– Спишь, Семен?
Сидевший у окна парень едва отреагировал на оклик. Он прятался за занавеской от жарившего вовсю солнца и прижимался лбом к стеклу, молча глядя на мелькающий за окном дорожный пейзаж. Иногда, когда автобус подбрасывало на ухабах, его голова со стуком отскакивала от гладкой холодной поверхности, и тогда парень недовольно хмурился. Его невыразительные глаза не отражали внутреннего света души, и служили ширмой, с рождения отгораживая владельца от остальной вселенной. Лишь очень редко, в моменты выплеска эмоций, этот взгляд излучал что-то помимо рассеянного внимания. Это мог быть гнев, это могла быть печаль, но чаще всего это было молчаливое презрение к окружавшему его миру. Вот как сейчас.
Семену было безразлично, что творилось снаружи. Он бы с удовольствием не глядел в окно, но тогда бы пришлось поддерживать беседу с товарищами по учебе – занятие, хуже которого в жизни было не придумать. Те тоже маялись скукой и устали от долгой езды по кочкам да ухабам, а потому были совершенно невыносимы. Семену хотелось заткнуть уши музыкой из плеера, но увы – тот успел разрядиться, а положить его под прямые солнечные лучи сейчас было никак нельзя. Хорошая штука зарядка – вот только работать через окно не хочет совершенно.
Оставалось только смотреть в окно. Пейзаж не блистал красотой – мимо проносились высаженные вдоль дороги деревья. Чахлые, неухоженные. А может, они такими были от того, что глаза Семена желали их видеть только такими – плохими. Как и пасмурное небо, протянувшуюся на горизонте паутину ЛЭП, изредка мелькающие вдали ветхие дома каких-то населенных пунктов, чуть треснувшее стекло, потертое старое сиденье пассажирского автобуса, и вообще все то, что его окружало в этом неуютном месте. Месте, по нелепой прихоти судьбы считавшегося его отчизной.
Смешно. Ну да, родился. Вырос, вопреки всему. Школу закончил, век бы ее не вспоминать… Родители заставили поступить в универ, на самую преуспевающую и полезную, как они считали, специальность. На все возражения твердили одно – будешь делать как велено, а не хочешь, тогда учись сам чему угодно. За свои деньги. Пришлось послушаться – горбатиться на работе и на учебе одновременно не хотелось. Но…
Учитель.
В школе.
Втюхивать быдлошкольникам какую-нибудь муть где-то в Мухосранске. Потому что в столице или хотя бы в Питере иначе как по блату на приличное место не устроиться.
Терпеть подколы, унижения, а в отдельных случаях травлю в старших классах – или трубить в репетиторах за нищенскую зарплату.
Об еще менее приятных вариантах даже думать не хочется…
Да уж, в хорошем месте его угораздило родиться. И ведь не убежишь. Но самое скверное – каждый день видеть тех, кем ему быть не хотелось. Выходя в коридор общаги, в университетской столовой, на улицах города. Тех, кого надо опасаться больше чем самого злейшего врага и каждый день скрывать от них то, что он отличается от них.
«Уехать?!» – вспомнился вдруг отцовский бас, звучавший в день когда он съехал от родителей в другой город на учебу. – «За бугор?! К этим… (батя смачно выругался, брызгая слюной и дыша перегаром)?! Да ты понимаешь, что мы с ними воюем, на!.. Пиндосы нас сгноить хотят, в рабов своих превратить, а ты к ним на поклон собрался?! Вон!!! Вон, и чтобы я тебя больше не видел! Бери вещи и уходи! Р-рвань пиндосовская! В-вон!!!»
Больнее всего ужалило то, что мать ни словом, ни делом не поддержала его в тот момент. Когда он собрался уходить и зашел попрощаться, она не посмотрела на Семена, словно того и не было. В руках она комкала мокрый носовой платок, и не поднимала глаз от пола. В ее носу что-то с хлюпаньем текло, словно полз огромный склизкий червяк.
Семен постоял минуту и собрался уходить, как вдруг ему в глаза бросилась лежащая на столе вещь. Старое фото с парнем лет двадцати-двадцати пяти, который был чем-то неуловимо похож на него самого.
Семен в сердцах хлопнул дверью и вышел на лестничную площадку. Больше он с тех пор родителей не видел. Хотя те его не забывали, регулярно оплачивая половину платы за учебный год. Но из дома больше не было ни звонков, ни писем. В свою очередь Семен тоже не интересовался, что там происходит в бывшем доме.
– Эй, ты чего смурной такой? Грузишься, что ли?
Кто-то несильно ткнул его пятерней, и Семен наконец обернулся.
Смерть. Он же Ерохин Иван, 2003 года рождения, то есть ровесник. Старый приятель Семена, переведшийся к ним на втором курсе из другого университета. Вроде бы раньше учился где-то в Питере, но после одной скандальной истории был вынужден переехать к ним в провинцию. Все её знали, но вспоминать вслух никто (в том числе он сам) не хотел.
Внешность Ваньки-Смерти в точности соответствовала его прозвищу. Тяжелый взгляд широко посаженных глаз, широкий нос, подбородок кирпичом и скошенный назад лоб делали Ерохина похожим на персонажа-мутанта из полузабытой игры про когда-то давно взорвавшуюся атомную станцию на Украине. Назывался тот мутант как-то по дивному – то ли «королёв», то ли «контролёр» и был телепатом. Наш же Иван имел схожие с ним черты лица, бритую голову, по-борцовски выглядящую фигуру и выколотую свастику на левом плече. Рядом по улице такой детина пройдет – невольно посторонишься а потом долго оглядываться будешь. А уж если такой «преподаватель» в школу придет, и обучать истории Второй Мировой примется, то и вообще, «тушите свет и сливайте воду»…
Семен невольно прыснул в кулак – представленный образ был донельзя комичным. Ванька-Смерть в роли препода: что может быть смешнее? Разве только бомба в отхожем месте…
– Чего ржешь?
– Да так… Слушай, а тебя в таком виде менты не тормозят?
– Не-а. – фыркнул Смерть. – Куда им! У меня дядя по матери в прокуратуре работает в городе. Если что серьезное, так я сразу ему звоню. А вообще стоит им в паспорт заглянуть, так они сразу отваливаются. Одно слово – мусора.
– Мда…
В принципе, Семен ничего не имел против того что его друг носит татуировки и варится в тусовке наци-скинхедов. Но один случай в биографии приятеля заставлял его порой нервно ёжиться. Тот самый, из-за которого тот вылетел из своего прежнего места учебы и перевелся к ним.
Но несмотря на всё, они были друзьями. Даже убеждения и некоторые мысли у них чем-то были одинаковы, особенно по поводу той страны где те жили. Но хотя Семену было достаточно просто переехать и забыть «сраную рашку» как страшный сон, Ваньке-Смерти хотелось другого.
«Ай, да в хлам всё», – однажды заявил тот в ответ на извечный вопрос «кто виноват и что делать». – «Хватит. Сорок лет возились в дерьме, в грязи, а выстроить ничего не смогли. Пусть приходят НАТО, америкосы, или кто там еще, и разносят рашку к чертовой матери. Может хоть после этого вырастет что-то путное. А так, пока у власти правители-жиды, а народ в своих ватных мечтах запад побеждает, мы все в глубокой заднице. Вот дадут нам под зад коленом, как Германии с Японией в своё время, и тогда может быть начнется возрождение. А сейчас похрену, пусть прилетают и взорвут нашу с вами сраную родину ядрен батонами. Не жалко…»
Семен огляделся. В салоне помимо него и Смерти сидело еще много людей. Впереди сидели две девчонки из их группы, а чуть дальше – два белобрысых парня. Парни с виду выглядели младше них и какими-то непримечательными, а вот на однокурсницах стоило остановить более подробно.
Справа от Семена, перед Ерохиным сидела девушка лет двадцати. Как и большинство пассажиров, она была в давным-давно устаревшей пионерской форме. Изящно повязанный ярко-алый галстук, отутюженная юбочка темно-синего цвета, белоснежные гольфы, столь же белоснежная рубашка, скрывавшая аппетитные округлости… посмотреть определенно было на что. Форма, хотя и явно непрактичная, очень шла пионерке, тем более что это была одна из красивейших девушек их потока.
Ее звали Славяна. Для друзей, которых было очень много – просто Славя. Староста группы, блондинка с большими голубыми глазами, от которых теряла голову вся мужская часть курса, и двумя густыми косами до самого пояса. И в придачу – круглая отличница. Многие парни признавались ей в любви, кому-то вроде бы даже повезло получить взаимный ответ, но ни у кого не получалось встречаться с ней долго.
Семен печально вздохнул, стараясь чтобы этого никто не услышал, тем более сидящий рядом приятель. У Ваньки тоже ничего не ладилось со Славяной, но в отличие от других он не терял надежду, и был жутко ревнив. За предложение «руки и сердца» некоторые поклонники девушки уже успели схлопотать по морде и другим частям тела. Сама Славя это не очень одобряла, ведь всё таки это не добавляет спокойствия когда парни из-за тебя бьют друг другу морды, но кажется в глубине души ей это нравилось.
Левее, перед Семеном сидела другая девушка, полная противоположность Славяны. Чуть младше и ниже своей соседки, она была одета в точно такую же пионерскую форму. Выкрашенные в фиолетовый цвет волосы были собраны в два слегка растрёпанных хвостика. Худая фигура, узкие плечи, слегка сутулая спина – обычная беда парней и девчонок, много времени проводящих за компом. Из всех достоинств – чем-то цепляющий за душу взгляд глубоких зеленых глаз, при разговоре с людьми стеснительно отводимый в сторону.
Лена. То ли дочка, то ли племянница декана их факультета. Лена была тихоней, на парах сидела в уголке аудитории, прилежно строчила лекции и терялась, стоило ее вызвать для устного ответа. Парня у нее не было, близких подруг тоже – либо их никто в группе не знал. Впрочем, после первых двух курсов к «серой мышке» утратили интерес если не все, то большинство в их университете. Семен не был исключением – знакомиться с девушками ему всегда было непросто, а с девушками-стесняшками еще тяжелее. Да и цвет волос ему не нравился.
Семен откинулся на спинку кресла и мельком взглянул на остальных попутчиков. Как он еще раньше подметил, на многих была эта дурацкая пионерская форма. Кто-то из руководства университета потребовал, чтобы новоиспеченные вожатые уже начинали входить в роль. Возражения на тему того, что форма по пути на место практики изомнется и запачкается, не принимались. Впрочем, форма была качественной, и ни рваться, ни пачкаться не хотела – при Семене одна из спутниц случайно уронила на рубашку мороженое, и влажный фруктовый шарик не оставил на ткани никаких следов. Видимо, водоотталкивающий материал нового поколения, про который сейчас часто говорят…
В любом случае Семену с Иваном новой формы не досталось, и ехали они каждый в своём: Ванька-Смерть в своих обычных камуфляжных штанах, берцах и черной майке, а Семен – в джинсах и футболке с оранжевой молнией.
– Слушай, можешь еще раз поискать, где этот лагерь находится? – спросил Семен у Ерохина. – И где мы сами? А то уже четвертый час едем по каким-то вообще диким местам, а долго нам еще так трястись или нет – непонятно.
– Сейчас, – тот потянулся к браслету-напульснику на левой руке. – За точность не ручаюсь, но район примерно покажет.
Ванька ткнул пальцем в браслет. Тот пискнул, но не включился. Подождав минуту, Смерть недовольно засопел и слегка треснул его кулаком. Браслет в ответ на столь грубое обращение недовольно застрекотал и выдал на гладкую безволосую кожу предплечья подрагивающую картинку.
– Ванюха, а чего новый не купишь? – хмыкнул Семен, глядя как приятель достал из карманчика на напульснике стилус и начал им водить по голоэкрану на руке. – Глючное барахло же. И здоровье портишь.
– Зато настоящий, не китайская подделка, – проворчал Ерохин. – И то, к нам только уже бэушные попадают. Новых из-за санкций не завозят уже три года, а наши «глонассы» ни черта не годятся. И спутники постоянно либо сыплются, либо глючат. Дерьмо без задач, в общем.
– И не говори…
Смартфон Ерохин купил полгода назад. Он со своими друзьями часто ходил в турпоходы, и ему был нужен надежный дешевый навигатор. После долгих поисков он через третьи руки достал где-то старый аппарат из первого поколения смартфонов с голоэкраном. Был тот невероятно капризным, от него прилично фонило микроволновым излучением, в результате чего волосы на том месте где был экран выпадали навсегда. Но Ерохин с ним расставаться не хотел. Впрочем, его можно было понять – другого подходящего аппарата поновее было всё равно уже не найти.
Справа от Семена, перед Ерохиным сидела девушка лет двадцати. Как и большинство пассажиров, она была в давным-давно устаревшей пионерской форме. Изящно повязанный ярко-алый галстук, отутюженная юбочка темно-синего цвета, белоснежные гольфы, столь же белоснежная рубашка, скрывавшая аппетитные округлости… посмотреть определенно было на что. Форма, хотя и явно непрактичная, очень шла пионерке, тем более что это была одна из красивейших девушек их потока.
Ее звали Славяна. Для друзей, которых было очень много – просто Славя. Староста группы, блондинка с большими голубыми глазами, от которых теряла голову вся мужская часть курса, и двумя густыми косами до самого пояса. И в придачу – круглая отличница. Многие парни признавались ей в любви, кому-то вроде бы даже повезло получить взаимный ответ, но ни у кого не получалось встречаться с ней долго.
Семен печально вздохнул, стараясь чтобы этого никто не услышал, тем более сидящий рядом приятель. У Ваньки тоже ничего не ладилось со Славяной, но в отличие от других он не терял надежду, и был жутко ревнив. За предложение «руки и сердца» некоторые поклонники девушки уже успели схлопотать по морде и другим частям тела. Сама Славя это не очень одобряла, ведь всё таки это не добавляет спокойствия когда парни из-за тебя бьют друг другу морды, но кажется в глубине души ей это нравилось.
Левее, перед Семеном сидела другая девушка, полная противоположность Славяны. Чуть младше и ниже своей соседки, она была одета в точно такую же пионерскую форму. Выкрашенные в фиолетовый цвет волосы были собраны в два слегка растрёпанных хвостика. Худая фигура, узкие плечи, слегка сутулая спина – обычная беда парней и девчонок, много времени проводящих за компом. Из всех достоинств – чем-то цепляющий за душу взгляд глубоких зеленых глаз, при разговоре с людьми стеснительно отводимый в сторону.
Лена. То ли дочка, то ли племянница декана их факультета. Лена была тихоней, на парах сидела в уголке аудитории, прилежно строчила лекции и терялась, стоило ее вызвать для устного ответа. Парня у нее не было, близких подруг тоже – либо их никто в группе не знал. Впрочем, после первых двух курсов к «серой мышке» утратили интерес если не все, то большинство в их университете. Семен не был исключением – знакомиться с девушками ему всегда было непросто, а с девушками-стесняшками еще тяжелее. Да и цвет волос ему не нравился.
Семен откинулся на спинку кресла и мельком взглянул на остальных попутчиков. Как он еще раньше подметил, на многих была эта дурацкая пионерская форма. Кто-то из руководства университета потребовал, чтобы новоиспеченные вожатые уже начинали входить в роль. Возражения на тему того, что форма по пути на место практики изомнется и запачкается, не принимались. Впрочем, форма была качественной, и ни рваться, ни пачкаться не хотела – при Семене одна из спутниц случайно уронила на рубашку мороженое, и влажный фруктовый шарик не оставил на ткани никаких следов. Видимо, водоотталкивающий материал нового поколения, про который сейчас часто говорят…
В любом случае Семену с Иваном новой формы не досталось, и ехали они каждый в своём: Ванька-Смерть в своих обычных камуфляжных штанах, берцах и черной майке, а Семен – в джинсах и футболке с оранжевой молнией.
– Слушай, можешь еще раз поискать, где этот лагерь находится? – спросил Семен у Ерохина. – И где мы сами? А то уже четвертый час едем по каким-то вообще диким местам, а долго нам еще так трястись или нет – непонятно.
– Сейчас, – тот потянулся к браслету-напульснику на левой руке. – За точность не ручаюсь, но район примерно покажет.
Ванька ткнул пальцем в браслет. Тот пискнул, но не включился. Подождав минуту, Смерть недовольно засопел и слегка треснул его кулаком. Браслет в ответ на столь грубое обращение недовольно застрекотал и выдал на гладкую безволосую кожу предплечья подрагивающую картинку.
– Ванюха, а чего новый не купишь? – хмыкнул Семен, глядя как приятель достал из карманчика на напульснике стилус и начал им водить по голоэкрану на руке. – Глючное барахло же. И здоровье портишь.
– Зато настоящий, не китайская подделка, – проворчал Ерохин. – И то, к нам только уже бэушные попадают. Новых из-за санкций не завозят уже три года, а наши «глонассы» ни черта не годятся. И спутники постоянно либо сыплются, либо глючат. Дерьмо без задач, в общем.
– И не говори…
Смартфон Ерохин купил полгода назад. Он со своими друзьями часто ходил в турпоходы, и ему был нужен надежный дешевый навигатор. После долгих поисков он через третьи руки достал где-то старый аппарат из первого поколения смартфонов с голоэкраном. Был тот невероятно капризным, от него прилично фонило микроволновым излучением, в результате чего волосы на том месте где был экран выпадали навсегда. Но Ерохин с ним расставаться не хотел. Впрочем, его можно было понять – другого подходящего аппарата поновее было всё равно уже не найти.
Экономическая блокада в обычной жизни была как заноза в пальце – и не видно, и жить спокойно не дает. Выражалась она в отсутствии импортных товаров, прежде всего высокотехнологичных, а также в повышенных ценах на товары каждодневного потребления. Не хватало современных компьютеров, телевизоров, бытовых приборов, автомашин, были дороги бензин, газ, продукты питания. Вроде бы простая штука микроволновая печь, но когда ее выпускают на одном-единственном узкоспециализированном заводе где-то под Вологдой, а из заграницы их не ввозят по причине санкций на экспорт в Россию, то любая из них будет чуть ли не на вес золота. Усугубляли ситуацию постоянно скачущий курс нацвалюты, и не самые адекватные меры правительства по его укреплению – вроде бешеных комиссий при денежных переводах и обмене валют, и запрета любых финансовых операция для «лиц с неустановленным источником доходов».
А ведь как всё когда-то начиналось… С трудом оправившаяся после периода «лихих девяностых» и «застойных двухтысячных» страна начала заявлять о себе на мировой арене не как ложащаяся под любого богатого клиента «сырьевая держава», а как серьезный политический оппонент с которым стоит считаться. В народе стали популярны патриотические настроения, лозунги «Хватит кормить Запад!» и «Защитим Русский Мир!» шли на ура. Тогдашний лидер страны был достаточно жестким и сильным правителем, чтобы консолидировать вокруг себя политическую элиту, установить твердый контроль на тем из хозяйства державы что не успели разворовать раньше, и заслужить репутацию заботящегося о будущем страны политика. Что, естественно, не понравилось тем, кто видел в России лишь кормушку для своих капиталов. И договориться бы «радетелю за интересы народа» с теми кто не желал сильной страны, отдать им без трепыханья жирный кусок и продолжать править еще двадцать или тридцать лет в своё удовольствие. Но…
Но тот не захотел. Сил и желания меряться у кого круче ядерная дубина ни у кого не было – так можно и в ящик сыграть. И потому война началась вполне себе обычная, а именно: заокеанские теневые воротилы натравили на страну всех своих союзников вокруг непокорной державы, обрезали поставки сырья и ценных промышленных продуктов, заставили прекратить любые партнерства со страной-изгоем и принялись терпеливо ждать, когда гигант издохнет, обескровленный борьбой. Россия оказалась втянута в череду локальных конфликтов, происходивших на территории Украины, Прибалтики, Сибири и Дальнего Востока, окруженная со всех сторон странами с оболваненным русофобской пропагандой населением. Самому же президенту на каком-то публичном выступлении всадили пулю в голову, после чего рулить государством взялся его преемник, такой же повернутый на тему борьбы с Америкой как и его предшественик.
Это время Семен почти не помнил – ему тогда было меньше десяти. Где-то на задворках памяти маячил образ старшего брата, который на волне патриотических чувств пошел воевать «за Русский Мир» и бесславно умер где-то в степях Северного Казахстана. Зато с последствиями сейчас он сталкивался на каждом шагу – рассыпающаяся от долгой изоляции экономика, научно-техническое отставание от Запада во всех отраслях, медленно но верно обесценивающийся рубль, запрет на выезд для выпускников столичных ВУЗов, и на каждом шагу – пропаганда, пропаганда войны, пропаганда патриотизма, пропаганда православия как столпа русской идентичности, пропаганда антиамериканизма… Или по крайней мере то, что Семен считал пропагандой.
Да, конечно, в первые годы войны «добровольно присоединившиеся области» Восточной Украины, пробитый коридор до Калининграда и вернувшаяся под контроль России военно-морская база в Крыму воспринимались как огромные достижения. Даже на то, что в результате всего этого отношение к РФ других стран стало резко отрицательным, было как-то поровну всем кроме тех, кто уже почувствовал приближающуюся катастрофу и поспешил сбежать за границу – «без них жили, и дальше проживем». Зато потом, когда эйфория спала, всем стало ясно, что страна, привыкшая за десятилетия покупать за нефть всё необходимое не может сама себя обеспечить, если ей обрежут поставки извне. Поднялся ропот, быстро задавленный в зародыше, ужесточились законы, и постепенно всё вернулось к тому состоянию, о котором Семен когда-то читал в очерках о последних годах Холодной войны – дефицит в магазинах, репрессии к инакомыслящим, заверения правительства что всё идет по плану, и полная безнадега среди низов населения.
А ведь как всё когда-то начиналось… С трудом оправившаяся после периода «лихих девяностых» и «застойных двухтысячных» страна начала заявлять о себе на мировой арене не как ложащаяся под любого богатого клиента «сырьевая держава», а как серьезный политический оппонент с которым стоит считаться. В народе стали популярны патриотические настроения, лозунги «Хватит кормить Запад!» и «Защитим Русский Мир!» шли на ура. Тогдашний лидер страны был достаточно жестким и сильным правителем, чтобы консолидировать вокруг себя политическую элиту, установить твердый контроль на тем из хозяйства державы что не успели разворовать раньше, и заслужить репутацию заботящегося о будущем страны политика. Что, естественно, не понравилось тем, кто видел в России лишь кормушку для своих капиталов. И договориться бы «радетелю за интересы народа» с теми кто не желал сильной страны, отдать им без трепыханья жирный кусок и продолжать править еще двадцать или тридцать лет в своё удовольствие. Но…
Но тот не захотел. Сил и желания меряться у кого круче ядерная дубина ни у кого не было – так можно и в ящик сыграть. И потому война началась вполне себе обычная, а именно: заокеанские теневые воротилы натравили на страну всех своих союзников вокруг непокорной державы, обрезали поставки сырья и ценных промышленных продуктов, заставили прекратить любые партнерства со страной-изгоем и принялись терпеливо ждать, когда гигант издохнет, обескровленный борьбой. Россия оказалась втянута в череду локальных конфликтов, происходивших на территории Украины, Прибалтики, Сибири и Дальнего Востока, окруженная со всех сторон странами с оболваненным русофобской пропагандой населением. Самому же президенту на каком-то публичном выступлении всадили пулю в голову, после чего рулить государством взялся его преемник, такой же повернутый на тему борьбы с Америкой как и его предшественик.
Это время Семен почти не помнил – ему тогда было меньше десяти. Где-то на задворках памяти маячил образ старшего брата, который на волне патриотических чувств пошел воевать «за Русский Мир» и бесславно умер где-то в степях Северного Казахстана. Зато с последствиями сейчас он сталкивался на каждом шагу – рассыпающаяся от долгой изоляции экономика, научно-техническое отставание от Запада во всех отраслях, медленно но верно обесценивающийся рубль, запрет на выезд для выпускников столичных ВУЗов, и на каждом шагу – пропаганда, пропаганда войны, пропаганда патриотизма, пропаганда православия как столпа русской идентичности, пропаганда антиамериканизма… Или по крайней мере то, что Семен считал пропагандой.
Да, конечно, в первые годы войны «добровольно присоединившиеся области» Восточной Украины, пробитый коридор до Калининграда и вернувшаяся под контроль России военно-морская база в Крыму воспринимались как огромные достижения. Даже на то, что в результате всего этого отношение к РФ других стран стало резко отрицательным, было как-то поровну всем кроме тех, кто уже почувствовал приближающуюся катастрофу и поспешил сбежать за границу – «без них жили, и дальше проживем». Зато потом, когда эйфория спала, всем стало ясно, что страна, привыкшая за десятилетия покупать за нефть всё необходимое не может сама себя обеспечить, если ей обрежут поставки извне. Поднялся ропот, быстро задавленный в зародыше, ужесточились законы, и постепенно всё вернулось к тому состоянию, о котором Семен когда-то читал в очерках о последних годах Холодной войны – дефицит в магазинах, репрессии к инакомыслящим, заверения правительства что всё идет по плану, и полная безнадега среди низов населения.
– …Ты смотреть-то будешь? – вывел из раздумий возглас Ерохина. – Взял опять загрузился чем-то. Вот он, пионерлагерь.
Семен посмотрел на карту. Объект располагался на берегу речного залива. Высокое разрешение позволяло рассмотреть маленькие летние домики, выстроившиеся рядами вдоль берега, четкие прямоугольники зимних корпусов и обширные пустыри, где, должно быть, находились спортивные площадки. У самого берега раскинулся буквой «Т» причал речной станции, а в километре от лагеря посреди реки вытянулся большой остров. «Должно быть, туда будет интересно сплавать на лодке, ведь сейчас еще тепло. Да и просто поплавать в реке тоже должно быть классно».
– Странно. – Иван хмурился, глядя на карту. – Ничего необычного не замечаешь?
– Нет. А что именно?
– Да заросшее всё какое-то. – Ерохин увеличил масштаб и указал стилусом в один из пустырей. – Видишь? И остальные такие же.
– Погоди. – Семен ткнул пальцами в руку приятеля и поморщился. – Вот тут можешь еще увеличить? Ага, вот. Посмотри на этот корпус, у него крыша провалилась. И остальные домики тоже какие-то порушенные.
– Понятно, – скривился Ванька-Смерть, из-за чего его физиономия стала еще более мрачной и угрожающей. – Нас послали в Мухосранский заброшенный концлагерь.
– Пионерлагерь же!
– Да похрену…
Семен равнодушно хмыкнул и откинулся на спину.
– Ну да ладно. Как будем подъезжать, разбуди, хорошо?
– Лады.
Задернув окно занавеской, Семен отвернулся и закрыл глаза. Сидевшие впереди девушки о чем-то тихо разговаривали, но ему было лень вслушиваться. Поэтому он просто отпустил мысли в свободный полет, и понемногу заснул под шум мотора и тряску автобуса.
Семен посмотрел на карту. Объект располагался на берегу речного залива. Высокое разрешение позволяло рассмотреть маленькие летние домики, выстроившиеся рядами вдоль берега, четкие прямоугольники зимних корпусов и обширные пустыри, где, должно быть, находились спортивные площадки. У самого берега раскинулся буквой «Т» причал речной станции, а в километре от лагеря посреди реки вытянулся большой остров. «Должно быть, туда будет интересно сплавать на лодке, ведь сейчас еще тепло. Да и просто поплавать в реке тоже должно быть классно».
– Странно. – Иван хмурился, глядя на карту. – Ничего необычного не замечаешь?
– Нет. А что именно?
– Да заросшее всё какое-то. – Ерохин увеличил масштаб и указал стилусом в один из пустырей. – Видишь? И остальные такие же.
– Погоди. – Семен ткнул пальцами в руку приятеля и поморщился. – Вот тут можешь еще увеличить? Ага, вот. Посмотри на этот корпус, у него крыша провалилась. И остальные домики тоже какие-то порушенные.
– Понятно, – скривился Ванька-Смерть, из-за чего его физиономия стала еще более мрачной и угрожающей. – Нас послали в Мухосранский заброшенный концлагерь.
– Пионерлагерь же!
– Да похрену…
Семен равнодушно хмыкнул и откинулся на спину.
– Ну да ладно. Как будем подъезжать, разбуди, хорошо?
– Лады.
Задернув окно занавеской, Семен отвернулся и закрыл глаза. Сидевшие впереди девушки о чем-то тихо разговаривали, но ему было лень вслушиваться. Поэтому он просто отпустил мысли в свободный полет, и понемногу заснул под шум мотора и тряску автобуса.
С-С-С-COMBOBREAKER
>Российская Федерация, одержав на международной арене несколько политических побед, становится объектом агрессии со стороны ведущих мировых держав мира. Находясь в окружении бывших стран-союзников по социалистическому блоку, ныне следующих политическим курсом за странами НАТО и Евросоюзом, Россия превращается в сверхдержаву-изгоя. Под давлением экономических и политических рычагов влияния уровень жизни в стране падает, вследствие чего среди ее населения нарастает недовольство, пока что успешно подавляемое полицейскими силами и армией. Правительство изо всех сил ищет способ выжить под давлением Запада, в то время как доверие и поддержка народа слабеет с каждым месяцем, а патриотические силы страны находятся в глубоком упадке.
Да ты поехавший...
Да ты поехавший...
bump
Ну и говно, братан, без обид.
А ты неплохо пишешь. Далеко пойдешь, парниша... только не забрасывай.
Постараюсь. Если только интересы радикально не изменятся.
Поссал в тред.
Скорее ватник. Впрочем, не читал.
Весьма, весьма, ОП. Продолжай писать.
Глава 1 - Прибытие
– Эй, соня! Подъем!
Кто-то бесцеремонно потряс меня за плечо. Я нехотя открыл глаза. Должно быть, я во сне свесил голову на грудь, и теперь шея нестерпимо болела. Ненавижу рейсовые автобусы – в них никогда не получается нормально поспать в дороге.
Шевелиться не хотелось. Тело будто задеревенело, и когда я попытался повернуть голову, раздался отчетливый «деревянный хруст». Голова болела – видимо от сна сидя и напекших солнечных лучей. Класс, просто лучше некуда.
– Отстань, Ванюха! – простонал я. – Оставь в покое старого больного человека, и дай ему поспать, изверг!
– Сам разбудить просил! – фыркнул мой дружбан, наконец отпуская меня. – Вставай, приехали.
Я не без труда поднялся и начал собирать пожитки. Их было немного – в отличие от тащивших с собой всякую дрянь сокурсников я ограничился сменой одежды и любимым плеером. Ну и еще старый смартфон для выхода в инет, наверняка даже в той дыре, куда мы ехали должно ловить – а значит, скучно не будет.
Будущие пионервожатые тем временем толпились в проходе, болтая, хрустя чипсами, толкая друг друга и всячески мешая нормально выйти из автобуса. Я решил подождать пока основной поток стада пройдет, и не стал подниматься. Ванька-Смерть тоже рассудил здраво и ломиться наружу не стал – это было бы проблемой даже с его комплекцией.
За окном не было ничего особенного. Наверное, мы встали где-то рядом у въезда в лагерь, но я его пока не видел. За окном были видны высаженные вдоль дороги сосны, лиственницы, засыпанная иглами дорога, бетонные вазы для цветов у обочины. Всё очень старое, но выглядит симпатично. Должно быть, когда всё это было новым, то смотрелось и вовсе замечательно.
Постепенно народ рассосался, и стало можно выходить. Я бросил последний взгляд в окно и последовал за идущим по проходу приятелем к выходу.
Обычная среднерусская природа. Как и положено в середине июля – вроде бы и не слишком жарко, но стоит походить под солнцем хотя бы полчаса, и спина уже мокрая. Хотя для меня в самый раз. Тени под деревьями, слегка поблекшая от жара и нездоровой экологии трава, асфальт под ногами покрыт трещинами с торчащей из них порослью и густо усеян выцветшими пятнами – следами выплюнутых жвачек. Возле бордюра мой взгляд цепляется за несколько свежих окурков – значит место не такое уж и необитаемое.
– Дети! Нам сюда!
Ага, а вот и наша руководительница практики. Доцент кафедры педагогики и психологии Ольга Дмитриевна – тетка лет тридцати с потрясающей фигурой. Симпатичная, и можно даже сказать – красивая, но увы, с лютыми загонами в голове и желанием припахать каждого кто находится в поле зрения. К нам, студентам, относится соответствующе – то есть как к подопечным, которых положено опекать и загружать. По этой самой причине я ее лекции не любил – ставила баллы она нормально, но для того чтобы их получить приходилось выполнять кучу левых заданий, порой относившихся к предмету вообще непонятно как. Да и в неучебное время от нее всегда можно было дождаться какого-нибудь поручения, из-за чего я с ней старался пересекаться как можно реже. Когда мы узнали что она будет нашим руководителем, я захотел перевестись к какому-нибудь другому преподу, но увы, к тому времени всё возможности уже были упущены. В результате я еду на курорт под чутким надзором куратора с комплексом детсадовской няньки.
Ну да ладно. В универе как-то получалось не попадаться ей на глаза, может быть и здесь получится.
– Эй, соня! Подъем!
Кто-то бесцеремонно потряс меня за плечо. Я нехотя открыл глаза. Должно быть, я во сне свесил голову на грудь, и теперь шея нестерпимо болела. Ненавижу рейсовые автобусы – в них никогда не получается нормально поспать в дороге.
Шевелиться не хотелось. Тело будто задеревенело, и когда я попытался повернуть голову, раздался отчетливый «деревянный хруст». Голова болела – видимо от сна сидя и напекших солнечных лучей. Класс, просто лучше некуда.
– Отстань, Ванюха! – простонал я. – Оставь в покое старого больного человека, и дай ему поспать, изверг!
– Сам разбудить просил! – фыркнул мой дружбан, наконец отпуская меня. – Вставай, приехали.
Я не без труда поднялся и начал собирать пожитки. Их было немного – в отличие от тащивших с собой всякую дрянь сокурсников я ограничился сменой одежды и любимым плеером. Ну и еще старый смартфон для выхода в инет, наверняка даже в той дыре, куда мы ехали должно ловить – а значит, скучно не будет.
Будущие пионервожатые тем временем толпились в проходе, болтая, хрустя чипсами, толкая друг друга и всячески мешая нормально выйти из автобуса. Я решил подождать пока основной поток стада пройдет, и не стал подниматься. Ванька-Смерть тоже рассудил здраво и ломиться наружу не стал – это было бы проблемой даже с его комплекцией.
За окном не было ничего особенного. Наверное, мы встали где-то рядом у въезда в лагерь, но я его пока не видел. За окном были видны высаженные вдоль дороги сосны, лиственницы, засыпанная иглами дорога, бетонные вазы для цветов у обочины. Всё очень старое, но выглядит симпатично. Должно быть, когда всё это было новым, то смотрелось и вовсе замечательно.
Постепенно народ рассосался, и стало можно выходить. Я бросил последний взгляд в окно и последовал за идущим по проходу приятелем к выходу.
Обычная среднерусская природа. Как и положено в середине июля – вроде бы и не слишком жарко, но стоит походить под солнцем хотя бы полчаса, и спина уже мокрая. Хотя для меня в самый раз. Тени под деревьями, слегка поблекшая от жара и нездоровой экологии трава, асфальт под ногами покрыт трещинами с торчащей из них порослью и густо усеян выцветшими пятнами – следами выплюнутых жвачек. Возле бордюра мой взгляд цепляется за несколько свежих окурков – значит место не такое уж и необитаемое.
– Дети! Нам сюда!
Ага, а вот и наша руководительница практики. Доцент кафедры педагогики и психологии Ольга Дмитриевна – тетка лет тридцати с потрясающей фигурой. Симпатичная, и можно даже сказать – красивая, но увы, с лютыми загонами в голове и желанием припахать каждого кто находится в поле зрения. К нам, студентам, относится соответствующе – то есть как к подопечным, которых положено опекать и загружать. По этой самой причине я ее лекции не любил – ставила баллы она нормально, но для того чтобы их получить приходилось выполнять кучу левых заданий, порой относившихся к предмету вообще непонятно как. Да и в неучебное время от нее всегда можно было дождаться какого-нибудь поручения, из-за чего я с ней старался пересекаться как можно реже. Когда мы узнали что она будет нашим руководителем, я захотел перевестись к какому-нибудь другому преподу, но увы, к тому времени всё возможности уже были упущены. В результате я еду на курорт под чутким надзором куратора с комплексом детсадовской няньки.
Ну да ладно. В универе как-то получалось не попадаться ей на глаза, может быть и здесь получится.
Мы собрались вокруг Ольги Дмитриевны у ворот. Въезд в пионерлагерь выглядел внушительно – оплетённый вьюнами старый кирпичный забор, две каменные статуи на постаментах перед воротами, сами ворота – глухие, с ажурной аркой и тускло блестящими медными буквами. Надо же, и ведь не спёр никто на металлолом…
«Совёнок». Именно так, с «Ё». Одна из точек выпала и ее нигде не было видно.
Наша руководительница суетилась, пытаясь организовать сбродную толпу из нескольких групп и придать ей хоть какое-то подобие порядка. На какое-то время наш отряд задержался, так что у меня было время, чтобы немного осмотреться. Я с Ерохиным не стал лезть в толпу и слушать то что говорит Ольга Дмитриевна – вместо этого мы встали в стороне. Смерть тотчас же достал из кармана сигареты и украдкой закурил. Я же подошел к постаменту, на котором стоял гипсовый пионер с трубой, и принялся его рассматривать.
Обычно пьедесталы для статуй выглядят как бетонные (гранитные, чугуниевые) глыбы, на которых собственно стоит статуя, без малейших намеков на внутренние полости. У этой же статуи постамент был явно полым. Мне он напомнил стоявшие кое-где у нас в городе невысокие кубы с забранными решетками окошками – вентиляционными отверстиями.
Я задумчиво попинал покрашенную известью решетку ногой. Потом наклонился и заглянул в просвет решетки. Узкое отверстие не позволяло в деталях увидеть что там, но когда мои глаза привыкли к полумраку, я различил затянутый паутиной проход, уходящий куда-то вглубь. И глядящий на меня алый светодиод сигнализации.
– Сычёв! Сыче-ев!
Я вздрогнул и с трудом оторвался от красного глазка в темноте. Оказывается, наша преподша начала перекличку и заметила моё отсутствие.
– Я здесь, Ольга Дмитриева! – отозвался я.
– Отлично. – Ольга сделала пометку в тетради, которую держала у себя в руках. – Тихонова! Хацунова! Итак, все в сборе. Пойдемте.
Ворота был закрыты, но после того как на них надавили в несколько рук, они со скрипом открылись. Мы увидели длинную аллею, уходящую куда-то вдаль. Преподавательница первой шагнула на территорию старого лагеря, а за ней гуськом потянулись и остальные студенты. Я, Ерохин, и еще несколько человек оказались в хвосте колонны.
