор в белом облаке халата
в палату вплыл со свитой медсестер.
Они впорхнули, излучая свет,
и сердце вдруг отозвалось тревожно...
«Вы — ангелы?» — спросил я осторожно.
Но промолчали ангелы в ответ.
за неименьем самого простого:
не создает иллюзии простора
больничных стен слепая белизна.
Я все глаза об эти стены стер,
но не увидел солнца. Вот тогда-то
мой доктор в белом облаке халата
в палату вплыл со свитой медсестер.
Они впорхнули, излучая свет,
и сердце вдруг отозвалось тревожно...
«Вы — ангелы?» — спросил я осторожно.
Но промолчали ангелы в ответ.
Гудит, как улей, родной завод.
Иль в офисе чахлом сидят, как в темнице.
В миру миллиард самых разных работ.
К которой из них я желаю стремиться?
Могу балериной прекрасною стать
И мир поражать своей лёгкостью в танце.
А может мне попой своей торговать?
Запрос на такое у всех иностранцев.
А может я токарем стану крутым?
Смогу я точить писюны из сталюги.
А может я скульптором буду шальным?
Из глины слеплю здоровенные штуки
Нет, всё, решено, становлюсь тот же час
Сантехником я - буду чистить сортиры.
Хотя пюну его. Буду я ортодонт!
Хочу я в зубах залатать людям дыры.
Но лучше б побольше платили деньжат.
Пойду программистом "сто-в-наноснкунду".
Но чувства мои к ним ко всем не лежат.
Ах, кем же, ну кем же я буду?!
Проходит весна, наступил месяц май.
Лежу, как бревно: успел мохом покрыться.
Я стал тунеядцем! И это - мой рай.
Пойду скажу маме - вот она удивится.
АТМ
Иль в офисе чахлом сидят, как в темнице.
В миру миллиард самых разных работ.
К которой из них я желаю стремиться?
Могу балериной прекрасною стать
И мир поражать своей лёгкостью в танце.
А может мне попой своей торговать?
Запрос на такое у всех иностранцев.
А может я токарем стану крутым?
Смогу я точить писюны из сталюги.
А может я скульптором буду шальным?
Из глины слеплю здоровенные штуки
Нет, всё, решено, становлюсь тот же час
Сантехником я - буду чистить сортиры.
Хотя пюну его. Буду я ортодонт!
Хочу я в зубах залатать людям дыры.
Но лучше б побольше платили деньжат.
Пойду программистом "сто-в-наноснкунду".
Но чувства мои к ним ко всем не лежат.
Ах, кем же, ну кем же я буду?!
Проходит весна, наступил месяц май.
Лежу, как бревно: успел мохом покрыться.
Я стал тунеядцем! И это - мой рай.
Пойду скажу маме - вот она удивится.
АТМ
Я хотел стать великим поэтом,
Но в итоге стал жалким говном.
На обед я из мух ем колеты
Кислым всё заливая вином.
Все успеха добились Ерохи.
Им по жизни везде благодать.
Мне всегда достаются лишь крохи.
Так и буду всю жизнь прозябать.
Я хотел стать великим поэтом,
Чтоб награды давали раз в год.
Только мать гонит ссаным штиблетом:
"Шел бы ты на работу, урод."
АТМ
Но в итоге стал жалким говном.
На обед я из мух ем колеты
Кислым всё заливая вином.
Все успеха добились Ерохи.
Им по жизни везде благодать.
Мне всегда достаются лишь крохи.
Так и буду всю жизнь прозябать.
Я хотел стать великим поэтом,
Чтоб награды давали раз в год.
Только мать гонит ссаным штиблетом:
"Шел бы ты на работу, урод."
АТМ
Вдруг, как в сказке скрипнула дверь.
И я раком встану теперь...
Сколько лет я спорил с отцом,
Чтоб не встать мне раком потом.
Сколько лет я плыл за моря,
Но от бати не спрятался я!
Но от бати не спятался я!
Все напрасно было!
Он пришел... и нашел...
Всё, теперь конец мне...
Без тебя нормально жил
Даже без инцеста...
Он пришел.... и нашел...
Хоть и не хотел я...
И без смазки будет мне
Очень-очень больно...
И я раком встану теперь...
Сколько лет я спорил с отцом,
Чтоб не встать мне раком потом.
Сколько лет я плыл за моря,
Но от бати не спрятался я!
Но от бати не спятался я!
Все напрасно было!
