3. Новенькая
Перед первым в четверти уроком
в коридоре мигрант-ровесник,
хромая, подходит боком:
«Вы ведь словесник?»
Выговорил и как будто сам
удивлен, что запомнил слово.
Улыбаюсь ему: «Салам!»
Улыбается мне: «Здорово!»
Виделись до этого много раз,
но лично с ним не знакомы,
он тут такой один у нас -
лесоруб, переломы...
Строит ферму и дом,
недалеко от меня, в Cлободке,
и судится с превеликим трудом
с городом за четыре сотки.
«Я перевез сюда свою дочь,
будет учиться здесь постоянно,
только с русским бы ей помочь.
Подойди, Равшана!»
И вдруг настоящее божество,
без гиперболы совершенная,
появляется из ничего,
словно Вселенная.
Сердце в груди фасолькой
в жестянке пустой - клацать!
Спрашиваю: «Ей сколько?»
«Двенадцать...»
Перед первым в четверти уроком
в коридоре мигрант-ровесник,
хромая, подходит боком:
«Вы ведь словесник?»
Выговорил и как будто сам
удивлен, что запомнил слово.
Улыбаюсь ему: «Салам!»
Улыбается мне: «Здорово!»
Виделись до этого много раз,
но лично с ним не знакомы,
он тут такой один у нас -
лесоруб, переломы...
Строит ферму и дом,
недалеко от меня, в Cлободке,
и судится с превеликим трудом
с городом за четыре сотки.
«Я перевез сюда свою дочь,
будет учиться здесь постоянно,
только с русским бы ей помочь.
Подойди, Равшана!»
И вдруг настоящее божество,
без гиперболы совершенная,
появляется из ничего,
словно Вселенная.
Сердце в груди фасолькой
в жестянке пустой - клацать!
Спрашиваю: «Ей сколько?»
«Двенадцать...»
4. Первое причастие
Идем, как всегда,
впереди программы,
мне нравится некоторая чехарда,
урок мой окрошка,
гремучее зелье, смесь -
синтаксис, орфограммы,
фольклора немножко,
этимологии самообман:
язык ведь дан
нам в полноте своей сразу весь.
Вот и сейчас зашел разговор
про причастия,
их разновидности, падежи -
сыплю примерами, как жонглёр,
требую от класса участия,
и вдруг подхожу к Равшане,
говорю на грани
шепота: «Встань. Скажи,
понимаешь мой рассказ?»
«Понимать!» – и впокатуху класс.
«Сделай причастие из «понимать»
и получишь пять».
Смотрит с виноватой мольбой,
стоит, как в чаду,
нелепая кукарача:
«Понимающий...» – чуть не плача.
«Молодец! Усваиваешь науку!
У нас все получится с тобой!» -
и преспокойно руку
ей на плечо кладу.
Идем, как всегда,
впереди программы,
мне нравится некоторая чехарда,
урок мой окрошка,
гремучее зелье, смесь -
синтаксис, орфограммы,
фольклора немножко,
этимологии самообман:
язык ведь дан
нам в полноте своей сразу весь.
Вот и сейчас зашел разговор
про причастия,
их разновидности, падежи -
сыплю примерами, как жонглёр,
требую от класса участия,
и вдруг подхожу к Равшане,
говорю на грани
шепота: «Встань. Скажи,
понимаешь мой рассказ?»
«Понимать!» – и впокатуху класс.
«Сделай причастие из «понимать»
и получишь пять».
Смотрит с виноватой мольбой,
стоит, как в чаду,
нелепая кукарача:
«Понимающий...» – чуть не плача.
«Молодец! Усваиваешь науку!
У нас все получится с тобой!» -
и преспокойно руку
ей на плечо кладу.
7. Диктант
«Мимо смотришь, как будто
и не зависишь, видишь ли, от того,
кто уже не дышит почти, а сам
ненавидит, что стелется по следам
за тобой...» – вершу баловство
из исключений, не зная маршрута.
Поглядываю на Равшану:
«Держишь, вертишь...» – уже в канкан
глагольный вошел
и вдруг – линейкой об стол:
«...но полюбишь!» – захлопнул капкан
и завершил осанну.