– Классно тут, правда? – с легким акцентом произнесла девушка с длинными бирюзовыми волосами и бледной кожей. По ее выговору и азиатским чертам лица в ней было нетрудно опознать уроженку юго-восточной Азии.
– Да, Мику. – сдержанно отозвался я.
– А вы заметили, какое здесь всё старое? Этот лагерь, наверное, был основан в прошлом веке! Тем вазам снаружи лет пятьдесят, не меньше! Я не удивлюсь, если здесь были самые настоящие пионеры во времена Советского Союза! Интересно узнать, как здесь было в то время, когда…
Мику Хатсуне (или как ее записывали в журналах – Хацунова). Студентка, учившаяся у нас по обмену из Японии. В общем и целом – хорошая девушка, если не считать ее чрезмерную болтливость. Она может говорить часами на любую тему, если ей не заткнуть чем-нибудь рот. Кто-то из родителей у нее был русским, поэтому она хорошо владела нашим языком, и по этой же причине поехала в Россию, а не училась у себя на родине в стране Восходящего Солнца.
Я привычно включил режим фильтрации, отсеивая ненужную информацию. Мику тем временем переключилась на болтовню с кем-то из своих подруг, не забывая щелкать по сторонам фотоаппаратом, снимая пейзаж пионерлагеря. Мне же было не до здешних красот – у меня из головы не выходила красная лампочка под постаментом.
Нет, сам факт сигнализации не был чем-то из ряда вон выходящим. Странным было то, что она была под никому не нужным постаментом в давным-давно забытом пионерлагере. Как если бы в подвале обычной средней школы было тайное хранилище пиратского торрент-сервера с аниме, а охранял его злой дядька с автоматом.
Я оглянулся на ворота. Кстати, как там насчет того самого дядьки? Вроде его нет, хотя будка сторожа присутствует. Старая и рассыпающаяся, как и всё вокруг.
Мой взгляд скользнул по верхушкам деревьев.
И вдруг меня продрало до ледяного пота. Из кроны молодой березки под заботливо сделанным деревянным козырьком на нас глядел глазок телекамеры. Сама камера была умело замаскирована под скворечник – я бы не увидел ничего подозрительного, если бы не мелькнувший на мгновение красный отсвет в тени под потемневшим от времени козырьком.
Вокруг меня говорили однокурсники. Я же машинально шел вслед за ними и пытался утихомирить сумбур в голове. Кто-нибудь, тресните меня чем-то тяжелым, если я хоть что-то понимаю. Куда это нас привезли?
«Совёнок». Именно так, с «Ё». Одна из точек выпала и ее нигде не было видно.
Наша руководительница суетилась, пытаясь организовать сбродную толпу из нескольких групп и придать ей хоть какое-то подобие порядка. На какое-то время наш отряд задержался, так что у меня было время, чтобы немного осмотреться. Я с Ерохиным не стал лезть в толпу и слушать то что говорит Ольга Дмитриевна – вместо этого мы встали в стороне. Смерть тотчас же достал из кармана сигареты и украдкой закурил. Я же подошел к постаменту, на котором стоял гипсовый пионер с трубой, и принялся его рассматривать.
Обычно пьедесталы для статуй выглядят как бетонные (гранитные, чугуниевые) глыбы, на которых собственно стоит статуя, без малейших намеков на внутренние полости. У этой же статуи постамент был явно полым. Мне он напомнил стоявшие кое-где у нас в городе невысокие кубы с забранными решетками окошками – вентиляционными отверстиями.
Я задумчиво попинал покрашенную известью решетку ногой. Потом наклонился и заглянул в просвет решетки. Узкое отверстие не позволяло в деталях увидеть что там, но когда мои глаза привыкли к полумраку, я различил затянутый паутиной проход, уходящий куда-то вглубь. И глядящий на меня алый светодиод сигнализации.
– Сычёв! Сыче-ев!
Я вздрогнул и с трудом оторвался от красного глазка в темноте. Оказывается, наша преподша начала перекличку и заметила моё отсутствие.
– Я здесь, Ольга Дмитриева! – отозвался я.
– Отлично. – Ольга сделала пометку в тетради, которую держала у себя в руках. – Тихонова! Хацунова! Итак, все в сборе. Пойдемте.
Ворота был закрыты, но после того как на них надавили в несколько рук, они со скрипом открылись. Мы увидели длинную аллею, уходящую куда-то вдаль. Преподавательница первой шагнула на территорию старого лагеря, а за ней гуськом потянулись и остальные студенты. Я, Ерохин, и еще несколько человек оказались в хвосте колонны.
– Классно тут, правда? – с легким акцентом произнесла девушка с длинными бирюзовыми волосами и бледной кожей. По ее выговору и азиатским чертам лица в ней было нетрудно опознать уроженку юго-восточной Азии.
– Да, Мику. – сдержанно отозвался я.
– А вы заметили, какое здесь всё старое? Этот лагерь, наверное, был основан в прошлом веке! Тем вазам снаружи лет пятьдесят, не меньше! Я не удивлюсь, если здесь были самые настоящие пионеры во времена Советского Союза! Интересно узнать, как здесь было в то время, когда…
Мику Хатсуне (или как ее записывали в журналах – Хацунова). Студентка, учившаяся у нас по обмену из Японии. В общем и целом – хорошая девушка, если не считать ее чрезмерную болтливость. Она может говорить часами на любую тему, если ей не заткнуть чем-нибудь рот. Кто-то из родителей у нее был русским, поэтому она хорошо владела нашим языком, и по этой же причине поехала в Россию, а не училась у себя на родине в стране Восходящего Солнца.
Я привычно включил режим фильтрации, отсеивая ненужную информацию. Мику тем временем переключилась на болтовню с кем-то из своих подруг, не забывая щелкать по сторонам фотоаппаратом, снимая пейзаж пионерлагеря. Мне же было не до здешних красот – у меня из головы не выходила красная лампочка под постаментом.
Нет, сам факт сигнализации не был чем-то из ряда вон выходящим. Странным было то, что она была под никому не нужным постаментом в давным-давно забытом пионерлагере. Как если бы в подвале обычной средней школы было тайное хранилище пиратского торрент-сервера с аниме, а охранял его злой дядька с автоматом.
Я оглянулся на ворота. Кстати, как там насчет того самого дядьки? Вроде его нет, хотя будка сторожа присутствует. Старая и рассыпающаяся, как и всё вокруг.
Мой взгляд скользнул по верхушкам деревьев.
И вдруг меня продрало до ледяного пота. Из кроны молодой березки под заботливо сделанным деревянным козырьком на нас глядел глазок телекамеры. Сама камера была умело замаскирована под скворечник – я бы не увидел ничего подозрительного, если бы не мелькнувший на мгновение красный отсвет в тени под потемневшим от времени козырьком.
Вокруг меня говорили однокурсники. Я же машинально шел вслед за ними и пытался утихомирить сумбур в голове. Кто-нибудь, тресните меня чем-то тяжелым, если я хоть что-то понимаю. Куда это нас привезли?
bump
Пару технических комментариев от корректор-куна из 410-го треда:
>задумчиво попинал покрашенную известью решетку ногой
известью металл не красят, или "покрашенную белой краской", или "измазанную известью"
>когда мои глаза привыкли к полумраку...глядящий на меня алый светодиод сигнализации.
Светодиод в темноте увидишь сразу, без всякого привыкания, особенно красный. Даже древний советский АЛ307А. И откуда ГГ знал, что это именно сигнализация?
А вообще - написано здорово, мне нравится.
>известью металл не красят
Красят. У меня в городе решетки на некоторых ВШ так побелены. Алсо, пруф:
http://tisyachasovetov.ru/kak-ispolzovat-suxie-kraski-mel-izvest-belila-i-t-d.html
>Светодиод в темноте увидишь сразу ...
Согласен, тут промашка вышла. По поводу сигналки - ну а что еще может быть в вентшахте с красным диодом?
Спасибо за технический комментарий, жду еще нестыковок и ляпов
Впервые вижу, чтобы известкой покрывали металл. Что ж - буду знать теперь.
По поводу комментариев вообще - что-то мои авторы приуныли и не пишут продолжения. Если не проснутся - подключусь и к твоему фанфику.
Еще пару замечаний:
>первого поколения смартфонов с голоэкраном. Был тот невероятно капризным, от него прилично фонило микроволновым излучением
технически не ня - ну с чего там фонить, тем более микроволновым излучением.
>волосы на том месте где был экран
голография в фантастике подразумевает создание трехмерных картинок в воздухе. Тут скорее речь идет о проекционном экране.
>увеличил масштаб и указал стилусом в один из пустырей
опять же - стилус, которым тыкают в плоский экран, не вяжется с голографией.
ну да, по сути это проецируемая на руку картинка, которой можно управлять стилусом со световым маркером на конце. Детально не прорабатывал, но идея такая - вроде бы и высокотехнологичный девайс, но с выраженным изъяном. Править буду потом, сейчас этот ляп не критичный.
- Сейчас пропущу, Дмитрий Иванович.
Охранник, грузный мужчина пожилого возраста, нехотя встал из-за стола и подошел к турникету. Дмитрий Иванович непроизвольно поморщился - от охранника исходил такой запах, как будто он пару раз упал в чан с пивом. Приложив карточку к радостно пискнувшей машинке, он улыбнулся щербатым ртом и спросил:
- Чавой-та вы так поздно сегодня? Забыли чего?
- Нет, к счастью, нет. Мне вот позвонили только что домой, сказали, что Рогачев данные прислал. Сергей, мне бежать надо, я потом расскажу, что да как.
Сергей, а в быту просто Серега, с облегчением опустился на продавленный стул и включил телевизор. Внутри Сереги плескалось содержимое трех банок "Балтики", а снаружи, где-то невообразимо далеко, выступал очередной юморист. Жизнь явно начинала налаживаться.
Тем временем Дмитрий Иванович лихорадочно искал в портфеле ключи от лаборатории, чем-то напоминая роющую землю собаку. "Забыл дома ведь, забыл" - закрутилась в голове навязчивая мысль. Через какое-то мгновение он с торжествующим видом поднял в воздух связку ключей, и буквально влетел внутрь. Быстрее, быстрее. Несколько раз мигнув, под потолком зажглись белые, жужжащие лампы. Дважды пискнул на весь кабинет компьютер, явно бывший мечтой любого школьника лет пятнадцать назад.
Рогачев, конечно, в своем репертуаре. Неделю назад же эти данные обещал, и ведь Дмитрий Иванович ему говорил, что без них никуда, а ведь все равно задержался. Быстрее. 4 письма, одно от Рогачева.
"Привет, Дима!
Извини, что так поздно - с четвертым образцом возникли небольшие сложности. Ты был прав по поводу него, кстати. Он будет поинтереснее остальных. Описания соответствующие я тебе сделал, но если есть вопросы - пиши.
Valery M. Rogachev"
Дмитрий быстро пробежал письмо глазами и проверил вложения. Все правильно - 6 испытуемых образцов и столько же технических. И описания. Надо будет почитать на досуге.
Суперкомпьютеры чем-то напоминали Дмитрию древних ясновидящих или мудрецов. Люди приходили к ним с вопросами, до ответов на которые они не могли додуматься самостоятельно, и получали пространный, но вполне верный ответ. "Папийон-С", ждавший его на другой стороне земного шара, был именно из таких современных оракулов.
Размышления профессора прервала высветившаяся надпись "Ready". Изменить настройки для четвертого образца, и можно запускать симуляцию. Среда должна была немного устояться перед его появлением. Замечательно. Дмитрий вздохнул с облегчением, позвонил жене и сказал, что сегодня ночевать не придет. Он включил стоявший в углу электрочайник и уселся перед экраном. Ночь обещала быть интересной.
--
Семен проснулся от грубого толчка и крика над ухом:
- Вылезай, конечная! Я тебя в парк не повезу.
Машинально пробурчав "Я и не спал", Семен кое-как встал, протирая глаза. Похоже, опустевший автобус довез его до пригорода. Голова ужасно болела. На встречу он безнадежно опоздал - она, должно быть, уже давно закончилась. Поспал в автобусе, называется. Матерясь под нос, Семен выпрыгнул из салона и поежился от холодного ночного ветра. Электрички-то еще ходят, интересно?
Охранник, грузный мужчина пожилого возраста, нехотя встал из-за стола и подошел к турникету. Дмитрий Иванович непроизвольно поморщился - от охранника исходил такой запах, как будто он пару раз упал в чан с пивом. Приложив карточку к радостно пискнувшей машинке, он улыбнулся щербатым ртом и спросил:
- Чавой-та вы так поздно сегодня? Забыли чего?
- Нет, к счастью, нет. Мне вот позвонили только что домой, сказали, что Рогачев данные прислал. Сергей, мне бежать надо, я потом расскажу, что да как.
Сергей, а в быту просто Серега, с облегчением опустился на продавленный стул и включил телевизор. Внутри Сереги плескалось содержимое трех банок "Балтики", а снаружи, где-то невообразимо далеко, выступал очередной юморист. Жизнь явно начинала налаживаться.
Тем временем Дмитрий Иванович лихорадочно искал в портфеле ключи от лаборатории, чем-то напоминая роющую землю собаку. "Забыл дома ведь, забыл" - закрутилась в голове навязчивая мысль. Через какое-то мгновение он с торжествующим видом поднял в воздух связку ключей, и буквально влетел внутрь. Быстрее, быстрее. Несколько раз мигнув, под потолком зажглись белые, жужжащие лампы. Дважды пискнул на весь кабинет компьютер, явно бывший мечтой любого школьника лет пятнадцать назад.
Рогачев, конечно, в своем репертуаре. Неделю назад же эти данные обещал, и ведь Дмитрий Иванович ему говорил, что без них никуда, а ведь все равно задержался. Быстрее. 4 письма, одно от Рогачева.
"Привет, Дима!
Извини, что так поздно - с четвертым образцом возникли небольшие сложности. Ты был прав по поводу него, кстати. Он будет поинтереснее остальных. Описания соответствующие я тебе сделал, но если есть вопросы - пиши.
Valery M. Rogachev"
Дмитрий быстро пробежал письмо глазами и проверил вложения. Все правильно - 6 испытуемых образцов и столько же технических. И описания. Надо будет почитать на досуге.
Суперкомпьютеры чем-то напоминали Дмитрию древних ясновидящих или мудрецов. Люди приходили к ним с вопросами, до ответов на которые они не могли додуматься самостоятельно, и получали пространный, но вполне верный ответ. "Папийон-С", ждавший его на другой стороне земного шара, был именно из таких современных оракулов.
Размышления профессора прервала высветившаяся надпись "Ready". Изменить настройки для четвертого образца, и можно запускать симуляцию. Среда должна была немного устояться перед его появлением. Замечательно. Дмитрий вздохнул с облегчением, позвонил жене и сказал, что сегодня ночевать не придет. Он включил стоявший в углу электрочайник и уселся перед экраном. Ночь обещала быть интересной.
--
Семен проснулся от грубого толчка и крика над ухом:
- Вылезай, конечная! Я тебя в парк не повезу.
Машинально пробурчав "Я и не спал", Семен кое-как встал, протирая глаза. Похоже, опустевший автобус довез его до пригорода. Голова ужасно болела. На встречу он безнадежно опоздал - она, должно быть, уже давно закончилась. Поспал в автобусе, называется. Матерясь под нос, Семен выпрыгнул из салона и поежился от холодного ночного ветра. Электрички-то еще ходят, интересно?
wtf?
Сразу говорю - постил не я, и это не моё. Не засоряйте тему, есть же графоман-тред, блять
*
Мы прошли мимо нескольких зимних корпусов. Вблизи они выглядели еще более дряхлыми, чем на снимке со спутника. Если там было видно только местами облетевший шифер на крыше, то здесь бросались в глаза запыленные стекла окон, облезлая краска стен и занесенные листьями деревянные крылечки. Всё выглядело так, как будто пионерлагерь был оставлен людьми много лет назад, и с тех пор в нем не было ни одного живого человека – ни вездесущих деревенских мародеров, ни туристов, не говоря уже о тех, для кого строился этот райский уголок. Аллеи были засыпаны многолетним слоем листвы, сквозь которую прорезались молодые побеги деревьев. Было очевидно, что за лагерем никто не следил – потому что либо было банально некому наводить порядок, либо…
Либо кто-то намеренно создал вид полного запустения для отвода глаз. Эдакая невзрачная грязная обертка, за которой скрывается конфета с коньяком. Камера и вентиляция с сигналкой в эту теорию вполне вписывались. Оставалось только понять, что это здесь такое находится, что для сокрытия этого предприняты такие усилия.
Когда-то давно я смотрел ужастик, снятый еще до моего рождения. В нем рассказывалось как группа ребят приехала в заброшенный пионерлагерь снимать то ли кино, то ли реалити-шоу. И как на них начал охотиться маньяк-психопат, бывший главным режиссером этого самого проекта. Сюжет мне плохо запомнился, но там были размещенные в разных уголках лагеря камеры и микрофоны, чтобы маньяк мог слышать и видеть, чем заняты его будущие жертвы. Кино было интересное, и наверное именно поэтому я его сейчас вспомнил – окружавший меня пейзаж как нельзя больше походил на декорации для съемки какого-нибудь фильма ужасов. Почему бы и нет? Надо только придумать сюжет и привлечь к делу хоть каких-нибудь завалящих актеров – да хоть нас, к примеру.
Всегда хотел сняться в кино. Жаль, внешность у меня не самая выдающаяся, да и другими данными не вышел.
Тем временем до некоторых из нас начало потихоньку доходить, что проходить практику в заброшенном пионерлагере, мягко говоря, странно. И сейчас на Ольгу Дмитриевну сыпался град недоумевающих вопросов. Наша руководительница как могла отговаривалась и пыталась успокоить взволнованных студентов, но было заметно что такое окружение смущает ее не меньше остальных.
Наконец на очередной вопрос она раздраженно ответила:
– Подождите, вот дойдем до администрации, и тогда вам всё расскажут.
Конечно, никого это заявление не успокоило, но вопросы задавать как-то перестали. Мы всё шли и шли по казавшейся бесконечной аллее. Старые корпуса сменились небольшими уютными домиками-бочками в тени деревьев. Мы, наверное, прошли с десяток таких домиков, прежде чем впереди замаячило окруженное молодыми дубками двухэтажное здание. Чуть дальше, за деревьями виднелся классический пионерский плац с флагштоком.
– Итак, мы пришли, – произнесла Ольга Дмитриевна, утирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Выходите на площадку. Я сейчас приду.
Преподавательница ушла в двухэтажный корпус, который по всей видимости был административным зданием. Проводив ее взглядом, наш отряд будущих пионервожатых пошушукался и медленно потянулся на плац. Вслед за группой последними шли я и Ерохин. Мне не терпелось отделиться от группы и пройтись по пустому лагерю – как мне казалось, в нем пока нет никого кроме нас и таинственного начальства, а значит, нет более подходящего времени для исследования. Общий вид нашей будущей «производственной практики» успел разбудить во мне жгучий интерес.
Оглянувшись на друга, я увидел как он с любопытством смотрел по сторонам. По всей видимости, в его голове бродили те же мысли что и у меня, поэтому я без колебаний подошел к нему и в лоб спросил:
– Инструктаж пропускаем?
Ванька-Смерть закусил губу, в его глазах появилась тоска вместе с напряженной работой мысли. Наконец он ответил:
– Нельзя… всыпать могут. И вдруг чего важного не услышим. Вот когда нам по ушам проедут и отпустят, вот тогда уже можно и побродить.
– Договорились, – я коротко стукнул в подставленный кулак.
– Мальчики, вы о чем?
Я невольно вздрогнул, услышав под ухом звонкий девичий голос.
– Ульянка, ты чего подкрадываешься? – мне с трудом удалось выдавить вымученную улыбку. Стыдно сказать, но от внезапного и мелодичного как пожарная сирена явления этой девочки у меня под копчиком теперь нервно ворочался огромный кирпич.
– Хи-хи! – она рассмеялась. – Семен, ты такой забавный, когда пугаешься! Вот я и не удержалась!
Да уж. В этом вся Ульянка – в миру Ульяна Ильичева, она же Пиппи-Длинный Чулок, она же СССР-тян, прозванная так за любовь ко всему, что связано с Советским Союзом. Девушка с огненно-рыжими волосами, собранными в два пышных хвоста. Круглая отличница под стать Славе, но зато с характером отвязной проказницы. В универ она поступила после какого-то педагогического колледжа, причем сразу на второй курс. По возрасту она была немного младше остальных, что не помешало ей сразу подружиться с еще одной бандиткой ей под стать. Теперь их тандем составлял основную головную боль для отдела по воспитательной работе – не выгоняли их только по причине хороших оценок и редкостного умения выходить сухими из воды даже из самых плохих ситуаций.
Хорошо, что ни она, ни ее подруга не учатся в нашей группе. Не люблю гиперактивных, от слова «совсем».
– И тебе привет, – фыркнул я, аккуратно задушив в себе испуг и последовавшее за ним раздражение. – Подруга-то твоя где?
– Алиса-то? – она картинно задрала бровь. – Где-то рядом должна быть. А что такое, потерял?
Я – Алису? Боже упаси.
– Нет, – я решил ответить в том же духе. – Просто смущает факт что вы уже не ходите взявшись за руки.
– А вот грубить нехорошо! – она с нарочитым презрением отвернулась. – И ничего мы не ходим за руки!
– А зря. Прекрасная пара бы вышла.
– Да ну тебя! – она надулась. – Попробуй-ка ей это скажи, остряк.
Я подмигнул, показал язык – и с трудом увернулся от брошенного в лоб желудя. За спиной расхохотался Ванька-Смерть.
– И ничего не смешно, чудище! – Ульяна отскочила в сторону, и нагнулась за очередным желудем. – Сейчас вот и в тебя кину, если будешь дразниться!
– А зачем же мне дразниться? – пробасил Смерть, и с хрустом разведя в стороны мускулистые руки, медленно пошел на девушку.
– Да потому что вы оба… А-а-а-ай!
Ульяна взвизгнула, когда Ерохин чуть не схватил ее своими лапищами, и припустила прочь от нас. Рад смеха пробежав за ней несколько метров, мой друг вернулся и запустил руку в короткую шевелюру на голове.
Мы прошли мимо нескольких зимних корпусов. Вблизи они выглядели еще более дряхлыми, чем на снимке со спутника. Если там было видно только местами облетевший шифер на крыше, то здесь бросались в глаза запыленные стекла окон, облезлая краска стен и занесенные листьями деревянные крылечки. Всё выглядело так, как будто пионерлагерь был оставлен людьми много лет назад, и с тех пор в нем не было ни одного живого человека – ни вездесущих деревенских мародеров, ни туристов, не говоря уже о тех, для кого строился этот райский уголок. Аллеи были засыпаны многолетним слоем листвы, сквозь которую прорезались молодые побеги деревьев. Было очевидно, что за лагерем никто не следил – потому что либо было банально некому наводить порядок, либо…
Либо кто-то намеренно создал вид полного запустения для отвода глаз. Эдакая невзрачная грязная обертка, за которой скрывается конфета с коньяком. Камера и вентиляция с сигналкой в эту теорию вполне вписывались. Оставалось только понять, что это здесь такое находится, что для сокрытия этого предприняты такие усилия.
Когда-то давно я смотрел ужастик, снятый еще до моего рождения. В нем рассказывалось как группа ребят приехала в заброшенный пионерлагерь снимать то ли кино, то ли реалити-шоу. И как на них начал охотиться маньяк-психопат, бывший главным режиссером этого самого проекта. Сюжет мне плохо запомнился, но там были размещенные в разных уголках лагеря камеры и микрофоны, чтобы маньяк мог слышать и видеть, чем заняты его будущие жертвы. Кино было интересное, и наверное именно поэтому я его сейчас вспомнил – окружавший меня пейзаж как нельзя больше походил на декорации для съемки какого-нибудь фильма ужасов. Почему бы и нет? Надо только придумать сюжет и привлечь к делу хоть каких-нибудь завалящих актеров – да хоть нас, к примеру.
Всегда хотел сняться в кино. Жаль, внешность у меня не самая выдающаяся, да и другими данными не вышел.
Тем временем до некоторых из нас начало потихоньку доходить, что проходить практику в заброшенном пионерлагере, мягко говоря, странно. И сейчас на Ольгу Дмитриевну сыпался град недоумевающих вопросов. Наша руководительница как могла отговаривалась и пыталась успокоить взволнованных студентов, но было заметно что такое окружение смущает ее не меньше остальных.
Наконец на очередной вопрос она раздраженно ответила:
– Подождите, вот дойдем до администрации, и тогда вам всё расскажут.
Конечно, никого это заявление не успокоило, но вопросы задавать как-то перестали. Мы всё шли и шли по казавшейся бесконечной аллее. Старые корпуса сменились небольшими уютными домиками-бочками в тени деревьев. Мы, наверное, прошли с десяток таких домиков, прежде чем впереди замаячило окруженное молодыми дубками двухэтажное здание. Чуть дальше, за деревьями виднелся классический пионерский плац с флагштоком.
– Итак, мы пришли, – произнесла Ольга Дмитриевна, утирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Выходите на площадку. Я сейчас приду.
Преподавательница ушла в двухэтажный корпус, который по всей видимости был административным зданием. Проводив ее взглядом, наш отряд будущих пионервожатых пошушукался и медленно потянулся на плац. Вслед за группой последними шли я и Ерохин. Мне не терпелось отделиться от группы и пройтись по пустому лагерю – как мне казалось, в нем пока нет никого кроме нас и таинственного начальства, а значит, нет более подходящего времени для исследования. Общий вид нашей будущей «производственной практики» успел разбудить во мне жгучий интерес.
Оглянувшись на друга, я увидел как он с любопытством смотрел по сторонам. По всей видимости, в его голове бродили те же мысли что и у меня, поэтому я без колебаний подошел к нему и в лоб спросил:
– Инструктаж пропускаем?
Ванька-Смерть закусил губу, в его глазах появилась тоска вместе с напряженной работой мысли. Наконец он ответил:
– Нельзя… всыпать могут. И вдруг чего важного не услышим. Вот когда нам по ушам проедут и отпустят, вот тогда уже можно и побродить.
– Договорились, – я коротко стукнул в подставленный кулак.
– Мальчики, вы о чем?
Я невольно вздрогнул, услышав под ухом звонкий девичий голос.
– Ульянка, ты чего подкрадываешься? – мне с трудом удалось выдавить вымученную улыбку. Стыдно сказать, но от внезапного и мелодичного как пожарная сирена явления этой девочки у меня под копчиком теперь нервно ворочался огромный кирпич.
– Хи-хи! – она рассмеялась. – Семен, ты такой забавный, когда пугаешься! Вот я и не удержалась!
Да уж. В этом вся Ульянка – в миру Ульяна Ильичева, она же Пиппи-Длинный Чулок, она же СССР-тян, прозванная так за любовь ко всему, что связано с Советским Союзом. Девушка с огненно-рыжими волосами, собранными в два пышных хвоста. Круглая отличница под стать Славе, но зато с характером отвязной проказницы. В универ она поступила после какого-то педагогического колледжа, причем сразу на второй курс. По возрасту она была немного младше остальных, что не помешало ей сразу подружиться с еще одной бандиткой ей под стать. Теперь их тандем составлял основную головную боль для отдела по воспитательной работе – не выгоняли их только по причине хороших оценок и редкостного умения выходить сухими из воды даже из самых плохих ситуаций.
Хорошо, что ни она, ни ее подруга не учатся в нашей группе. Не люблю гиперактивных, от слова «совсем».
– И тебе привет, – фыркнул я, аккуратно задушив в себе испуг и последовавшее за ним раздражение. – Подруга-то твоя где?
– Алиса-то? – она картинно задрала бровь. – Где-то рядом должна быть. А что такое, потерял?
Я – Алису? Боже упаси.
– Нет, – я решил ответить в том же духе. – Просто смущает факт что вы уже не ходите взявшись за руки.
– А вот грубить нехорошо! – она с нарочитым презрением отвернулась. – И ничего мы не ходим за руки!
– А зря. Прекрасная пара бы вышла.
– Да ну тебя! – она надулась. – Попробуй-ка ей это скажи, остряк.
Я подмигнул, показал язык – и с трудом увернулся от брошенного в лоб желудя. За спиной расхохотался Ванька-Смерть.
– И ничего не смешно, чудище! – Ульяна отскочила в сторону, и нагнулась за очередным желудем. – Сейчас вот и в тебя кину, если будешь дразниться!
– А зачем же мне дразниться? – пробасил Смерть, и с хрустом разведя в стороны мускулистые руки, медленно пошел на девушку.
– Да потому что вы оба… А-а-а-ай!
Ульяна взвизгнула, когда Ерохин чуть не схватил ее своими лапищами, и припустила прочь от нас. Рад смеха пробежав за ней несколько метров, мой друг вернулся и запустил руку в короткую шевелюру на голове.
– Ты бы так за Славей бегал, – съязвил я.
– «Я бы побежал, будь она бегуньей, я бы плыл за ней, будь она плывуньей», – процитировал Ерохин популярный шлягер. – «Будь она фройляйн – служил бы в разведроте, а будь она сестрой – был бы в морской пехоте». Еще всё впереди, братуха! А сейчас давай пойдем на этот праздник жизни, черт бы его побрал.
Мы не спеша направились к плацу с флагштоком. Когда мы вышли из-под деревьев на открытое место, я увидел, что плац всё же был в сравнительно хорошем состоянии – проросшая трава была недавно аккуратно выкошена, а щербатые бетонные плиты подметены.
– Лагерь какой-то не до конца заброшенный, – я кивнул Ивану на увядшие стебельки под ногами. – Кто-то траву стрижет.
– Угу. Странный тут сторож. Может, для нас кто-то постарался?
– Будет для нас кто-то стараться, – фыркнул я. – Скорее начальство приезжало, для них и подстригли.
– Тогда могли бы и забор покрасить, – иронично ухмыльнулся Ванька своей зверской улыбкой.
– Странная контора. Вдоль дороги дома на честном слове держатся, а они траву стригут. И это самая малая из странностей. Вот скажи – ты камеру видел?
– Какую камеру? – нахмурился Ерохин.
– Обыкновенную. У ворот.
– Не-а, – веселость с приятеля мгновенно сдуло, оставив после себя напряженную физиономию. – Серьезно, камера в таких-то ебенях? Охренеть!
– И еще кое-что…
Тут я замялся. Отчего-то не хотелось говорить про то, что я видел под постаментом. По крайней мере, не сейчас, когда вокруг столько ушей. Логичного объяснения моей подозрительности не было, но внутренним чутьем я ощущал, что распространяться об этом не стоит.
Ерохин увидел моё смущение и поторопил меня. – Ну? Что ты там еще увидел?
Ответить ему я не успел – к нам уже возвращалась Ольга Дмитриевна. Украдкой покосившись на нее, я негромко сказал:
– Потом расскажу.
Иван глянул в ту же сторону и согласно кивнул.
– Ладно.
Преподавательница была не одна. Рядом с ней шел пожилой мужчина с проседью в волосах. При взгляде на него я невольно подтянулся, а мысли о загадке лагеря на время вылетели у меня из головы.
Декан.
Я невольно скользнул взглядом по студентам вокруг, ища Лену. Заметив в толпе знакомые фиолетовые хвостики, я присмотрелся. Девушка стояла рядом с еще одной студенткой и во все глаза смотрела на отца. Впрочем, особенно удивлённой или обрадованной внезапной встрече она не выглядела – во всяком случае, при всех кидаться ему на шею она не торопилась.
– Так, дети! Строимся! – наша руководительница похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание группы. – Быстрей выходим, быстрей!
Как в школе, ей-богу. Помню, на всяких линейках или на уроках воинской подготовки нам вот так же парили мозг. Дьявол, я уже успел забыть все это, и ничуть о том не жалею. А теперь опять…
Ольга Дмитриевна завертелась, крича и суетясь как детсадовская воспитательница. Я мысленно несколько раз подряд сделал фейспалм, но в конце концов мы кое-как построились в одну линию. Примерно два десятка парней и девчат – большинство в пионерской форме, а я с Ерохиным в чем попало, заметно выделяясь на фоне остальных.
Естественно, нас заметили.
– Почему вы оба не в форме? – тихо зашипела Ольга, подойдя к нам. – Почему ты опять в этой своей скинхедовской майке? Тебе уже говорили, чтобы ты ее снял!
– Форму нам не выдали, – Ванька напустил на себя флегматичный вид и натянул на морду маску типичного нордически стойкого арийца. – Надо было ехать голышом?
Ольга Дмитриевна сжала губы и нервно оглянулась на стоящего у другого конца строя декана, который был увлечен разговором со студентами.
– Встаньте где-нибудь сзади, – она угрожающе ткнула пальцем в сторону Ерохина. – Не показывайтесь ему на глаза. И свастику свою мерзкую спрячь под майкой! По хорошему, тебе бы лучше ее вывести!
С этими словами учителка ушла.
– Овца, – сквозь зубы сплюнул Ерохин. – Это вообще-то коловрат!
– Да один фиг свастика, – пожал я плечами.
– Тебе может и один хрен, а мне нет! – зло сверкнул глазами Ванька. – Это древний славянский символ! «Свастика»… чтоб вас всех постреляли, идиотов необразованных.
Я спорить не стал. Декан тем временем закончил говорить со студентами и вышел на плац перед нашим строем. Рядом с ним шла Ольга Дмитриевна, что-то у него негромко спрашивая.
В предвкушении долгой и занудной речи-вступления я выкрутил свой фильтр информации на максимум. Терпеть не могу, когда много треплются – ни с трибун, ни вообще. Скорей бы уже закончилось.
Предчувствия меня не обманули. Декан начал свою речь с приветствия «уважаемых студентов», о том что рад их видеть на практике и что лично будет следить за ее прохождением… бла-бла-бла. Я от скуки начал считать количество скошенных травинок под ногами.
Мне стало очень грустно. Зачем я согласился? Перед самым началом сессии мне знакомый предлагал пойти к нему практикантом в начальную школу. Пусть даже бесплатно, но практику я бы закрыл. Обычно если устроиться вести факультативы или подготовку домашних заданий, то дети не представляют проблем. Сейчас бы мог сидеть тихо на практике в своем Мухосранске, скроллить АИБ, тайком смотреть на малолетних школьниц. Но вместо этого я устроился на самое проблемное место – подшефный институту пионерлагерь, где без пригляда взрослых детвора отрывается по полной и устраивает ежедневный кошмар вожатому. Причем, сам по себе пионерлагерь какой-то мутный.
– …Это тестовый проект, по которому вы будете проходить практику, направленный на повышение патриотизма и соответствующее воспитание современной молодежи…
Мне стало еще более грустно. У меня иногда бывали подобные приступы дурного настроения, и сегодня, похоже, был именно такой день. Затянутое белесыми тучами небо и монотонный голос декана не улучшал моего душевного самочувствия, а известие что всю практику нас будут пичкать патриотической пропагандой вогнало меня в депрессию. Черт, какого дьявола я отказался от классного предложения и поехал сюда?!
– «Я бы побежал, будь она бегуньей, я бы плыл за ней, будь она плывуньей», – процитировал Ерохин популярный шлягер. – «Будь она фройляйн – служил бы в разведроте, а будь она сестрой – был бы в морской пехоте». Еще всё впереди, братуха! А сейчас давай пойдем на этот праздник жизни, черт бы его побрал.
Мы не спеша направились к плацу с флагштоком. Когда мы вышли из-под деревьев на открытое место, я увидел, что плац всё же был в сравнительно хорошем состоянии – проросшая трава была недавно аккуратно выкошена, а щербатые бетонные плиты подметены.
– Лагерь какой-то не до конца заброшенный, – я кивнул Ивану на увядшие стебельки под ногами. – Кто-то траву стрижет.
– Угу. Странный тут сторож. Может, для нас кто-то постарался?
– Будет для нас кто-то стараться, – фыркнул я. – Скорее начальство приезжало, для них и подстригли.
– Тогда могли бы и забор покрасить, – иронично ухмыльнулся Ванька своей зверской улыбкой.
– Странная контора. Вдоль дороги дома на честном слове держатся, а они траву стригут. И это самая малая из странностей. Вот скажи – ты камеру видел?
– Какую камеру? – нахмурился Ерохин.
– Обыкновенную. У ворот.
– Не-а, – веселость с приятеля мгновенно сдуло, оставив после себя напряженную физиономию. – Серьезно, камера в таких-то ебенях? Охренеть!
– И еще кое-что…
Тут я замялся. Отчего-то не хотелось говорить про то, что я видел под постаментом. По крайней мере, не сейчас, когда вокруг столько ушей. Логичного объяснения моей подозрительности не было, но внутренним чутьем я ощущал, что распространяться об этом не стоит.
Ерохин увидел моё смущение и поторопил меня. – Ну? Что ты там еще увидел?
Ответить ему я не успел – к нам уже возвращалась Ольга Дмитриевна. Украдкой покосившись на нее, я негромко сказал:
– Потом расскажу.
Иван глянул в ту же сторону и согласно кивнул.
– Ладно.
Преподавательница была не одна. Рядом с ней шел пожилой мужчина с проседью в волосах. При взгляде на него я невольно подтянулся, а мысли о загадке лагеря на время вылетели у меня из головы.
Декан.
Я невольно скользнул взглядом по студентам вокруг, ища Лену. Заметив в толпе знакомые фиолетовые хвостики, я присмотрелся. Девушка стояла рядом с еще одной студенткой и во все глаза смотрела на отца. Впрочем, особенно удивлённой или обрадованной внезапной встрече она не выглядела – во всяком случае, при всех кидаться ему на шею она не торопилась.
– Так, дети! Строимся! – наша руководительница похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание группы. – Быстрей выходим, быстрей!
Как в школе, ей-богу. Помню, на всяких линейках или на уроках воинской подготовки нам вот так же парили мозг. Дьявол, я уже успел забыть все это, и ничуть о том не жалею. А теперь опять…
Ольга Дмитриевна завертелась, крича и суетясь как детсадовская воспитательница. Я мысленно несколько раз подряд сделал фейспалм, но в конце концов мы кое-как построились в одну линию. Примерно два десятка парней и девчат – большинство в пионерской форме, а я с Ерохиным в чем попало, заметно выделяясь на фоне остальных.
Естественно, нас заметили.
– Почему вы оба не в форме? – тихо зашипела Ольга, подойдя к нам. – Почему ты опять в этой своей скинхедовской майке? Тебе уже говорили, чтобы ты ее снял!
– Форму нам не выдали, – Ванька напустил на себя флегматичный вид и натянул на морду маску типичного нордически стойкого арийца. – Надо было ехать голышом?