Он пришел... и нашел...
Всё, теперь конец мне...
Без тебя нормально жил
Даже без инцеста...
Он пришел.... и нашел...
Хоть и не хотел я...
И без смазки будет мне
Очень-очень больно...
Я тону в безымянном болоте:
Всюду кочки, трясины и грязь,
Провалившись однажды - вылазь,
Ведь тебя не спасет добрый кто-то.
Но опять, выползая на брюхе
Из вонючих бездонных глубин,
Шаг другой, перед ним - шаг один...
Пусть кружат вокруг трупные мухи.
И одно лишь меня остановит:
Осознанье средь хмурого дня:
Все вокруг позабыли меня,
Как и я их. И больше не вспомнят.
18.05.2023
А на столе лежала колбаса
И источала яркий аромат
Когда ее увидели глаза
Я сразу понял : я ее фанат .
Окутал эту леди нежным взглядом
Пригрел ее тогда и обласкал
А больше мне ведь в принципе не надо
Но вдруг сменил улыбочку оскал!
Мне вспомнилось: вчера, темнейшей ночью
Когда я был чертовски сильно пьян
И какать захотелось очень-очень
Я эту колбасу на стол насрал
И источала яркий аромат
Когда ее увидели глаза
Я сразу понял : я ее фанат .
Окутал эту леди нежным взглядом
Пригрел ее тогда и обласкал
А больше мне ведь в принципе не надо
Но вдруг сменил улыбочку оскал!
Мне вспомнилось: вчера, темнейшей ночью
Когда я был чертовски сильно пьян
И какать захотелось очень-очень
Я эту колбасу на стол насрал
Люди с библиотекой из подобных книг ебутся?
проиграл
>пик
Вы не подскажете, как пройти в библиотеку?
Как же долго не видел я снов!
Ночи будто бы черные дыры...
Сны похожи на черных котов,
Словно вовсе их нет в моем мире.
Но под пальцами чую узор:
Будто в кожу невидимой нитью
Вшиты сны, хоть не может мой взор
Видеть сквозь горизонт событий.
Каждый день я спешу спать скорей:
Снам я мятой кошачьей так буду.
Чтобы вновь, как тогда, в октябре,
Прикоснуться тихонечко к чуду.
Ведь я всю свою жизнь бы проспал,
Лишь надеясь, что мне приснится
Глаз твоих бирюзовых хрусталь,
И волос твоих русых зарница.
Ночи будто бы черные дыры...
Сны похожи на черных котов,
Словно вовсе их нет в моем мире.
Но под пальцами чую узор:
Будто в кожу невидимой нитью
Вшиты сны, хоть не может мой взор
Видеть сквозь горизонт событий.
Каждый день я спешу спать скорей:
Снам я мятой кошачьей так буду.
Чтобы вновь, как тогда, в октябре,
Прикоснуться тихонечко к чуду.
Ведь я всю свою жизнь бы проспал,
Лишь надеясь, что мне приснится
Глаз твоих бирюзовых хрусталь,
И волос твоих русых зарница.
выкладывай хоть на тот же поэмбук. Там хотя бы читают побольше. Правда, ирония в том, что какую-никакую обратную связь ты скорее получишь на дваче
Тянка нюхала пыль с полок,
Попку оттопырила.
Пальчик вставил ей по локоть,
Аж глаза расширила.
Я годы голову ломаю:
Кто тот безумный дурачок,
Что общим мнением ведомый
Попался на собак крючок?
Ведь логикой простой ведомый
Любой поймет минут за пять,
Что пес домашний иль бездомный
Большой любитель говно жрать.
Всегда со смехом наблюдаю:
Покак лишь только совершив,
Барбос бежит лизать хозяев
Сначала калом закусив.
Пойму, что нам нужны собаки,
Чтобы наркотики искать.
Или чтобы искать взрывчатку,
Или слепым чтоб помогать.
Но нафига собака дома
Коль не кинолог и не слеп?
Наверняка лишь для того чтоб
Ее говно втирать во хлеб.
Когда я вижу на прогулке
Барбоса с кучей в теле сил,
Я знаю, что его хозяин
Первостепенный зоофил.
Ведь нет логической причины
В квартире Басю заводить.
Лишь только если очень любишь
Ее под хвостик ты любить.
Когда на улице старуха
"Лося" здорового ведет,
Вот этот "лось" здоровый самый
Ее в квартирке и ебет.
Я годы голову лома.