А у зазнобы моей ни йоты
движений в лице - как рысь,
к парте прильнула в последнем ряду,
ловлю момент, разглядываю ее, жду:
«Юдин, ко мне повернись,
Лукин, собери работы!»
Линейку-хлыстик
согнул:
«Три-два-один...» - звонок!
Взлетают, чуть не снося меня с ног,
уносят из класса гул,
а я отыскиваю заветный листик.
Черт! Какому это отправить филфаку?
Протянулась в каждой строке
ветка вьюна...
Вижу лишь письмена
на абракадабрском языке,
каляку-маляку.
«Мимо смотришь, как будто
и не зависишь, видишь ли, от того,
кто уже не дышит почти, а сам
ненавидит, что стелется по следам
за тобой...» – вершу баловство
из исключений, не зная маршрута.
Поглядываю на Равшану:
«Держишь, вертишь...» – уже в канкан
глагольный вошел
и вдруг – линейкой об стол:
«...но полюбишь!» – захлопнул капкан
и завершил осанну.
А у зазнобы моей ни йоты
движений в лице - как рысь,
к парте прильнула в последнем ряду,
ловлю момент, разглядываю ее, жду:
«Юдин, ко мне повернись,
Лукин, собери работы!»
Линейку-хлыстик
согнул:
«Три-два-один...» - звонок!
Взлетают, чуть не снося меня с ног,
уносят из класса гул,
а я отыскиваю заветный листик.
Черт! Какому это отправить филфаку?
Протянулась в каждой строке
ветка вьюна...
Вижу лишь письмена
на абракадабрском языке,
каляку-маляку.
15. Азбука
«А», как будто бы мой дом,
«Б», как чайник в нем,
«В», как крендель из печи,
«Г», как кочерга,
«Д» – окошко, две свечи,
«Е» – метель, пурга.
Ё-моё, а на полу
Жук-жучок поет хвалу
Зною, зимнему теплу,
И упав на спинку
Йогом бьет лезгинку.
«К» – крючок с твоим пальто,
«Л» – твой шарф; гнездо
«М» – ушанка, талый снег
На ее шнурках,
Обувь, словно оберег,
При печи впотьмах.
«Р» – Равшана, это ты,
Серп Луны из черноты
Тщетной жизни, маеты
Умника в России -
Фея амнезии.
«Х» – песочные часы,
Циферблат осы.
Чаша с дырочкой к чертям,
Шансов нет, крадет
Щедрость наших тел по дням
(Ъ) эта, эта вот.
«Ы-ы-ы» – повою на Луну.
(Ь) встань-ка на́ голову. Ну!
Эва! Дай же запахну
Юбку, юбку... Боже!
Я могу так тоже!
«А», как будто бы мой дом,
«Б», как чайник в нем,
«В», как крендель из печи,
«Г», как кочерга,
«Д» – окошко, две свечи,
«Е» – метель, пурга.
Ё-моё, а на полу
Жук-жучок поет хвалу
Зною, зимнему теплу,
И упав на спинку
Йогом бьет лезгинку.
«К» – крючок с твоим пальто,
«Л» – твой шарф; гнездо
«М» – ушанка, талый снег
На ее шнурках,
Обувь, словно оберег,
При печи впотьмах.
«Р» – Равшана, это ты,
Серп Луны из черноты
Тщетной жизни, маеты
Умника в России -
Фея амнезии.
«Х» – песочные часы,
Циферблат осы.
Чаша с дырочкой к чертям,
Шансов нет, крадет
Щедрость наших тел по дням
(Ъ) эта, эта вот.
«Ы-ы-ы» – повою на Луну.
(Ь) встань-ка на́ голову. Ну!
Эва! Дай же запахну
Юбку, юбку... Боже!
Я могу так тоже!
Примитив. Причем такой застарелый, из прошлого века.
мимо_равшана
мимо_равшана
>из прошлого века
Too old
18. Домовой
В гроу-руме вентилятор,
старый мощный агрегат,
там над нами,
сам не свой
как захлопал вдруг дверями,
загудел своей трубой,
словно римский триумфатор,
всех зовущий на парад,
и топочет бегемотом,
будто пьяный в знак протеста.