Ольга Дмитриевна сжала губы и нервно оглянулась на стоящего у другого конца строя декана, который был увлечен разговором со студентами.
– Встаньте где-нибудь сзади, – она угрожающе ткнула пальцем в сторону Ерохина. – Не показывайтесь ему на глаза. И свастику свою мерзкую спрячь под майкой! По хорошему, тебе бы лучше ее вывести!
С этими словами учителка ушла.
– Овца, – сквозь зубы сплюнул Ерохин. – Это вообще-то коловрат!
– Да один фиг свастика, – пожал я плечами.
– Тебе может и один хрен, а мне нет! – зло сверкнул глазами Ванька. – Это древний славянский символ! «Свастика»… чтоб вас всех постреляли, идиотов необразованных.
Я спорить не стал. Декан тем временем закончил говорить со студентами и вышел на плац перед нашим строем. Рядом с ним шла Ольга Дмитриевна, что-то у него негромко спрашивая.
В предвкушении долгой и занудной речи-вступления я выкрутил свой фильтр информации на максимум. Терпеть не могу, когда много треплются – ни с трибун, ни вообще. Скорей бы уже закончилось.
Предчувствия меня не обманули. Декан начал свою речь с приветствия «уважаемых студентов», о том что рад их видеть на практике и что лично будет следить за ее прохождением… бла-бла-бла. Я от скуки начал считать количество скошенных травинок под ногами.
Мне стало очень грустно. Зачем я согласился? Перед самым началом сессии мне знакомый предлагал пойти к нему практикантом в начальную школу. Пусть даже бесплатно, но практику я бы закрыл. Обычно если устроиться вести факультативы или подготовку домашних заданий, то дети не представляют проблем. Сейчас бы мог сидеть тихо на практике в своем Мухосранске, скроллить АИБ, тайком смотреть на малолетних школьниц. Но вместо этого я устроился на самое проблемное место – подшефный институту пионерлагерь, где без пригляда взрослых детвора отрывается по полной и устраивает ежедневный кошмар вожатому. Причем, сам по себе пионерлагерь какой-то мутный.
– …Это тестовый проект, по которому вы будете проходить практику, направленный на повышение патриотизма и соответствующее воспитание современной молодежи…
Мне стало еще более грустно. У меня иногда бывали подобные приступы дурного настроения, и сегодня, похоже, был именно такой день. Затянутое белесыми тучами небо и монотонный голос декана не улучшал моего душевного самочувствия, а известие что всю практику нас будут пичкать патриотической пропагандой вогнало меня в депрессию. Черт, какого дьявола я отказался от классного предложения и поехал сюда?!
– …измененная реальность. Своего рода нейро-интерактивная модель, имеющая все признаки реального мира, создаваемая компьютером. Для вас это будет совершенно новый опыт, и мы надеемся что проект получит «зеленый свет» и средства на дальнейшую разработку. То, как вы себя проявите в этом проекте, играет решающую роль.
Чего?
О чем вообще речь?
Я усилием воли вынырнул из своего состояния унылой безразличности и напряг слух. Но похоже, я пропустил самое важное, потому что декан окончил свою речь и предложил задавать вопросы.
Но как нельзя кстати меня выручил Ванька-Смерть.
– Простите, Анатолий Игнатьевич, мы не совсем поняли, – на лице приятеля было несвойственное ему выражение крайнего удивления. – Объясните пожалуйста, что это за проект, в котором на предлагают участвовать, и как он связан с нашей практикой?
Я скрыл улыбку. Похоже, мой друг тоже невнимательно слушал, и проснулся только под конец. Видимо, декан пришел к тем же выводам, отчего по его лицу прошла тень недовольства. Впрочем, он тут же улыбнулся и сказал:
– Вы пройдете специальное обучение в искусственно создаваемой симуляции, воссоздающей пионерский лагерь. Обучение продлится семь дней. В течение этой недели вы узнаете, как выглядели настоящие лагеря в период СССР, и на себе узнаете что значит быть пионером – это вам поможет в будущем лучше понимать своих подопечных. После этой недели вы сможете приступить к университетской практике в нашем учреждении, либо в любом другом учебном заведении на ваш выбор…
Возможно мне показалось, но при этих словах декан посмотрел в мою сторону.
– …На ваш выбор. Однако, если вы по тем или иным причинам не желаете принимать участие в проекте, то можете отказаться. Вас просто отвезут обратно в город, и вы будете проходить практику там, где хотите сами.
– А можно подробнее про симуляцию? – спросил белобрысый парень в очках, стоявший справа от меня.
– Как я уже сказал, это нейро-интерактивная модель, специально созданная для нахождения в ней людей. В ней присутствуют все основные законы природы – гравитация, свет, воздух, запахи, вкус. Находясь в ней, ее невозможно отличить от реального мира – настолько совершенна эмуляция этого мирка. И делать там можно тоже всё что угодно. Ходить, есть, спать, общаться с другими людьми…
– А девок пердолить там можно? – хмыкнул Ванька-Смерть. Громче, чем следовало. Кто-то из студентов прыснул в строю.
– Как вас зовут, молодой человек? – ледяным тоном спросил декан.
– Эм… Ерохин, Иван.
– Так вот, выражаясь вашим вульгарным языком… Да. Можно.
По строю пронеслось негромкое: «О-о-о!». На меня напал приступ смеха, и я стиснул зубами локоть, боясь в голос расхохотаться.
– Тишина! – покрасневшая Ольга Дмитриевна топнула ногой. – Разговаривать будете позже, а сейчас слушайте внимательно!
Строй затих. Но улыбки и перешептывания студентов давали понять, что тема с виртуальным сексом запала в умы.
– Еще есть вопросы, пока мы не начали? – хмуро осведомился декан.
– Да! – в строю поднял руку еще один парень, тоже светловолосый. – Скажите, Анатолий Игнатьевич, а где всё это будет? Когда нас привезли, мы думали что наша практика пройдет тут, но здесь всё какое-то брошенное. Как-то это не похоже на крутой центр с нейро-интерактивной моделью мира, уж извините. Почему?
– Для этого есть две причины, – улыбнулся декан. – Первая – потому что этот центр засекречен, и аналогов ему не существует нигде в мире. Строго говоря, это правительственный центр по исследованию человеческого сознания и его возможностей. Упоминаний о нем в открытых источниках вы нигде не найдете, равно как и о том, чем он занимается. Да, и хочу сказать еще одну важную вещь – перед тем как мы начнем, все вы подпишете документы о неразглашении. Тем же из вас, кто согласится принять участие в проекте, будет запрещено покинуть комплекс до конца работ. Понятно, Сыроежкин?
Ответом на слова декана была полная тишина.
– Помимо этого, есть и другая причина. Исследовательская лаборатория замаскирована под детский лагерь, и всё, что находится наверху – лишь декорации. Настоящий центр находится под землей. Снаружи находятся лишь посты охраны. Пока вы ехали сюда, вы прошли через три кольца безопасности. Вы могли их не видеть, но можете быть уверены – охрана тут надежная.
Кто-то из ребят задал еще вопросы, но я уже не слушал.
Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. С раннего детства я привык не ждать от официальных структур ничего хорошего, будь это педсовет, полиция, налоговый комитет или (и особенно) спецслужбы. При всей разнице между ними, у тех кто в них работает есть одна общая черта – полное пренебрежение к тем кто ниже их по рангу, и стремление использовать в своих целях. Впитанного с детства опыта общения и рассказов знакомых хватало, чтобы четко уяснить – если не хочешь проблем, то держись от ментов и спецуры подальше.
Но вместе с тем в душе разгорался некий азарт. Я чувствовал, что такой шанс выпадает раз в жизни. И хотя я был уверен, что подписываюсь на что-то очень неприятное, меня словно что-то тянуло из глубины души согласиться на предложение. Я понял, что не могу отказаться.
Чего?
О чем вообще речь?
Я усилием воли вынырнул из своего состояния унылой безразличности и напряг слух. Но похоже, я пропустил самое важное, потому что декан окончил свою речь и предложил задавать вопросы.
Но как нельзя кстати меня выручил Ванька-Смерть.
– Простите, Анатолий Игнатьевич, мы не совсем поняли, – на лице приятеля было несвойственное ему выражение крайнего удивления. – Объясните пожалуйста, что это за проект, в котором на предлагают участвовать, и как он связан с нашей практикой?
Я скрыл улыбку. Похоже, мой друг тоже невнимательно слушал, и проснулся только под конец. Видимо, декан пришел к тем же выводам, отчего по его лицу прошла тень недовольства. Впрочем, он тут же улыбнулся и сказал:
– Вы пройдете специальное обучение в искусственно создаваемой симуляции, воссоздающей пионерский лагерь. Обучение продлится семь дней. В течение этой недели вы узнаете, как выглядели настоящие лагеря в период СССР, и на себе узнаете что значит быть пионером – это вам поможет в будущем лучше понимать своих подопечных. После этой недели вы сможете приступить к университетской практике в нашем учреждении, либо в любом другом учебном заведении на ваш выбор…
Возможно мне показалось, но при этих словах декан посмотрел в мою сторону.
– …На ваш выбор. Однако, если вы по тем или иным причинам не желаете принимать участие в проекте, то можете отказаться. Вас просто отвезут обратно в город, и вы будете проходить практику там, где хотите сами.
– А можно подробнее про симуляцию? – спросил белобрысый парень в очках, стоявший справа от меня.
– Как я уже сказал, это нейро-интерактивная модель, специально созданная для нахождения в ней людей. В ней присутствуют все основные законы природы – гравитация, свет, воздух, запахи, вкус. Находясь в ней, ее невозможно отличить от реального мира – настолько совершенна эмуляция этого мирка. И делать там можно тоже всё что угодно. Ходить, есть, спать, общаться с другими людьми…
– А девок пердолить там можно? – хмыкнул Ванька-Смерть. Громче, чем следовало. Кто-то из студентов прыснул в строю.
– Как вас зовут, молодой человек? – ледяным тоном спросил декан.
– Эм… Ерохин, Иван.
– Так вот, выражаясь вашим вульгарным языком… Да. Можно.
По строю пронеслось негромкое: «О-о-о!». На меня напал приступ смеха, и я стиснул зубами локоть, боясь в голос расхохотаться.
– Тишина! – покрасневшая Ольга Дмитриевна топнула ногой. – Разговаривать будете позже, а сейчас слушайте внимательно!
Строй затих. Но улыбки и перешептывания студентов давали понять, что тема с виртуальным сексом запала в умы.
– Еще есть вопросы, пока мы не начали? – хмуро осведомился декан.
– Да! – в строю поднял руку еще один парень, тоже светловолосый. – Скажите, Анатолий Игнатьевич, а где всё это будет? Когда нас привезли, мы думали что наша практика пройдет тут, но здесь всё какое-то брошенное. Как-то это не похоже на крутой центр с нейро-интерактивной моделью мира, уж извините. Почему?
– Для этого есть две причины, – улыбнулся декан. – Первая – потому что этот центр засекречен, и аналогов ему не существует нигде в мире. Строго говоря, это правительственный центр по исследованию человеческого сознания и его возможностей. Упоминаний о нем в открытых источниках вы нигде не найдете, равно как и о том, чем он занимается. Да, и хочу сказать еще одну важную вещь – перед тем как мы начнем, все вы подпишете документы о неразглашении. Тем же из вас, кто согласится принять участие в проекте, будет запрещено покинуть комплекс до конца работ. Понятно, Сыроежкин?
Ответом на слова декана была полная тишина.
– Помимо этого, есть и другая причина. Исследовательская лаборатория замаскирована под детский лагерь, и всё, что находится наверху – лишь декорации. Настоящий центр находится под землей. Снаружи находятся лишь посты охраны. Пока вы ехали сюда, вы прошли через три кольца безопасности. Вы могли их не видеть, но можете быть уверены – охрана тут надежная.
Кто-то из ребят задал еще вопросы, но я уже не слушал.
Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. С раннего детства я привык не ждать от официальных структур ничего хорошего, будь это педсовет, полиция, налоговый комитет или (и особенно) спецслужбы. При всей разнице между ними, у тех кто в них работает есть одна общая черта – полное пренебрежение к тем кто ниже их по рангу, и стремление использовать в своих целях. Впитанного с детства опыта общения и рассказов знакомых хватало, чтобы четко уяснить – если не хочешь проблем, то держись от ментов и спецуры подальше.
Но вместе с тем в душе разгорался некий азарт. Я чувствовал, что такой шанс выпадает раз в жизни. И хотя я был уверен, что подписываюсь на что-то очень неприятное, меня словно что-то тянуло из глубины души согласиться на предложение. Я понял, что не могу отказаться.
За последние годы человечество достигло серьезных успехов в том, что касалось виртуальной реальности. Но еще лет десять назад было невозможно представить, что те достижения, которые теперь считаются обычным делом, вообще будут достигнуты в этом веке.
Уже тогда существовали эмуляторы – устройства для создания виртуального мира. Были компьютерные шлемы, специальные интерфейсы для входа в виртуальную реальность, но не было главного – способа заставить человека поверить, что мир, нарисованный компьютером, реален. Были созданы множество игрушек, пользующихся технологиями виртуальной реальности, но ни одна из них не давала эффекта ощущения целостности мира игры. Эффекта погружения.
Способ обойти это был создан совсем недавно. Каким-то ученым было установлено, что определенная комбинация инфразвуковых волн вкупе с воздействием специальных препаратов может ввести в состояние транса, при котором человек будет очень восприимчив к воздействию эмулятора. При этом будет работать очень интересное свойство человеческой психики – она будет как бы дорисовывать этому миру недостающие мелкие детали, делая его более реальным. Но всё равно требование к создаваемой реальности будет очень велико, поэтому создать хотя бы простенькую локацию, неотличимую от реального мира будет под силу только очень мощному компьютеру.
Мне уже приходилось играть в приставки виртуальной реальности. Конечно, было интересно, но не более того. А сейчас мне предлагают погрузиться в полноценный виртуальный мир, пусть даже в виде пионерлагеря. Не сделаю ли я еще большую глупость когда откажусь – чтобы потом всю жизнь жалеть об упущенном? Когда еще представится такая возможность?
Я больше не колебался.
Выскользнув из своих размышлений, я заметил, что все молчат. Глянув вправо-влево, я увидел, что мои сокурсники стоят в задумчивости. Кто-то покусывал губу, кто-то буравил взглядом свои ботинки. Стоящие перед нами декан и Ольга Дмитриевна внимательно смотрели на нас, словно ожидая чего-то.
Наконец Анатолий Игнатьевич пошевелился, словно сбрасывая с плеч тяжесть, и произнес:
– Отлично. Что ж, если никто не отказывается, то прошу за мной.
С этими словами декан пошел по плацу в сторону двухэтажного здания. Остальные студенты двинулись вслед за ним. Заметив рядом с собой идущего Ерохина, я увидел, как он хмурит лицо.
– Что-то не так? – спросил я.
– Не мешай! – буркнул он. – Я думаю…
– О чем же?
– О мамке твоей! – огрызнулся он.
– Эй, полегче! – возмутился я. – С чего ты вдруг нервный такой?
– С того, что нас купили как лохов, – прошипел Смерть и сверкнул глазами. – Чего думаешь, они нас сюда свезли, ничего не объясняя? А затем, что если мы сейчас в отказ пойдем, то нас наркотой обколят и в карантин, чтобы мы не проболтались!
– А почему бы нам отказываться? – удивился я.
– А, смотрю, ты еще не понял? Потому, что тебе могут тут мозги промыть. Причем так, что ты и не заметишь. Эх, ё… Попали мы, Семен. По полной попали.
Я замолчал. У меня в голове опять зашевелились неприятные мысли. Появилась идея незаметно отстать и удрать отсюда. Однако, вспомнив про «три кольца безопасности», я отказался от нее.
Ладно. Отступать поздно. Только вперед!
Уже тогда существовали эмуляторы – устройства для создания виртуального мира. Были компьютерные шлемы, специальные интерфейсы для входа в виртуальную реальность, но не было главного – способа заставить человека поверить, что мир, нарисованный компьютером, реален. Были созданы множество игрушек, пользующихся технологиями виртуальной реальности, но ни одна из них не давала эффекта ощущения целостности мира игры. Эффекта погружения.
Способ обойти это был создан совсем недавно. Каким-то ученым было установлено, что определенная комбинация инфразвуковых волн вкупе с воздействием специальных препаратов может ввести в состояние транса, при котором человек будет очень восприимчив к воздействию эмулятора. При этом будет работать очень интересное свойство человеческой психики – она будет как бы дорисовывать этому миру недостающие мелкие детали, делая его более реальным. Но всё равно требование к создаваемой реальности будет очень велико, поэтому создать хотя бы простенькую локацию, неотличимую от реального мира будет под силу только очень мощному компьютеру.
Мне уже приходилось играть в приставки виртуальной реальности. Конечно, было интересно, но не более того. А сейчас мне предлагают погрузиться в полноценный виртуальный мир, пусть даже в виде пионерлагеря. Не сделаю ли я еще большую глупость когда откажусь – чтобы потом всю жизнь жалеть об упущенном? Когда еще представится такая возможность?
Я больше не колебался.
Выскользнув из своих размышлений, я заметил, что все молчат. Глянув вправо-влево, я увидел, что мои сокурсники стоят в задумчивости. Кто-то покусывал губу, кто-то буравил взглядом свои ботинки. Стоящие перед нами декан и Ольга Дмитриевна внимательно смотрели на нас, словно ожидая чего-то.
Наконец Анатолий Игнатьевич пошевелился, словно сбрасывая с плеч тяжесть, и произнес:
– Отлично. Что ж, если никто не отказывается, то прошу за мной.
С этими словами декан пошел по плацу в сторону двухэтажного здания. Остальные студенты двинулись вслед за ним. Заметив рядом с собой идущего Ерохина, я увидел, как он хмурит лицо.
– Что-то не так? – спросил я.
– Не мешай! – буркнул он. – Я думаю…
– О чем же?
– О мамке твоей! – огрызнулся он.
– Эй, полегче! – возмутился я. – С чего ты вдруг нервный такой?
– С того, что нас купили как лохов, – прошипел Смерть и сверкнул глазами. – Чего думаешь, они нас сюда свезли, ничего не объясняя? А затем, что если мы сейчас в отказ пойдем, то нас наркотой обколят и в карантин, чтобы мы не проболтались!
– А почему бы нам отказываться? – удивился я.
– А, смотрю, ты еще не понял? Потому, что тебе могут тут мозги промыть. Причем так, что ты и не заметишь. Эх, ё… Попали мы, Семен. По полной попали.
Я замолчал. У меня в голове опять зашевелились неприятные мысли. Появилась идея незаметно отстать и удрать отсюда. Однако, вспомнив про «три кольца безопасности», я отказался от нее.
Ладно. Отступать поздно. Только вперед!
окей, я думал, графоман-тред теперь здесь
бамп
Находившийся под пионерлагерем бункер впечатлял. Как нам объяснил Анатолий Игнатьевич, его коммуникации тянулись почти под всей территорией бывшего ДОЛ «Совёнок», в некоторых местах выходя за его пределы. Раньше под тем местом где был административный центр находилось старое бомбоубежище, но после того как заброшенный детский лагерь был выкуплен и стал спецобъектом, бункер полностью снесли, а в образовавшемся котловане вырыли новый, более глубокий и обширный. Сейчас в нем обретался немногочисленный персонал базы – три научных сотрудника.
Всё это декан рассказывал, вроде как и совершенно открыто, но при это не вдаваясь в детали. Не было ясно, сколько человек охраняет объект, чем именно занимаются научные сотрудники, кто здесь главный. Не была ясна и роль нашего декана во всём этом – на мелкую сошку он вроде не был похож, но и на главу всего комплекса не тянул. Скорее на надзирателя, чьей обязанностью было сдать очередную группу студентов для их использования в изуверских опытах.
Черт. Опять всякие дурные предчувствия лезут в голову.
Тем временем мы спускались вниз. Здесь был лифт, причем даже два, но на такое количество человек пассажирский рассчитан не был. Почему нас не повезли грузовым, я допытываться не стал – мало ли какие могут быть причины. Начиная от устроившего там гнездо подопытного мутанта, и до обычной поломки. Так что мы шли пешком, пролет за пролетом спускаясь вниз.
Когда мы, по моим подсчетам, спустились на высоту трехэтажного дома, лестница наконец закончилась. Мы оказались возле двери, сделавшей бы честь любому противоатомному бункеру – громадной плиты, передвигавшейся по рельсам-направляющим. Рядом с дверью на стене висел телефонный аппарат и циферблат кодового замка с прорезью для магнитной карточки – видимо, здесь не подозревали о сканировании радужки глаза и голографическом интерфейсе. В стене напротив был выход из лифта.
Наш декан спокойно подошел к телефону и взял старомодную трубку. Обменявшись парой малозначащих фраз с неизвестным абонентом, он положил ее обратно. Через несколько мгновений под потолком ожили скрытые механизмы, и бронированная дверь медленно поползла в сторону.
– Мне одному это напомнило «Обитель Зла»? – тихо пробормотал Иван.
– Чего? – я повернулся к нему
– «Обитель Зла». Ну, фильм такой старый про зомби. Там еще тоже всякие подземные лаборатории были.
– Не знаю. Я не смотрел, – я пожал плечами и отвернулся.
Наконец дверь полностью открылась. Декан повернулся к нам.
– Значит так, уважаемые студенты. Идем за мной, не останавливаемся, в боковые проходы не заглядываем, и ничего не трогаем. Трогать будете когда я вам скажу. Понятно?
«Уважаемые студенты» недружно ответили, что всё понятно. В голосах ощущалась легкая нервозность – всё таки давила на голову масса бетона и земли над головой, и еще ощущение прикосновения к тайне.
– Тогда идем дальше, – декан развернулся и пошел по открывшемуся широкому коридору.
Классические бело-зеленые стены. Обитый линолеумом пол, так что звук шагов вязнет в нем. Тихий звон работающих ламп. Деревянные двери в смежные комнаты. Такое впечатление, что бункер строился не двадцать лет назад, а минимум полвека.
Мы прошли три поворота, углубляясь в недра подземного укрытия, пока не встретив ни одного живого человека. И тут…
Эта девушка в белом халате ученого появилась словно из ниоткуда. Стройное подтянутое тело, каштановые волосы с вплетенной в них желто-зеленой лентой, такие же желтые с прозеленью глаза… И заляпанные чем-то темно-красным хирургические перчатки с зажатым в них скальпелем.
– А, Мария Сергеевна? – улыбнулся декан. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич, – без тени улыбки отозвалась девушка. – Кто это?
– Студенты. Для проекта «Бэ-Эл».
Девушка-ученый холодно поглядела на нас и отточенным жестом прокрутила скальпель в пальцах. У меня невольно по спине прошел озноб.
– Ньюфаги, значит? – она хмыкнула и потянулась как кошка. – Лаааадно…
– Ч-ч-что… – у кого-то из девчат при виде окровавленного скальпеля не выдержали нервы. Марья Сергеевна с прищуром посмотрела на нас и улыбнулась оскалом голодного зверя.
– Да не переживайте вы так. Очередное нарушение правил, с которым приходится бороться. Анатолий Игнатьевич, давайте их лучше в тестовую сразу.
– Уже.
Девушка удалилась куда-то в боковой проход. На миг мелькнул бэйджик на груди, но я не успел на нем ничего разглядеть, кроме загадочной аббревиатуры: «Мод-тян».
– Идем, – декан пошел дальше. Мы, стараясь не отставать, поспешили за ним.
– А это это был? – спросил кто-то.
– Местный надзиратель за порядком, – декан усмехнулся в густые усы. – Вы впечатлены, я смотрю?
– Ага-а…
– А я бы впендюрил, – тихо ухмыльнулся в полумраке Ерохин и слегка ткнул меня под ребра. – А ты, Семен?
Ответить я не успел – декан остановился у очередной двери.
– Пришли, – произнес он и постучал в дверь. – Виола! Света! Открывайте, мы уже здесь.
Дверь открылась, и у меня невольно захватило дыхание. Открывшая нам девушка тоже была в лабораторном халате, но судя по отсутствию на ее теле лишних складочек, больше ничего на ней кроме этого халата не было. Кожа ее была молочно белой, словно ее никогда не касались солнечные лучи, а за старомодными круглыми очками были видны глаза цвета радоновой воды. Кислотно-зеленые волосы в прическе каре дополняли образ сексапильно выглядящей девушки-нерда. Я невольно сжал ноги, надеясь что никто на меня не смотрит.
– Привет, Света, – кивнул декан.
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич! – девушка отступила на шаг и приглашающе взмахнула рукой. – Проходите.
Стараясь не смотреть в ее сторону и в душе проклиная слишком тесные джинсы, я вместе с другими студентами вошел в проем.
Всё это декан рассказывал, вроде как и совершенно открыто, но при это не вдаваясь в детали. Не было ясно, сколько человек охраняет объект, чем именно занимаются научные сотрудники, кто здесь главный. Не была ясна и роль нашего декана во всём этом – на мелкую сошку он вроде не был похож, но и на главу всего комплекса не тянул. Скорее на надзирателя, чьей обязанностью было сдать очередную группу студентов для их использования в изуверских опытах.
Черт. Опять всякие дурные предчувствия лезут в голову.
Тем временем мы спускались вниз. Здесь был лифт, причем даже два, но на такое количество человек пассажирский рассчитан не был. Почему нас не повезли грузовым, я допытываться не стал – мало ли какие могут быть причины. Начиная от устроившего там гнездо подопытного мутанта, и до обычной поломки. Так что мы шли пешком, пролет за пролетом спускаясь вниз.
Когда мы, по моим подсчетам, спустились на высоту трехэтажного дома, лестница наконец закончилась. Мы оказались возле двери, сделавшей бы честь любому противоатомному бункеру – громадной плиты, передвигавшейся по рельсам-направляющим. Рядом с дверью на стене висел телефонный аппарат и циферблат кодового замка с прорезью для магнитной карточки – видимо, здесь не подозревали о сканировании радужки глаза и голографическом интерфейсе. В стене напротив был выход из лифта.
Наш декан спокойно подошел к телефону и взял старомодную трубку. Обменявшись парой малозначащих фраз с неизвестным абонентом, он положил ее обратно. Через несколько мгновений под потолком ожили скрытые механизмы, и бронированная дверь медленно поползла в сторону.
– Мне одному это напомнило «Обитель Зла»? – тихо пробормотал Иван.
– Чего? – я повернулся к нему
– «Обитель Зла». Ну, фильм такой старый про зомби. Там еще тоже всякие подземные лаборатории были.
– Не знаю. Я не смотрел, – я пожал плечами и отвернулся.
Наконец дверь полностью открылась. Декан повернулся к нам.
– Значит так, уважаемые студенты. Идем за мной, не останавливаемся, в боковые проходы не заглядываем, и ничего не трогаем. Трогать будете когда я вам скажу. Понятно?
«Уважаемые студенты» недружно ответили, что всё понятно. В голосах ощущалась легкая нервозность – всё таки давила на голову масса бетона и земли над головой, и еще ощущение прикосновения к тайне.
– Тогда идем дальше, – декан развернулся и пошел по открывшемуся широкому коридору.
Классические бело-зеленые стены. Обитый линолеумом пол, так что звук шагов вязнет в нем. Тихий звон работающих ламп. Деревянные двери в смежные комнаты. Такое впечатление, что бункер строился не двадцать лет назад, а минимум полвека.
Мы прошли три поворота, углубляясь в недра подземного укрытия, пока не встретив ни одного живого человека. И тут…
Эта девушка в белом халате ученого появилась словно из ниоткуда. Стройное подтянутое тело, каштановые волосы с вплетенной в них желто-зеленой лентой, такие же желтые с прозеленью глаза… И заляпанные чем-то темно-красным хирургические перчатки с зажатым в них скальпелем.
– А, Мария Сергеевна? – улыбнулся декан. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич, – без тени улыбки отозвалась девушка. – Кто это?
– Студенты. Для проекта «Бэ-Эл».
Девушка-ученый холодно поглядела на нас и отточенным жестом прокрутила скальпель в пальцах. У меня невольно по спине прошел озноб.
– Ньюфаги, значит? – она хмыкнула и потянулась как кошка. – Лаааадно…
– Ч-ч-что… – у кого-то из девчат при виде окровавленного скальпеля не выдержали нервы. Марья Сергеевна с прищуром посмотрела на нас и улыбнулась оскалом голодного зверя.
– Да не переживайте вы так. Очередное нарушение правил, с которым приходится бороться. Анатолий Игнатьевич, давайте их лучше в тестовую сразу.
– Уже.
Девушка удалилась куда-то в боковой проход. На миг мелькнул бэйджик на груди, но я не успел на нем ничего разглядеть, кроме загадочной аббревиатуры: «Мод-тян».
– Идем, – декан пошел дальше. Мы, стараясь не отставать, поспешили за ним.
– А это это был? – спросил кто-то.
– Местный надзиратель за порядком, – декан усмехнулся в густые усы. – Вы впечатлены, я смотрю?
– Ага-а…
– А я бы впендюрил, – тихо ухмыльнулся в полумраке Ерохин и слегка ткнул меня под ребра. – А ты, Семен?
Ответить я не успел – декан остановился у очередной двери.
– Пришли, – произнес он и постучал в дверь. – Виола! Света! Открывайте, мы уже здесь.
Дверь открылась, и у меня невольно захватило дыхание. Открывшая нам девушка тоже была в лабораторном халате, но судя по отсутствию на ее теле лишних складочек, больше ничего на ней кроме этого халата не было. Кожа ее была молочно белой, словно ее никогда не касались солнечные лучи, а за старомодными круглыми очками были видны глаза цвета радоновой воды. Кислотно-зеленые волосы в прическе каре дополняли образ сексапильно выглядящей девушки-нерда. Я невольно сжал ноги, надеясь что никто на меня не смотрит.
– Привет, Света, – кивнул декан.
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич! – девушка отступила на шаг и приглашающе взмахнула рукой. – Проходите.
Стараясь не смотреть в ее сторону и в душе проклиная слишком тесные джинсы, я вместе с другими студентами вошел в проем.
Это был большой круглый зал, примерно полсотни метров в диаметре. Его стены и пол были выложены плиткой как в бассейне, а под потолком горели лампы дневного света. В их стерильном освещении были видны множество больших, оплетенных проводами и какими-то трубами металлических баков, располагавшихся концентрическими кругами. Они стояли вокруг большой машины, похожей на сервер в каком-нибудь дата-центре. Возле каждого бака была видна консоль управления. Всё оборудование, в противовес «совковой» обстановке бункера было явно новым и современным.
– А где Виола? – спросил декан.
– В медицинском отсеке.
– Отлично. Ольга Дмитриевна, можно вас на минуту?
Наша до сих пор молча стоявшая руководительница подошла к декану. Тот что-то вполголоса спросил у нее, и та молча кивнула.
– Итак… Товарищи студенты! Прошу всех подойти сюда и расписаться.
Помню, меня покоробило это обращение, но почему-то я не стал возмущаться даже про себя. Всё стало казаться каким-то нереальным, как будто это происходило не со мной. Точнее со мной – но тем «мной», который был в странном сне, где были эксперименты, мои однокурсники, старые научные бункеры и заброшенные пионерлагеря. А «настоящий» я тем временем лежал и смотрел этот сон.
Я без эмоций расписался в подсунутой мне бумажке – типа, «отказ от ответственности» и обещание молчать в одном флаконе. Я даже особо не вчитывался – нашел нужную графу, вывел закорючку, передал ручку следующему студенту, после чего меня повели в подсобку. Меня и еще троих парней. Девчонок, судя по всему, повели в другую – мне вспомнилась шутка на тему «мальчики налево, девушки направо», но мне было лень даже улыбнуться.
В подсобке нас заставили раздеться догола и по очереди пройти через еще одну машину – какой-то новейший медицинский сканер. Осматривала нас еще одна женщина лет тридцати – про себя я окрестил ее «милфой». Она этому определению соответствовала в полной мере – знойная, пышущая здоровьем, в обтягивающем докторском халате и модной прической. Один глаз у нее был бирюзовым, другой – ярко-красным.
Виола. Кажется, так ее назвал Анатолий Игнатьевич. Но лучше бы здесь была та симпатичная научница с халатом на голое тело.
– Что дальше? – спросил белобрысый паренек в очках. Он, похоже больше других стеснялся того что ему приходится стоять нагим в присутствии дамы.
– Дальше – костюмы надевайте, – женщина указала на ряд шкафчиков. – Вы в игры на приставках играли? Тогда для вас ничего нового. Открывайте и берите, там размер на дверцах указан.
Я открыл первый попавшийся шкаф… и обомлел. Там лежал костюм виртуальной реальности – но зато какой! Такого совершенного устройства для сопряжения с иллюзорным миром мне встречать еще не доводилось. В глаза бросились многочисленные бугорки, рассыпанные по поверхности костюма, эластичные жгуты имитирующих мускулатуру тяжей, и бесчисленное множество считывателей биотоков мозга на прилагающемся к костюму шлеме, делающих его похожим на металлического дикобраза.
– Чего стоишь? Надевай! – фыркнула Виола.
Мы поспешили внять совету. С непривычки сразу надеть костюм никто не смог, но с помощью научной сотрудницы нам это наконец удалось. На примитивный геймерский жилет моя новая одежда была совершенно не похожа. Костюм был хоть и непривычный, но носился достаточно легко – хотя на каждое движение приходилось тратить дополнительные усилия.
Разобрав шлемы, мы сложили свою прежнюю одежду в шкафчики и вернулись в общий зал.
Там уже было полно наших сокурсниц. При их виде мы невольно присвистнули – было от чего. Раньше мне не доводилось видеть, как смотрится на девушке костюм виртуальной реальности – и теперь я понял, что кое-что едва не упустил в своей жизни. Стройные фигурки, затянутые в черную блестящую резину и обвитые проводами смотрелись действительно круто. Впрочем, девушки это еще не оценили в полной мере, а потому вполне закономерно стеснялись.
– На каждом костюме на плече есть номер! – сказала Виола. – На камерах сенсорной депривации вокруг вас тоже есть номера. Найдите свой, и ждите возле него, мы со Светой сейчас вам поможем.
Я нашел свой «бак» достаточно быстро – на нем была цифра «42». Стоял он в самом заднем ряду напротив входа в зал. Баков было почти в два раза больше чем нас, и я на миг задался вопросом – а сколько уже здесь побывало человек до нашего прибытия?
Тут мне пришла в голову одна идея. Я повертел в руках свой шлем – он был большим, но в то же время легким, покрытым множеством металлических антенн, и должен был наглухо закрывать голову. Я аккуратно положил его на консоль управления возле бака, заголил левое предплечье, и прижав руку к одной из антенн, выцарапал маленький но отчетливый крестик. Антенна была острой и твердой, так что получилось у меня легко.
– Что ты делаешь?
Я обернулся. За моим плечом стояла Лена и наблюдала за моими манипуляциями.
– Да так… Страховка от непредвиденных обстоятельств. – Я потер чуть кровоточившую царапину.
Лена понимающе кивнула и шагнула ближе. Я невольно засмотрелся на то, как блики света скользят по ее телу, отражаясь от резинового комбинезона. Черное обтягивающее облачение очень шло ей.
– Ты не боишься? – спросил я, чтобы заполнить тишину.
– Боюсь? – переспросила она. – Нет, не боюсь. А ты?
Я замялся. Сказать что мне всё по барабану и ни капельки не страшно я не мог, а врать не хотелось. Впрочем, мое молчание говорило само за себя.
Девушка подошла еще ближе, почти касаясь меня. Мы стояли совсем рядом, и я чувствовал себя очень неуютно, но тем не менее, отойти или тем более оттолкнуть ее я не мог. Меня заполнило очень странное ощущение – хотя комбинезон был очень тонким и не защищал от холода, я ощутил внутри себя сильный жар, а по загривку забегали мурашки.
– Не надо бояться, – сказала Лена. – Ничего страшного тут нет. Меня папа уже однажды возил сюда. Здесь очень замечательно, Семен.
– Ты уже была здесь? – удивился я. Лена кивнула.
– Да, это было год назад, на каникулах. Зимой.
– И… как?
– Ничего, – она едва заметно улыбнулась. – Новый Год справляли. Кажется, тогда они систему проверяли. И загрузили такое… ну…
Она обвела руками, словно пытаясь обнять что-то большое и пушистое. Почему именно пушистое, не знаю, но выглядело это именно так.
– Ну представь себе – ночь, снегопад, разноцветные фонари, а я с папой елку на улице наряжаю. Он тогда тоже со мной был. И представь себе, в своей обычной одежде. Как и я.
Она тихонько хихикнула.
– Никогда бы не подумала что такое возможно. В общем, это было очень здорово. Что будет сейчас, не знаю, но уверена – будет тоже что-то незабываемое!
– Тебе тогда понравилось?
– О да. Очень! Надеюсь, и тебе понравится…
Она чуть покраснела и отвернулась. Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял и просто пожал плечами.
– А какой у тебя номер?
– Сорок первый, – ответила она, не оборачиваясь.
– А у меня сорок второй. Значит, мы будем рядом.
– Да? – она тут же повернулась. Румянец на ее щеках стал еще жарче. – Ух ты! В смысле… я… эм… как здорово!
Я улыбнулся.
– Что ж, тогда до встречи на той стороне.
– До встречи! Увидимся позже, – она ткнула рукой в мой подставленный кулак. – Ой, а вот и Виолетта Церновна!
– А где Виола? – спросил декан.
– В медицинском отсеке.
– Отлично. Ольга Дмитриевна, можно вас на минуту?
Наша до сих пор молча стоявшая руководительница подошла к декану. Тот что-то вполголоса спросил у нее, и та молча кивнула.
– Итак… Товарищи студенты! Прошу всех подойти сюда и расписаться.
Помню, меня покоробило это обращение, но почему-то я не стал возмущаться даже про себя. Всё стало казаться каким-то нереальным, как будто это происходило не со мной. Точнее со мной – но тем «мной», который был в странном сне, где были эксперименты, мои однокурсники, старые научные бункеры и заброшенные пионерлагеря. А «настоящий» я тем временем лежал и смотрел этот сон.
Я без эмоций расписался в подсунутой мне бумажке – типа, «отказ от ответственности» и обещание молчать в одном флаконе. Я даже особо не вчитывался – нашел нужную графу, вывел закорючку, передал ручку следующему студенту, после чего меня повели в подсобку. Меня и еще троих парней. Девчонок, судя по всему, повели в другую – мне вспомнилась шутка на тему «мальчики налево, девушки направо», но мне было лень даже улыбнуться.