А собственно чего ломать?
Собак заводят долбоебы.
Пора давно уже понять.
АТМ
Кто тот безумный дурачок,
Что общим мнением ведомый
Попался на собак крючок?
Ведь логикой простой ведомый
Любой поймет минут за пять,
Что пес домашний иль бездомный
Большой любитель говно жрать.
Всегда со смехом наблюдаю:
Покак лишь только совершив,
Барбос бежит лизать хозяев
Сначала калом закусив.
Пойму, что нам нужны собаки,
Чтобы наркотики искать.
Или чтобы искать взрывчатку,
Или слепым чтоб помогать.
Но нафига собака дома
Коль не кинолог и не слеп?
Наверняка лишь для того чтоб
Ее говно втирать во хлеб.
Когда я вижу на прогулке
Барбоса с кучей в теле сил,
Я знаю, что его хозяин
Первостепенный зоофил.
Ведь нет логической причины
В квартире Басю заводить.
Лишь только если очень любишь
Ее под хвостик ты любить.
Когда на улице старуха
"Лося" здорового ведет,
Вот этот "лось" здоровый самый
Ее в квартирке и ебет.
Я годы голову лома.
А собственно чего ломать?
Собак заводят долбоебы.
Пора давно уже понять.
АТМ
Ты срёшь мне на лицо, краснея от запора,
Урчит от газов вспученный живот,
Ты стонешь:
- Господи, какая я обжора!
Мне тяжело дышать, я открываю рот.
Урчит от газов вспученный живот,
Ты стонешь:
- Господи, какая я обжора!
Мне тяжело дышать, я открываю рот.
Легкость небытия
Реальность так обманчиво проста:
В ней нет богов, в ней ада нет и рая,
Нет духов, и мистических нет правил,
Которых ты не мог бы нарушать.
И нет вселенных параллельных будто,
И нет души, и жизни нет загробной,
Есть только плоть, окутанная робой
Из тстраха превращенья нетто в брутто.
Но прекратить решил я все кошмары:
Рукой своей вношу я в мир ремарки,
Грибы, айяуяска, "план" и марки...
И тяжкий груз обрушился с груди,
Я просветлен, я вне колес сансары,
Мне ведомо, что было, есть и будет,
Мне все пути открыты средь всех судеб,
И только бесконечность впереди.
Реальность так обманчиво проста:
В ней нет богов, в ней ада нет и рая,
Нет духов, и мистических нет правил,
Которых ты не мог бы нарушать.
И нет вселенных параллельных будто,
И нет души, и жизни нет загробной,
Есть только плоть, окутанная робой
Из тстраха превращенья нетто в брутто.
Но прекратить решил я все кошмары:
Рукой своей вношу я в мир ремарки,
Грибы, айяуяска, "план" и марки...
И тяжкий груз обрушился с груди,
Я просветлен, я вне колес сансары,
Мне ведомо, что было, есть и будет,
Мне все пути открыты средь всех судеб,
И только бесконечность впереди.
Дремлет притихший северный город,
Низкое небо над головой.
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Может ты снова в тучах мохнатых
Вспышки орудий видишь вдали?
Или, как прежде, в черных бушлатах
Грозно шагают твои патрули?
Или, как прежде, в черных бушлатах
Грозно шагают твои патрули?
Волны крутые, штормы седые -
Доля такая у кораблей.
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
Ветром соленым дышат просторы.
Молнии крестят мрак грозовой.
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора?
Низкое небо над головой.
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Может ты снова в тучах мохнатых
Вспышки орудий видишь вдали?
Или, как прежде, в черных бушлатах
Грозно шагают твои патрули?
Или, как прежде, в черных бушлатах
Грозно шагают твои патрули?
Волны крутые, штормы седые -
Доля такая у кораблей.
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
Ветром соленым дышат просторы.
Молнии крестят мрак грозовой.
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора
В час, когда утро встает над Невой?
Что тебе снится крейсер Аврора?
А вот это понравилось. Ритм есть, смысл есть, умеешь.
Отзвенела капель, отсвистели метели
Доживать здесь осталось мне лишь две недели
Вспоминая, что было, мне хотелось бы вновь
Потерять и простить, обрести любовь
Столько много ошибок оттянули карманы
Я отнюдь не волшебник, не хватает мне маны
Залечить чтобы мной оставленные раны,
Залечить чтобы мне оставленные раны.