Шепчет мне Равшана: «Ой!
Страшно! Кто там?»
«Гений места.
А по-русски домовой».
«Это джинн! Уйду! Он злится!» -
словно бы в немом кино
заметалась, как синица,
залетевшая в окно,
между стен
и входов между,
между мебели, схватив
с вешалки свою одежду
«Он блажен,
хоть и ретив,
ты с ним можешь подружиться.»
«Как?!» – с пальто в руках стоит
несравненная тупица.
«Ты ведь знаешь алфавит!»
«Вот листок, садись - заданье!
Ты напишешь заклинанье,
заговор его души,
мы листок -
да за косяк!
Шесть волшебных строк...
Итак,
ясно всё пиши:
«Я люблю Вас, хоть и строги
Вы со мной,
упаду под Ваши ноги
пеленой
с Ваших глаз, с Ваших глаз -
я для Вас!»
«Подпиши внизу, сердечко
нарисуй,
к двери подойди, где печка,
отыщи письму местечко,
в щелку суй!»
Сразу встала, сразу к двери,
к косяку!
Что же, каждому по вере!
Я к щитку
руку протянул с улыбкой
у Равшаны за спиной,
щелкнул гроу-румной пипкой:
«Он не злой -
ты его заворожила, ангел мой!»
В гроу-руме вентилятор,
старый мощный агрегат,
там над нами,
сам не свой
как захлопал вдруг дверями,
загудел своей трубой,
словно римский триумфатор,
всех зовущий на парад,
и топочет бегемотом,
будто пьяный в знак протеста.
Шепчет мне Равшана: «Ой!
Страшно! Кто там?»
«Гений места.
А по-русски домовой».
«Это джинн! Уйду! Он злится!» -
словно бы в немом кино
заметалась, как синица,
залетевшая в окно,
между стен
и входов между,
между мебели, схватив
с вешалки свою одежду
«Он блажен,
хоть и ретив,
ты с ним можешь подружиться.»
«Как?!» – с пальто в руках стоит
несравненная тупица.
«Ты ведь знаешь алфавит!»
«Вот листок, садись - заданье!
Ты напишешь заклинанье,
заговор его души,
мы листок -
да за косяк!
Шесть волшебных строк...
Итак,
ясно всё пиши:
«Я люблю Вас, хоть и строги
Вы со мной,
упаду под Ваши ноги
пеленой
с Ваших глаз, с Ваших глаз -
я для Вас!»
«Подпиши внизу, сердечко
нарисуй,
к двери подойди, где печка,
отыщи письму местечко,
в щелку суй!»
Сразу встала, сразу к двери,
к косяку!
Что же, каждому по вере!
Я к щитку
руку протянул с улыбкой
у Равшаны за спиной,
щелкнул гроу-румной пипкой:
«Он не злой -
ты его заворожила, ангел мой!»
20. Снеговик
Был бездонный, вьюжный,
зыбкий,
колкий, крупяной,
проводил смычком по скрипке
ледяной,
но повеял ветер южный,
накатил волной,
стал он талый, ноздреватый,
зимней стужи провожатый,
рыхлый, липкий
и земной,
стал он плотный, желтоватый,
стал он выморочен, пег,
словно мертвый человек -
снег, снег.
Оживим его, Равшана,
жизнерадостным обрядом
будто мрамор грек?
Пусть он Лазарем нежданно
встанет рядом
ком за комом
для себя же в незнакомом,
в непонятном, в неискомом
с прежним имярек -
погляди-ка, запустили
мы сердечный бег.
Сердцу места нет в могиле -
как в каком-то водевиле,
ритм его и в нас.
Крутим, кружимся мы в танце,
ты зарделась, ты в румянце -
погоди, сейчас!
Голова готова, ручки
будут вон из той колючки,
глазки – палочки. О да!
Все на свете человечно
даже мерзлая вода.
Как его еще облечь нам?
Вот и кепочка из льда...
Ах!... Чтоб было безупречно,
на морковку... – ну куда!