В подсобке нас заставили раздеться догола и по очереди пройти через еще одну машину – какой-то новейший медицинский сканер. Осматривала нас еще одна женщина лет тридцати – про себя я окрестил ее «милфой». Она этому определению соответствовала в полной мере – знойная, пышущая здоровьем, в обтягивающем докторском халате и модной прической. Один глаз у нее был бирюзовым, другой – ярко-красным.
Виола. Кажется, так ее назвал Анатолий Игнатьевич. Но лучше бы здесь была та симпатичная научница с халатом на голое тело.
– Что дальше? – спросил белобрысый паренек в очках. Он, похоже больше других стеснялся того что ему приходится стоять нагим в присутствии дамы.
– Дальше – костюмы надевайте, – женщина указала на ряд шкафчиков. – Вы в игры на приставках играли? Тогда для вас ничего нового. Открывайте и берите, там размер на дверцах указан.
Я открыл первый попавшийся шкаф… и обомлел. Там лежал костюм виртуальной реальности – но зато какой! Такого совершенного устройства для сопряжения с иллюзорным миром мне встречать еще не доводилось. В глаза бросились многочисленные бугорки, рассыпанные по поверхности костюма, эластичные жгуты имитирующих мускулатуру тяжей, и бесчисленное множество считывателей биотоков мозга на прилагающемся к костюму шлеме, делающих его похожим на металлического дикобраза.
– Чего стоишь? Надевай! – фыркнула Виола.
Мы поспешили внять совету. С непривычки сразу надеть костюм никто не смог, но с помощью научной сотрудницы нам это наконец удалось. На примитивный геймерский жилет моя новая одежда была совершенно не похожа. Костюм был хоть и непривычный, но носился достаточно легко – хотя на каждое движение приходилось тратить дополнительные усилия.
Разобрав шлемы, мы сложили свою прежнюю одежду в шкафчики и вернулись в общий зал.
Там уже было полно наших сокурсниц. При их виде мы невольно присвистнули – было от чего. Раньше мне не доводилось видеть, как смотрится на девушке костюм виртуальной реальности – и теперь я понял, что кое-что едва не упустил в своей жизни. Стройные фигурки, затянутые в черную блестящую резину и обвитые проводами смотрелись действительно круто. Впрочем, девушки это еще не оценили в полной мере, а потому вполне закономерно стеснялись.
– На каждом костюме на плече есть номер! – сказала Виола. – На камерах сенсорной депривации вокруг вас тоже есть номера. Найдите свой, и ждите возле него, мы со Светой сейчас вам поможем.
Я нашел свой «бак» достаточно быстро – на нем была цифра «42». Стоял он в самом заднем ряду напротив входа в зал. Баков было почти в два раза больше чем нас, и я на миг задался вопросом – а сколько уже здесь побывало человек до нашего прибытия?
Тут мне пришла в голову одна идея. Я повертел в руках свой шлем – он был большим, но в то же время легким, покрытым множеством металлических антенн, и должен был наглухо закрывать голову. Я аккуратно положил его на консоль управления возле бака, заголил левое предплечье, и прижав руку к одной из антенн, выцарапал маленький но отчетливый крестик. Антенна была острой и твердой, так что получилось у меня легко.
– Что ты делаешь?
Я обернулся. За моим плечом стояла Лена и наблюдала за моими манипуляциями.
– Да так… Страховка от непредвиденных обстоятельств. – Я потер чуть кровоточившую царапину.
Лена понимающе кивнула и шагнула ближе. Я невольно засмотрелся на то, как блики света скользят по ее телу, отражаясь от резинового комбинезона. Черное обтягивающее облачение очень шло ей.
– Ты не боишься? – спросил я, чтобы заполнить тишину.
– Боюсь? – переспросила она. – Нет, не боюсь. А ты?
Я замялся. Сказать что мне всё по барабану и ни капельки не страшно я не мог, а врать не хотелось. Впрочем, мое молчание говорило само за себя.
Девушка подошла еще ближе, почти касаясь меня. Мы стояли совсем рядом, и я чувствовал себя очень неуютно, но тем не менее, отойти или тем более оттолкнуть ее я не мог. Меня заполнило очень странное ощущение – хотя комбинезон был очень тонким и не защищал от холода, я ощутил внутри себя сильный жар, а по загривку забегали мурашки.
– Не надо бояться, – сказала Лена. – Ничего страшного тут нет. Меня папа уже однажды возил сюда. Здесь очень замечательно, Семен.
– Ты уже была здесь? – удивился я. Лена кивнула.
– Да, это было год назад, на каникулах. Зимой.
– И… как?
– Ничего, – она едва заметно улыбнулась. – Новый Год справляли. Кажется, тогда они систему проверяли. И загрузили такое… ну…
Она обвела руками, словно пытаясь обнять что-то большое и пушистое. Почему именно пушистое, не знаю, но выглядело это именно так.
– Ну представь себе – ночь, снегопад, разноцветные фонари, а я с папой елку на улице наряжаю. Он тогда тоже со мной был. И представь себе, в своей обычной одежде. Как и я.
Она тихонько хихикнула.
– Никогда бы не подумала что такое возможно. В общем, это было очень здорово. Что будет сейчас, не знаю, но уверена – будет тоже что-то незабываемое!
– Тебе тогда понравилось?
– О да. Очень! Надеюсь, и тебе понравится…
Она чуть покраснела и отвернулась. Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял и просто пожал плечами.
– А какой у тебя номер?
– Сорок первый, – ответила она, не оборачиваясь.
– А у меня сорок второй. Значит, мы будем рядом.
– Да? – она тут же повернулась. Румянец на ее щеках стал еще жарче. – Ух ты! В смысле… я… эм… как здорово!
Я улыбнулся.
– Что ж, тогда до встречи на той стороне.
– До встречи! Увидимся позже, – она ткнула рукой в мой подставленный кулак. – Ой, а вот и Виолетта Церновна!
Я услышал за спиной шаги и повернул голову. К нам подходила «милфа». В руках у нее был небольшой саквояж из тех, что носят работники скорой помощи.
– Ну что ж, уважаемые пионеры, – она хитро улыбнулась. – Давайте перейдем к наиболее приятной части процедуры. Лена, помнишь что делать?
– Помню, – девушка распустила волосы и свернула их на голове.
– Подставляй руку, пионер. – Виола подошла ко мне и поставила саквояж. – Левую.
– Что? – опешил я. – Зачем?
– Катетер вставлять.
Научница достала из сумки стерильный пенал, откуда появилась неприятного вида игла с поблескивающим кончиком. Я занервничал. Всё-таки с раннего детства боюсь уколов.
– Эм… Виолетта Церновна, а можно как-нибудь без…
– Нельзя, – она покачала головой. – Без этого ты уже через три дня умрешь. Прерывать симуляцию запрещено, в этом и состоит суть эксперимента. Так что садись в кресло и расслабься… пионер. Больно не будет. Почти.
Я закусил губу и посмотрел на стоящую рядом Лену, которая, похоже, бестрепетно относилась к тому, что в нее сейчас будут тыкать здоровенной иглой для внутривенного питания. Вон и вену уже заголила. Ладно, была не была…
Сев в кресло возле бака, я глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Тем временем Виола сноровисто обработала участок кожи на сгибе локтя, прижала к руке фиксатор для иглы, и…
Ай.
Я поморщился – укол иглы был не самым приятным ощущением. Затем по руке вверх поползло что-то горячее, должно быть смесь из капельницы.
– Вот так. – Виола касаниями сенсоров на консоли отрегулировала скорость так, чтобы смесь едва струилась. – Теперь давай внутрь.
Бак раскрылся, выпустив из своих недр волну запаха соли и медицины. Меня осторожно, чуть ли не за руку ввели в центр полости камеры. На лицо надели дыхательную маску. Потом мою голову закрыл шлем.
Не видно ни хрена.
В губы утыкается мягкий пластиковый наконечник – вроде бы эмулятор вкуса. Снаружи по плечам и груди что-то змеится. Какие-то провода и ремни. Меня присоединяют к чему-то.
Слабые звуки снаружи. Два голоса – оба женских, но один постарше, другой моложе.
«Прибери волосы, чтобы не полоскались» – первый голос.
«А ему не больно?»
«Нет».
Кто-то разводит мне ноги в стороны и расстегивает в том месте молнию на комбинезоне. Мой пах и филейную часть обхватывает какая-то… хрень. До меня с запозданием доходит, что это такое, и я испытываю приступ короткого стыда. Не перед Виолой – ей то что, она поди уже привыкла – а перед Леной, которая наверняка наблюдает за происходящим.
«А нам что, такую же цеплять будут?!» – доносится панически громкий третий голос. Тоже женский. Чувствую себя эксбиционистом.
«Нет, другую, но похожую. И тебе тоже лучше волосы собрать, мешаться будут. Зачем ты вообще такие косы отрастила?»
Ответ я не могу расслышать. Но зато отлично различаю смех докторши.
Какая-то сила тянет меня вверх. Я зависаю над полом на каких-то ремнях, но тем не менее нигде не давит. Когда я пытаюсь дотянуться носками до пола, мне это не удается.
«Не шевелись» – кто-то стучит по моему шлему. – «Всё. Я закрываю. Сладких снов, пионер, теперь твоя очередь, Леночка».
Снаружи раздается лязг закрываемого бака, и затем я слышу шум поступающей жидкости. Внезапно мне становится очень не по себе. В глухом костюме я не вижу что происходит вокруг. Мой мир сужается до очень узкого размера депривационной капсулы. Я с замиранием слышу, как вода плещет по ногам, постепенно поднимаясь всё выше. Вскоре он доходит до колен, потом до пояса, до груди, подбирается к шее, захлестывает затылок…
И вдруг все звуки исчезают. Более того, исчезает существовавшее до того легкое, но ощутимое натяжение державших меня ремней. Я неподвижно повис в пустоте, окруженный тишиной. Вокруг меня только тьма.
Ради интереса я пошевелил ногами. Затем попробовал «идти». Странное ощущение – плавать, не плавая, шагать, не чувствуя земли под ногами.
И долго мне так висеть? Я представил, как две девушки пытаются загнать в капсулы двадцать человек, и мне поплохело. Я попытался приложить руку к лицу, но одетая в сложную перчатку рука лишь стукнулась о шлем.
Какой-то новый запах коснулся обонятельных центров в моем мозгу. Я попытался проанализировать и разложить его на составные части, но вместо этого клюнул носом и как был – в шлеме и костюме – вырубился.
– Ну что ж, уважаемые пионеры, – она хитро улыбнулась. – Давайте перейдем к наиболее приятной части процедуры. Лена, помнишь что делать?
– Помню, – девушка распустила волосы и свернула их на голове.
– Подставляй руку, пионер. – Виола подошла ко мне и поставила саквояж. – Левую.
– Что? – опешил я. – Зачем?
– Катетер вставлять.
Научница достала из сумки стерильный пенал, откуда появилась неприятного вида игла с поблескивающим кончиком. Я занервничал. Всё-таки с раннего детства боюсь уколов.
– Эм… Виолетта Церновна, а можно как-нибудь без…
– Нельзя, – она покачала головой. – Без этого ты уже через три дня умрешь. Прерывать симуляцию запрещено, в этом и состоит суть эксперимента. Так что садись в кресло и расслабься… пионер. Больно не будет. Почти.
Я закусил губу и посмотрел на стоящую рядом Лену, которая, похоже, бестрепетно относилась к тому, что в нее сейчас будут тыкать здоровенной иглой для внутривенного питания. Вон и вену уже заголила. Ладно, была не была…
Сев в кресло возле бака, я глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Тем временем Виола сноровисто обработала участок кожи на сгибе локтя, прижала к руке фиксатор для иглы, и…
Ай.
Я поморщился – укол иглы был не самым приятным ощущением. Затем по руке вверх поползло что-то горячее, должно быть смесь из капельницы.
– Вот так. – Виола касаниями сенсоров на консоли отрегулировала скорость так, чтобы смесь едва струилась. – Теперь давай внутрь.
Бак раскрылся, выпустив из своих недр волну запаха соли и медицины. Меня осторожно, чуть ли не за руку ввели в центр полости камеры. На лицо надели дыхательную маску. Потом мою голову закрыл шлем.
Не видно ни хрена.
В губы утыкается мягкий пластиковый наконечник – вроде бы эмулятор вкуса. Снаружи по плечам и груди что-то змеится. Какие-то провода и ремни. Меня присоединяют к чему-то.
Слабые звуки снаружи. Два голоса – оба женских, но один постарше, другой моложе.
«Прибери волосы, чтобы не полоскались» – первый голос.
«А ему не больно?»
«Нет».
Кто-то разводит мне ноги в стороны и расстегивает в том месте молнию на комбинезоне. Мой пах и филейную часть обхватывает какая-то… хрень. До меня с запозданием доходит, что это такое, и я испытываю приступ короткого стыда. Не перед Виолой – ей то что, она поди уже привыкла – а перед Леной, которая наверняка наблюдает за происходящим.
«А нам что, такую же цеплять будут?!» – доносится панически громкий третий голос. Тоже женский. Чувствую себя эксбиционистом.
«Нет, другую, но похожую. И тебе тоже лучше волосы собрать, мешаться будут. Зачем ты вообще такие косы отрастила?»
Ответ я не могу расслышать. Но зато отлично различаю смех докторши.
Какая-то сила тянет меня вверх. Я зависаю над полом на каких-то ремнях, но тем не менее нигде не давит. Когда я пытаюсь дотянуться носками до пола, мне это не удается.
«Не шевелись» – кто-то стучит по моему шлему. – «Всё. Я закрываю. Сладких снов, пионер, теперь твоя очередь, Леночка».
Снаружи раздается лязг закрываемого бака, и затем я слышу шум поступающей жидкости. Внезапно мне становится очень не по себе. В глухом костюме я не вижу что происходит вокруг. Мой мир сужается до очень узкого размера депривационной капсулы. Я с замиранием слышу, как вода плещет по ногам, постепенно поднимаясь всё выше. Вскоре он доходит до колен, потом до пояса, до груди, подбирается к шее, захлестывает затылок…
И вдруг все звуки исчезают. Более того, исчезает существовавшее до того легкое, но ощутимое натяжение державших меня ремней. Я неподвижно повис в пустоте, окруженный тишиной. Вокруг меня только тьма.
Ради интереса я пошевелил ногами. Затем попробовал «идти». Странное ощущение – плавать, не плавая, шагать, не чувствуя земли под ногами.
И долго мне так висеть? Я представил, как две девушки пытаются загнать в капсулы двадцать человек, и мне поплохело. Я попытался приложить руку к лицу, но одетая в сложную перчатку рука лишь стукнулась о шлем.
Какой-то новый запах коснулся обонятельных центров в моем мозгу. Я попытался проанализировать и разложить его на составные части, но вместо этого клюнул носом и как был – в шлеме и костюме – вырубился.
Пили ещё, пионер.
Ну и говно, братан, без обид.
> ко-ко-ко
Ты еще тут, необучаемый? Мало того что тут срешь, так еще и в правках на фикбуке нагадил. Уебывай!
– Всё готово, Анатолий Игнатьевич. – девушка с зелеными волосами смотрела на экран монитора. – Мы можем начать?
– Да, Света, – отозвался в приемнике-наушнике голос декана. – Ты помнишь, что ставить?
– Конечно. Сценарий номер семь?
– Верно. Номер семь, модификация один и один. Оставим пару лазеек на всякий пожарный.
– Хорошо, Анатолий Игнатьевич, – девушка коснулась пряди волос на виске, поправляя прическу. – Вам оставить стандартную маску?
– Нет. Выбери внешнюю. К примеру того лысого пионера. Не люблю я ее, но на этот раз нужно что-то такое, чтобы меня даже дочка не узнала.
– Я поняла, – научница улыбнулась. – Приятных снов, Анатолий Игнатьевич!
– Пока, Света. Каждый день в восемнадцать ноль-ноль жду твоего краткого отчета.
Связь прекратилась. Девушка легкими прикосновениями вывела на экран длинный список замысловатых названий. Постукивая пальцами, она выбрала одно из списка и активировала его. На экран вышло диалоговое окно.
«Выбран сценарий 7.1.1. Вы хотите продолжить?»
«Да»
«Внимание! Данный сценарий предназначен для опытных пользователей. Содержащиеся в нем элементы могут быть причиной психологических травм. Вы действительно хотите продолжить?»
«Да»
Диалоговое окно погасло. На его месте появилось сообщение:
«Инициирован сценарий «Совёнок-1942». Идет загрузка симуляции…»
– Да, Света, – отозвался в приемнике-наушнике голос декана. – Ты помнишь, что ставить?
– Конечно. Сценарий номер семь?
– Верно. Номер семь, модификация один и один. Оставим пару лазеек на всякий пожарный.
– Хорошо, Анатолий Игнатьевич, – девушка коснулась пряди волос на виске, поправляя прическу. – Вам оставить стандартную маску?
– Нет. Выбери внешнюю. К примеру того лысого пионера. Не люблю я ее, но на этот раз нужно что-то такое, чтобы меня даже дочка не узнала.
– Я поняла, – научница улыбнулась. – Приятных снов, Анатолий Игнатьевич!
– Пока, Света. Каждый день в восемнадцать ноль-ноль жду твоего краткого отчета.
Связь прекратилась. Девушка легкими прикосновениями вывела на экран длинный список замысловатых названий. Постукивая пальцами, она выбрала одно из списка и активировала его. На экран вышло диалоговое окно.
«Выбран сценарий 7.1.1. Вы хотите продолжить?»
«Да»
«Внимание! Данный сценарий предназначен для опытных пользователей. Содержащиеся в нем элементы могут быть причиной психологических травм. Вы действительно хотите продолжить?»
«Да»
Диалоговое окно погасло. На его месте появилось сообщение:
«Инициирован сценарий «Совёнок-1942». Идет загрузка симуляции…»
Мерцавшие ярким светом и переливающиеся пятна танцевали перед глазами, словно кусочки разноцветного стекла в калейдоскопе. Они и выглядели так же, как если смотреть в калейдоскоп через расфокусированную призму – белые, желтые, зеленые, красные поблескивающие кружки, искрящиеся на солнце. Потом словно кто-то начал крутить настройку – всё ближе и ближе – и пятна стали уменьшатся в размерах, становясь всё более четкими. Из больших круглых пятен они превратились в небольшие пятна, потом в маленькие пятнышки, а потом и вовсе в мелкие сверкающие точки. Вскоре до меня дошло, что перед моими глазами обычный песок.
Я с трудом пошевелился. Мир резко качнулся, и к горлу подступила тошнота. Сжав губы, я отказался от попыток встать, и вместо этого попытался понять, где нахожусь. В ушах звенел низкий гул, под правой щекой было что-то шершавое. Мой нос уткнулся в пыль, из-за чего в нем жутко свербило и чесалось. Голова была чугунной, как будто в нее до краев налили расплавленного металла, и он застыл, сковав и поджарив мои мозги, но несмотря на это, я вскоре понял что лежу ничком на чем-то деревянном.
В носу засвербило с удвоенной силой и я чихнул, после чего очнулся окончательно. Приняв вертикальное положение, я сел и принялся тереть глаза. Через некоторое время мне удалось прогнать остаточные следы беспамятства, после чего я смог оглядеться и узнать где нахожусь.
Мы – вся наша группа в полном составе вместе с Ольгой Дмитриевной – лежали вповалку в кузове грузовика. Явно очень старого, либо сделанного в стиле ретро – никто уже не тратит на кузов древесину. С невероятно-синего безоблачного неба нещадно палило жаркое солнце. До меня доносились многочисленные голоса и топот. Гул же, который я слышал перед этим, оказался шумом моторов. Авиационных.
Мы были на аэродроме.
– А этих куда? – услышал я вдруг мужской голос. Обычный и совершенно невыразительный, принадлежащий парню моего возраста.
– А я почем знаю? – Ответил ему другой голос, совершенно непохожий на тот что был у его собеседника. Невольно в уме всплыл образ мужика лет за сорок, в матерчатой кепке-малокозырке с прилипшей к губе сигаретой и в замасленном комбинезоне, эдакий «Петрович» из российской глубинки. – Мне сказали привезти, вот я и привез. Пионеры из пионерлагеря, старший отряд.
– Вот же… – первый говоривший сплюнул. – Тут этих пионеров уже под сто человек на пяти машинах! Куда они втиснутся?! Эвакуационный транспорт только один!
– Это уже не моя забота! Ты своему командиру доложи, он пусть и разбирается.
– Ну, черт с тобой. Эй, вы там, в машине! Вылезайте, приехали!
Я приподнялся и заглянул за борт грузовика. Вокруг было полно людей – куда-то спешащих, переговаривающихся, отдающих приказы, что-то таскавших с места на место и дымивших самокрутками. Почти все были одеты в военную форму. Знакомые по фильмам о Великой Отечественной гимнастерки и винтовки-«мосинки» воскрешали в уме полузабытые картины – «вечный» огонь, цветы на черном камне, сборища косплееров-ветеранов и смотрящие на них с неодобрением настоящие ветераны с трибун…
Что это вообще за сходка реконструкторов?
И тут меня осенило. Ах да! Мы ведь в виртуальном мире. Вроде как кино с эффектом присутствия… Но почему Вторая Мировая? Мы ведь пионеры в пионерлагере!
Я посмотрел на своих сокурсников. Кое-кто уже тоже очнулся и с недоумением смотрел на происходящее.
– Вы там что, уснули? Быстро поднимайтесь и на выход! – в кузов кто-то энергично забарабанил кулаком. Поглядев вниз, я увидел молодого солдата с винтовкой за плечами.
– Чего смотришь? – сказал он, заметив меня. – Вылезай давай! Из-за вас машина на открытом месте стоит!
– Слышь, военный, – за моей спиной поднялась взъерошенная голова Ерохина. – А где это мы?
– Вот слезь сперва, а потом вопросы будешь задавать. – Солдат поправил небрежным жестом ремень винтовки на плече. – «Где мы»… Где надо!
Я покрутил головой, удивляясь всё больше и больше. Как-то это было непохоже на пионерлагерь, куда нас отправили «побывать в шкуре пионеров для лучшего понимания подопечных». И этот аэродром, хмурые солдаты вокруг, атмосфера напряженности и спешки… Что вообще происходит?
Из кабины грузовика вышел «Петрович» – как я и ожидал, он был в замасленном комбинезоне и не менее замусоленной кепке. Повозившись с кузовом, он откинул борт.
– Вылезайте, орлята, – в противовес солдату его голос был тихим и каким-то уставшим. – Как спуститесь, идите сразу под те деревья, там вам всё расскажут.
Я посмотрел в указанную сторону. У края летного поля, под которое приспособили обычный луг, виднелась какая-то роща. Поодаль за ней возвышались крыши деревенских домов. Из рощи доносился шум движков, виднелись загнанные под прикрытие деревьев кузова автомашин и мелькали оливковые и бело-синие с красными пятнами силуэты.
– Ага, спасибо, – кивнул я.
– Да не за что, – махнул рукой шофер. – И давайте побыстрее. Вам тот солдатик верно сказал, здесь долго на открытом месте стоять нельзя. Да и одёжка у вас слишком приметная.
Я невольно глянул на себя и вытаращил глаза от удивления. Моя прежняя одежда куда-то исчезла – вместо нее теперь была бело-синяя парадная пионерская форма с неизбежным алым галстуком. Вместо джинсов были темные брюки с ремнем, на ногах – ботинки.
Хотя, чему удивляться. Всё согласно антуражу – разве что парадка выглядит на здоровенных парнях и фигуристых девушках слегка неуместно. Вот если бы нас всех в клоунские костюмы вырядили – тогда да, а так подумаешь…
– А к кому обращаться? – пока я преодолевал словесный запор, в нашу беседу вступила Славяна.
– К командиру БАО, разумеется. Капитан Сапрыкин его звать, он сейчас эвакуацией руководит. Если в землянке комполка его нет, значит возле самолетов где-то ходит. Ладно, выгружайтесь, а мне ехать пора, еще хлопцев из лагеря везти.
– Какая эвакуация? – опешила Славя. – Какой лагерь?
Но шофер уже отошел. Непонимающе посмотрев друг на друга, мы замолчали, не представляя что ждет нас в дальнейшем.
– Ладно. – Ванька-Смерть встал во весь рост и потянулся. – Славя, тебе помочь?
– Да, конечно, – улыбнулась девушка.
Лихо спрыгнув на землю, Ерохин протянул руку. Опираясь на нее, Славя легко спустилась с борта грузовика – только косы мелькнули в воздухе. Мне, понятное дело, никто помогать не стал, поэтому я спрыгнул сам.
Я с трудом пошевелился. Мир резко качнулся, и к горлу подступила тошнота. Сжав губы, я отказался от попыток встать, и вместо этого попытался понять, где нахожусь. В ушах звенел низкий гул, под правой щекой было что-то шершавое. Мой нос уткнулся в пыль, из-за чего в нем жутко свербило и чесалось. Голова была чугунной, как будто в нее до краев налили расплавленного металла, и он застыл, сковав и поджарив мои мозги, но несмотря на это, я вскоре понял что лежу ничком на чем-то деревянном.
В носу засвербило с удвоенной силой и я чихнул, после чего очнулся окончательно. Приняв вертикальное положение, я сел и принялся тереть глаза. Через некоторое время мне удалось прогнать остаточные следы беспамятства, после чего я смог оглядеться и узнать где нахожусь.
Мы – вся наша группа в полном составе вместе с Ольгой Дмитриевной – лежали вповалку в кузове грузовика. Явно очень старого, либо сделанного в стиле ретро – никто уже не тратит на кузов древесину. С невероятно-синего безоблачного неба нещадно палило жаркое солнце. До меня доносились многочисленные голоса и топот. Гул же, который я слышал перед этим, оказался шумом моторов. Авиационных.
Мы были на аэродроме.
– А этих куда? – услышал я вдруг мужской голос. Обычный и совершенно невыразительный, принадлежащий парню моего возраста.
– А я почем знаю? – Ответил ему другой голос, совершенно непохожий на тот что был у его собеседника. Невольно в уме всплыл образ мужика лет за сорок, в матерчатой кепке-малокозырке с прилипшей к губе сигаретой и в замасленном комбинезоне, эдакий «Петрович» из российской глубинки. – Мне сказали привезти, вот я и привез. Пионеры из пионерлагеря, старший отряд.
– Вот же… – первый говоривший сплюнул. – Тут этих пионеров уже под сто человек на пяти машинах! Куда они втиснутся?! Эвакуационный транспорт только один!
– Это уже не моя забота! Ты своему командиру доложи, он пусть и разбирается.
– Ну, черт с тобой. Эй, вы там, в машине! Вылезайте, приехали!
Я приподнялся и заглянул за борт грузовика. Вокруг было полно людей – куда-то спешащих, переговаривающихся, отдающих приказы, что-то таскавших с места на место и дымивших самокрутками. Почти все были одеты в военную форму. Знакомые по фильмам о Великой Отечественной гимнастерки и винтовки-«мосинки» воскрешали в уме полузабытые картины – «вечный» огонь, цветы на черном камне, сборища косплееров-ветеранов и смотрящие на них с неодобрением настоящие ветераны с трибун…
Что это вообще за сходка реконструкторов?
И тут меня осенило. Ах да! Мы ведь в виртуальном мире. Вроде как кино с эффектом присутствия… Но почему Вторая Мировая? Мы ведь пионеры в пионерлагере!
Я посмотрел на своих сокурсников. Кое-кто уже тоже очнулся и с недоумением смотрел на происходящее.
– Вы там что, уснули? Быстро поднимайтесь и на выход! – в кузов кто-то энергично забарабанил кулаком. Поглядев вниз, я увидел молодого солдата с винтовкой за плечами.
– Чего смотришь? – сказал он, заметив меня. – Вылезай давай! Из-за вас машина на открытом месте стоит!
– Слышь, военный, – за моей спиной поднялась взъерошенная голова Ерохина. – А где это мы?
– Вот слезь сперва, а потом вопросы будешь задавать. – Солдат поправил небрежным жестом ремень винтовки на плече. – «Где мы»… Где надо!
Я покрутил головой, удивляясь всё больше и больше. Как-то это было непохоже на пионерлагерь, куда нас отправили «побывать в шкуре пионеров для лучшего понимания подопечных». И этот аэродром, хмурые солдаты вокруг, атмосфера напряженности и спешки… Что вообще происходит?
Из кабины грузовика вышел «Петрович» – как я и ожидал, он был в замасленном комбинезоне и не менее замусоленной кепке. Повозившись с кузовом, он откинул борт.
– Вылезайте, орлята, – в противовес солдату его голос был тихим и каким-то уставшим. – Как спуститесь, идите сразу под те деревья, там вам всё расскажут.
Я посмотрел в указанную сторону. У края летного поля, под которое приспособили обычный луг, виднелась какая-то роща. Поодаль за ней возвышались крыши деревенских домов. Из рощи доносился шум движков, виднелись загнанные под прикрытие деревьев кузова автомашин и мелькали оливковые и бело-синие с красными пятнами силуэты.
– Ага, спасибо, – кивнул я.
– Да не за что, – махнул рукой шофер. – И давайте побыстрее. Вам тот солдатик верно сказал, здесь долго на открытом месте стоять нельзя. Да и одёжка у вас слишком приметная.
Я невольно глянул на себя и вытаращил глаза от удивления. Моя прежняя одежда куда-то исчезла – вместо нее теперь была бело-синяя парадная пионерская форма с неизбежным алым галстуком. Вместо джинсов были темные брюки с ремнем, на ногах – ботинки.
Хотя, чему удивляться. Всё согласно антуражу – разве что парадка выглядит на здоровенных парнях и фигуристых девушках слегка неуместно. Вот если бы нас всех в клоунские костюмы вырядили – тогда да, а так подумаешь…
– А к кому обращаться? – пока я преодолевал словесный запор, в нашу беседу вступила Славяна.
– К командиру БАО, разумеется. Капитан Сапрыкин его звать, он сейчас эвакуацией руководит. Если в землянке комполка его нет, значит возле самолетов где-то ходит. Ладно, выгружайтесь, а мне ехать пора, еще хлопцев из лагеря везти.
– Какая эвакуация? – опешила Славя. – Какой лагерь?
Но шофер уже отошел. Непонимающе посмотрев друг на друга, мы замолчали, не представляя что ждет нас в дальнейшем.
– Ладно. – Ванька-Смерть встал во весь рост и потянулся. – Славя, тебе помочь?
– Да, конечно, – улыбнулась девушка.
Лихо спрыгнув на землю, Ерохин протянул руку. Опираясь на нее, Славя легко спустилась с борта грузовика – только косы мелькнули в воздухе. Мне, понятное дело, никто помогать не стал, поэтому я спрыгнул сам.
Пока мы шли от полуторки к роще, в моем мозгу циркулировал миллион идей, которые возникали из ниоткуда и пропадали в никуда. Зачем нас отправили в симулятор Второй Мировой? Какой смысл во всём этом? Попытка вбить в нас ностальгию о героическом прошлом? Или просто какой-то безумный опыт поехавших крышей в своем бункере ученых? Пока что у меня были одни только вопросы без ответов, и информационный вакуум давил на нервы, держа в напряжении.
Что ж, по всей видимости, придется «плыть по течению» – приспособиться к этому незнакомому миру и постараться действовать по его правилам, в то же время не вживаясь в него. Это будет лучше всего, решил я.
Вблизи роща напоминала человеческий муравейник. Повсюду были отрыты землянки, ходы сообщения и просто временные щели-укрытия. Население этого полевого городка было целиком одето в форму от мала до велика – однако большинство из них были во всё тех же белых рубашках и синих шортах да юбках. Встречавшиеся нам пионеры выглядели именно так, как и должны выглядеть пионеры – детьми от девяти до четырнадцати лет. Изредка попадавшиеся солдаты и офицеры в гимнастерках выглядели неуместными воспитателями в этом детском саду.
– Где капитан Сапрыкин? – спросила наша преподавательница у первого встретившегося нам офицера. Ольга Дмитриевна уже успела немного отойти от сковавшего нас в первые минуты ступора и теперь торопилась взять на себя руководство.
– Вон там, следующая землянка справа.
– Спасибо!
Мы зашли туда, где предполагалось найти капитана. Землянка была мала, поэтому внутрь попали только я, Славя, и Ольга Дмитриевна, а остальным пришлось ждать снаружи. В искомой землянке за столом сидел только один человек – в отличие от других встретившихся нам военных он был один в полноценном мундире и брюках-галифе. Я не разбирался в знаках различия РККА до введения погон, а потому определить звание офицера по петлицам не смог. Оставалось надеяться, что это тот, кто нам нужен.
– Вы капитан Сапрыкин? – спросила наша руководительница.
Офицер ответил не сразу. У него был хмурый и измученный вид давно не спавшего человека. Ольге пришлось повторить свой вопрос, прежде чем тот наконец обратил на нас внимание.
– Да, я капитан Сапрыкин. Что вам нужно?
Ольга Дмитриевна на мгновение смутилась. Как и все мы – нам казалось, что стоит только прийти, и сразу всё станет ясно. А теперь нужно сказать этому военному, что мы не знаем, где мы и что делать дальше!
Но наша руководительница взяла себя в руки.
– Мы пионеры. Нас привезли сюда на машине, и велели обратиться к вам.
– Ага… – капитан спросонья явно «тормозил». – Пионеры, значит?
– Да.
– У вас есть сопроводительные документы?
Мы занервничали. Ольга неуверенно пощупала в нагрудном кармане рубашки… и достала оттуда какие-то бумаги. Капитан взял их у нее из рук, и принялся читать.
– «Совёнок»… – пробормотал он. – Понятно. Вам придется подождать.
– Подождать чего? – спросил я.
– Эвакуацию, – терпеливо ответил капитан. – Кроме вас у меня тут еще четыре младших отряда из вашего лагеря. А самолет всего один. Вы все не поместитесь.
– Послушайте. – Славя вышла вперед, нервно теребя узел галстука. – Мы здесь совсем недавно, и еще ничего не знаем. Какая эвакуация, какой самолет? Я не понимаю…
Капитан вздохнул. И начал говорить. Слушая его, у меня появилось ощущение дежа-вю – словно я в очередной дурацкой компьютерной игре, и беру сюжетный квест. Когда он закончил говорить, преподша поблагодарила его и мы пошли наружу. Нас там ждали взволнованные сокурсники.
– Ну? Что там?
Ольга Дмитриевна сняла с головы панамку (которая ничуть не изменилась после попадания в виртуальную реальность), и обмахиваясь ею села на стоявший у входа обрубок пня, который заменял скамейку.
– Ребята… Знаю, это звучит бредово, но нас забросили в «Совёнок» периода Великой Отечественной войны. Я не знаю почему. Может, в Центре решили провести какую-то свою программу и забыли нас известить, но я не знала, что нам поставят эту симуляцию. Простите меня, ребята, но я правда ничего не знаю.
– Нефиговая завязка… – хмыкнул белобрысый парень в очках, похожий на изобретателя из какой-то советской комедии.
– А нам оружие дадут? – заржал Смерть. На него нервно зашикали.
– Я знаю одно, дети, – Ольга Дмитриевна вздохнула. – Нужно пройти практику. Чтобы успешно завершить первый этап, нам нужно приспособиться к симуляции и следовать ее сюжету. Сейчас, как понимаю, нас должны эвакуировать самолетом. После этого мы каким-то образом окажемся в Совёнке, пока не знаю как, но мы там сегодня точно будем. А там уже определимся, что и как. Всё поняли?
– Если мы там действительно окажемся, – фыркнул Иван. – Что-то меня не тянет умирать за Советскую власть. Это чё, типа такой патриотический загон? Воспевание героического прошлого? Да я его знаете за что манал?!
– Прекрати, Ерохин! – возмутилась наша преподша. – Опять за своё?
– Что «опять»? Я вообще молчу и мне всё нравится! – Смерть с ухмылкой развел руками. – Кстати, так что насчет оружия? Вы этот вопрос провентилировали? Или мы немцев голым руками давить будем?
– Мне об этом ничего не известно, – поджала губы Ольга Дмитриевна. Ерохин огорченно вздохнул.
– Жаль. Я надеялся, что хотя бы винтовку дадут, или там, пистолет. А выбор стороны будет? Я например, за вермахт воевать хочу. Где ближайший пункт вербовки в фашисты?
– Хватит, Иван!
Лицо преподавательницы стало пунцовым от гнева. Мы молча стояли вокруг, не зная как утихомирить развернувшуюся перепалку. Впрочем, Ерохину хватило ума не провоцировать Ольгу своими выходками на дальнейший конфликт.
Что ж, по всей видимости, придется «плыть по течению» – приспособиться к этому незнакомому миру и постараться действовать по его правилам, в то же время не вживаясь в него. Это будет лучше всего, решил я.
Вблизи роща напоминала человеческий муравейник. Повсюду были отрыты землянки, ходы сообщения и просто временные щели-укрытия. Население этого полевого городка было целиком одето в форму от мала до велика – однако большинство из них были во всё тех же белых рубашках и синих шортах да юбках. Встречавшиеся нам пионеры выглядели именно так, как и должны выглядеть пионеры – детьми от девяти до четырнадцати лет. Изредка попадавшиеся солдаты и офицеры в гимнастерках выглядели неуместными воспитателями в этом детском саду.
– Где капитан Сапрыкин? – спросила наша преподавательница у первого встретившегося нам офицера. Ольга Дмитриевна уже успела немного отойти от сковавшего нас в первые минуты ступора и теперь торопилась взять на себя руководство.
– Вон там, следующая землянка справа.
– Спасибо!
Мы зашли туда, где предполагалось найти капитана. Землянка была мала, поэтому внутрь попали только я, Славя, и Ольга Дмитриевна, а остальным пришлось ждать снаружи. В искомой землянке за столом сидел только один человек – в отличие от других встретившихся нам военных он был один в полноценном мундире и брюках-галифе. Я не разбирался в знаках различия РККА до введения погон, а потому определить звание офицера по петлицам не смог. Оставалось надеяться, что это тот, кто нам нужен.
– Вы капитан Сапрыкин? – спросила наша руководительница.
Офицер ответил не сразу. У него был хмурый и измученный вид давно не спавшего человека. Ольге пришлось повторить свой вопрос, прежде чем тот наконец обратил на нас внимание.
– Да, я капитан Сапрыкин. Что вам нужно?
Ольга Дмитриевна на мгновение смутилась. Как и все мы – нам казалось, что стоит только прийти, и сразу всё станет ясно. А теперь нужно сказать этому военному, что мы не знаем, где мы и что делать дальше!
Но наша руководительница взяла себя в руки.
– Мы пионеры. Нас привезли сюда на машине, и велели обратиться к вам.
– Ага… – капитан спросонья явно «тормозил». – Пионеры, значит?
– Да.
– У вас есть сопроводительные документы?