Доживать здесь осталось мне лишь две недели
Вспоминая, что было, мне хотелось бы вновь
Потерять и простить, обрести любовь
Столько много ошибок оттянули карманы
Я отнюдь не волшебник, не хватает мне маны
Залечить чтобы мной оставленные раны,
Залечить чтобы мне оставленные раны.
Форт это Бахмут
Все мыколы наши тут
И арту на них наведут
И хохлятки наши мрут
С неба на них поссут
В рот они все берут
Сильно в очко ебут
Зеля а я в плену!
Зеля а я в плену!
Без головы покачусь
Дупой повернусь...
Все мыколы наши тут
И арту на них наведут
И хохлятки наши мрут
С неба на них поссут
В рот они все берут
Сильно в очко ебут
Зеля а я в плену!
Зеля а я в плену!
Без головы покачусь
Дупой повернусь...
За 20 лет написал только один стишок, да и тот носит чисто утилитарный характер.
Красное солнце
Осенью светит;
Желтый листья
Зелень проредят;
Глаз оторвать не смогу я от неба:
Синее днем, в ночь —
Фиолетово.
бамп
бамп
Пизда, как писать стихи ШОБ ЗА ДУШУ БРАЛО? Рифму-хуифму знаю, размеры вся хуйня, но все, кто читал, говорит, что не цепляет и как-то безжизненно.
Кроет белым покрывалом
Крыши города метель.
Статуи, дома, вокзалы...
Грязь и та - как будто мел.
Капли снега всё ложатся
Прямо на мое лицо,
Я, среди всех декораций,
Как не взятое кольцо.
Снег покрыл нетканой маской
Щеки мне; как ангел - бел:
В эту пору меркнут краски,
Грязь и та - как будто мел...
Вот, под снегом притаился
Улицы хранящий лев...
А метель бушует, злится,
Дарит городу свой гнев,
И не разглядеть под снегом
Его собственных седин.
В древнем городе я молод
И пронзительно один.
Крыши города метель.
Статуи, дома, вокзалы...
Грязь и та - как будто мел.
Капли снега всё ложатся
Прямо на мое лицо,
Я, среди всех декораций,
Как не взятое кольцо.
Снег покрыл нетканой маской
Щеки мне; как ангел - бел:
В эту пору меркнут краски,
Грязь и та - как будто мел...
Вот, под снегом притаился
Улицы хранящий лев...
А метель бушует, злится,
Дарит городу свой гнев,
И не разглядеть под снегом
Его собственных седин.
В древнем городе я молод
И пронзительно один.
Ты должен эмоции испытывать. Без эмоций нет жизни, и стихов тоже нет. Поэзия - это выражение чувств и эмоций через слова. Я сомневаюсь, что можно надрочиться и чисто на технике "брать за душу".
бамп
В мутном мареве алые реки.
Только это не кровь, а вино.
Пусть не то, что пьют древние греки.
Но для нас все ж приятно оно.
Выпиваю бутылку, другую...
Пускай рожа бледнеет, как Смерть.
Вот кого-то взасос я целую
И уже собираюсь раздеть...
И плевать, что назавтра похмелье
Будет мучить меня и других.
Этот день - для хмельного веселья.
Для любви и прогулок лихих.
1998 год, кажется.
бамп
Чтобы было тише
Наждачною бумагой приласкайте сердца
Чтобы было больше
Ежовой руковицей проповедуйте любовь
Закрыв лицо ладошкой
Притворившись безымянным
Позабыв вчера и завтра
Терпеливо постигать-
весёлую науку дорогого бытия!
Чтобы было лучше
Наденьте всем счастливым по терновому венку
Чтобы было проще
Свалите всех нас кучей в некий новый Бабий Яр
Закрыв лицо ладошкой
Притворившись безымянным
Позабыв вчера и завтра
Терпеливо постигать-
весёлую науку дорогого бытия
Душевно, мне, как алкашу, зашло.
Ну так молодой алкаш и писал. В смысле - я. Как раз тогда говнарем был. Портвейн - наше все.
бамп
Где силы те, что в даль несли?
Над равнодушными полями
Слезливых рек, больших озёр,
Лесов нарядных одеяний.
Мне не взлететь, подбил крыло,
С тяжелым хрипом утопаю.
Печали позабыл давно,
О счастье вовсе не мечтаю.
Хотел подняться по утру,
Примкнуть к своей родимой стае.
Но чёртово болит крыло,
Отчаяние одолевает.
О, стая своенравных птиц.