Был бездонный, вьюжный,
зыбкий,
колкий, крупяной,
проводил смычком по скрипке
ледяной,
но повеял ветер южный,
накатил волной,
стал он талый, ноздреватый,
зимней стужи провожатый,
рыхлый, липкий
и земной,
стал он плотный, желтоватый,
стал он выморочен, пег,
словно мертвый человек -
снег, снег.
Оживим его, Равшана,
жизнерадостным обрядом
будто мрамор грек?
Пусть он Лазарем нежданно
встанет рядом
ком за комом
для себя же в незнакомом,
в непонятном, в неискомом
с прежним имярек -
погляди-ка, запустили
мы сердечный бег.
Сердцу места нет в могиле -
как в каком-то водевиле,
ритм его и в нас.
Крутим, кружимся мы в танце,
ты зарделась, ты в румянце -
погоди, сейчас!
Голова готова, ручки
будут вон из той колючки,
глазки – палочки. О да!
Все на свете человечно
даже мерзлая вода.
Как его еще облечь нам?
Вот и кепочка из льда...
Ах!... Чтоб было безупречно,
на морковку... – ну куда!
О, ОП-няша. Лучший поэт современной Руси.
Кстати, всё хотел тебя спросить.
Ты на двач пришел после того как начал писать и написал "О, мой Боже, как невинно дети прутся с героина" или до?
Кстати, всё хотел тебя спросить.
Ты на двач пришел после того как начал писать и написал "О, мой Боже, как невинно дети прутся с героина" или до?
Хуита
Сёма, спок. То что ты зашел с другого браузера еще ничего не значит.
«Тогда отдайся злу,
ведь сердце – людоед...
Не отрицай,
как соевый слюнтяй!
Сквозь миллионы лет
взгляни во мглу
пещер,
мой лицемер!
Смотри,
смотри туда,
откуда ты пришел -
там пьяная орда,
безумные цари,
вельможный произвол
и шаек босоногих главари
льют кровь на алтари,
там бронепоезда,
там казней череда,
там декабри, там октябри!
Ты от рожденья зол,
но мы стоим,
как Иерусалим.
Захочешь - навсегда!»
ведь сердце – людоед...
Не отрицай,
как соевый слюнтяй!
Сквозь миллионы лет
взгляни во мглу
пещер,
мой лицемер!
Смотри,
смотри туда,
откуда ты пришел -
там пьяная орда,
безумные цари,
вельможный произвол
и шаек босоногих главари
льют кровь на алтари,
там бронепоезда,
там казней череда,
там декабри, там октябри!
Ты от рожденья зол,
но мы стоим,
как Иерусалим.
Захочешь - навсегда!»
Я на двачике с 2007, еще с того самого, а "О, мой Боже..." я написал, кажется в 2015 году. А так-то да. Двачик на меня сильно повлиял, прямо перелопатил меня.
Новые главы хорошо, но почему так мало Равшаны?
>перелопатил меня
Ну хотя бы в лучшую сторону?
35. Крокус
Славный выдался март -
солнечный, с ветром играющий,
раздвигающий
границы видимости и ощущения,
весь пылающий, как азарт,
и тающий,
весь на «-ающий»,
будто причастия ожидающий
от стихотворения.
Отложили тетрадь
и учебники в сторону,
вышли полной грудью набрать
вихри, колкие, воющие, -
треплют черную прядь,
как крыло ворону,
за Равшаной они и с газона в чоботы
прошлогодней кидают листвой еще,
словно хоботы.
Забралась на гранитные валуны
альпинария -
волосы вверх взметены,
раскачивается, будто звонарь, и я
наблюдаю ее со спины
(любовался бы век тихонями):
«Ой, и первый цветок весны!» -
вниз сошла, коснулась его белизны
и согревает ладонями.
Славный выдался март -
солнечный, с ветром играющий,
раздвигающий
границы видимости и ощущения,
весь пылающий, как азарт,
и тающий,
весь на «-ающий»,
будто причастия ожидающий
от стихотворения.
Отложили тетрадь
и учебники в сторону,
вышли полной грудью набрать
вихри, колкие, воющие, -
треплют черную прядь,
как крыло ворону,
за Равшаной они и с газона в чоботы
прошлогодней кидают листвой еще,
словно хоботы.