Мы занервничали. Ольга неуверенно пощупала в нагрудном кармане рубашки… и достала оттуда какие-то бумаги. Капитан взял их у нее из рук, и принялся читать.
– «Совёнок»… – пробормотал он. – Понятно. Вам придется подождать.
– Подождать чего? – спросил я.
– Эвакуацию, – терпеливо ответил капитан. – Кроме вас у меня тут еще четыре младших отряда из вашего лагеря. А самолет всего один. Вы все не поместитесь.
– Послушайте. – Славя вышла вперед, нервно теребя узел галстука. – Мы здесь совсем недавно, и еще ничего не знаем. Какая эвакуация, какой самолет? Я не понимаю…
Капитан вздохнул. И начал говорить. Слушая его, у меня появилось ощущение дежа-вю – словно я в очередной дурацкой компьютерной игре, и беру сюжетный квест. Когда он закончил говорить, преподша поблагодарила его и мы пошли наружу. Нас там ждали взволнованные сокурсники.
– Ну? Что там?
Ольга Дмитриевна сняла с головы панамку (которая ничуть не изменилась после попадания в виртуальную реальность), и обмахиваясь ею села на стоявший у входа обрубок пня, который заменял скамейку.
– Ребята… Знаю, это звучит бредово, но нас забросили в «Совёнок» периода Великой Отечественной войны. Я не знаю почему. Может, в Центре решили провести какую-то свою программу и забыли нас известить, но я не знала, что нам поставят эту симуляцию. Простите меня, ребята, но я правда ничего не знаю.
– Нефиговая завязка… – хмыкнул белобрысый парень в очках, похожий на изобретателя из какой-то советской комедии.
– А нам оружие дадут? – заржал Смерть. На него нервно зашикали.
– Я знаю одно, дети, – Ольга Дмитриевна вздохнула. – Нужно пройти практику. Чтобы успешно завершить первый этап, нам нужно приспособиться к симуляции и следовать ее сюжету. Сейчас, как понимаю, нас должны эвакуировать самолетом. После этого мы каким-то образом окажемся в Совёнке, пока не знаю как, но мы там сегодня точно будем. А там уже определимся, что и как. Всё поняли?
– Если мы там действительно окажемся, – фыркнул Иван. – Что-то меня не тянет умирать за Советскую власть. Это чё, типа такой патриотический загон? Воспевание героического прошлого? Да я его знаете за что манал?!
– Прекрати, Ерохин! – возмутилась наша преподша. – Опять за своё?
– Что «опять»? Я вообще молчу и мне всё нравится! – Смерть с ухмылкой развел руками. – Кстати, так что насчет оружия? Вы этот вопрос провентилировали? Или мы немцев голым руками давить будем?
– Мне об этом ничего не известно, – поджала губы Ольга Дмитриевна. Ерохин огорченно вздохнул.
– Жаль. Я надеялся, что хотя бы винтовку дадут, или там, пистолет. А выбор стороны будет? Я например, за вермахт воевать хочу. Где ближайший пункт вербовки в фашисты?
– Хватит, Иван!
Лицо преподавательницы стало пунцовым от гнева. Мы молча стояли вокруг, не зная как утихомирить развернувшуюся перепалку. Впрочем, Ерохину хватило ума не провоцировать Ольгу своими выходками на дальнейший конфликт.
В наступившей тишине отчетливо прозвучала команда:
– Третий, четверый отряды! В колонну по два! За мной шаго-ом марш!
Мимо нас нестройно промаршировала группа пионеров совсем уж детского возраста – самому старшему в колонне было от силы двенадцать лет. Их было довольно много, человек тридцать. Вел их высокий по сравнению с подростками военный летчик в летней форме и шлемофоне.
Младшие отряды, наверное. Те, кого решили эвакуировать первыми.
Я, недолго думая, пристроился в хвост колонны. Но летчик заметил меня.
– А ты куда? – строго спросил он.
– Посмотреть…
– Нельзя! – отрезал он. – Сказано было – ждите своей очереди, вот и стой вместе со своим отрядом!
Я приотстал, но уходить не спешил – интересно всё-таки. Краем глаза я заметил что сзади идут Ерохин, Славяна, Лена, и еще кто-то.
Дойдя до летного поля, колонна детей подошла к стоявшему на краю луга двухмоторному транспортнику Ли-2. Я встал на опушке и принялся наблюдать за происходящим.
– Думал на самолет проскочить? – шепнул на ухо Ерохин.
– Что-то вроде, – я пожал плечами.
– Мы туда все не проскользнем. А делиться, похоже, нам нельзя.
– Почему? – покосился я на него.
– Фиг его знает. – Смерть пожал плечами и скривился. – Но у меня чувство такое. Надо сперва добраться до лагеря, а там уже можно и индивидуальный отыгрыш, и вообще чё хошь делать.
– Ну а сейчас-то чего делать?
– Ждать специальной встречи, понятное дело.
– Ждать чего? – не понял я. Иван сделал большие глаза.
– Ты чего, никогда в эрпегешки не играл? Это…
Ерохин вдруг нахмурился и посмотрел по сторонам, как будто ожидая с неизвестной стороны приближающуюся опасность.
– Ты чего?
– Эм… – мой приятель уставился на самолет, в который начали заходить дети. – Короче. Сейчас что-то должно произойти. Если неигровой персонаж сказал ждать, значит через какое-то время что-то неизбежно произойдет. Теперь понятно?
– Нет, – теперь уже я нервно оглянулся, и заметил что наш разговор внимательно слушает вся группа. – Что сейчас произойдет?
Ерохин оскалился, взял меня за алый галстук и со страшным выражением лица прошипел:
– Всё что угодно! Понял?
– Понял, понял, – я успокаивающе развел руками. – Отпусти.
Иван наконец разжал руки. Я внимательно посмотрел по сторонам. Увы, я не был заядлым геймером, и не знал что такое «специальная встреча». Видимо, это был элемент из ролевых игр прошлого десятилетия, давно вышедший из употребления.
Что ж, сейчас узнаем, прав ли Ванька-Смерть.
Пионеры наконец загрузились в самолет. Потрепанный Ли-2 с зиявшими кое-где на плоскостях дырками от пуль и осколков по очереди чихнул обоими моторами и слитно загудел. Из-под крыльев нам в лицо полетели пыль и ошметки сухой травы. Мы отступили, прикрывая лица.
Моторы ревели очень громко. Из-за их шума мы не слышали ничего, даже друг друга. Поэтому никто из нас, стоявших на поле студентов, не обратил внимания на одинокий крестик в небе, стремительно приближавшийся откуда-то со стороны солнца. Не заметили его и пилоты «дугласа», не спеша разворачивая самолет на поле. Но он не ускользнул от внимания солдата, стоявшего у «рулетки» сирены.
– «Воздух»! Все в укрытие!
Набирающий тон рев сигнала воздушной тревоги заставил нас вздрогнуть и зашарить глазам по небу. Черный крест тем временем завис над полем, и коршуном рухнул на выруливший на взлетную прямую транспортник. От него отделилась маленькая черная капля и с пронзительным воем упала на самолет.
– Третий, четверый отряды! В колонну по два! За мной шаго-ом марш!
Мимо нас нестройно промаршировала группа пионеров совсем уж детского возраста – самому старшему в колонне было от силы двенадцать лет. Их было довольно много, человек тридцать. Вел их высокий по сравнению с подростками военный летчик в летней форме и шлемофоне.
Младшие отряды, наверное. Те, кого решили эвакуировать первыми.
Я, недолго думая, пристроился в хвост колонны. Но летчик заметил меня.
– А ты куда? – строго спросил он.
– Посмотреть…
– Нельзя! – отрезал он. – Сказано было – ждите своей очереди, вот и стой вместе со своим отрядом!
Я приотстал, но уходить не спешил – интересно всё-таки. Краем глаза я заметил что сзади идут Ерохин, Славяна, Лена, и еще кто-то.
Дойдя до летного поля, колонна детей подошла к стоявшему на краю луга двухмоторному транспортнику Ли-2. Я встал на опушке и принялся наблюдать за происходящим.
– Думал на самолет проскочить? – шепнул на ухо Ерохин.
– Что-то вроде, – я пожал плечами.
– Мы туда все не проскользнем. А делиться, похоже, нам нельзя.
– Почему? – покосился я на него.
– Фиг его знает. – Смерть пожал плечами и скривился. – Но у меня чувство такое. Надо сперва добраться до лагеря, а там уже можно и индивидуальный отыгрыш, и вообще чё хошь делать.
– Ну а сейчас-то чего делать?
– Ждать специальной встречи, понятное дело.
– Ждать чего? – не понял я. Иван сделал большие глаза.
– Ты чего, никогда в эрпегешки не играл? Это…
Ерохин вдруг нахмурился и посмотрел по сторонам, как будто ожидая с неизвестной стороны приближающуюся опасность.
– Ты чего?
– Эм… – мой приятель уставился на самолет, в который начали заходить дети. – Короче. Сейчас что-то должно произойти. Если неигровой персонаж сказал ждать, значит через какое-то время что-то неизбежно произойдет. Теперь понятно?
– Нет, – теперь уже я нервно оглянулся, и заметил что наш разговор внимательно слушает вся группа. – Что сейчас произойдет?
Ерохин оскалился, взял меня за алый галстук и со страшным выражением лица прошипел:
– Всё что угодно! Понял?
– Понял, понял, – я успокаивающе развел руками. – Отпусти.
Иван наконец разжал руки. Я внимательно посмотрел по сторонам. Увы, я не был заядлым геймером, и не знал что такое «специальная встреча». Видимо, это был элемент из ролевых игр прошлого десятилетия, давно вышедший из употребления.
Что ж, сейчас узнаем, прав ли Ванька-Смерть.
Пионеры наконец загрузились в самолет. Потрепанный Ли-2 с зиявшими кое-где на плоскостях дырками от пуль и осколков по очереди чихнул обоими моторами и слитно загудел. Из-под крыльев нам в лицо полетели пыль и ошметки сухой травы. Мы отступили, прикрывая лица.
Моторы ревели очень громко. Из-за их шума мы не слышали ничего, даже друг друга. Поэтому никто из нас, стоявших на поле студентов, не обратил внимания на одинокий крестик в небе, стремительно приближавшийся откуда-то со стороны солнца. Не заметили его и пилоты «дугласа», не спеша разворачивая самолет на поле. Но он не ускользнул от внимания солдата, стоявшего у «рулетки» сирены.
– «Воздух»! Все в укрытие!
Набирающий тон рев сигнала воздушной тревоги заставил нас вздрогнуть и зашарить глазам по небу. Черный крест тем временем завис над полем, и коршуном рухнул на выруливший на взлетную прямую транспортник. От него отделилась маленькая черная капля и с пронзительным воем упала на самолет.
Клепаный корпус вздулся изнутри и взорвался. Вспышка впечатала изуродованный силуэт самолета в сетчатку глаз; ударная волна сбила всех нас с ног. Вокруг по земле поскакали искореженные обломки «дугласа», разбросанные взрывом далеко в стороны. Я упал на куцую колючую траву поля, оглушенный и ошарашенный внезапностью произошедшего. На спину мне упало что-то мягкое, и я инстинктивно стряхнул это с себя. Предмет скатился и упал рядом со мной, оставляя на моей рубашке теплые влажные капли. В уши вторгся рев удаляющегося самолета, крики и стрельба солдат, и буквально над ухом – пронзительный женский визг.
Кричала Лена. Перевернувшись, я увидел ее бледное лицо с прожилками сосудов и закушенный кулак. За ее спиной маячили испуганные лица одногрупников. Лена смотрела на меня, и дрожа мелкой дрожью, визжала от ужаса.
Признаться честно, у меня дрогнуло сердце. Неужели она ранена? А если…
– Ты чего? – хрипло спросил я.
– Ты-ы… – она еле слышно шептала, широко открытыми глазами смотря на меня. – Ты… в порядке?
– Ну да, – я быстро оглядел себя. – А что такое?
Она молча указала трясущимся пальцем куда-то мне за спину. Я пощупал ее, ощутил как мокрая рубашка прилипла к телу, и взглянул на пальцы. Они были в крови.
Минутку. Это что же, ранили не ее, а меня? Тогда почему не больно? Или это потому, что я на самом деле лежу в капсуле и вижу сон?
Я пощупал спину еще раз, и только теперь додумался посмотреть на землю. Там лежала оторванная у локтя детская рука. Рана была испачкана алым и влажно блестела, а рыжие волосики на светлой коже были тронуты пламенем. Она-то и испачкала мне рубашку.
«Охренеть, вот это детализация», – подумал я первым делом.
Что еще могло тогда прийти мне в голову? Мы в игре, по Второй Мировой, с неба сыплются бомбы, а вокруг стреляют люди в форме. Что может подумать игрок? Восхититься отрисовкой текстур, качеством графики, проработанностью физики, разумностью АИ, после чего примется с готовностью истреблять монстров-нацистов и очищать игровой мир от ботов огнем и штыком?
Или ужаснуться тому, что фактически на его глазах с предельной жестокостью убили кучу детей?
Рука была действительно как настоящая. И кровь тоже.
– Нифига себе прикол, – пробормотал я, поднимаясь с земли.
Лена вдруг бросилась с места и порывисто обняла меня. Я замер от неожиданности, и не сразу понял, что она шепчет, уткнувшись в мою грудь и капая слезами на и без того пострадавшую рубашку. А поняв – похолодел.
– Живой, – всхлипывала девушка. – Живой… живой…
– Осторожно! – романтическую сцену некстати прервал Смерть. – Он заходит на второй круг! Атас, народ, прячемся!
Истребитель действительно завершил разворот и теперь стремительно мчался на нас. Наша группа брызнула во все стороны, словно мыши от кота. Я с Леной никуда убежать не успел – висевшая на мне девушка словно отключилась от внешнего мира, поэтому мы просто рухнули там, где стояли. Я прикрыл ее голову рукой и уставился на полого пикирующий самолет.
Bf-109. В свое время я успел поиграть в авиасмуляторы, поэтому неплохо разбирался в военных самолетах, как современных так и давно прошедших эпох. Ну а этот, словно сошедший с кадров кинохроники, узнать и вовсе было проще простого.
Мне стало интересно – как будет ощущаться урон здоровью, как он будет реализован? Виртуальный костюм позволял неплохо отработать анимацию ранения, а графика должна была дорисовать всё остальное. Однако разница всё равно должна была остаться, вопрос только – насколько та будет велика?
На мгновение я испытал безумное желание встать и подставить пулям грудь, только чтобы узнать – каково это, когда в тебя стреляют? Но инстинкты не позволили мне сделать это. Да и времени не осталось – в следующий миг «мессершмитт» открыл огонь.
С визгом и треском разрывные снаряды начали утюжить поле вокруг нас. Высоко в небо взлетали рикошеты трассирующих пуль, пели проносящиеся над головой осколки – а я думал, насколько отчетливую мишень мы представляем в своих белоснежных рубашках на светло-зеленом поле. Затем что-то вонзилось в землю недалеко от моей головы, раздался грохот, в голову полетел вышвырнутый разрывом снаряда песок – и что-то обжигающе-горячее с силой ударило в левое плечо. Тут же рука отозвалась настолько сильной болью, что потемнело в глазах. Я заорал и вцепился другой рукой в рану, невольно вскидываясь. Мелькнула мысль: «Ну всё, хана…»
Над головой с ревом пронеслась черная металлическая птица. Затем всё стихло.
Мы встали. Я не отнимал руки от левого плеча, и из-под пальцев текла кровь. Вокруг с земли поднимались мои товарищи. Кажется, никто не был ранен – кроме меня.
– Все живы? – громко закричала Ольга Дмитриевна. – Никто не пострадал?
И тут меня начало нешуточно трясти. Кажется, в момент атаки мой мозг воспринимал поступавшую информацию отстраненно – а теперь до него дошло то, что было скрыто за волной адреналина, дошло вместе с болью из рассечённого осколком плеча и заставило охренеть. Я стоял посреди поля в окружении согрупников, и боялся. Боялся до холодного пота, до нервных колик, боялся так, что казалось, еще немного – и я постыдно обделаюсь прямо в брюки.
То, что случилось, было до ужаса настоящим. Всё, от грохота выстрелов и подлетающей от попаданий земли до боли в плече и холодного комка в желудке. Плечо болело именно так, как и должно было от попадания вскользь – рана была несерьезной, максимум пара швов, но болела как настоящая и крови из нее вылилось прилично. Я наконец понял, до чего являюсь уязвимым – и осознание этого заставляло меня содрогаться от ужаса.
До сих пор я воспринимал происходящее как компьютерную игру – занимательную, реалистичную, но игру, и относился к нему несерьезно. Теперь же у меня при всем желании не получалось вернуться к этому небрежно-расслабленному состоянию отрешенности от мира вокруг. Ни один эмулятор не смог бы воспроизвести ранение и эффекты от него с той же точностью что и сейчас. И теперь я не знал, чему верить – знанию того, что всё вокруг нереально, или собственным ощущениям.
Я вдруг заметил, что Лена отстранилась от меня и смотрит со смесью выражения страха и интереса на моё плечо. То же самое читалось на лицах других моих сокурсников. Даже нашей кураторши.
– Болит? – тихо спросила Лена.
Этот вопрос меня доконал. Я опустился на землю и принялся хохотать. Наверное, это была истерика, не знаю. Но я хохотал и хохотал, содрогаясь в приступе дурного веселья, пока кто-то рывком не поднял меня и не влепил пощечину.
Кричала Лена. Перевернувшись, я увидел ее бледное лицо с прожилками сосудов и закушенный кулак. За ее спиной маячили испуганные лица одногрупников. Лена смотрела на меня, и дрожа мелкой дрожью, визжала от ужаса.
Признаться честно, у меня дрогнуло сердце. Неужели она ранена? А если…
– Ты чего? – хрипло спросил я.
– Ты-ы… – она еле слышно шептала, широко открытыми глазами смотря на меня. – Ты… в порядке?
– Ну да, – я быстро оглядел себя. – А что такое?
Она молча указала трясущимся пальцем куда-то мне за спину. Я пощупал ее, ощутил как мокрая рубашка прилипла к телу, и взглянул на пальцы. Они были в крови.
Минутку. Это что же, ранили не ее, а меня? Тогда почему не больно? Или это потому, что я на самом деле лежу в капсуле и вижу сон?
Я пощупал спину еще раз, и только теперь додумался посмотреть на землю. Там лежала оторванная у локтя детская рука. Рана была испачкана алым и влажно блестела, а рыжие волосики на светлой коже были тронуты пламенем. Она-то и испачкала мне рубашку.
«Охренеть, вот это детализация», – подумал я первым делом.
Что еще могло тогда прийти мне в голову? Мы в игре, по Второй Мировой, с неба сыплются бомбы, а вокруг стреляют люди в форме. Что может подумать игрок? Восхититься отрисовкой текстур, качеством графики, проработанностью физики, разумностью АИ, после чего примется с готовностью истреблять монстров-нацистов и очищать игровой мир от ботов огнем и штыком?
Или ужаснуться тому, что фактически на его глазах с предельной жестокостью убили кучу детей?
Рука была действительно как настоящая. И кровь тоже.
– Нифига себе прикол, – пробормотал я, поднимаясь с земли.
Лена вдруг бросилась с места и порывисто обняла меня. Я замер от неожиданности, и не сразу понял, что она шепчет, уткнувшись в мою грудь и капая слезами на и без того пострадавшую рубашку. А поняв – похолодел.
– Живой, – всхлипывала девушка. – Живой… живой…
– Осторожно! – романтическую сцену некстати прервал Смерть. – Он заходит на второй круг! Атас, народ, прячемся!
Истребитель действительно завершил разворот и теперь стремительно мчался на нас. Наша группа брызнула во все стороны, словно мыши от кота. Я с Леной никуда убежать не успел – висевшая на мне девушка словно отключилась от внешнего мира, поэтому мы просто рухнули там, где стояли. Я прикрыл ее голову рукой и уставился на полого пикирующий самолет.
Bf-109. В свое время я успел поиграть в авиасмуляторы, поэтому неплохо разбирался в военных самолетах, как современных так и давно прошедших эпох. Ну а этот, словно сошедший с кадров кинохроники, узнать и вовсе было проще простого.
Мне стало интересно – как будет ощущаться урон здоровью, как он будет реализован? Виртуальный костюм позволял неплохо отработать анимацию ранения, а графика должна была дорисовать всё остальное. Однако разница всё равно должна была остаться, вопрос только – насколько та будет велика?
На мгновение я испытал безумное желание встать и подставить пулям грудь, только чтобы узнать – каково это, когда в тебя стреляют? Но инстинкты не позволили мне сделать это. Да и времени не осталось – в следующий миг «мессершмитт» открыл огонь.
С визгом и треском разрывные снаряды начали утюжить поле вокруг нас. Высоко в небо взлетали рикошеты трассирующих пуль, пели проносящиеся над головой осколки – а я думал, насколько отчетливую мишень мы представляем в своих белоснежных рубашках на светло-зеленом поле. Затем что-то вонзилось в землю недалеко от моей головы, раздался грохот, в голову полетел вышвырнутый разрывом снаряда песок – и что-то обжигающе-горячее с силой ударило в левое плечо. Тут же рука отозвалась настолько сильной болью, что потемнело в глазах. Я заорал и вцепился другой рукой в рану, невольно вскидываясь. Мелькнула мысль: «Ну всё, хана…»
Над головой с ревом пронеслась черная металлическая птица. Затем всё стихло.
Мы встали. Я не отнимал руки от левого плеча, и из-под пальцев текла кровь. Вокруг с земли поднимались мои товарищи. Кажется, никто не был ранен – кроме меня.
– Все живы? – громко закричала Ольга Дмитриевна. – Никто не пострадал?
И тут меня начало нешуточно трясти. Кажется, в момент атаки мой мозг воспринимал поступавшую информацию отстраненно – а теперь до него дошло то, что было скрыто за волной адреналина, дошло вместе с болью из рассечённого осколком плеча и заставило охренеть. Я стоял посреди поля в окружении согрупников, и боялся. Боялся до холодного пота, до нервных колик, боялся так, что казалось, еще немного – и я постыдно обделаюсь прямо в брюки.
То, что случилось, было до ужаса настоящим. Всё, от грохота выстрелов и подлетающей от попаданий земли до боли в плече и холодного комка в желудке. Плечо болело именно так, как и должно было от попадания вскользь – рана была несерьезной, максимум пара швов, но болела как настоящая и крови из нее вылилось прилично. Я наконец понял, до чего являюсь уязвимым – и осознание этого заставляло меня содрогаться от ужаса.
До сих пор я воспринимал происходящее как компьютерную игру – занимательную, реалистичную, но игру, и относился к нему несерьезно. Теперь же у меня при всем желании не получалось вернуться к этому небрежно-расслабленному состоянию отрешенности от мира вокруг. Ни один эмулятор не смог бы воспроизвести ранение и эффекты от него с той же точностью что и сейчас. И теперь я не знал, чему верить – знанию того, что всё вокруг нереально, или собственным ощущениям.
Я вдруг заметил, что Лена отстранилась от меня и смотрит со смесью выражения страха и интереса на моё плечо. То же самое читалось на лицах других моих сокурсников. Даже нашей кураторши.
– Болит? – тихо спросила Лена.
Этот вопрос меня доконал. Я опустился на землю и принялся хохотать. Наверное, это была истерика, не знаю. Но я хохотал и хохотал, содрогаясь в приступе дурного веселья, пока кто-то рывком не поднял меня и не влепил пощечину.
bump
bump
bump
бамп, блеять
Ну и говно, братан, без обид.
Мы снова были в грузовике и ехали по проселку от аэродрома. Я сидел, привалившись голой спиной к деревянным доскам, и разглядывал зеленые болты на противоположном от себя борту. Плечо неприятно ныло – минут пятнадцать назад местный врач промыл рану и наложил на нее швы, посоветовав делать перевязку каждое утро. Моя измазанная в своей и чужой крови рубашка лежала в ногах, и я показывал всему миру напоказ незагорелые плечи. Вокруг меня бурно дискутировали мои одногруппники, с которыми я попал в этот мир.
Они тоже испугались. И теперь очень хотели покинуть симуляцию. Проблема была лишь в том, что никто отчетливо не представлял, как это сделать.
Когда авианалет закончился, капитан из БАО приказал отправить нас обратно в пионерлагерь. Как он объяснил нам, тот Ли-2 был единственным самолетом, осуществлявшим эвакуацию, и другого транспортника вместо уничтоженного больше не прилетит. Тот район, где были мы, находился в окружении, поэтому на грузовиках прорваться к своим было нереально. Поэтому не оставалось другого выхода, кроме как вернуться обратно и подготовиться к обороне. Теперь мы тряслись в набитой битком полуторке и строили планы того как нам быть дальше.
– Надо выбираться! – ораторствовала невысокая девушка в очках и задорным вихром в шевелюре темных волос. – Нас никто не предупреждал, что всё будет так? Они не должны были с нами так поступать! Какое они имеют право?!
– И как ты собираешься выбираться? – резонно отвечал ей светловолосый парень с волнистыми волосами. – Через игровое меню? Тут нет ни одного терминала, если ты заметила.
– А тебе всё нравится значит, да, Сыроежкин?! – девушке в очках явно не была в восторге от того что ее план критикуют.
– Я это сказал к тому, Женя, что мы не знаем, каким образом выбраться отсюда, и существует ли этот способ вообще. Поэтому я предлагаю для начала успокоиться. Возможно, по прошествии определенного времени симуляция завершится и выбросит нас.
– Интересно только, какого!
– Надо подумать, – парень, которого назвали Сыроежкиным, запустил пятерню в волосы. – Анатолий Игнатьевич сказал нам, что наша практика продлится неделю. Значит, логично будет предположить, что по прошествии семи дней виртуальная реальность свернется.
– Целых семь дней. – Женя вздохнула. – Боже, я тут с ума сойду!
– Мы тут меньше часа, и тебе уже успело тут надоесть?
– Да!!! – Женя закрыла руками уши и заплакала.
Сыроежкин опустил голову и уткнул ее в сложенные на коленях руки. Было видно, что ему жаль девушку, но судя по всему у него кончились аргументы в споре. Очень трудно возразить что-то в ответ на такой непрошибаемый прием в межгендерной коммуникации как женский плач.
А у меня из головы не шло произошедшее на аэродроме. Разлетающийся на куски «дуглас». Оторванная детская рука. Несущийся на меня «мессер», палящий из всех своих пушек. И мой ужас при виде несерьезной раны – по сути, царапины.
Именно тогда внутри меня что-то шевельнулось. Не гнев, не стыд, не возмущение – но чувство некой «неправильности», бесчеловечности происходящего. Первая связная мысль по этому поводу относилась к разработчикам сюжета виртуального мира, и была чем-то вроде: «Они не охренели вставлять сцену массового убийства детей в игру? Ведь так не бывает!»
А хотя, не бывает чего? Ситуаций, когда убивают ребенка? Или когда их убивают сразу много? Разве мало в истории примеров массового взятия фрагов, когда случалось не банальное уничтожение самолета, а что-нибудь еще похлеще? Сожжение в амбаре, например? Хотя, чего хотели этим добиться создатели симуляции, мне тогда было непонятно.
– А ты что молчишь, Лена? – неожиданно спросила до того молча сидевшая девушка с рыжими короткими волосами, собранными в два прямых хвостика. Галстук ей видимо мешал, поэтому она с шеи перевязала его на запястье. Это и расстегнутая на одну пуговицу рубашка придавали ей лихой и бесшабашный вид девочки-пожара.
– Ты про что, Алиса? – тихо произнесла Лена.
– Ну, у тебя всё-таки папа декан. Он и привел нас сюда, – рыжая пожала плечиками. – Может он тебе что-то говорил про то, как отсюда свалить?
– Нет. – Лена съежилась под множеством уставившихся на нее глаз.
– Да, точно! – в разговор вмешалась Ульяна. – Твой папа может нас всех вытащить! Ты ведь можешь с ним связаться, разве нет?
– Как? – Лена сжалась еще больше. – Я не могу ему позвонить!
– Точно? – глаза Ульянки сузились. – А ты не врешь?
– Зачем мне врать? – глаза Лены забегали, пытаясь найти хоть в ком-то сочувствие. – Я здесь оказалась так же, как и все вы! Ребята, честное слово, я сама ничего не знаю про то как отсюда уйти!
– Знаешь, а это интересная мысль. – Алиса исподлобья посмотрела на Лену. – Что-то мне кажется, папашка не мог тебе не выболтать каких-нибудь подробностей про это место. Так что лучше расскажи что знаешь. Признавайся, бывала уже здесь?
Я покосился на Ольгу Дмитриевну – не пресечет ли она намечающийся скандал? Но та сидела привалившись к борту, и похоже дремала. Остальные студенты с молчаливым вниманием слушали спор девушек, впрочем пока не вмешиваясь.
– Да откуда мне знать?! – Лена выпрямилась, в ее глазах зажегся злой огонек. – Я никогда не была в этом центре, и никогда не попадала в виртуальную реальность! Оставьте меня в покое!
Резкая перемена в поведении Лены заставила меня вздрогнуть. Только что она выглядела как котенок, вокруг которого собралась стая агрессивных собак, а теперь она словно сама примерила на себя маску злой волчцы. Однако было очевидно, что ей сейчас никто не верит – слишком долго «серая мышка» варилась вдали от коллектива.
У меня возникло желание защитить ее перед одногруппниками. Но тут я вспомнил ее слова о том, что она никогда не была в исследовательском центре, и сопоставил с тем, что она сказала мне в лаборатории перед самым погружением. Она солгала!
Значит, она не хочет говорить остальным об этом. Только мне. Почему?
Взгляд Лены на миг столкнулся с моим. В нем я прочитал боль, злость и надежду. И в этот миг я принял решение.
– Да отстаньте вы от нее! Она действительно ничего не знает!
Я рявкнул так, что аж сам удивился. Внимание с Лены тут же переключилось на меня. Но, по крайней мере, ей теперь будет легче держаться.
– Семен? – опешила Алиса. – А откуда такая уверенность?
– От верблюда! – огрызнулся я. – Сама подумай – если бы ей рассказали о том, как всё будет, была бы она здесь? И вообще, стал бы папа ей хоть что-то объяснять, если это секретный проект?
– Что-то не верится, – Алиса нервно крутила пальцами кончик галстука на руке. – Но раз ты настаиваешь…
Она с презрением отвернулась. Я про себя перевел дух. В кузове полуторки на минуту установилась тишина, после чего беседа свернула на другую тему. Никто не стал комментировать прошедшую только что перепалку. Лишь Ульяна, сидевшая напротив меня, подмигнула на Лену и беззвучно, одними губами проартикулировала: «Жених и невеста»…
Ну вот, называется – вступился за девчонку. Теперь разговоры пойдут. Но несмотря на это, я был рад, что неприятный разговор прекратился. Мельком глянув в сторону Лены, я увидел на ее лице смущение и благодарность.
Они тоже испугались. И теперь очень хотели покинуть симуляцию. Проблема была лишь в том, что никто отчетливо не представлял, как это сделать.
Когда авианалет закончился, капитан из БАО приказал отправить нас обратно в пионерлагерь. Как он объяснил нам, тот Ли-2 был единственным самолетом, осуществлявшим эвакуацию, и другого транспортника вместо уничтоженного больше не прилетит. Тот район, где были мы, находился в окружении, поэтому на грузовиках прорваться к своим было нереально. Поэтому не оставалось другого выхода, кроме как вернуться обратно и подготовиться к обороне. Теперь мы тряслись в набитой битком полуторке и строили планы того как нам быть дальше.
– Надо выбираться! – ораторствовала невысокая девушка в очках и задорным вихром в шевелюре темных волос. – Нас никто не предупреждал, что всё будет так? Они не должны были с нами так поступать! Какое они имеют право?!
– И как ты собираешься выбираться? – резонно отвечал ей светловолосый парень с волнистыми волосами. – Через игровое меню? Тут нет ни одного терминала, если ты заметила.
– А тебе всё нравится значит, да, Сыроежкин?! – девушке в очках явно не была в восторге от того что ее план критикуют.
– Я это сказал к тому, Женя, что мы не знаем, каким образом выбраться отсюда, и существует ли этот способ вообще. Поэтому я предлагаю для начала успокоиться. Возможно, по прошествии определенного времени симуляция завершится и выбросит нас.
– Интересно только, какого!
– Надо подумать, – парень, которого назвали Сыроежкиным, запустил пятерню в волосы. – Анатолий Игнатьевич сказал нам, что наша практика продлится неделю. Значит, логично будет предположить, что по прошествии семи дней виртуальная реальность свернется.
– Целых семь дней. – Женя вздохнула. – Боже, я тут с ума сойду!
– Мы тут меньше часа, и тебе уже успело тут надоесть?
– Да!!! – Женя закрыла руками уши и заплакала.
Сыроежкин опустил голову и уткнул ее в сложенные на коленях руки. Было видно, что ему жаль девушку, но судя по всему у него кончились аргументы в споре. Очень трудно возразить что-то в ответ на такой непрошибаемый прием в межгендерной коммуникации как женский плач.
А у меня из головы не шло произошедшее на аэродроме. Разлетающийся на куски «дуглас». Оторванная детская рука. Несущийся на меня «мессер», палящий из всех своих пушек. И мой ужас при виде несерьезной раны – по сути, царапины.
Именно тогда внутри меня что-то шевельнулось. Не гнев, не стыд, не возмущение – но чувство некой «неправильности», бесчеловечности происходящего. Первая связная мысль по этому поводу относилась к разработчикам сюжета виртуального мира, и была чем-то вроде: «Они не охренели вставлять сцену массового убийства детей в игру? Ведь так не бывает!»
А хотя, не бывает чего? Ситуаций, когда убивают ребенка? Или когда их убивают сразу много? Разве мало в истории примеров массового взятия фрагов, когда случалось не банальное уничтожение самолета, а что-нибудь еще похлеще? Сожжение в амбаре, например? Хотя, чего хотели этим добиться создатели симуляции, мне тогда было непонятно.
– А ты что молчишь, Лена? – неожиданно спросила до того молча сидевшая девушка с рыжими короткими волосами, собранными в два прямых хвостика. Галстук ей видимо мешал, поэтому она с шеи перевязала его на запястье. Это и расстегнутая на одну пуговицу рубашка придавали ей лихой и бесшабашный вид девочки-пожара.
– Ты про что, Алиса? – тихо произнесла Лена.
– Ну, у тебя всё-таки папа декан. Он и привел нас сюда, – рыжая пожала плечиками. – Может он тебе что-то говорил про то, как отсюда свалить?
– Нет. – Лена съежилась под множеством уставившихся на нее глаз.
– Да, точно! – в разговор вмешалась Ульяна. – Твой папа может нас всех вытащить! Ты ведь можешь с ним связаться, разве нет?
– Как? – Лена сжалась еще больше. – Я не могу ему позвонить!
– Точно? – глаза Ульянки сузились. – А ты не врешь?
– Зачем мне врать? – глаза Лены забегали, пытаясь найти хоть в ком-то сочувствие. – Я здесь оказалась так же, как и все вы! Ребята, честное слово, я сама ничего не знаю про то как отсюда уйти!
– Знаешь, а это интересная мысль. – Алиса исподлобья посмотрела на Лену. – Что-то мне кажется, папашка не мог тебе не выболтать каких-нибудь подробностей про это место. Так что лучше расскажи что знаешь. Признавайся, бывала уже здесь?
Я покосился на Ольгу Дмитриевну – не пресечет ли она намечающийся скандал? Но та сидела привалившись к борту, и похоже дремала. Остальные студенты с молчаливым вниманием слушали спор девушек, впрочем пока не вмешиваясь.
– Да откуда мне знать?! – Лена выпрямилась, в ее глазах зажегся злой огонек. – Я никогда не была в этом центре, и никогда не попадала в виртуальную реальность! Оставьте меня в покое!
Резкая перемена в поведении Лены заставила меня вздрогнуть. Только что она выглядела как котенок, вокруг которого собралась стая агрессивных собак, а теперь она словно сама примерила на себя маску злой волчцы. Однако было очевидно, что ей сейчас никто не верит – слишком долго «серая мышка» варилась вдали от коллектива.
У меня возникло желание защитить ее перед одногруппниками. Но тут я вспомнил ее слова о том, что она никогда не была в исследовательском центре, и сопоставил с тем, что она сказала мне в лаборатории перед самым погружением. Она солгала!
Значит, она не хочет говорить остальным об этом. Только мне. Почему?
Взгляд Лены на миг столкнулся с моим. В нем я прочитал боль, злость и надежду. И в этот миг я принял решение.
– Да отстаньте вы от нее! Она действительно ничего не знает!
Я рявкнул так, что аж сам удивился. Внимание с Лены тут же переключилось на меня. Но, по крайней мере, ей теперь будет легче держаться.
– Семен? – опешила Алиса. – А откуда такая уверенность?
– От верблюда! – огрызнулся я. – Сама подумай – если бы ей рассказали о том, как всё будет, была бы она здесь? И вообще, стал бы папа ей хоть что-то объяснять, если это секретный проект?
– Что-то не верится, – Алиса нервно крутила пальцами кончик галстука на руке. – Но раз ты настаиваешь…
Она с презрением отвернулась. Я про себя перевел дух. В кузове полуторки на минуту установилась тишина, после чего беседа свернула на другую тему. Никто не стал комментировать прошедшую только что перепалку. Лишь Ульяна, сидевшая напротив меня, подмигнула на Лену и беззвучно, одними губами проартикулировала: «Жених и невеста»…
Ну вот, называется – вступился за девчонку. Теперь разговоры пойдут. Но несмотря на это, я был рад, что неприятный разговор прекратился. Мельком глянув в сторону Лены, я увидел на ее лице смущение и благодарность.
Хуйня от мудака, который нихуя не понимает в политике.
Сорян, не тот трип.
Чини детектор, трипофаг
>2015
>нет точки в конце предложения
Соси хуи, пидарок.
Сэр Айва.
Ты в курсе, что искать пунктуационные ошибки в чужом ответе - признак обессивно-компульсивного нервного расстройства?
Выпей бурирату и занюхай моим носком, илитарий
Соизвольте прошествовать нахуй, иначе мне придётся принудить Вас к этому.
А также спешу Вам сообщить, что писать неграмотно — признак хуесоса.
Сэр Айва.
И как же ты, интересно, меня принудишь к этому? Закидаешь меня какашками в своем маня-мирке?
Алсо, спасибо что поднимаешь тред своим срачем. Хотя ты это вряд ли оценишь, но я тебе отчасти благодарен, лол.
>маня
>маааня мееемесы)))00
Хуесос детектед, сэр. Это Вы.
Если Вы не заметили, то тред поднимаете только Вы. Сажа и пепел с моих латных ботинок его не поднимают. Засим, гражданин хуесос, попросил бы Вас пососать хуёв.