Меня вы что-то позабыли.
Я вам дарил одно тепло
И вы так просто отпустили?
Вы не смогли простить порыв
Моих отчаянных стремлений,
Где в танце с ветром закружил
И разгулял воображение.
В азарте, потеряв себя,
Я получил глас осуждений.
И в одиночестве паря,
Подранком - подлость устремлений.
Теперь лежу, теперь застыл.
Рябое небо в очи впилось.
Поглотит тело полынья
Душа стрелою в дно вонзилась.
Над равнодушными полями
Слезливых рек, больших озёр,
Лесов нарядных одеяний.
Мне не взлететь, подбил крыло,
С тяжелым хрипом утопаю.
Печали позабыл давно,
О счастье вовсе не мечтаю.
Хотел подняться по утру,
Примкнуть к своей родимой стае.
Но чёртово болит крыло,
Отчаяние одолевает.
О, стая своенравных птиц.
Меня вы что-то позабыли.
Я вам дарил одно тепло
И вы так просто отпустили?
Вы не смогли простить порыв
Моих отчаянных стремлений,
Где в танце с ветром закружил
И разгулял воображение.
В азарте, потеряв себя,
Я получил глас осуждений.
И в одиночестве паря,
Подранком - подлость устремлений.
Теперь лежу, теперь застыл.
Рябое небо в очи впилось.
Поглотит тело полынья
Душа стрелою в дно вонзилась.
Россия любит мертвецов.
Вы посмотрите на отцов,
Там было то же самое стократно.
Любить живого суть невероятно.
Герой живым не нужен власти.
Живой он хуже чем ненастье.
Он завтра может стать злодеем,
И что тогда? Замнём? Зальём елеем?
Быть может, станем вырывать из книг?
Забудем, с нами что он был и миг?
А как? Хоть всю задрапируй лепнину,
Найдутся те, кто вспомнит его имя.
Нет, не пойдёт. Тут изменения нужны.
Мы личности живой должны
Прощать и принимать всю сложность,
И колебаниям предоставлять возможность...
Отцовски окрики, отцовски наставления.
В мои года своё не должно иметь мнение.
Россия любит мертвецов.
Вы посмотрите на отцов...
Вы посмотрите на отцов,
Там было то же самое стократно.
Любить живого суть невероятно.
Герой живым не нужен власти.
Живой он хуже чем ненастье.
Он завтра может стать злодеем,
И что тогда? Замнём? Зальём елеем?
Быть может, станем вырывать из книг?
Забудем, с нами что он был и миг?
А как? Хоть всю задрапируй лепнину,
Найдутся те, кто вспомнит его имя.
Нет, не пойдёт. Тут изменения нужны.
Мы личности живой должны
Прощать и принимать всю сложность,
И колебаниям предоставлять возможность...
Отцовски окрики, отцовски наставления.
В мои года своё не должно иметь мнение.
Россия любит мертвецов.
Вы посмотрите на отцов...
Товарищу военкому
Чтобы вы знали, от всей души,
С самого начала вторжения
Будь то в городе, или в глуши
Я желаю вам поражения.
Я желаю, когда я проснусь,
Когда засыпаю, желаю,
Я желаю, когда берет грусть,
Когда радостно, тоже желаю.
Скажешь ты, что желаю "своим"?
Я "своих" видал на том свете!
Будь я проклят, будь я гоним,
Коль "свои" мне - выродки эти.
Каждый день, каждый час, каждый миг,
Преступление свершается где-то.
Где-то гибнет один призывник,
Умирает дитя от ракеты.
Чтобы завтра погасла война -
Ты сегодня в рядях сей брожение.
Цени жизнь, что однажды дана -
Ты сегодня желай поражения.
Чтобы вы знали, от всей души,
С самого начала вторжения
Будь то в городе, или в глуши
Я желаю вам поражения.
Я желаю, когда я проснусь,
Когда засыпаю, желаю,
Я желаю, когда берет грусть,
Когда радостно, тоже желаю.
Скажешь ты, что желаю "своим"?
Я "своих" видал на том свете!
Будь я проклят, будь я гоним,
Коль "свои" мне - выродки эти.
Каждый день, каждый час, каждый миг,
Преступление свершается где-то.
Где-то гибнет один призывник,
Умирает дитя от ракеты.
Чтобы завтра погасла война -
Ты сегодня в рядях сей брожение.
Цени жизнь, что однажды дана -
Ты сегодня желай поражения.