Забралась на гранитные валуны
альпинария -
волосы вверх взметены,
раскачивается, будто звонарь, и я
наблюдаю ее со спины
(любовался бы век тихонями):
«Ой, и первый цветок весны!» -
вниз сошла, коснулась его белизны
и согревает ладонями.
Так-то мы поебемся, конечно... но потом что? Изначально-то в общем роман и задумавался как роман-отношач с единственной девочкой. Но я вдруг понял, что отношач на роман растянуть никак не получается, так появились в романе и другие мужские радости - алкоголь, наркотики, политика, оружие... Ну и другие девочки, лол.
>Ну хотя бы в лучшую сторону?
Ну примерно из этой до Двачика
Письмо
Где ты летаешь теперь, стрекозка,
которой летом я бредил? Где
глаза из стали, душа из воска,
бикини, шлепанцы?.. У киоска
стою в нечесаной бороде.
Безумье, заумь - метаморфозы
сознанья с вечного бодуна.
С кем ты летаешь, кто дарит розы
тебе сегодня, какие позы
ты принимаешь, когда одна?
Куплю конверт и четыре марки
и после где-нибудь у Невы
тебе напишу за бутылкой "Старки",
как сыплет дождь, облетают парки
и засыпают на страже львы.
Когда же лишней строки кривая
замкнет собою круг этих тем
и все иссякнет - запал, слова, я
письмо закончу, осознавая,
что не отправлю его – зачем?
Примерно в эту после пары лет с Двачиком:
Игра в раба
Ты проиграл желание
и ты теперь мой раб -
прими же наказание
достойное растяп.
Я маленькая девочка,
и трусики в говне,
соси меня где целочка,
кайфово делай мне.
Вылизывай анальное,
ты будешь газонюх -
вдыхай мое сакральное
и бойся оплеух.
Снимай с себя все наголо
и повернись лицом,
чтоб на него я какала
и ерзала крестцом.
Юли у ног, утаивай
в ладошках свой секрет
и лужицей эмалевой
испачкай мне паркет.
39. Знаки препинания
Ела мармелад из кизила,
писала, старалась, изобразила,
еле-еле смог разобрать:
«Не сочинение, а прямо байка -
возвращаю Равшане тетрадь. -
Вслух прочитай-ка!»
«В Трясогузки пришла весна
и птицы
на деревьях запели люди
ходят по улицам допоздна
парники и теплицы
в первых ростков изумруде
старичок на завалинке
рассказывает небылицы
и улетает гогоча маленький
плотный косяк
закуривает полицейский
и выдыхает дьяк
Мир гиперборейский...»
Хохочем, будто над клоунадой:
«Вот так словесный джем!
Это исправить бы надо!»
Задорно и горячо
всхлипывает: «Но зачем?» -
уткнувшись в мое плечо.
%%На этом пока линия с чурецкой девочкой прерывается, но внутри романа развивается и линия с русской девочкой, да и Равшана без секса не останется
Ела мармелад из кизила,
писала, старалась, изобразила,
еле-еле смог разобрать:
«Не сочинение, а прямо байка -
возвращаю Равшане тетрадь. -
Вслух прочитай-ка!»
«В Трясогузки пришла весна
и птицы
на деревьях запели люди
ходят по улицам допоздна
парники и теплицы
в первых ростков изумруде
старичок на завалинке
рассказывает небылицы
и улетает гогоча маленький
плотный косяк
закуривает полицейский
и выдыхает дьяк
Мир гиперборейский...»
Хохочем, будто над клоунадой:
«Вот так словесный джем!
Это исправить бы надо!»
Задорно и горячо
всхлипывает: «Но зачем?» -
уткнувшись в мое плечо.
%%На этом пока линия с чурецкой девочкой прерывается, но внутри романа развивается и линия с русской девочкой, да и Равшана без секса не останется
Не, ну процесс выстраивания отношений на 10-15 глав можно то растянуть. В конце-концов написал же Пушкин своего Онегина достаточно длинным
А вообще, будь аккуратен анончик. Мы живём в тёмные времена, когда людей обвиняют на пустом месте.