Сэр Айва.
>>
>Кукареку
Заходя в тред, чисти лапы и клюв от дерьма. А лучше свали в свой курятник, там тебя заждались уже.
>Кукареку
Заходя в тред, чисти лапы и клюв от дерьма. А лучше свали в свой курятник, там тебя заждались уже.
Ваш уровень ведения спора примерно равен таковому у пятиклассника.
Сэр Айва.
Видимо никаких принуждений от тебя не дождаться. Засим признай же свою импотентность и изыди из треда, супостатина. Пока.
Машину нещадно трясло на проселочной дороге. Когда она наконец подъехала к воротам лагеря, мы буквально высыпались из кузова – всех нас жестко укачало.
– Не могу поверить, что это наконец закончилось, – прохрипела Ульянка, привалившись плечом к борту грузовика. Остальные студенты чувствовали себя не лучше – только Ванька-Смерть чувствовал себя, как ни в чем не бывало.
– Уверяю тебя, всё только начинается.
Я развернулся. Мне казалось, что вокруг нет никого кроме нас и шофера, но теперь я понял, что ошибался. Нас уже ждали – у ворот в лагерь стоял мужчина средних лет в военной форме и с офицерскими петлицами. Я снова не смог определить звание, но судя по выправке и количестве кубиков на петлицах, передо мной был кадровый военный в чине не ниже лейтенанта.
Наш пионерский отряд на появление очередного военного отреагировал вяло. Кое-кто постарался принять более-менее вертикальное положение тела, остальные не утруждали себя и этим. Незнакомый офицер молча наблюдал за нашей возней, и по выражению его лица невозможно было сказать, что он думает. И думает ли вообще.
– Меня зовут Ольга Дмитриевна, и я их руководитель, – наша «вожатая» решила начать налаживать отношения. – Кто вы?
– Я старший лейтенант Дёмин, – похоже что офицер ждал этого вопроса с самого начала. Я мысленно поаплодировал себе за то, что верно угадал звание.
– Вот… – Ольга развела руками и оглянулась на стоявших вокруг «пионеров». – Прибыли. Что дальше?
Старлей прошелся по нам внимательным взглядом. Мне отчего-то стало неуютно. На лице офицера по прежнему не отражалось никаких эмоций – словно это и не человек был, а кукла. Видимо, такая же «непись», как и все люди вокруг – что на аэродроме, что тут…
Рассмотрев всё что хотел, старший лейтенант развернулся, коротко бросив через плечо:
– За мной.
Мы не спеша побрели за ним через уже знакомые ворота. Въезд в «Совёнок выглядел точно так же, как и в реальности, только поновее. Не было того запустения, что удивило меня до этого – нормальные ворота, подметенные дорожки. В будке у обочины был пост: через открытую дверь был виден сидящий внутри старик в гимнастерке, а снаружи к косяку была прислонена винтовка. Пожилой сторож проводил нас глазами, пока мы шли мимо.
Пройдя уже знакомым нам путем по аллее мимо корпусов к центру лагеря, мы пришли к административному зданию. Там было полно народу – не меньше двух десятков бойцов курили, разговаривали и перебирали вещмешки на крыльце. При виде сопровождавшего нас офицера они подтянулись.
– Смирно! – зычно скомандовал пожилой усатый боец с седыми волосами – по виду то ли сержант, то ли старшина.
– Вольно, – офицер взмахнул рукой. – Что нового, Емельянов?
– Ничего, товарищ старший лейтенант. Расположились вот, обживаемся. Я с поварами договорился насчет харчей. Сейчас рыть пойдем. Только вот рук не хватает, боюсь что до завтра не управимся. Надо хоть кого-то в помощь позвать, чтобы укрытия успеть построить!
– Я понял, Емельянов, – кивнул лейтенант.
– А это что за ребята? – спросил седой красноармеец. – Нельзя ли их попросить нам помочь?
– Я как раз этим занимаюсь.
У меня при этой фразе зашевелились недобрые предчувствия. Я уже прикинул, куда бы незаметно улизнуть, но лейтенант пресек эту попытку в зародыше.
– Вы все идите на плац, – сказал он всё так же без эмоций. – Общее построение. Кто не придет, будет найден и расстрелян.
Была это шутка или нет, никто проверять не захотел. Через пять минут мы были на площади перед корпусом. Я заметил, что здесь трава росла совсем редко, и ее явно часто стригли. Это не было похоже на тот заброшенный плац в реальности, и я мысленно отметил это в голове.
Лейтенант вышел перед нами в сопровождении пожилого бойца и еще двух солдат. Те встали на левом и правом фланге нашего строя, и у меня возникло ощущение, будто они конвоируют нас.
– Равняйсь! Оставить, – лейтенант посмотрел на то, как мы не в лад выполнили команду и покачал головой. – При команде «равняйсь» череп головы поворачивается направо, а остальное тело держится прямо! Еще раз, равняйсь! Смирно! Вот, другое дело.
Мы послушно стояли и ждали что нам еще скажут. Я про себя тихо матерился. Со школьных времен у меня было стойкое отвращение ко всему, что связано со строевой подготовкой, и я вовсе не хотел возвращаться к тем неприятным минутам, когда нас заставляли отрабатывать приемы или маршировать строем.
– Товарищи пионеры! – произнес лейтенант. – Как вы возможно знаете, наша страна сейчас ведет отважную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. На данный момент складывается очень напряженная обстановка, которая требует чтобы каждый из нас, будь то военный или штатский, взрослый или ребенок, приложили все усилия для победы над врагом. Противник ведет наступление, и уже успел отрезать нашу группу от основных сил Красной Армии. Наша задача состоит в том, чтобы удержать находящийся неподалеку населенный пункт, примыкающий к нему аэродром, и расположенный поблизости пионерский лагерь, в котором мы с вами находимся. Поскольку мы не можем эвакуировать вас, вам придется задержаться здесь на некоторое время и помочь нашим бойцам вести оборону этого района. Есть вопросы?
– Да! – над строем поднялась здоровенная пятерня Ваньки-Смерти. – Нам оружие выдадут?
Опять он за своё…
– Ваша фамилия?
– Ну… Ерохин. Можно просто Иван.
– Так вот, товарищ Ерохин, оружие вам – никому из вас! – выдавать не будут. Вы не будете участвовать в бою. Вашей задачей будет помощь нашим бойцам в оборудовании позиций, организации быта, а также помогать в лазарете и на кухне.
– Понятно, – уныло сказал Ерохин.
– Это ваш командир, старшина Емельянов, – лейтенант указал на стоявшего рядом с ним пожилого бойца. – По всем вопросам обращаться следует к нему. Он вам скажет что надо делать и объяснит где что взять. Ваше слово, товарищ Емельянов.
– Не могу поверить, что это наконец закончилось, – прохрипела Ульянка, привалившись плечом к борту грузовика. Остальные студенты чувствовали себя не лучше – только Ванька-Смерть чувствовал себя, как ни в чем не бывало.
– Уверяю тебя, всё только начинается.
Я развернулся. Мне казалось, что вокруг нет никого кроме нас и шофера, но теперь я понял, что ошибался. Нас уже ждали – у ворот в лагерь стоял мужчина средних лет в военной форме и с офицерскими петлицами. Я снова не смог определить звание, но судя по выправке и количестве кубиков на петлицах, передо мной был кадровый военный в чине не ниже лейтенанта.
Наш пионерский отряд на появление очередного военного отреагировал вяло. Кое-кто постарался принять более-менее вертикальное положение тела, остальные не утруждали себя и этим. Незнакомый офицер молча наблюдал за нашей возней, и по выражению его лица невозможно было сказать, что он думает. И думает ли вообще.
– Меня зовут Ольга Дмитриевна, и я их руководитель, – наша «вожатая» решила начать налаживать отношения. – Кто вы?
– Я старший лейтенант Дёмин, – похоже что офицер ждал этого вопроса с самого начала. Я мысленно поаплодировал себе за то, что верно угадал звание.
– Вот… – Ольга развела руками и оглянулась на стоявших вокруг «пионеров». – Прибыли. Что дальше?
Старлей прошелся по нам внимательным взглядом. Мне отчего-то стало неуютно. На лице офицера по прежнему не отражалось никаких эмоций – словно это и не человек был, а кукла. Видимо, такая же «непись», как и все люди вокруг – что на аэродроме, что тут…
Рассмотрев всё что хотел, старший лейтенант развернулся, коротко бросив через плечо:
– За мной.
Мы не спеша побрели за ним через уже знакомые ворота. Въезд в «Совёнок выглядел точно так же, как и в реальности, только поновее. Не было того запустения, что удивило меня до этого – нормальные ворота, подметенные дорожки. В будке у обочины был пост: через открытую дверь был виден сидящий внутри старик в гимнастерке, а снаружи к косяку была прислонена винтовка. Пожилой сторож проводил нас глазами, пока мы шли мимо.
Пройдя уже знакомым нам путем по аллее мимо корпусов к центру лагеря, мы пришли к административному зданию. Там было полно народу – не меньше двух десятков бойцов курили, разговаривали и перебирали вещмешки на крыльце. При виде сопровождавшего нас офицера они подтянулись.
– Смирно! – зычно скомандовал пожилой усатый боец с седыми волосами – по виду то ли сержант, то ли старшина.
– Вольно, – офицер взмахнул рукой. – Что нового, Емельянов?
– Ничего, товарищ старший лейтенант. Расположились вот, обживаемся. Я с поварами договорился насчет харчей. Сейчас рыть пойдем. Только вот рук не хватает, боюсь что до завтра не управимся. Надо хоть кого-то в помощь позвать, чтобы укрытия успеть построить!
– Я понял, Емельянов, – кивнул лейтенант.
– А это что за ребята? – спросил седой красноармеец. – Нельзя ли их попросить нам помочь?
– Я как раз этим занимаюсь.
У меня при этой фразе зашевелились недобрые предчувствия. Я уже прикинул, куда бы незаметно улизнуть, но лейтенант пресек эту попытку в зародыше.
– Вы все идите на плац, – сказал он всё так же без эмоций. – Общее построение. Кто не придет, будет найден и расстрелян.
Была это шутка или нет, никто проверять не захотел. Через пять минут мы были на площади перед корпусом. Я заметил, что здесь трава росла совсем редко, и ее явно часто стригли. Это не было похоже на тот заброшенный плац в реальности, и я мысленно отметил это в голове.
Лейтенант вышел перед нами в сопровождении пожилого бойца и еще двух солдат. Те встали на левом и правом фланге нашего строя, и у меня возникло ощущение, будто они конвоируют нас.
– Равняйсь! Оставить, – лейтенант посмотрел на то, как мы не в лад выполнили команду и покачал головой. – При команде «равняйсь» череп головы поворачивается направо, а остальное тело держится прямо! Еще раз, равняйсь! Смирно! Вот, другое дело.
Мы послушно стояли и ждали что нам еще скажут. Я про себя тихо матерился. Со школьных времен у меня было стойкое отвращение ко всему, что связано со строевой подготовкой, и я вовсе не хотел возвращаться к тем неприятным минутам, когда нас заставляли отрабатывать приемы или маршировать строем.
– Товарищи пионеры! – произнес лейтенант. – Как вы возможно знаете, наша страна сейчас ведет отважную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. На данный момент складывается очень напряженная обстановка, которая требует чтобы каждый из нас, будь то военный или штатский, взрослый или ребенок, приложили все усилия для победы над врагом. Противник ведет наступление, и уже успел отрезать нашу группу от основных сил Красной Армии. Наша задача состоит в том, чтобы удержать находящийся неподалеку населенный пункт, примыкающий к нему аэродром, и расположенный поблизости пионерский лагерь, в котором мы с вами находимся. Поскольку мы не можем эвакуировать вас, вам придется задержаться здесь на некоторое время и помочь нашим бойцам вести оборону этого района. Есть вопросы?
– Да! – над строем поднялась здоровенная пятерня Ваньки-Смерти. – Нам оружие выдадут?
Опять он за своё…
– Ваша фамилия?
– Ну… Ерохин. Можно просто Иван.
– Так вот, товарищ Ерохин, оружие вам – никому из вас! – выдавать не будут. Вы не будете участвовать в бою. Вашей задачей будет помощь нашим бойцам в оборудовании позиций, организации быта, а также помогать в лазарете и на кухне.
– Понятно, – уныло сказал Ерохин.
– Это ваш командир, старшина Емельянов, – лейтенант указал на стоявшего рядом с ним пожилого бойца. – По всем вопросам обращаться следует к нему. Он вам скажет что надо делать и объяснит где что взять. Ваше слово, товарищ Емельянов.
Старшина выступил вперед. В отличие от Демина, я сразу почувствовал к нему симпатию. Невысокий, круглолицый, с веселыми ямочками на подбородке, он чем-то напоминал моего дедушку, которого я к сожалению знал только по фотографии.
– Здравствуйте, товарищи пионеры! – приветливо сказал он. – Можете звать меня Леонид Павлович, или просто дядя Лёня. И у меня, значит, будет к вам большая человеческая просьба. Помогите нам выкопать траншеи! Мы тут надолго, и фриц постарается нам врезать так, чтобы с одного удару дух вышибить, так что нужны будут окопы в полный профиль, блиндажи и ходы сообщения для всего нашего взвода. Нас будет тут человек двадцать, и сроку нам дано до завтрашнего утра. А с вами, хлопцы, мы эти окопы до вечера сделаем! Договорились?
Мы дружно застонали. Я приложил руку ко лбу. Копать траншеи! Пять минут я был уверен, что нет ничего хуже строевой подготовки, но теперь, когда впереди замаячила перспектива весь день под палящим солнцем хуярить с лопатой в руках – я осознал насколько ошибался.
– Ну-ну, не нойте, – сказал старшина, когда скорбный вой чуть стих. – Работенка не из простых, но если мы позиции до ночи оборудуем, немцы завтра чёрта лысого нас возьмут. А не успеем, то вместе с вами все здесь поляжем. Так что сейчас вас переоденут, выдадут лопаты, и мы все вместе пойдем оборону готовить.
Взглянув в мою сторону, старшина Емельянов нахмурился.
– А с тобой что случилось?
– Ранили его. С истребителя при налете на аэродром. – прежде чем я успел сказать хоть слово, за меня ответила Славя.
– Ага. Вот что, пионер…
– Семен, – я решил что отмалчиваться как-то стыдно.
– Вот что, Семен. Сходи к завскладом и получи гимнастерку, не ходи голым. И покажись лагерному врачу. Если она скажет что ты можешь работать, приходи к нам. Сейчас каждая пара рук на счету. Где склад с медпунктом, найдешь?
– Лучше скажите, чтобы по всему лагерю не искать, – пожал я плечами и скривился от резкой боли. Чертова рана ныла в ответ на любое движение рукой.
– Склад в ту сторону где столовая, только чуть дальше, – старшина махнул рукой в сторону противоположного конца площади. – А медпункт чуть ближе и левее. Там вообще всё это рядом, думаю не заблудишься.
Я кивнул. Старшина одобрительно поднял большой палец и повернулся к остальным.
– Товарищи пионеры! Прошу следовать за мной для получения новой формы! В этой вы слишком приметны, поэтому вам выдадут гимнастерки. Там же вы получите шанцевый инструмент. За мной, шагом марш!
– Здравствуйте, товарищи пионеры! – приветливо сказал он. – Можете звать меня Леонид Павлович, или просто дядя Лёня. И у меня, значит, будет к вам большая человеческая просьба. Помогите нам выкопать траншеи! Мы тут надолго, и фриц постарается нам врезать так, чтобы с одного удару дух вышибить, так что нужны будут окопы в полный профиль, блиндажи и ходы сообщения для всего нашего взвода. Нас будет тут человек двадцать, и сроку нам дано до завтрашнего утра. А с вами, хлопцы, мы эти окопы до вечера сделаем! Договорились?
Мы дружно застонали. Я приложил руку ко лбу. Копать траншеи! Пять минут я был уверен, что нет ничего хуже строевой подготовки, но теперь, когда впереди замаячила перспектива весь день под палящим солнцем хуярить с лопатой в руках – я осознал насколько ошибался.
– Ну-ну, не нойте, – сказал старшина, когда скорбный вой чуть стих. – Работенка не из простых, но если мы позиции до ночи оборудуем, немцы завтра чёрта лысого нас возьмут. А не успеем, то вместе с вами все здесь поляжем. Так что сейчас вас переоденут, выдадут лопаты, и мы все вместе пойдем оборону готовить.
Взглянув в мою сторону, старшина Емельянов нахмурился.
– А с тобой что случилось?
– Ранили его. С истребителя при налете на аэродром. – прежде чем я успел сказать хоть слово, за меня ответила Славя.
– Ага. Вот что, пионер…
– Семен, – я решил что отмалчиваться как-то стыдно.
– Вот что, Семен. Сходи к завскладом и получи гимнастерку, не ходи голым. И покажись лагерному врачу. Если она скажет что ты можешь работать, приходи к нам. Сейчас каждая пара рук на счету. Где склад с медпунктом, найдешь?
– Лучше скажите, чтобы по всему лагерю не искать, – пожал я плечами и скривился от резкой боли. Чертова рана ныла в ответ на любое движение рукой.
– Склад в ту сторону где столовая, только чуть дальше, – старшина махнул рукой в сторону противоположного конца площади. – А медпункт чуть ближе и левее. Там вообще всё это рядом, думаю не заблудишься.
Я кивнул. Старшина одобрительно поднял большой палец и повернулся к остальным.
– Товарищи пионеры! Прошу следовать за мной для получения новой формы! В этой вы слишком приметны, поэтому вам выдадут гимнастерки. Там же вы получите шанцевый инструмент. За мной, шагом марш!
Ну и говно, братан, без обид.
вверх
бамп, епт
bump
Идите нахуй. Сэр.
Сэр Айва.
bump
пикрандом
пикрандом
NO U, товарищ.
Никто не указывает рыцарю без сюзерена.
Тссс. Не видишь, рыцарю в сияющих доспехах нравится обмазывать свою сияющую сталь и дрочить, поэтому и не уходит. Меньше корма для вниманиеблядей, само отлипнет.
Мимо-ОП
– Ну и жарища, – вздохнул Ерохин и отложил лопату. Гимнастерку он давно снял, и щеголял всему миру напоказ накачанным торсом. – Блин, и почему никто не догадался у каптера флягу взять?
– Ага, так он тебе и даст, – фыркнул я. – У него форму нормальную хрен допросишься. И то какие-то обноски выдал, скотина.
– Так стырить надо было. Ну чё, как рана твоя?
– Болит, что, – я покосился на обмотанное бинтом плечо. Как и Смерть, я тоже работал без рубахи, но по другой причине – гимнастерка сильно натирала рану. На складе мне выдали на размер меньше чем нужно, и я уже несколько раз успел обругать завскладом. На виду у девчонок поначалу было немного стыдно светить дряблым субтильным телом, но через пару часов мне было уже всё равно. Так что мы с Ерохиным наслаждались возможностью хоть немного проветриться, в то время как девушкам приходилось работать в уже мокрых насквозь рубашках и юбках.
Местного доктора мне найти так и не удалось. Медпункт был заперт на ключ, так что я, покрутившись вокруг некоторое время, ушел на склад получать новую одежду взамен испачканной в крови. Там уже вовсю шел процесс примерки и пререканий с кладовщиком, который упорно старался нам всучить то, что похуже. Наши девушки единогласно решили не надевать старое тряпье взамен белых, но чистых и подогнанных по размеру рубашек, так что форму взяли только я, Иван, Шурик (парень в очках) и Серега Сыроежкин (тот, кто спорил с Женей в грузовике по пути сюда). Оба они сейчас копали на участке по соседству с нашим, и судя по всему им было по приколу работать в военной форме. Мы же, как более практичные и адекватно воспринимающие мир, решили ее не надевать вообще, так что оба комплекта гимнастерок и брюк лежали на песке рядом с остальными нашими скудными пожитками. Свою измаранную в крови рубашку я замочил в воде и оставил в местной прачечной.
– Джи-пи-эс тут не действует, – Иван включил свой смартфон-напульсник и хмурясь, разглядывал его. – Зато заряд полный. Слышь, походу, тут техника вообще не разряжается.
Я согласно кивнул. Это я успел заметить.
– И ведь один в один как мой. Текстура, потертости, вся фигня, прям точная копия. Как ты думаешь, как они это смогли сделать?
– Не знаю, – я покачал головой. – Ты ведь в шкафу его оставлял?
– Ну да. Ты ведь свой плеер тоже там положил?
– Угу, – я пошарил в кармане и достал искомый предмет вместе с наушниками, вдев их себе в уши. – Похоже, его смогли как-то скопировать и спроецировать его внешний вид сюда. Наверное, у них есть специальное оборудование, чтобы делать визуальные слепки с натуры.
– А программы? Там у тебя ведь в точности весь твой плейлист?
– Подключили к серверу. Разъёмы-то есть, в том числе и на твоём смарте. Поэтому и бесконечный заряд. От лабораторной сети подпитывается, наверное.
– Походу так и есть, – Ерохин сел на краешек копаемой нами траншеи. – Не, круто всё-таки. Всё такое реалистичное, прямо охренеть можно. Ни в какой игре такого нет.
– Даже слишком, – я поморщился и потрогал повязку на плече.
Ерохин захохотал.
– Кстати, как ощущения?
– Самые настоящие, – буркнул я, тоже присаживаясь рядом с другом. – Рекомендую тоже попробовать, будешь в полном восторге.
– Да ладно тебе, – осклабился Иван. – Если что случится, я плакать не буду. Вообще знаешь, мне тут пока всё нравится. Я когда сюда ехал, думал что нам придется малышне мозг дрочить и в шкуре вожатого с утра до ночи париться, а теперь вижу – не практика это, а лафа. Кайфуешь на природе, в либератора отыгрываешь. Если еще пострелять дадут, так вообще сказка а не жизнь будет.
– Вроде по пути в лабораторию ты другое говорил.
– М? А, не. Это я просто на измене был, думал что нам будут под гипнозом всякую хрень прогонять, типа поцреотизьм, все дела, – Ерохин издевательски исказил слово «патриотизм» и засмеялся. – А тут оказывается по сути реал, и почти без загонов и агитки. Так что всё в норме, братан, прикольная педагогическая практика.
– К слову, а почему ты в пед пошел? – почувствовав что настала редкая для моего приятеля минута разговорчивости, спросил я. Ванька-Смерть помрачнел:
– Мать заставила. Я вообще в юридическое хотел, чтобы потом в прокуратуру пойти к бате. Только когда на первом курсе учился в юридической академии в Питере, эта хрень произошла. Помнишь?
Я молча кивнул.
– Тогда я ведь уже скином был. С парнями на сборы ездил, подготовку проходил, в нескольких акциях участвовал по прессингу чурок всяких. Ну и как-то на даче у одного знакомого собрались, побухали, по мишеням из дробовика постреляли. И кто-то из наших – уже не помню кто – предложил на стае диких собак попрактиковаться. А нам что, мы пьяные, безбашенные, собрались, на пустырь пошли где эти твари обитали, и постреляли их там всех к чертям. У нас там один пацанчик был, нашу компанию фотографировал. Так он нас снял с трофеями, как мы с ружьем стоим, как я с отрезанной собачьей головой позирую, как под нацистским флагом еще с парой корешей хором зигуем. Я тогда бухой был, себя не контролировал, иначе бы точно не позволил себя в таком виде снимать…
Ерохин вздохнул.
– А потом через неделю звонит батя и спрашивает: что за херня, сынок? Я в непонятках – что такое? А он мне поясняет матом, мол, я животных убиваю и расчленяю, зигую, еще что-то… Я трубку бросил, захожу в интернет – гляжу, а у меня почта завалена всяким дерьмом от разных людей. И каждый меня клеймит – живодер, фашист, нелюдь. И фотки кидают – те самые, что тот урод тогда на сходке наснимал. Я ему рожу набил после всего, да только поздно было – уже и в универе были все в курсе, и у меня в семье. Что в рунете творилось, даже вспоминать не хочу. В общем, такой скандал поднялся, что только держись. Папа мне тогда и сказал – про ментуру забудь, мол. Не пущу. А из академии меня выгнали. Переехал, кое-как смог к вам в педагогический устроиться, и то матери вмешаться пришлось, ректор раньше с ней в одном классе учился. Вот такая вот история, Семен.
– Не жалеешь? – спросил я. Ерохин упрямо дернул подбородком и сжал зубы.
– Не жалею! Единственное, чего я не понимаю – почему человек такое трусливое существо? Все эти уроды, которые по своим днявкам да бложикам про меня херню несли и угрожали меня на куски порезать – почему никто из них не подошел ко мне и в лицо это не сказал? Я бы им морду разбил, но если имеешь мнение – будь готов его отстаивать! А то как крысы, раскидали объявления по всему интернету, весь район у меня листовками с моей рожей обклеили, парадное дерьмом обмазали, не постеснялись… Даже кино про меня сняли, какой я плохой! А прийти и сказать, так мол и так, ты неправ, по такой и такой причине – на это у них кишка тонка! Почему?
– Ага, так он тебе и даст, – фыркнул я. – У него форму нормальную хрен допросишься. И то какие-то обноски выдал, скотина.
– Так стырить надо было. Ну чё, как рана твоя?
– Болит, что, – я покосился на обмотанное бинтом плечо. Как и Смерть, я тоже работал без рубахи, но по другой причине – гимнастерка сильно натирала рану. На складе мне выдали на размер меньше чем нужно, и я уже несколько раз успел обругать завскладом. На виду у девчонок поначалу было немного стыдно светить дряблым субтильным телом, но через пару часов мне было уже всё равно. Так что мы с Ерохиным наслаждались возможностью хоть немного проветриться, в то время как девушкам приходилось работать в уже мокрых насквозь рубашках и юбках.
Местного доктора мне найти так и не удалось. Медпункт был заперт на ключ, так что я, покрутившись вокруг некоторое время, ушел на склад получать новую одежду взамен испачканной в крови. Там уже вовсю шел процесс примерки и пререканий с кладовщиком, который упорно старался нам всучить то, что похуже. Наши девушки единогласно решили не надевать старое тряпье взамен белых, но чистых и подогнанных по размеру рубашек, так что форму взяли только я, Иван, Шурик (парень в очках) и Серега Сыроежкин (тот, кто спорил с Женей в грузовике по пути сюда). Оба они сейчас копали на участке по соседству с нашим, и судя по всему им было по приколу работать в военной форме. Мы же, как более практичные и адекватно воспринимающие мир, решили ее не надевать вообще, так что оба комплекта гимнастерок и брюк лежали на песке рядом с остальными нашими скудными пожитками. Свою измаранную в крови рубашку я замочил в воде и оставил в местной прачечной.
– Джи-пи-эс тут не действует, – Иван включил свой смартфон-напульсник и хмурясь, разглядывал его. – Зато заряд полный. Слышь, походу, тут техника вообще не разряжается.
Я согласно кивнул. Это я успел заметить.
– И ведь один в один как мой. Текстура, потертости, вся фигня, прям точная копия. Как ты думаешь, как они это смогли сделать?
– Не знаю, – я покачал головой. – Ты ведь в шкафу его оставлял?
– Ну да. Ты ведь свой плеер тоже там положил?
– Угу, – я пошарил в кармане и достал искомый предмет вместе с наушниками, вдев их себе в уши. – Похоже, его смогли как-то скопировать и спроецировать его внешний вид сюда. Наверное, у них есть специальное оборудование, чтобы делать визуальные слепки с натуры.
– А программы? Там у тебя ведь в точности весь твой плейлист?
– Подключили к серверу. Разъёмы-то есть, в том числе и на твоём смарте. Поэтому и бесконечный заряд. От лабораторной сети подпитывается, наверное.
– Походу так и есть, – Ерохин сел на краешек копаемой нами траншеи. – Не, круто всё-таки. Всё такое реалистичное, прямо охренеть можно. Ни в какой игре такого нет.
– Даже слишком, – я поморщился и потрогал повязку на плече.
Ерохин захохотал.
– Кстати, как ощущения?
– Самые настоящие, – буркнул я, тоже присаживаясь рядом с другом. – Рекомендую тоже попробовать, будешь в полном восторге.
– Да ладно тебе, – осклабился Иван. – Если что случится, я плакать не буду. Вообще знаешь, мне тут пока всё нравится. Я когда сюда ехал, думал что нам придется малышне мозг дрочить и в шкуре вожатого с утра до ночи париться, а теперь вижу – не практика это, а лафа. Кайфуешь на природе, в либератора отыгрываешь. Если еще пострелять дадут, так вообще сказка а не жизнь будет.
– Вроде по пути в лабораторию ты другое говорил.
– М? А, не. Это я просто на измене был, думал что нам будут под гипнозом всякую хрень прогонять, типа поцреотизьм, все дела, – Ерохин издевательски исказил слово «патриотизм» и засмеялся. – А тут оказывается по сути реал, и почти без загонов и агитки. Так что всё в норме, братан, прикольная педагогическая практика.
– К слову, а почему ты в пед пошел? – почувствовав что настала редкая для моего приятеля минута разговорчивости, спросил я. Ванька-Смерть помрачнел:
– Мать заставила. Я вообще в юридическое хотел, чтобы потом в прокуратуру пойти к бате. Только когда на первом курсе учился в юридической академии в Питере, эта хрень произошла. Помнишь?
Я молча кивнул.
– Тогда я ведь уже скином был. С парнями на сборы ездил, подготовку проходил, в нескольких акциях участвовал по прессингу чурок всяких. Ну и как-то на даче у одного знакомого собрались, побухали, по мишеням из дробовика постреляли. И кто-то из наших – уже не помню кто – предложил на стае диких собак попрактиковаться. А нам что, мы пьяные, безбашенные, собрались, на пустырь пошли где эти твари обитали, и постреляли их там всех к чертям. У нас там один пацанчик был, нашу компанию фотографировал. Так он нас снял с трофеями, как мы с ружьем стоим, как я с отрезанной собачьей головой позирую, как под нацистским флагом еще с парой корешей хором зигуем. Я тогда бухой был, себя не контролировал, иначе бы точно не позволил себя в таком виде снимать…
Ерохин вздохнул.
– А потом через неделю звонит батя и спрашивает: что за херня, сынок? Я в непонятках – что такое? А он мне поясняет матом, мол, я животных убиваю и расчленяю, зигую, еще что-то… Я трубку бросил, захожу в интернет – гляжу, а у меня почта завалена всяким дерьмом от разных людей. И каждый меня клеймит – живодер, фашист, нелюдь. И фотки кидают – те самые, что тот урод тогда на сходке наснимал. Я ему рожу набил после всего, да только поздно было – уже и в универе были все в курсе, и у меня в семье. Что в рунете творилось, даже вспоминать не хочу. В общем, такой скандал поднялся, что только держись. Папа мне тогда и сказал – про ментуру забудь, мол. Не пущу. А из академии меня выгнали. Переехал, кое-как смог к вам в педагогический устроиться, и то матери вмешаться пришлось, ректор раньше с ней в одном классе учился. Вот такая вот история, Семен.
– Не жалеешь? – спросил я. Ерохин упрямо дернул подбородком и сжал зубы.
– Не жалею! Единственное, чего я не понимаю – почему человек такое трусливое существо? Все эти уроды, которые по своим днявкам да бложикам про меня херню несли и угрожали меня на куски порезать – почему никто из них не подошел ко мне и в лицо это не сказал? Я бы им морду разбил, но если имеешь мнение – будь готов его отстаивать! А то как крысы, раскидали объявления по всему интернету, весь район у меня листовками с моей рожей обклеили, парадное дерьмом обмазали, не постеснялись… Даже кино про меня сняли, какой я плохой! А прийти и сказать, так мол и так, ты неправ, по такой и такой причине – на это у них кишка тонка! Почему?
– Треп – он и есть треп. Не обращай внимания, – попытался я успокоить друга. Тот резко повернулся ко мне.
– Стараюсь! Но не всегда получается! Особенно когда я из дома выхожу и сразу вижу на столбе своё фото с подписью – живодер! Или как полгода назад какая-то мразь мне в спину из мелкашки стрелять вздумала. В упор выстрелить боятся, так метят в спину, твари…
– Чего сидите? – раздался позади нас голос. Мы обернулись – за нашими спинами стоял старшина Емельянов и смотрел на нас.
– Отдыхаем, – сказал Ерохин. – Уже четыре метра с обеда отрыли, скоро этот участок соединим.
– Что-то маловато на двоих, – хмыкнул старшина. – Я, кстати, за вами давно наблюдаю. Много отдыхаете, а это нехорошо. Особенно ты, пионер… напомни, как тебя звать?
– Семен меня зовут! – ответил я. – И мне копать тяжело, рука болит.
– Так рука, это не нога, она при копании много не работает, – улыбнулся старшина. – В общем, давайте, хлопцы, до темноты надо вашу траншею с соседними соединить и укрепить, кровь из носу! Вы поняли? Давайте пошустрей, ребята, время не терпит!
С этими словами он ушел. Я с печалью посмотрел, как за десять метров от нас копают Сыроежкин с Шуриком, а в противоположной стороне смеются над каким-то анекдотом Алиса, Ульяна и Мику. Их окоп был еще меньше, чем наш, и до него надо было прокопать вдвое больше чем до наших соседей. От ощущения безысходности ситуации мне захотелось лечь на дно окопа и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть.
– Ага, – ухмыльнулся Иван, перехватив мой тоскливый взгляд. – Тоже нет слов.
– Слушай, я еще минут пять посижу? – вздохнул я. – Умаялся, сил нет.
– А я один работать буду? – возмутился приятель.
– Да сейчас, очухаюсь и помогу. Елки палки, я же не могу хреначить как экскаватор.
– Ладно, лежи, болезный ты наш, – ухмыльнулся Иван и спрыгнул в окоп. – Всё равно от тебя толку не очень, мышцу за компом не накачал.
Я хотел было огрызнуться в ответ, но почувствовал что мне слишком лень это делать. Вместо этого я потянулся к лежавшей на земле гимнастерке и подложил ее себе под спину. С протяжным вздохом удовольствия я лег, оставив ноги свисать в яму. Рука нащупала плеер и вдавила кнопку проигрыша.
В наушниках заиграл Сабатон – культовая пауэр-метал группа, популярная в прошлом десятилетии. Под ритмичные аккорды электрогитары и грохот барабанов брутальный мужской бас на английском начал прославлять силу и мощь танковых клиньев Рейха, сотрясающих землю грохотом тысячи орудий. Нормальная такая песня с мотивирующей музыкой – под нее хорошо совершать дальние марш-броски или врезаться в неподатливую землю лопатой, прокапывая в ней всё новые и новые кубометры. Хорошо тут еще земля мягкая и почти без камней, не то бы мы замучились…
Я закинул руки за голову и уставился в небо. Солнце медленно клонилось к горизонту, подсвечивая желтым и розовым плывущие высоко над землей облака. Идиллия – один парень лежит на краю окопа и слушает песню про танковые дивизии вермахта, другой, со свастикой на плече копает окоп, в котором нам, возможно, завтра придется отражать атаку тех самых фашистов. Сюр, да и только!
Идиллию нарушило бурчание пустого желудка. Оно и понятно – мы тут ковыряемся уже часа четыре, не меньше. От супа с перловкой и обеденного компота остались только воспоминания, и теперь после усиленного труда организм требовал еще. Интересно, в симуляции желудок будет требовать своё, пока не привыкнет к изменившимся условиям питания, или в него через патрубок всё-таки будут вливать какую-то еду? Надеюсь, всё же второе – внутривенное питание конечно штука интересная, вот только пустое брюхо этого не понимает и требует жрать!
Песня закончилась, оставив после себя прилив бодрящего настроения. Валяться на земле надоело, и я решил еще покопать. Черт с ней, с рукой – эта боль иллюзорна, как и всё вокруг. Я сунул плеер в карман, энергично прокатился по спине и подставив под себя ноги, встал. Отряхнувшись, я взял лопату и спрыгнул в окоп.
– Что-то ты недолго отдыхал, – сказал Иван, наблюдая за моими телодвижениями.
– Скучно лежать, – фыркнул я, примериваясь к бугорку земли. – Кроме того, раньше начнем – раньше закончим.
– Ну ништяк, давай жги, – Ванька-Смерть бросил лопату, и помогая себе руками выскочил из окопа. – А я как раз отдохну, раз есть кому сменить. Наушники дашь?
– Неа, – я с хеканьем вонзил лопату в землю. – Эта музыка придает мне сил сворачивать горы и уничтожать города! Мне так лучше работается.
– Как хошь. А я покемарю тогда.
Ерохин расстелил гимнастерки на сложенных в штабель досках для укрепления окопа и завалился на них отдыхать. Я мерно взмахивал лопатой в такт ритму музыки из плеера, привычно отключив мысли в голове. Тело овевал легкий ветерок, а в ушах тот же бас ревел:
«Night is falling and you just can't see
Is this illusion or reality!
You're in the army now,
Oh, oh, you're in the army, in the army now,
You're in the army now!
Oh, oh, you're in the army now…»
– Стараюсь! Но не всегда получается! Особенно когда я из дома выхожу и сразу вижу на столбе своё фото с подписью – живодер! Или как полгода назад какая-то мразь мне в спину из мелкашки стрелять вздумала. В упор выстрелить боятся, так метят в спину, твари…
– Чего сидите? – раздался позади нас голос. Мы обернулись – за нашими спинами стоял старшина Емельянов и смотрел на нас.
– Отдыхаем, – сказал Ерохин. – Уже четыре метра с обеда отрыли, скоро этот участок соединим.
– Что-то маловато на двоих, – хмыкнул старшина. – Я, кстати, за вами давно наблюдаю. Много отдыхаете, а это нехорошо. Особенно ты, пионер… напомни, как тебя звать?
– Семен меня зовут! – ответил я. – И мне копать тяжело, рука болит.
– Так рука, это не нога, она при копании много не работает, – улыбнулся старшина. – В общем, давайте, хлопцы, до темноты надо вашу траншею с соседними соединить и укрепить, кровь из носу! Вы поняли? Давайте пошустрей, ребята, время не терпит!
С этими словами он ушел. Я с печалью посмотрел, как за десять метров от нас копают Сыроежкин с Шуриком, а в противоположной стороне смеются над каким-то анекдотом Алиса, Ульяна и Мику. Их окоп был еще меньше, чем наш, и до него надо было прокопать вдвое больше чем до наших соседей. От ощущения безысходности ситуации мне захотелось лечь на дно окопа и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть.
– Ага, – ухмыльнулся Иван, перехватив мой тоскливый взгляд. – Тоже нет слов.
– Слушай, я еще минут пять посижу? – вздохнул я. – Умаялся, сил нет.
– А я один работать буду? – возмутился приятель.
– Да сейчас, очухаюсь и помогу. Елки палки, я же не могу хреначить как экскаватор.
– Ладно, лежи, болезный ты наш, – ухмыльнулся Иван и спрыгнул в окоп. – Всё равно от тебя толку не очень, мышцу за компом не накачал.
Я хотел было огрызнуться в ответ, но почувствовал что мне слишком лень это делать. Вместо этого я потянулся к лежавшей на земле гимнастерке и подложил ее себе под спину. С протяжным вздохом удовольствия я лег, оставив ноги свисать в яму. Рука нащупала плеер и вдавила кнопку проигрыша.
В наушниках заиграл Сабатон – культовая пауэр-метал группа, популярная в прошлом десятилетии. Под ритмичные аккорды электрогитары и грохот барабанов брутальный мужской бас на английском начал прославлять силу и мощь танковых клиньев Рейха, сотрясающих землю грохотом тысячи орудий. Нормальная такая песня с мотивирующей музыкой – под нее хорошо совершать дальние марш-броски или врезаться в неподатливую землю лопатой, прокапывая в ней всё новые и новые кубометры. Хорошо тут еще земля мягкая и почти без камней, не то бы мы замучились…
Я закинул руки за голову и уставился в небо. Солнце медленно клонилось к горизонту, подсвечивая желтым и розовым плывущие высоко над землей облака. Идиллия – один парень лежит на краю окопа и слушает песню про танковые дивизии вермахта, другой, со свастикой на плече копает окоп, в котором нам, возможно, завтра придется отражать атаку тех самых фашистов. Сюр, да и только!
Идиллию нарушило бурчание пустого желудка. Оно и понятно – мы тут ковыряемся уже часа четыре, не меньше. От супа с перловкой и обеденного компота остались только воспоминания, и теперь после усиленного труда организм требовал еще. Интересно, в симуляции желудок будет требовать своё, пока не привыкнет к изменившимся условиям питания, или в него через патрубок всё-таки будут вливать какую-то еду? Надеюсь, всё же второе – внутривенное питание конечно штука интересная, вот только пустое брюхо этого не понимает и требует жрать!
Песня закончилась, оставив после себя прилив бодрящего настроения. Валяться на земле надоело, и я решил еще покопать. Черт с ней, с рукой – эта боль иллюзорна, как и всё вокруг. Я сунул плеер в карман, энергично прокатился по спине и подставив под себя ноги, встал. Отряхнувшись, я взял лопату и спрыгнул в окоп.
– Что-то ты недолго отдыхал, – сказал Иван, наблюдая за моими телодвижениями.
– Скучно лежать, – фыркнул я, примериваясь к бугорку земли. – Кроме того, раньше начнем – раньше закончим.
– Ну ништяк, давай жги, – Ванька-Смерть бросил лопату, и помогая себе руками выскочил из окопа. – А я как раз отдохну, раз есть кому сменить. Наушники дашь?
– Неа, – я с хеканьем вонзил лопату в землю. – Эта музыка придает мне сил сворачивать горы и уничтожать города! Мне так лучше работается.
– Как хошь. А я покемарю тогда.
Ерохин расстелил гимнастерки на сложенных в штабель досках для укрепления окопа и завалился на них отдыхать. Я мерно взмахивал лопатой в такт ритму музыки из плеера, привычно отключив мысли в голове. Тело овевал легкий ветерок, а в ушах тот же бас ревел:
«Night is falling and you just can't see
Is this illusion or reality!
You're in the army now,
Oh, oh, you're in the army, in the army now,
You're in the army now!
Oh, oh, you're in the army now…»
Очередной вброс хуиты. Обидно.
Сэр Айва.
Сэр Айва.
ОП, 3 главу собираешься писать?
Так уже. Готова на 80%, допишу и стану вычитывать. Ждите на днях
Шикарно.
Невероятно, но у нас получилось. Хотя линия наших окопов получилась не везде глубокой и не до конца укрепленной, всё же основные элементы укрепленной обороны наш стройотряд завершил. Я не слишком хорошо разбирался в полевой фортификации, но думаю, мы смогли бы долго скрываться в отрытых траншеях и нескольких перекрытых щелях от не слишком сильного обстрела. В случае же атаки здесь можно было держать оборону как против пехоты, так и против танков – если конечно, будет достаточно оружия и боеприпасов. Мы могли гордиться своим трудом – созданная нами из ничего совместно с солдатами небольшая полевая крепость выглядела не очень эффектно, но теперь противнику будет гораздо сложнее занять лагерь с ходу.
За ужином старшина объявил нам благодарность. Мы слушали его вполуха, уплетая отварной рис с котлетами. За день все устали так, что ни у кого не оставалось сил даже на разговоры, но несмотря на это большинство всё-таки недружно вторило кличу сидевших за соседними столами красноармейцев: «Служу Советскому Союзу!» В остальном же ужин прошел в непривычной тишине, прерывавшейся только стуком ложек об тарелки.
После ужина нас развели по домикам. Оказывается, за каждым уже успели закрепить «места расквартирования»: те самые домики – «бочки». Так, например Лену поселили с Мику, к Алисе подселили – что было предсказуемо – Ульяну, два белобрысых брата-ботана тоже получили отдельный домик, а со мной поселили Ерохина. Ольга Дмитриевна же выбрала себе пустующий дом по соседству с нами и заселилась туда одна.
Про утреннее происшествие все как-то забыли. Или вернее, не забыли, а просто не думали о нем. Никому не хотелось вспоминать о внезапном налете и сожженных в самолете пионерах, уж слишком тягостное впечатление произвел этот случай. Даже Иван, у которого я спросил что он думает об этом, зло ответил что не советует заморачивать голову и беспокоить остальных дурацкими вопросами. Так, случившееся на аэродроме все предпочли обойти молчанием.
На лагерь опустился вечер, окутав его своим темным покрывалом. Над аллеями и в домиках зажглись яркие электрические огни. Я достирал и высушил свою форму, и теперь мы с Ерохиным сидели у себя в «бочке». Мой приятель где-то раздобыл потертую колоду карт, и сейчас мы убивали время в «дурака». В картах я был не особенно силен, а потому довольно часто проигрывал.
– Блин, скукота, – вздохнул Ванька-Смерть, в очередной раз отвешивая мне «щелбан» на лоб. – Неинтересно с тобой играть.
– С тобой тоже, – я потер горевшее от ударов место.
– Я что ли виноват, что постоянно выигрываю? – фыркнул Ерохин и протянул мне колоду. – На, тасуй.
– Я ж не умею, – попытался отказаться я.
– Ну, через еще десяток проигрышей научишься, значит. Тасуй, говорю!
Я вздохнул и смешал карты, не очень ловко их перекладывая в ладонях. Тасовать я действительно не умел – в том дворе где я рос мне нечасто удавалось попасть в играющую компанию, и практиковаться было негде. А потом уже врожденная стеснительность и лень помешали мне научиться этой штуке.
Раздав карты, мы начали новую партию. Так как нас было всего лишь двое, то дело шло медленно. На этот раз выиграл я.
– Надо еще кого-то звать. – Иван почесал красное пятно на лбу: я хлопнул ему от души. – А то так и будем сычевать тут. Слышь, Семен, давай к ботаникам пойдем!
– Да ну! – отмахнулся я. – Лень мне что-то к ним тащиться.
– Запарил, давай пойдем! – Ерохин угрожающе набычился. – А то я за каждый проигрыш тебе фофаны уже ставить буду!
– А обыграть сумеешь?
– Ты играешь как новичок, – пренебрежительно ухмыльнулся он. – Вообще без проблем, тебя просчитать как нечего делать. Сейчас только мозг напрягу, и размажу тонким слоем, сам к Шурику с Серегой побежишь!
Я задумался. Угроза была серьезная. По правде говоря, меня самого напрягала такая тягомотная игра, но у меня еще был плеер, так что я вполне бы мог весь оставшийся день пролежать на кровати и слушать музыку. С другой стороны, мой друг был весьма активным типом, и от скуки мог устроить локальный апокалипсис, чего я не хотел наблюдать. Не в мою смену и не в нашем домике, как говорится.
– Хорошо, уговорил, – сказал я, поднимаясь с кровати.
И тут нам в дверь кто-то постучал. Мы с Ерохиным переглянулись – кто бы это мог быть?
– Открыто! – крикнул Иван.
Дверь распахнулась. За ней мы увидели женский силуэт. Узкие плечи и талия, длинные косы до самого пояса, огромные голубые глаза…
– Привет мальчики! – приветливо улыбнулась Славя. – Можно к вам?
– П-привет. – от удивления Ванька стал слегка заикаться. – Конечно, заходи!
– Спасибо! – Славя птичкой запорхнула внутрь.
Я молчал в легком ступоре. Почему-то в присутствии таких красивых девушек как Славяна меня охватывало сильнейшее смущение, и как следствие – молчаливость. В таких случаях я всегда боялся ляпнуть чего-нибудь не то, и в контрасте с таким чудом выглядеть дремучим медведём. Впрочем, со стороны это наверняка выглядело именно так – сошедшая на землю с небес богиня, и рядом я – неспособный вымолвить ни одной фразы без «эканья» и «меканья».
– Мальчики, я зашла вас предупредить. – Славя подошла к моей кровати, на которой мы играли в карты и села рядом с Ерохиным. – Ко мне сейчас подошел старшина и велел передать всем, что после десяти вводится комендантский час, и по лагерю будут ходить патрули. Выходить из домиков будет нельзя.
– В смысле «нельзя выходить»? А почему? – удивился Иван.
– Не знаю, – девушка покачала головой. – Но всех, кого увидит патруль, будут ловить и задерживать.
– А потом?
– В карцер, – Славя поежилась.
– Охренеть… – мой приятель сжал кулаки. – А с какого перепугу это они так решили?
– И где этот карцер? – спросил я.
– Не знаю, Вань. – Славяна вздохнула и провела рукой по лицу. – Старшина еще сказал, что назначает меня старостой по лагерю, и выдал ключи. Наверное, они от всех домиков, но я до сих пор не знаю, что где находится.
– Покажи, – попросил Ерохин. Славя достала из кармана на юбке объемистую связку ключей и положила ее на протянутую ладонь. Ванька-Смерть несколько мгновений разглядывал ее, а потом поворошил ее и извлек прикрепленный к связке алюминиевый брелок-пластинку:
– Ого! Гляди, Семен – тут все ключи пронумерованы, а на бляхе написано, какой ключ от чего взят. Прикольно…
– Ну-ка дай, – я взял ключи. На брелоке действительно чем-то острым были выцарапаны номера с подписанными названиями.
– «Администрация». «Библиотека». «Бомбоубежище» – читал я. – «Душевая», «Лодочная станция», «Склад»… Да так, похоже, можно действительно забраться куда угодно в лагере!
– Действительно здорово, – Ерохин забрал у меня ключи и отдал Славе. – Смотри не потеряй их, возможно, они нам еще очень пригодятся.
– Конечно, Вань. – Славя улыбнулась и обняв моего друга, прижалась губами к его шее. Тот приоткрыл рот, и похоже забыл как надо дышать.
– Ну ладно, мальчики, мне пора, – девушка отпустила Ерохина, напоследок словно случайно пройдясь коготками по груди и чмокнула того в ухо. – А то надо еще Женю и остальных предупредить. Вы главное никуда ночью не ходите! Пока!
– П-пока… – прошептал Ерохин. Я улыбнулся и помахал рукой.
– Пока, Славяна!
За ужином старшина объявил нам благодарность. Мы слушали его вполуха, уплетая отварной рис с котлетами. За день все устали так, что ни у кого не оставалось сил даже на разговоры, но несмотря на это большинство всё-таки недружно вторило кличу сидевших за соседними столами красноармейцев: «Служу Советскому Союзу!» В остальном же ужин прошел в непривычной тишине, прерывавшейся только стуком ложек об тарелки.
После ужина нас развели по домикам. Оказывается, за каждым уже успели закрепить «места расквартирования»: те самые домики – «бочки». Так, например Лену поселили с Мику, к Алисе подселили – что было предсказуемо – Ульяну, два белобрысых брата-ботана тоже получили отдельный домик, а со мной поселили Ерохина. Ольга Дмитриевна же выбрала себе пустующий дом по соседству с нами и заселилась туда одна.
Про утреннее происшествие все как-то забыли. Или вернее, не забыли, а просто не думали о нем. Никому не хотелось вспоминать о внезапном налете и сожженных в самолете пионерах, уж слишком тягостное впечатление произвел этот случай. Даже Иван, у которого я спросил что он думает об этом, зло ответил что не советует заморачивать голову и беспокоить остальных дурацкими вопросами. Так, случившееся на аэродроме все предпочли обойти молчанием.
На лагерь опустился вечер, окутав его своим темным покрывалом. Над аллеями и в домиках зажглись яркие электрические огни. Я достирал и высушил свою форму, и теперь мы с Ерохиным сидели у себя в «бочке». Мой приятель где-то раздобыл потертую колоду карт, и сейчас мы убивали время в «дурака». В картах я был не особенно силен, а потому довольно часто проигрывал.
– Блин, скукота, – вздохнул Ванька-Смерть, в очередной раз отвешивая мне «щелбан» на лоб. – Неинтересно с тобой играть.
– С тобой тоже, – я потер горевшее от ударов место.
– Я что ли виноват, что постоянно выигрываю? – фыркнул Ерохин и протянул мне колоду. – На, тасуй.
– Я ж не умею, – попытался отказаться я.
– Ну, через еще десяток проигрышей научишься, значит. Тасуй, говорю!
Я вздохнул и смешал карты, не очень ловко их перекладывая в ладонях. Тасовать я действительно не умел – в том дворе где я рос мне нечасто удавалось попасть в играющую компанию, и практиковаться было негде. А потом уже врожденная стеснительность и лень помешали мне научиться этой штуке.
Раздав карты, мы начали новую партию. Так как нас было всего лишь двое, то дело шло медленно. На этот раз выиграл я.
– Надо еще кого-то звать. – Иван почесал красное пятно на лбу: я хлопнул ему от души. – А то так и будем сычевать тут. Слышь, Семен, давай к ботаникам пойдем!
– Да ну! – отмахнулся я. – Лень мне что-то к ним тащиться.
– Запарил, давай пойдем! – Ерохин угрожающе набычился. – А то я за каждый проигрыш тебе фофаны уже ставить буду!
– А обыграть сумеешь?
– Ты играешь как новичок, – пренебрежительно ухмыльнулся он. – Вообще без проблем, тебя просчитать как нечего делать. Сейчас только мозг напрягу, и размажу тонким слоем, сам к Шурику с Серегой побежишь!
Я задумался. Угроза была серьезная. По правде говоря, меня самого напрягала такая тягомотная игра, но у меня еще был плеер, так что я вполне бы мог весь оставшийся день пролежать на кровати и слушать музыку. С другой стороны, мой друг был весьма активным типом, и от скуки мог устроить локальный апокалипсис, чего я не хотел наблюдать. Не в мою смену и не в нашем домике, как говорится.
– Хорошо, уговорил, – сказал я, поднимаясь с кровати.
И тут нам в дверь кто-то постучал. Мы с Ерохиным переглянулись – кто бы это мог быть?
– Открыто! – крикнул Иван.
Дверь распахнулась. За ней мы увидели женский силуэт. Узкие плечи и талия, длинные косы до самого пояса, огромные голубые глаза…
– Привет мальчики! – приветливо улыбнулась Славя. – Можно к вам?
– П-привет. – от удивления Ванька стал слегка заикаться. – Конечно, заходи!
– Спасибо! – Славя птичкой запорхнула внутрь.
Я молчал в легком ступоре. Почему-то в присутствии таких красивых девушек как Славяна меня охватывало сильнейшее смущение, и как следствие – молчаливость. В таких случаях я всегда боялся ляпнуть чего-нибудь не то, и в контрасте с таким чудом выглядеть дремучим медведём. Впрочем, со стороны это наверняка выглядело именно так – сошедшая на землю с небес богиня, и рядом я – неспособный вымолвить ни одной фразы без «эканья» и «меканья».
– Мальчики, я зашла вас предупредить. – Славя подошла к моей кровати, на которой мы играли в карты и села рядом с Ерохиным. – Ко мне сейчас подошел старшина и велел передать всем, что после десяти вводится комендантский час, и по лагерю будут ходить патрули. Выходить из домиков будет нельзя.
– В смысле «нельзя выходить»? А почему? – удивился Иван.
– Не знаю, – девушка покачала головой. – Но всех, кого увидит патруль, будут ловить и задерживать.
– А потом?
– В карцер, – Славя поежилась.
– Охренеть… – мой приятель сжал кулаки. – А с какого перепугу это они так решили?
– И где этот карцер? – спросил я.
– Не знаю, Вань. – Славяна вздохнула и провела рукой по лицу. – Старшина еще сказал, что назначает меня старостой по лагерю, и выдал ключи. Наверное, они от всех домиков, но я до сих пор не знаю, что где находится.
– Покажи, – попросил Ерохин. Славя достала из кармана на юбке объемистую связку ключей и положила ее на протянутую ладонь. Ванька-Смерть несколько мгновений разглядывал ее, а потом поворошил ее и извлек прикрепленный к связке алюминиевый брелок-пластинку:
– Ого! Гляди, Семен – тут все ключи пронумерованы, а на бляхе написано, какой ключ от чего взят. Прикольно…
– Ну-ка дай, – я взял ключи. На брелоке действительно чем-то острым были выцарапаны номера с подписанными названиями.
– «Администрация». «Библиотека». «Бомбоубежище» – читал я. – «Душевая», «Лодочная станция», «Склад»… Да так, похоже, можно действительно забраться куда угодно в лагере!
– Действительно здорово, – Ерохин забрал у меня ключи и отдал Славе. – Смотри не потеряй их, возможно, они нам еще очень пригодятся.
– Конечно, Вань. – Славя улыбнулась и обняв моего друга, прижалась губами к его шее. Тот приоткрыл рот, и похоже забыл как надо дышать.
– Ну ладно, мальчики, мне пора, – девушка отпустила Ерохина, напоследок словно случайно пройдясь коготками по груди и чмокнула того в ухо. – А то надо еще Женю и остальных предупредить. Вы главное никуда ночью не ходите! Пока!
– П-пока… – прошептал Ерохин. Я улыбнулся и помахал рукой.
– Пока, Славяна!
За девушкой захлопнулась дверь. Ванька-Смерть всё еще сидел словно спросонья. Я помахал у него перед носом ладонью.
– Эй, Иван! Хьюстон вызывает Ивана, прием!
– Что? – Иван посмотрел меня затуманенными глазами. Я прыснул в кулак.
– Нефигово тебя подвесила Славя, я смотрю, вот что!
– А… – взгляд Ерохина стал более осмысленным. – Ты это видел? Мне это не привиделось?
– Что именно? Саму Славяну, или как она тебя лапала?
Возможно, это было слегка опрометчиво, но удержаться от шутки я не смог. Во взгляде приятеля я прочел мимолетное желание убить меня и закопать под основанием домика, но в следующий миг оно исчезло, вытесненное другим, более сильным чувством, нежели обида на подколку.
Ерохин вскочил с кровати и пробежался по комнате. Замерев посреди нее, он запрокинул голову и раскинув руки в стороны, издал вопль несдерживаемой радости. Я с ухмылкой следил за ним.
– Ты чего орешь?
– …Что? – Иван дико посмотрел на меня. – Да ты не понимаешь! Она меня впервые поцеловала, дурак!
– А, вот в чем дело! – я уже неприкрыто улыбался. – Признаваться в любви сейчас пойдешь, или подождешь, когда она выспится?
Ерохин хотел сказать что-то, но потом махнул на меня рукой:
– Да ну тебя. Не можешь понять всей важности момента, и хрен с тобой, – он с размаху плюхнулся на кровать. – Просто ты не знаешь, как долго я этого ждал.
– Еще в картишки? – спросил я.
– Надоело. И вообще не мешай, я думаю.
– А-а. Ну думай, думай. Составить вступительную речь для своей дамы сердца важно, понимаю. Удачи завтра утром, мачо!
Ерохин отвернулся к стене и сердито засопел. Я ухмыльнулся и вдел в уши бусины наушников. Растянувшись на кровати, я включил плеер и принялся слушать музыку.
Прошел час. За окном окончательно стемнело. Мой друг всё так же лежал, уткнувшись в стену, и похоже что уже спал. Я же за это время дослушал своё избранное в плейлисте и теперь листал весь список в поисках цепляющих песен. Таковых не попадалось, и в итоге я решил лечь спать. Поднявшись, я застелил кровать, разделся, выключил свет и лег обратно.
Впрочем, сон не шел. Повертевшись минут двадцать, я понял что мне просто хочется поесть. Видимо, организм управился с котлетами под гарниром из риса, и теперь требовал еще.
Раздумывая, я лежал в кровати и решал как быть. С собой у нас никаких харчей не было, даже конфет, и голод утолить было совершенно нечем. Обращаться к соседям тоже было бессмысленно – наверняка у них та же самая ситуация и помочь они не смогут. Так что оставалось только одно – пойти в столовую и перекусить чего-нибудь там.
Ага. Через весь лагерь, мимо патрулей, с риском запалиться взломать запертую дверь в столовой, а потом еще идти обратно. Семен, по всей видимости ты перегрелся на солнышке, раз у тебя появляются такие идеи. И вообще, пора спать!
Но заснуть не удавалось. Желудок упорно требовал своё. Что ж, видимо, у меня нет выхода. Я тихо слез с кровати и начал одеваться. Надев рубашку, брюки и кеды, я потянулся к лежавшему на столе галстуку – возможно, если патруль меня застукает, то они проявят хоть какое-то снисхождение если я буду при форме.
И тут я увидел кое-что интересное. Славя забыла на столе свои ключи! В том числе ключ от столовой. Значит, мне нужно будет только взять их, добраться до входа и отпереть его.
Моя рука собралась взять связку, но вдруг остановилась на полпути. А что, если я подставлю этим Славю? Вдруг это какой-то тест, испытание, придуманное создателями симуляции и призванное проверить меня?
Да нет, глупости. Для этого есть более простые способы.
Я положил ключи в карман и направился к выходу. И услышал за спиной голос Ерохина – оказывается, он не спал:
– Ты куда?
– В столовую. Жрать хочется.
– Ты что, забыл что Славя говорила? – Иван лег на спину и посмотрел на меня. – Тебя же заметут!
– Пофигу. Есть хочу, аж умираю! – я открыл дверь.
– Ну ладно. Слышь, если найдешь чего – прихвати и мне, хорошо?
– Договорились.
Я тихо прикрыл дверь и легким бегом направился в сторону столовой.
В ночи за пределами домика вовсю надрывались сверчки. Небо было чистым и совершенно непохожим на то, каким оно бывает в городе, затянутом смогом. Над горизонтом завис узкий серп Луны, тускло освещавший мой путь по аллеям пионерлагеря. Лицо овевала свежесть, и тело под рубашкой ту же покрылось гусиной кожей. После дневной жары такая прохлада была как омолаживающий эликсир, поэтому меня переполняла бодрость. Бежал, впрочем, я не напролом, а внимательно смотря вперед и по сторонам, чтобы не нарваться случайно на патруль. Вряд ли старшина выгонит всех солдат в охранение – максимум сам будет ходить с одним-двумя помощниками, но расслабляться всё равно не стоило.
Столовая ночью выглядела довольно мрачно. Здание было довольно старым, и было почти не освещено. Лишь единственная тусклая лампочка дежурного света горела над главным входом.
Я тихо подошел к крыльцу, и заметил что не один в своем стремлении попасть в столовую. В полумраке был виден силуэт пионерки, возившейся у двери, и судя по звукам, безуспешно ее вскрывавшей. Увидев прямо торчащие рыжие хвостики и небрежно повязанный на руке галстук, я хмыкнул про себя. Ага, типичная проблема – все хотят есть по ночам, даже если в течение дня балду гоняли.
Алиса всё еще не видела меня, и у меня в голове созрел коварный план. Я на цыпочках обошел крыльцо, стараясь не шуршать травой, и зайдя девушке за спину, громко хлопнул в ладоши.
Эффект превзошел все ожидания: Алиса вскрикнула и резко замахала руками, потеряв равновесие. Изогнутая булавка, которой она вскрывала дверь, выскользнула из руки и ускакала куда-то в темноту. Девушка в последний момент схватилась за стену и привалилась к ней плечом, часто дыша и прижимая вторую руку к груди.
– Ты!.. – в отсвете фонаря ее глаза полыхнули алым. Двачевская бешено оскалилась и шагнула ко мне, сжимая кулаки. – Ты!!!
– Эй-эй, тихо! – я поднял руки. – Просто мне захотелось пошутить. Кстати, что ты тут делаешь?
– Не твоё дело! – Алиса насупилась и нагнулась к полу. – Блин… Семен! Я из-за тебя булавку потеряла!
– Думаю, в такой темноте без фонаря ты ее уже не найдешь, – я пожал плечами. – Так всё-таки, что ты тут делала?
– Отвали, Семен! – зло произнесла она. – Я уже сказала, что это не твоё дело?!
– Да ладно, – усмехнулся я. – Как будто я не догадываюсь. Я кстати, тоже перекусить зашел.
– Неужели? – она иронично сморщила носик.
– Ага.
– И как теперь мы внутрь попадем? – она убрала волосы со лба. – Без булавки я дверь не открою, а бить стекло как-то не хочется.
– Не думаю, что для тебя это является проблемой. – заметил я. Алиса снова оскалилась:
– Знаешь что, Семен? Если я это один раз сделала в институте, то это не значит, что я на каждом шагу буду искать неприятности, наступая на одни и те же грабли! Ты хотел поесть? Отлично, а теперь открывай дверь!
– Вообще-то я думаю, что это ты мне откроешь, – я продолжил ломать комедию. Связка ключей всё так же оттягивала карман.
– Я?! Чем же, интересно?
– На твоем месте я бы позаботился о более надежном способе проникновения, чем ковырять отмычкой дверь. Не забывай, мы в виртуалке, некоторые законы реального мира тут могут не работать.
– И что дальше? – Алиса явно начинала «закипать».
– Ну, не знаю. Был бы у тебя ключ, мы бы спокойно зашли. А так придется стекло бить. Но тебе же не впервой?
– Иди к черту. – девушка вздохнула. – Без тебя справлюсь… придурок.
– Эй, Иван! Хьюстон вызывает Ивана, прием!
– Что? – Иван посмотрел меня затуманенными глазами. Я прыснул в кулак.
– Нефигово тебя подвесила Славя, я смотрю, вот что!
– А… – взгляд Ерохина стал более осмысленным. – Ты это видел? Мне это не привиделось?
– Что именно? Саму Славяну, или как она тебя лапала?
Возможно, это было слегка опрометчиво, но удержаться от шутки я не смог. Во взгляде приятеля я прочел мимолетное желание убить меня и закопать под основанием домика, но в следующий миг оно исчезло, вытесненное другим, более сильным чувством, нежели обида на подколку.
Ерохин вскочил с кровати и пробежался по комнате. Замерев посреди нее, он запрокинул голову и раскинув руки в стороны, издал вопль несдерживаемой радости. Я с ухмылкой следил за ним.
– Ты чего орешь?
– …Что? – Иван дико посмотрел на меня. – Да ты не понимаешь! Она меня впервые поцеловала, дурак!
– А, вот в чем дело! – я уже неприкрыто улыбался. – Признаваться в любви сейчас пойдешь, или подождешь, когда она выспится?
Ерохин хотел сказать что-то, но потом махнул на меня рукой:
– Да ну тебя. Не можешь понять всей важности момента, и хрен с тобой, – он с размаху плюхнулся на кровать. – Просто ты не знаешь, как долго я этого ждал.
– Еще в картишки? – спросил я.
– Надоело. И вообще не мешай, я думаю.
– А-а. Ну думай, думай. Составить вступительную речь для своей дамы сердца важно, понимаю. Удачи завтра утром, мачо!
Ерохин отвернулся к стене и сердито засопел. Я ухмыльнулся и вдел в уши бусины наушников. Растянувшись на кровати, я включил плеер и принялся слушать музыку.
Прошел час. За окном окончательно стемнело. Мой друг всё так же лежал, уткнувшись в стену, и похоже что уже спал. Я же за это время дослушал своё избранное в плейлисте и теперь листал весь список в поисках цепляющих песен. Таковых не попадалось, и в итоге я решил лечь спать. Поднявшись, я застелил кровать, разделся, выключил свет и лег обратно.
Впрочем, сон не шел. Повертевшись минут двадцать, я понял что мне просто хочется поесть. Видимо, организм управился с котлетами под гарниром из риса, и теперь требовал еще.
Раздумывая, я лежал в кровати и решал как быть. С собой у нас никаких харчей не было, даже конфет, и голод утолить было совершенно нечем. Обращаться к соседям тоже было бессмысленно – наверняка у них та же самая ситуация и помочь они не смогут. Так что оставалось только одно – пойти в столовую и перекусить чего-нибудь там.
Ага. Через весь лагерь, мимо патрулей, с риском запалиться взломать запертую дверь в столовой, а потом еще идти обратно. Семен, по всей видимости ты перегрелся на солнышке, раз у тебя появляются такие идеи. И вообще, пора спать!
Но заснуть не удавалось. Желудок упорно требовал своё. Что ж, видимо, у меня нет выхода. Я тихо слез с кровати и начал одеваться. Надев рубашку, брюки и кеды, я потянулся к лежавшему на столе галстуку – возможно, если патруль меня застукает, то они проявят хоть какое-то снисхождение если я буду при форме.
И тут я увидел кое-что интересное. Славя забыла на столе свои ключи! В том числе ключ от столовой. Значит, мне нужно будет только взять их, добраться до входа и отпереть его.
Моя рука собралась взять связку, но вдруг остановилась на полпути. А что, если я подставлю этим Славю? Вдруг это какой-то тест, испытание, придуманное создателями симуляции и призванное проверить меня?
Да нет, глупости. Для этого есть более простые способы.
Я положил ключи в карман и направился к выходу. И услышал за спиной голос Ерохина – оказывается, он не спал:
– Ты куда?
– В столовую. Жрать хочется.
– Ты что, забыл что Славя говорила? – Иван лег на спину и посмотрел на меня. – Тебя же заметут!
– Пофигу. Есть хочу, аж умираю! – я открыл дверь.
– Ну ладно. Слышь, если найдешь чего – прихвати и мне, хорошо?
– Договорились.
Я тихо прикрыл дверь и легким бегом направился в сторону столовой.
В ночи за пределами домика вовсю надрывались сверчки. Небо было чистым и совершенно непохожим на то, каким оно бывает в городе, затянутом смогом. Над горизонтом завис узкий серп Луны, тускло освещавший мой путь по аллеям пионерлагеря. Лицо овевала свежесть, и тело под рубашкой ту же покрылось гусиной кожей. После дневной жары такая прохлада была как омолаживающий эликсир, поэтому меня переполняла бодрость. Бежал, впрочем, я не напролом, а внимательно смотря вперед и по сторонам, чтобы не нарваться случайно на патруль. Вряд ли старшина выгонит всех солдат в охранение – максимум сам будет ходить с одним-двумя помощниками, но расслабляться всё равно не стоило.
Столовая ночью выглядела довольно мрачно. Здание было довольно старым, и было почти не освещено. Лишь единственная тусклая лампочка дежурного света горела над главным входом.
Я тихо подошел к крыльцу, и заметил что не один в своем стремлении попасть в столовую. В полумраке был виден силуэт пионерки, возившейся у двери, и судя по звукам, безуспешно ее вскрывавшей. Увидев прямо торчащие рыжие хвостики и небрежно повязанный на руке галстук, я хмыкнул про себя. Ага, типичная проблема – все хотят есть по ночам, даже если в течение дня балду гоняли.
Алиса всё еще не видела меня, и у меня в голове созрел коварный план. Я на цыпочках обошел крыльцо, стараясь не шуршать травой, и зайдя девушке за спину, громко хлопнул в ладоши.
Эффект превзошел все ожидания: Алиса вскрикнула и резко замахала руками, потеряв равновесие. Изогнутая булавка, которой она вскрывала дверь, выскользнула из руки и ускакала куда-то в темноту. Девушка в последний момент схватилась за стену и привалилась к ней плечом, часто дыша и прижимая вторую руку к груди.
– Ты!.. – в отсвете фонаря ее глаза полыхнули алым. Двачевская бешено оскалилась и шагнула ко мне, сжимая кулаки. – Ты!!!
– Эй-эй, тихо! – я поднял руки. – Просто мне захотелось пошутить. Кстати, что ты тут делаешь?
– Не твоё дело! – Алиса насупилась и нагнулась к полу. – Блин… Семен! Я из-за тебя булавку потеряла!
– Думаю, в такой темноте без фонаря ты ее уже не найдешь, – я пожал плечами. – Так всё-таки, что ты тут делала?
– Отвали, Семен! – зло произнесла она. – Я уже сказала, что это не твоё дело?!
– Да ладно, – усмехнулся я. – Как будто я не догадываюсь. Я кстати, тоже перекусить зашел.
– Неужели? – она иронично сморщила носик.
– Ага.
– И как теперь мы внутрь попадем? – она убрала волосы со лба. – Без булавки я дверь не открою, а бить стекло как-то не хочется.
– Не думаю, что для тебя это является проблемой. – заметил я. Алиса снова оскалилась:
– Знаешь что, Семен? Если я это один раз сделала в институте, то это не значит, что я на каждом шагу буду искать неприятности, наступая на одни и те же грабли! Ты хотел поесть? Отлично, а теперь открывай дверь!
– Вообще-то я думаю, что это ты мне откроешь, – я продолжил ломать комедию. Связка ключей всё так же оттягивала карман.
– Я?! Чем же, интересно?
– На твоем месте я бы позаботился о более надежном способе проникновения, чем ковырять отмычкой дверь. Не забывай, мы в виртуалке, некоторые законы реального мира тут могут не работать.
– И что дальше? – Алиса явно начинала «закипать».
– Ну, не знаю. Был бы у тебя ключ, мы бы спокойно зашли. А так придется стекло бить. Но тебе же не впервой?
– Иди к черту. – девушка вздохнула. – Без тебя справлюсь… придурок.
Я замолчал. Вообще, если честно, я недолюбливал Алису. Некоторые из ее проделок относились ко мне напрямую, а однажды мне и вовсе пришлось отвечать за то, что сделала она. Но тем не менее, троллить ее и подкалывать мне совершенно не доставляло удовольствия – пусть она и хулиганка, но издеваться над ней мне расхотелось.
Алиса встала на четвереньки и ползала по дощатому полу веранды, ища булавку. Я же с невозмутимым выражением лица подошел к двери, достал связку, заранее выбранным и зажатым в пальцах ключом открыл дверь и войдя, закрыл за собой – прежде чем Алиса сообразила, что происходит. Не успел я сделать и пары шагов, как за моей спиной в стекло забарабанили.
– Открой! Семен, открой!
Мда. Я говорил правду, когда сказал что мне не доставляет удовольствия прикалываться над Двачевской – но в данном случае по другому я поступить не мог. Ну не люблю я, когда меня открытым текстом посылают! Даже если я упорно на это нарываюсь.
Повернувшись к двери, я увидел разъярённое лицо Алисы.
– Открой! – увидев, что я смотрю на нее, она с удвоенной силой забарабанила руками.
– Чего тебе? – я подошел к двери и уставился на девушку со всё тем же непроницаемым лицом.
– Оглох, что ли? Открой, говорю!
– Ты сказала мне идти к черту, и что справишься сама. Проблемы?
– Семен! Блин, до чего же ты обидчивая зануда… Почему ты сразу не сказал что у тебя ключи есть?
– Потому что ты не спросила. Хочешь внутрь? Попроси вежливо.
– Семен… – лицо Алисы стало красным; казалось она с трудом сдерживается. – Открой дверь.
– А волшебное слово?
Двачевская молча стояла, теребя галстук на руке. Я видел, до чего ей не хочется это говорить. Вся такая гордая, независимая, неужели ты унизишься перед каким-то сычом-Семеном и станешь просить его? Нет, конечно. Ты просто возьмешь и уйдешь. Или, если тебе слишком охота есть, ты разобьешь сгоряча стекло, потом разобьешь нос мне, и потом со слезами будешь прикладывать салфетки к порезанной руке. Ну, давай же!
И как же я удивился, когда Алиса опустила взгляд в пол и тихо произнесла:
– Прости. Семен, открой дверь… пожалуйста.
Я не стал ничего говорить. Просто молча отпер замок и пустил девушку внутрь.
Алиса встала на четвереньки и ползала по дощатому полу веранды, ища булавку. Я же с невозмутимым выражением лица подошел к двери, достал связку, заранее выбранным и зажатым в пальцах ключом открыл дверь и войдя, закрыл за собой – прежде чем Алиса сообразила, что происходит. Не успел я сделать и пары шагов, как за моей спиной в стекло забарабанили.
– Открой! Семен, открой!
Мда. Я говорил правду, когда сказал что мне не доставляет удовольствия прикалываться над Двачевской – но в данном случае по другому я поступить не мог. Ну не люблю я, когда меня открытым текстом посылают! Даже если я упорно на это нарываюсь.
Повернувшись к двери, я увидел разъярённое лицо Алисы.
– Открой! – увидев, что я смотрю на нее, она с удвоенной силой забарабанила руками.
– Чего тебе? – я подошел к двери и уставился на девушку со всё тем же непроницаемым лицом.
– Оглох, что ли? Открой, говорю!
– Ты сказала мне идти к черту, и что справишься сама. Проблемы?
– Семен! Блин, до чего же ты обидчивая зануда… Почему ты сразу не сказал что у тебя ключи есть?
– Потому что ты не спросила. Хочешь внутрь? Попроси вежливо.
– Семен… – лицо Алисы стало красным; казалось она с трудом сдерживается. – Открой дверь.
– А волшебное слово?
Двачевская молча стояла, теребя галстук на руке. Я видел, до чего ей не хочется это говорить. Вся такая гордая, независимая, неужели ты унизишься перед каким-то сычом-Семеном и станешь просить его? Нет, конечно. Ты просто возьмешь и уйдешь. Или, если тебе слишком охота есть, ты разобьешь сгоряча стекло, потом разобьешь нос мне, и потом со слезами будешь прикладывать салфетки к порезанной руке. Ну, давай же!
И как же я удивился, когда Алиса опустила взгляд в пол и тихо произнесла:
– Прости. Семен, открой дверь… пожалуйста.
Я не стал ничего говорить. Просто молча отпер замок и пустил девушку внутрь.
Почитал... Захотелось как-то всё посмотреть. Есть полный "сборник" или как?
На фикбуке же, ссылка наверху.
Перестань писать это говно, идиот. Просто наверни сажи и проваливай.
Вы неразумный графоман.
Сэр Айва.
Сэр Айва.