Да, раньше ты был более невинен.
Широка душа моя родная... Как взялся за роман, сразу обо всем захотелось написать. Душе ведь не прикажеь. Я не систематический писатель, я пишу, когда вдохновение приходит, чисто по фану - а вдохновению не прикажешь, вот последняя главка, которую написал на днях, вообще про Масленицу:
27. Масленица
Площадь пышет от жаровен
дымом, запахом стряпни
и бурлит в ней, многословен,
гул веселой болтовни,
раскудахтались трещотки -
кто-то взял их сразу пять,
нанизал, как будто четки,
на веревку – и трещать;
нарядившись в шлем и латы,
мэр, как водится, поддатый
раздает блины с лопаты,
а Михалыч, в стельку пьян,
рвет обшарпанный баян:
«Гойда, гойда разухабь
русских бездорожий хлябь!»
Прокурор с судьей под локти
в сцепке ну наперебой
в грязи черной, словно в дегте,
топотать, кружить юлой
и, выпячивая грудки,
ниоткуда в никуда
мимо них проходят утки
с диким шумом, как орда.
«Чье добро?!» «А вот жаркое
к нам само пришло!» «Какое!»
«Да оставьте их в покое!»
«Мэр выносит каравай!»
«По полста еще давай!»
«Гойда, гойда разухабь
русских бездорожий хлябь!..»
Лишь один серьезен дядя
в длинном сереньком плаще -
в толчее он ходит, глядя,
будто мышь нашел в борще,
и, убрав от глаз бутыли,
каждый следом за другим,
повинуясь тайной силе,
замолкает рядом с ним.
А епископу до фени,
с сырниками в жирной жмене,
с факелом к бетонной сцене,
прямо к чучелу Зимы,
прет он, прет из кутерьмы:
«Гойда, гойда разухабь
русских бездорожий хлябь!»
Меня знает настолько мало людей и меня так не просто найти ИРЛ по моим интернет следам, что я надеюсь не дожить до того времени, когда реально доебутся до мышей
Это красиво, кто автор?
ОП же
А где роман-то?
Нет.
Роман пишется. Планирую закончить в 2030-м
> Примитив.
Что именно?
Это наверное https://stihi.ru/2024/07/27/4769
Вот этим текстом я пиздец горжусь, ребята. Это чистая Троица. Три сонета в одном - собственно магистральный сонет, сонет который читается по левым полустишиям и сонет, который читается по правым полустишиям. Друг подкинул граммец сальвии и это мне явилось!
Да, у тебя вообще постоянные эксперименты, ты действительнно хороший поэт. Говорю совершенно без тралленка, шуток и постиронии
Спасибо, солнц! Я знаю, что я постоянно в поиске - повторять зады скучно. А если уж повторять, то так:
36. Анальная пробка
Почти уже вне закона -
ведь попка дана во грех! -
из нежного силикона
распорочка для утех.
Изящна и соразмерна,
чтоб в Машу войти легко -
ее рисовал наверно
дизайнер «Вдовы Клико».
Я знаю, валюта наша
китайскому торгашу
уходит не зря, ведь Маша
все сделает, что прошу.
Поймал ее в гардеробе,
продравшись в рядах пальтец,
как будто в глухой чащобе
пушного зверька ловец.
И объяснив в чем дело,
смущенный совсем чуть-чуть,
подарок мой обалдело
вручаю: «Всегда с ней будь!»
Урок патриотизма https://stihi.ru/2024/05/09/4116
> Буча
> Константин Вивверов
> Черт! На улицах трупы... Трупы!
> Труп у каждой лежит халупы,
> и внутри, и в подвалах... Черт!
> Дети, женщины вперемешку -
> труп зашел закусить в кафешку,
> труп в песочнице распростерт.
Хорошо что оглавление просмотрел, кек...
Кто я?! Где я?! Спокойней! Тише!
Ведь рассудок всего превыше...
Фейк. Подстава. Какой-то бред.
Но только сажа лишь в ответ.
Ваш Юрец Ш.