Ты просто не проникся данной темой. Если тебе не нравится то что он пишет, это не значит что он должен прекратить делать это только ради тебя.
– …Как твоя рука? – спросила Алиса.
Мы сидели за одним из столиков. Я пошарив в подсобке нашел тарелку со сладкими булочками и целый ящик закрытых бутылок с кефиром – таких характерных, с широкой горловиной. Двачевская нашла в буфете кулек с конфетами, и мы вытащили всё это богатство в общий зал. Сейчас на столе, застеленном клеенкой красовалось опустевшее блюдо, две пустых бутылки и два не менее пустых стакана, а мы с Алисой сидели друг напротив друга сытые и довольные, погрузившись в свои мысли. Я размышлял о том месте, куда нас всех забросило волей руководства нашего университета, и о том, каким будет завтрашний день.
Вопрос Алисы вывел меня из раздумий.
– Уже почти не болит, – я покосился на своё плечо. После ужина я рискнул снять повязку, и обнаружил вовсю рубцующийся шрам на месте раны. Тот чесался и болел, как и положено, но скорость заживления поражала. Впрочем, если вдуматься, этому было внятное объяснение – вовсе ни к чему игроку всё оставшееся игровое время мучиться от одного-единственного ранения. Видимо, ограничения на урон и продолжительность пост-эффектов от нанесенного ущерба всё же были.
– Хорошо, – вздохнула девушка. – Интересно, если бы я стекло рукой разбила, то сколько бы порез заживал, как ты думаешь?
Я покосился на нее – она шутит? Впрочем, взглянув в ее искрящиеся весельем глаза, я успокоился.
– Думаю, после пробуждения ты бы нашла кучу стекол в руке. И имела бы неприятный разговор с деканом на тему битья стекол, – ответил я ей в тон. – Но ты не стала бы бить рукой, верно?
– Конечно. Нашел дуру, – Алиса хихикнула. – Ногой бы вышибла. Или камень бросила.
– Не сомневаюсь, – я поднялся. – Ладно, пожалуй нам пора. Неизвестно, что завтра будет.
– Угу. – Алиса отодвинула стул. – Пойдем. Наверняка Ульянка уже беспокоится.
– Кстати, как ей в лагере?
– Нормально, – Алиса сложила пустые бутылки в ящик и подняла блюдо из-под булочек. – Понесли?
– Ага, – я поднял ящик и мы пошли к подсобке.
– Так вот, ей нормально, – сказала Алиса, когда мы замели следы своего пиршества. – Знаешь, я думаю что она еще не до конца осознает, куда мы попали.
– А куда мы попали, по-твоему?
– Не знаю. – Алиса пожала плечами. – Вообще это похоже на какой-то правительственный эксперимент. Пока не представляю в чем его суть, но думаю, к концу практики мы это точно выясним.
– Хочется верить…
– К слову, – Алиса подошла к нашему столику и подцепила кулек конфет. – Возможно, ты сочтешь меня параноиком, но мне кажется что Лена явно что-то знает.
– Почему ты так думаешь? – спросил я.
– Потому что я чувствую, когда она врёт. Ты не думай, я знаю о чем говорю. Мы всё-таки выросли в одном дворе. И еще, вспомни тот разговор в машине, когда она говорила что ничего не знает! Ты меня тогда остановил, а зря… возможно, если бы мы на нее еще немного надавили, то она бы раскололась.
– Посмотрим, – я хмыкнул. – Я поговорю с ней сам, чуть позже.
– Как знаешь, – Алиса хитро улыбнулась. – Тебе она как раз и расскажет.
Мы сидели за одним из столиков. Я пошарив в подсобке нашел тарелку со сладкими булочками и целый ящик закрытых бутылок с кефиром – таких характерных, с широкой горловиной. Двачевская нашла в буфете кулек с конфетами, и мы вытащили всё это богатство в общий зал. Сейчас на столе, застеленном клеенкой красовалось опустевшее блюдо, две пустых бутылки и два не менее пустых стакана, а мы с Алисой сидели друг напротив друга сытые и довольные, погрузившись в свои мысли. Я размышлял о том месте, куда нас всех забросило волей руководства нашего университета, и о том, каким будет завтрашний день.
Вопрос Алисы вывел меня из раздумий.
– Уже почти не болит, – я покосился на своё плечо. После ужина я рискнул снять повязку, и обнаружил вовсю рубцующийся шрам на месте раны. Тот чесался и болел, как и положено, но скорость заживления поражала. Впрочем, если вдуматься, этому было внятное объяснение – вовсе ни к чему игроку всё оставшееся игровое время мучиться от одного-единственного ранения. Видимо, ограничения на урон и продолжительность пост-эффектов от нанесенного ущерба всё же были.
– Хорошо, – вздохнула девушка. – Интересно, если бы я стекло рукой разбила, то сколько бы порез заживал, как ты думаешь?
Я покосился на нее – она шутит? Впрочем, взглянув в ее искрящиеся весельем глаза, я успокоился.
– Думаю, после пробуждения ты бы нашла кучу стекол в руке. И имела бы неприятный разговор с деканом на тему битья стекол, – ответил я ей в тон. – Но ты не стала бы бить рукой, верно?
– Конечно. Нашел дуру, – Алиса хихикнула. – Ногой бы вышибла. Или камень бросила.
– Не сомневаюсь, – я поднялся. – Ладно, пожалуй нам пора. Неизвестно, что завтра будет.
– Угу. – Алиса отодвинула стул. – Пойдем. Наверняка Ульянка уже беспокоится.
– Кстати, как ей в лагере?
– Нормально, – Алиса сложила пустые бутылки в ящик и подняла блюдо из-под булочек. – Понесли?
– Ага, – я поднял ящик и мы пошли к подсобке.
– Так вот, ей нормально, – сказала Алиса, когда мы замели следы своего пиршества. – Знаешь, я думаю что она еще не до конца осознает, куда мы попали.
– А куда мы попали, по-твоему?
– Не знаю. – Алиса пожала плечами. – Вообще это похоже на какой-то правительственный эксперимент. Пока не представляю в чем его суть, но думаю, к концу практики мы это точно выясним.
– Хочется верить…
– К слову, – Алиса подошла к нашему столику и подцепила кулек конфет. – Возможно, ты сочтешь меня параноиком, но мне кажется что Лена явно что-то знает.
– Почему ты так думаешь? – спросил я.
– Потому что я чувствую, когда она врёт. Ты не думай, я знаю о чем говорю. Мы всё-таки выросли в одном дворе. И еще, вспомни тот разговор в машине, когда она говорила что ничего не знает! Ты меня тогда остановил, а зря… возможно, если бы мы на нее еще немного надавили, то она бы раскололась.
– Посмотрим, – я хмыкнул. – Я поговорю с ней сам, чуть позже.
– Как знаешь, – Алиса хитро улыбнулась. – Тебе она как раз и расскажет.
Чому на фикбук не выкладываешь?
Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял, и просто пожал плечами. Может быть, я бы задумался над этим, если бы не случившееся сразу после этого происшествие. Я как раз собирался что-то ответить Двачевской, когда увидел скользнувшее по тюлевым шторам пятно света и неясный силуэт за дверью на веранде столовой.
– Черт! – я резко остановился.
– Что такое?! – всполошилась девушка. Я вместо ответа схватил ее за руку и буквально силой потянул за собой на кухню. Остановившись у раздаточной, мы замерли, с колотящимся сердцем следя за незнакомцем у двери.
Снаружи послышались мужские голоса. Мы прислушались:
– …Вам показалось, Леонид Павлович. Здесь никого нет.
– Нет, смотри – входная дверь открыта. Здесь кто-то был, и недавно.
Я стиснул руку Алисы – это был старшина Емельянов. Видимо, тот самый комендантский патруль, о котором говорила Славя. Проклятье… если нас тут поймают, в особенности меня с ключами старосты, хрен его знает, чем это обернется. И для меня, и для Алисы, и для Славяны.
Я оглянулся и взглядом указал Двачевской на дверь в кухню. Та, подергав ее, отрицательно покачала головой – заперто. Блин…
Я безо всякой надежды пошатал люк, которым было закрыто окошко раздаточной, и едва сдержал радостный крик – та легко открывалась. Осторожно подняв державшийся на горизонтальных петлях люк, я помог забраться туда Алисе, и потом заполз сам и закрыл за собой – как раз в тот момент, когда в столовую вошли старшина с двумя солдатами.
Я знаком показал Алисе не шуметь, и мы на цыпочках отступили в заднюю часть столовой, за чаны и стоявшую у стены картофелечистку. Возможно, у старшины тоже есть ключи, и тот не успокоится пока не обыщет всю столовую, а значит нам надо сваливать отсюда как можно быстрее.
Напрягая голову, я пытался вспомнить примерную планировку столовой и где у нее запасной выход. По идее, здание делилось на две неравные части, сообщавшиеся между собой только через одну дверь. Если патрульные войдут через нее, мы это в любом случае услышим. Второй выход из столовой располагался по диагонали от основного, а значит…
Я увлек за собой Двачевскую туда, где по моим расчетам был выход на улицу. Я не ошибся – пройдя через кухню, мы остановились у наружной двери, в отличие от двери в столовую полностью деревянной, и в придачу еще и обшитой жестью. Она тоже была заперта.
– Доставай ключ! – прошептала Алиса.
Я вытащил связку и принялся искать нужный нам ключ. В кухне было мало окон, и внутри царила почти полная темнота, поэтому я потратил довольно много времени. Наконец, с трудом найдя нужный, я ощупью вставил его в замочную скважину, повернул – и дверь с визгом раскрылась. Мы выскочили на улицу.
– Закрывай! – воскликнула Алиса.
Я повернулся – и услышал грохот внутри кухни. Похоже, пока мы копались с ключом, патрульные таки открыли внутреннюю дверь, и кто-то в темноте налетел на кастрюлю. Черт, надо поторопиться!
Я с грохотом захлопнул дверь и начал ее закрывать. От переизбытка адреналина ключ в моих руках никак не хотел попасть в маленькую дырку под ручкой, и я всё больше паниковал. Наконец замок щелкнул, закрываясь – и в дверь с грохотом что-то ударило изнутри.
– Э, какого черта! Они здесь! Открывайте, сволочи!
Я заклинил ключ в скважине, и подобрав очень кстати подвернувшийся под ноги обломок кирпича с размаху им ударил по стержню. Ключ со звоном обломился и вся связка упала мне под ноги. Теперь придется очень постараться, чтобы открыть дверь.
Я торопливо засунул связку в карман, и мы принялись бежать. Вдогонку нам неслись крики рассерженного патрульного, но мы были уже далеко. Пробежав мимо статуи Ленина на площади, мы продрались сквозь кусты и вскоре очутились на противоположной стороне лагеря. Только у домика с черепом на двери мы остановились.
– Уф! – Алиса помахала на себя рукой, пытаясь остыть. Мы посмотрели друг другу в глаза, и расхохотались.
– Полный дурдом, – отсмеявшись, произнесла девушка. – А ты не такой уж и тюфяк, Семен!
– Спасибо за лестную характеристику, – хмыкнул я.
– Да ладно. Над тобой еще работать и работать, но по крайней мере есть куда! – улыбнулась она. – Спасибо за романтический ужин!
– И тебе не хворать, – я стукнул по протянутой ладошке. – Спокойной ночи, Алиса.
– Пока, Семен! – и Двачевская ушла в свой с Ульяной домик. Я вздохнул и присел на крыльцо.
Звезды на небе были такими яркими и сверкающими, а воздух таким чистым, что казалось, еще немного – и до них можно будет дотянуться рукой. Вокруг в траве всё так же стрекотали кузнечики. После безумно начавшегося утра и тяжелого трудового дня я чувствовал странный расслабляющий покой, опустившийся вместе с темнотой на лагерь. Не хотелось никуда идти, что-то делать – только сидеть так на вытертых ногами досках и смотреть на ночное небо. Только чувство тревоги из-за того, что ограбивших столовую нарушителей (то есть меня с Алисой) ищут по лагерю злые красноармейцы, заставило меня подняться и идти в свой домик.
Встав, я ощутил, как сквозь брюки моё бедро что-то кольнуло. Из кармана я достал ключи и посмотрел на них при свете луны. Один из ключей был обломан и поблескивал металлическим сколом. Ах да, тот самый ключ от столовой, улика…
Выдернув его из связки, я размахнулся и зашвырнул подальше в кусты. После чего со спокойной совестью пошел домой.
До самых дверей в домик мне никто не повстречался. Свет внутри был погашен. Когда я зашел, до меня донеслось звучное сопение – как и ожидалось, Ванька-Смерть давно спал. Раздевшись, я лег на кровать и закрыл глаза. На этот раз долго ворочаться мне не пришлось – уже через несколько минут сытость вкупе с усталостью взяли свое, и я быстро уснул.
– Черт! – я резко остановился.
– Что такое?! – всполошилась девушка. Я вместо ответа схватил ее за руку и буквально силой потянул за собой на кухню. Остановившись у раздаточной, мы замерли, с колотящимся сердцем следя за незнакомцем у двери.
Снаружи послышались мужские голоса. Мы прислушались:
– …Вам показалось, Леонид Павлович. Здесь никого нет.
– Нет, смотри – входная дверь открыта. Здесь кто-то был, и недавно.
Я стиснул руку Алисы – это был старшина Емельянов. Видимо, тот самый комендантский патруль, о котором говорила Славя. Проклятье… если нас тут поймают, в особенности меня с ключами старосты, хрен его знает, чем это обернется. И для меня, и для Алисы, и для Славяны.
Я оглянулся и взглядом указал Двачевской на дверь в кухню. Та, подергав ее, отрицательно покачала головой – заперто. Блин…
Я безо всякой надежды пошатал люк, которым было закрыто окошко раздаточной, и едва сдержал радостный крик – та легко открывалась. Осторожно подняв державшийся на горизонтальных петлях люк, я помог забраться туда Алисе, и потом заполз сам и закрыл за собой – как раз в тот момент, когда в столовую вошли старшина с двумя солдатами.
Я знаком показал Алисе не шуметь, и мы на цыпочках отступили в заднюю часть столовой, за чаны и стоявшую у стены картофелечистку. Возможно, у старшины тоже есть ключи, и тот не успокоится пока не обыщет всю столовую, а значит нам надо сваливать отсюда как можно быстрее.
Напрягая голову, я пытался вспомнить примерную планировку столовой и где у нее запасной выход. По идее, здание делилось на две неравные части, сообщавшиеся между собой только через одну дверь. Если патрульные войдут через нее, мы это в любом случае услышим. Второй выход из столовой располагался по диагонали от основного, а значит…
Я увлек за собой Двачевскую туда, где по моим расчетам был выход на улицу. Я не ошибся – пройдя через кухню, мы остановились у наружной двери, в отличие от двери в столовую полностью деревянной, и в придачу еще и обшитой жестью. Она тоже была заперта.
– Доставай ключ! – прошептала Алиса.
Я вытащил связку и принялся искать нужный нам ключ. В кухне было мало окон, и внутри царила почти полная темнота, поэтому я потратил довольно много времени. Наконец, с трудом найдя нужный, я ощупью вставил его в замочную скважину, повернул – и дверь с визгом раскрылась. Мы выскочили на улицу.
– Закрывай! – воскликнула Алиса.
Я повернулся – и услышал грохот внутри кухни. Похоже, пока мы копались с ключом, патрульные таки открыли внутреннюю дверь, и кто-то в темноте налетел на кастрюлю. Черт, надо поторопиться!
Я с грохотом захлопнул дверь и начал ее закрывать. От переизбытка адреналина ключ в моих руках никак не хотел попасть в маленькую дырку под ручкой, и я всё больше паниковал. Наконец замок щелкнул, закрываясь – и в дверь с грохотом что-то ударило изнутри.
– Э, какого черта! Они здесь! Открывайте, сволочи!
Я заклинил ключ в скважине, и подобрав очень кстати подвернувшийся под ноги обломок кирпича с размаху им ударил по стержню. Ключ со звоном обломился и вся связка упала мне под ноги. Теперь придется очень постараться, чтобы открыть дверь.
Я торопливо засунул связку в карман, и мы принялись бежать. Вдогонку нам неслись крики рассерженного патрульного, но мы были уже далеко. Пробежав мимо статуи Ленина на площади, мы продрались сквозь кусты и вскоре очутились на противоположной стороне лагеря. Только у домика с черепом на двери мы остановились.
– Уф! – Алиса помахала на себя рукой, пытаясь остыть. Мы посмотрели друг другу в глаза, и расхохотались.
– Полный дурдом, – отсмеявшись, произнесла девушка. – А ты не такой уж и тюфяк, Семен!
– Спасибо за лестную характеристику, – хмыкнул я.
– Да ладно. Над тобой еще работать и работать, но по крайней мере есть куда! – улыбнулась она. – Спасибо за романтический ужин!
– И тебе не хворать, – я стукнул по протянутой ладошке. – Спокойной ночи, Алиса.
– Пока, Семен! – и Двачевская ушла в свой с Ульяной домик. Я вздохнул и присел на крыльцо.
Звезды на небе были такими яркими и сверкающими, а воздух таким чистым, что казалось, еще немного – и до них можно будет дотянуться рукой. Вокруг в траве всё так же стрекотали кузнечики. После безумно начавшегося утра и тяжелого трудового дня я чувствовал странный расслабляющий покой, опустившийся вместе с темнотой на лагерь. Не хотелось никуда идти, что-то делать – только сидеть так на вытертых ногами досках и смотреть на ночное небо. Только чувство тревоги из-за того, что ограбивших столовую нарушителей (то есть меня с Алисой) ищут по лагерю злые красноармейцы, заставило меня подняться и идти в свой домик.
Встав, я ощутил, как сквозь брюки моё бедро что-то кольнуло. Из кармана я достал ключи и посмотрел на них при свете луны. Один из ключей был обломан и поблескивал металлическим сколом. Ах да, тот самый ключ от столовой, улика…
Выдернув его из связки, я размахнулся и зашвырнул подальше в кусты. После чего со спокойной совестью пошел домой.
До самых дверей в домик мне никто не повстречался. Свет внутри был погашен. Когда я зашел, до меня донеслось звучное сопение – как и ожидалось, Ванька-Смерть давно спал. Раздевшись, я лег на кровать и закрыл глаза. На этот раз долго ворочаться мне не пришлось – уже через несколько минут сытость вкупе с усталостью взяли свое, и я быстро уснул.
Так там уже есть.
Там всего три части.
Следующая глава будет к концу месяца, терпи
Продолжай пилить дальше, няша.
Окау
Буйство Семёна ИТТ. Крайне непорядочно.
Сэр Айва.
Чини детектор. А лучше уёбывай
Какое вопиющее неуважение.
Сэр Айва.
Каков трипфаг, таково и отношение
Каков говнописака, таково и отношение. И где точки в конце предложений? Как может быть хоть несколько разумный человек настолько неграмотен?
Сэр Айва.
вАм РосСыПьЮ иЛи ПоШтУчНо ?
- -.-- .... ..- .---
Вас целиком или на кусочки?
Сэр Айва.
"Вяло. Вяло! Ну вы не умеете!"(С)
Придумай что-нибудь позадорнее, илитарий.
"Эх-х... Порно, порно... Как там весело, задорно... ". Так сойдёт?
мимо
ОП, не слушай всяких трипопидоров, продолжай делать.
bump
ОПхуй, не слушай адекватных людей, продолжай срать.
bump
На ногу тебе хуямп, сука.
Что-то ви неrвный. Может, укольчик сделать?
bump
Мне снился Новый Год.
С некоторых пор я перестал отмечать этот праздник. В то время как мои соседи по общаге закупались деликатесами, наряжали пластиковую елку и носились по магазинам в предновогодней панике, я проводил этот день, как и все другие дни, отрешаясь от праздничной атмосферы. Ото всех попыток заставить меня приобщиться к общему труду на благо подготовки общаги к Новому Году я успешно отмазывался. Поскольку еще с тех времен, когда я жил дома у меня выработалось некое отвращение к празднику, то вот уже третий год я игнорировал творящуюся вокруг начиная с двадцатых чисел января суматоху. Никогда не мог понять – в чем смысл смотреть телик, обжираясь оливье с шампанским, как это делали мои батя с мамой, и потом обзванивать всех знакомых для того чтобы сказать им ничего не значащие слова поздравления и тратить на это баланс? Или еще хуже – тратить месячную зарплату на подарки всей многочисленной родне, которая и вспоминает-то тебя раз в год именно в этот день?
Однако каждый год, в ночь на первое января я гулял по улицам и слушал, как в небе взрываются салюты, а народ поджигает петарды. Было что-то бодрящее в уханье и треске хлопков зарядов, словно люди вместе с ними выплескивают накопившийся в душе негатив, чтобы тот ушел вместе со старым годом туда, откуда нет возврата.
И сейчас мне снился грохот салютов. Сквозь сон я подумал о том, как в далеком детстве мальчишкой любил этот праздник. Как сидел у ёлки в ожидании чуда, а в отдалении за столом сидели родители и разговаривали под шум телевизора. Как мой давно погибший старший брат старался развеселить меня, как мы с ним играли в игры – сначала под елкой, в солдатики, а когда это приедалось, уже на улице в снежки, под первые редкие хлопки петард. Как стояли среди голых деревьев в парке и молча смотрели на прорезаемое разноцветным огнем вспышек небо, вслушиваясь в оглушительный гром и чувствуя как наши сердца замирают от восторга…
По уголку моего глаза стекла слеза и впиталась в ткань подушки. Сглотнув комок в горле, я стиснул челюсти. Пусть я не разделял убеждений брата и до сих пор считаю что погиб тот по-дурацки. Но мои воспоминания о нем – это то, что у меня никто никогда не сможет отнять.
Гул салюта повторился, загремев с удвоенной силой. Просыпаясь, я лежал в темноте на кровати. То, что это не Новый Год, я понял сразу – несмотря на сон, в голове еще держалось, что на дворе вообще-то июль. Наверное, решил я, кто-то так справляет день рожденья или свадьбу. В нашем городе появилась такая традиция – в памятный день непременно дать знать всем вокруг, что у тебя праздник, и пофигу что людям в районе надо выспаться.
Минутку. То ведь в городе. А я сейчас в пионерлагере. В домике. В симуляции. Кто тут вообще будет справлять свадьбу?
За окном что-то оглушительно бабахнуло. Пол под кроватью задрожал – и я готов был поклясться, что стены домика затряслись. Какой-то странный фейерверк. Чересчур мощный для обычной хлопушки.
Я откинул одеяло, сел на кровати, и тут окно в нашем домике с треском разлетелось. Я от неожиданности опрокинулся на спину, и видимо, этим спас себя от множественных порезов – по воздуху мимо меня пронеслась туча стеклянных осколков. Миниатюрные прозрачные лезвия со звоном раскатились по всей комнате. С потолка посыпалась пыль.
– …Мать! – я выругался, тараща заспанные глаза. На соседней кровати зашевелилось одеяло, и из-под него наружу показалась взъерошенная голова моего приятеля.
– Что за нах?! – Ванька-Смерть уставился на меня. Я не смог ему ничего ответить, и только развел руками.
Ерохин одним прыжком выскочил из кровати в свои кеды и принялся лихорадочно одеваться. Я последовал его примеру. Одежда была присыпана стеклянной крошкой, но с ней всё было в порядке. Торопливо натягивая рубашку и брюки, я напряженно прислушивался – не раздадутся ли новые взрывы?
Одевшись, Иван бросился к двери. Я побежал за ним в кедах на босу ногу.
Снаружи были предрассветные сумерки. Пионерлагерь затянула поднявшаяся пыль и кислая вонь сгоревшей взрывчатки. На покрытой плитами аллее перед нашим домиком обнаружилась здоровенная воронка, исходившая дымом. Вся передняя стенка нашего жилища и куст сирени неподалеку были усеяны мелкими оспинами от осколков – на земле лежал розовый ковер из сбитых на землю цветов и мелких веток.
– Хренасе… – выдохнул я.
Ерохин с полминуты насуплено смотрел на беспорядок. Затем он молча потянул меня за рукав и быстро зашагал по аллее в сторону площади.
– Да погоди ты! – я вырвал руку. – Сам пойду, не маленький. Чего происходит-то?
– А ты не догадываешься? – Иван обернулся.
– Я проснулся пять минут назад, и потому туплю. Объясни в двух словах!
– Блин! – Ерохин посмотрел на меня как на слабоумного. – Сложи два и два. Мы в сорок втором году, немцы готовятся атаковать лагерь. Что они сделают первым делом?
– Ммм… – я нахмурился: голова после сна отказывалась работать. – Артобстрел?
Иван вздохнул и приложил руку к лицу.
– Наконец-то дошло. А теперь топай быстрее, пока еще раз не накинули!
– А куда мы идем? – спросил я, стараясь не отставать от друга.
– К административке. Если мы что узнаем, то только там. Или хотя бы в бомбоубежище спрячемся! Бегом!
Мы помчались по аллее. Разрушений, как я заметил, было немного – кроме той воронки, что была возле нашего дома, я по пути к центру лагеря насчитал только еще две. Между тем до нас всё еще доносился орудийный гул и грохот разрывов где-то в стороне. Очевидно, случайные попадания по пионерлагерю были шальными снарядами, а основной удар приходился как раз на те позиции, что мы построили вчера.
Когда мы пробегали мимо домика Электроника и Шурика, нас окликнули. На пороге стоял Сашка и протирал гимнастеркой очки.
– Эй, парни! – он помахал рукой, привлекая внимание. – Что случилось? Я взрыв слышал!
– Гутен таг от дяди Ганса, вот что случилось! – рявкнул Ерохин. – Бери в охапку Сыроежкина и давай за мной! Мы к административному корпусу!
– Ага… – лицо Шурика вытянулось. Он повернулся и опрометью забежал в домик.
– Слушай, а где все вояки? – я посмотрел на Ивана. – Я ни одного не вижу, куда они все делись?!
– Я откуда знаю? – огрызнулся приятель. – Может они все как раз там, куда мы бежим. Или уже на позициях, с фашистами дерутся. Сейчас узнаем.
С некоторых пор я перестал отмечать этот праздник. В то время как мои соседи по общаге закупались деликатесами, наряжали пластиковую елку и носились по магазинам в предновогодней панике, я проводил этот день, как и все другие дни, отрешаясь от праздничной атмосферы. Ото всех попыток заставить меня приобщиться к общему труду на благо подготовки общаги к Новому Году я успешно отмазывался. Поскольку еще с тех времен, когда я жил дома у меня выработалось некое отвращение к празднику, то вот уже третий год я игнорировал творящуюся вокруг начиная с двадцатых чисел января суматоху. Никогда не мог понять – в чем смысл смотреть телик, обжираясь оливье с шампанским, как это делали мои батя с мамой, и потом обзванивать всех знакомых для того чтобы сказать им ничего не значащие слова поздравления и тратить на это баланс? Или еще хуже – тратить месячную зарплату на подарки всей многочисленной родне, которая и вспоминает-то тебя раз в год именно в этот день?
Однако каждый год, в ночь на первое января я гулял по улицам и слушал, как в небе взрываются салюты, а народ поджигает петарды. Было что-то бодрящее в уханье и треске хлопков зарядов, словно люди вместе с ними выплескивают накопившийся в душе негатив, чтобы тот ушел вместе со старым годом туда, откуда нет возврата.
И сейчас мне снился грохот салютов. Сквозь сон я подумал о том, как в далеком детстве мальчишкой любил этот праздник. Как сидел у ёлки в ожидании чуда, а в отдалении за столом сидели родители и разговаривали под шум телевизора. Как мой давно погибший старший брат старался развеселить меня, как мы с ним играли в игры – сначала под елкой, в солдатики, а когда это приедалось, уже на улице в снежки, под первые редкие хлопки петард. Как стояли среди голых деревьев в парке и молча смотрели на прорезаемое разноцветным огнем вспышек небо, вслушиваясь в оглушительный гром и чувствуя как наши сердца замирают от восторга…
По уголку моего глаза стекла слеза и впиталась в ткань подушки. Сглотнув комок в горле, я стиснул челюсти. Пусть я не разделял убеждений брата и до сих пор считаю что погиб тот по-дурацки. Но мои воспоминания о нем – это то, что у меня никто никогда не сможет отнять.
Гул салюта повторился, загремев с удвоенной силой. Просыпаясь, я лежал в темноте на кровати. То, что это не Новый Год, я понял сразу – несмотря на сон, в голове еще держалось, что на дворе вообще-то июль. Наверное, решил я, кто-то так справляет день рожденья или свадьбу. В нашем городе появилась такая традиция – в памятный день непременно дать знать всем вокруг, что у тебя праздник, и пофигу что людям в районе надо выспаться.
Минутку. То ведь в городе. А я сейчас в пионерлагере. В домике. В симуляции. Кто тут вообще будет справлять свадьбу?
За окном что-то оглушительно бабахнуло. Пол под кроватью задрожал – и я готов был поклясться, что стены домика затряслись. Какой-то странный фейерверк. Чересчур мощный для обычной хлопушки.
Я откинул одеяло, сел на кровати, и тут окно в нашем домике с треском разлетелось. Я от неожиданности опрокинулся на спину, и видимо, этим спас себя от множественных порезов – по воздуху мимо меня пронеслась туча стеклянных осколков. Миниатюрные прозрачные лезвия со звоном раскатились по всей комнате. С потолка посыпалась пыль.
– …Мать! – я выругался, тараща заспанные глаза. На соседней кровати зашевелилось одеяло, и из-под него наружу показалась взъерошенная голова моего приятеля.
– Что за нах?! – Ванька-Смерть уставился на меня. Я не смог ему ничего ответить, и только развел руками.
Ерохин одним прыжком выскочил из кровати в свои кеды и принялся лихорадочно одеваться. Я последовал его примеру. Одежда была присыпана стеклянной крошкой, но с ней всё было в порядке. Торопливо натягивая рубашку и брюки, я напряженно прислушивался – не раздадутся ли новые взрывы?
Одевшись, Иван бросился к двери. Я побежал за ним в кедах на босу ногу.
Снаружи были предрассветные сумерки. Пионерлагерь затянула поднявшаяся пыль и кислая вонь сгоревшей взрывчатки. На покрытой плитами аллее перед нашим домиком обнаружилась здоровенная воронка, исходившая дымом. Вся передняя стенка нашего жилища и куст сирени неподалеку были усеяны мелкими оспинами от осколков – на земле лежал розовый ковер из сбитых на землю цветов и мелких веток.
– Хренасе… – выдохнул я.
Ерохин с полминуты насуплено смотрел на беспорядок. Затем он молча потянул меня за рукав и быстро зашагал по аллее в сторону площади.
– Да погоди ты! – я вырвал руку. – Сам пойду, не маленький. Чего происходит-то?
– А ты не догадываешься? – Иван обернулся.
– Я проснулся пять минут назад, и потому туплю. Объясни в двух словах!
– Блин! – Ерохин посмотрел на меня как на слабоумного. – Сложи два и два. Мы в сорок втором году, немцы готовятся атаковать лагерь. Что они сделают первым делом?
– Ммм… – я нахмурился: голова после сна отказывалась работать. – Артобстрел?
Иван вздохнул и приложил руку к лицу.
– Наконец-то дошло. А теперь топай быстрее, пока еще раз не накинули!
– А куда мы идем? – спросил я, стараясь не отставать от друга.
– К административке. Если мы что узнаем, то только там. Или хотя бы в бомбоубежище спрячемся! Бегом!
Мы помчались по аллее. Разрушений, как я заметил, было немного – кроме той воронки, что была возле нашего дома, я по пути к центру лагеря насчитал только еще две. Между тем до нас всё еще доносился орудийный гул и грохот разрывов где-то в стороне. Очевидно, случайные попадания по пионерлагерю были шальными снарядами, а основной удар приходился как раз на те позиции, что мы построили вчера.
Когда мы пробегали мимо домика Электроника и Шурика, нас окликнули. На пороге стоял Сашка и протирал гимнастеркой очки.
– Эй, парни! – он помахал рукой, привлекая внимание. – Что случилось? Я взрыв слышал!
– Гутен таг от дяди Ганса, вот что случилось! – рявкнул Ерохин. – Бери в охапку Сыроежкина и давай за мной! Мы к административному корпусу!
– Ага… – лицо Шурика вытянулось. Он повернулся и опрометью забежал в домик.
– Слушай, а где все вояки? – я посмотрел на Ивана. – Я ни одного не вижу, куда они все делись?!
– Я откуда знаю? – огрызнулся приятель. – Может они все как раз там, куда мы бежим. Или уже на позициях, с фашистами дерутся. Сейчас узнаем.
Когда мы подбегали к площади, я обратил внимание на поднимающийся столб дыма. Ерохин тоже его заметил.
– О, чёрт. Там походу попали куда-то.
Выйдя к административному корпусу, мы увидели что у здания разворочена часть крыши, и оттуда сквозь густой черный дым поднимаются языки пламени. Возле корпуса шла суета – несколько солдат подносили в ведрах воду и несли ее куда-то наверх, чтобы тушить пожар. У крыльца собрались множество пионеров – обычных пионеров, лет по двенадцать-пятнадцать. Откуда они взялись, ведь еще накануне их не было в лагере!
Особняком от них стояла наша группа. Я увидел жмущихся друг к другу всех наших девчонок. Те, заметив нас, призывно замахали руками и закричали.
– Мальчики, мы здесь! Идите сюда!
Я вместе с Ерохиным поспешил к ним.
– Вы не видели Ольгу Дмитриевну? – взволновано спросила Славя, как только мы подошли.
– Неа… – я растерянно посмотрел на Ивана, а он – на меня.
Черт, а ведь ее домик был напротив нашего! Вряд ли бы она не заметила долбежку артиллерии, обстреливавшей лагерь. Если только не случилось чего-нибудь, к примеру…
– Не помнишь, дверь в ее дом была закрыта? – спросил я.
– Вроде закрыто было всё, – нахмурился Ванька-Смерть. – Думаешь, она там?
– Ага, – кивнул я. – Может, сходим? Вдруг ей помощь нужна?
– Уже не нужно, – мой друг указал рукой в противоположный конец площади. Посмотрев туда, я увидел Ольгу Дмитриевну, висящую на плечах Шурика и Электроника.
– Что случилось? – закричал я.
Парни-ботаники дотащили нашу преподавательницу до крыльца и отдуваясь посадили ее на каменную приступку. Лицо и блузка Ольги были измазаны кровью.
– Осколками стекла порезало, – пояснил Шурик. – Ей, наверное, в медпункт надо. Где наш врач?
– Без понятия, – ответил я. – Я вчера сам его искал, да так и не нашел.
– Ладно, неважно. – Шурик взмахнул рукой. – Сами как-нибудь разберемся. Парни, поможете Ольгу Дмитриевну до медпункта довести? А то мы упарились, пока досюда ее дотащили.
– Отчего бы и нет, – я пожал плечами. – Иван?
– Идем, – мой друг осторожно подставил плечо нашей преподше. Ольга машинально оперлась на него; похоже она была в стрессовом состоянии и не осознавала происходящее. Я подпер ее с другой стороны, и мы сделали несколько шагов.
– Мальчики, подождите! – неожиданно остановила нас Славя.
– Что? – я оглянулся и увидел, как к нам идет старшина с автоматом наперевес. Сердце в груди дрогнуло, а в животе сжался упругий ком. Если он меня видел вчера ночью в столовой, то меня сейчас ждет жесткий нагоняй.
Однако старшина никак не отреагировал на моё присутствие.
– Товарищи пионеры! – обратился он к нам. – Времени нет, так что буду краток. Немцы обстреливают наши позиции и в скором времени начнут атаку. Поэтому требую! – малышню и всех остальных спустить в подвалы и не выпускать, пока обстрел не закончится! Медпункт переоборудуется в лазарет, и нашему доктору нужна будет помощь, поэтому, девчата, помогите ей там!
– Так у нас есть доктор? – опешил я. – Его же вчера не было…
– Да, есть. – Старшина Емельянов покосился на нас, державших на себе Ольгу. – Кто это?
– Это наш препод, – фыркнул Ерохин.
– Вот и несите её в лазарет! Девчата, помогите хлопцам, и потом заведите младших в подвал! Быстрей, быстрей!
Старшина поправил автомат на груди и быстрым шагом зашагал через площадь в ту сторону, где до сих пор были слышны разрывы. Суетившиеся вокруг бойцы оставили ведра, и расхватав стоявшие у стены винтовки, отправились вслед за ним. Мы проводили их взглядами.
– Мда… – я почесал лоб. – Ну пошли, что ли…
– Ребята! – Славя подбежала к нам. – Вань, я кажется вчера у тебя в домике оставила ключи. Без них я не смогу открыть подвал!
– Так он заперт? – удивился я.
– Да, я уже проверяла, там замок висит. Пожалуйста, сходи в домик за ключами! А я тут Семену помогу.
Поддерживавший Ольгу Дмитриевну Ерохин покосился на меня недобрым взглядом. Затем он вздохнул.
– Да, конечно, Славя.
Я тем временем думал – отдавать ключи или нет? В принципе, с ними я могу проникнуть в любой уголок пионерлагеря, что может пригодиться в дальнейшем. Да и пообщаться со Славей вдали от бдящего взора Ивана было бы здорово. А ключи всегда можно будет вернуть потом.
Но подумав, я отверг эту идею. Не самая удачная мысль – начинать более тесное знакомство со лжи. И когда Ерохин вернется с пустыми руками и узнает что ключи были у меня, он наверняка до меня докопается, а выяснять отношения с отмороженной на голову машиной уничтожения мне не хотелось. Да и вообще, лучше дружить, нежели ссориться из-за девчонки.
Поэтому я сунул руку в карман и достал гремящую связку.
– Славя, ключи у меня. Я их собирался тебе отдать, поэтому с собой взял.
– Ой, спасибо! – она с улыбкой взяла ключи у меня из рук. – Что бы я без них делала… Мальчики, идите в медпункт, я пока бомбоубежище открою.
Девушка ушла внутрь здания. Мы с Ерохиным и ботаниками повели нашу пострадавшую от осколков стекла вожатую в медпункт. Идти было рядом – перейдя через площадь и пройдя пару десятков метров, мы дошли до укрытого за деревьями здания медпункта и зашли внутрь. На этот раз дверь была открыта.
Медпункт выглядел именно так, как должен был выглядеть. Стерильно-белое окружение, застекленные шкафы с лекарствами, бело-зеленые стены, лампы дневного света на потолке. В углу комнаты был стол, заставленный журналами и какими-то склянками; рядом с ним стояли медицинские весы и две кушетки. За столом сидела женщина в медицинском халате и что-то писала.
Мне она показалась знакомой – словно я когда-то давно уже ее видел. Но где? Внешность у нее была довольно примечательная. Мимо такой трудно пройти на улице, не обернувшись вслед. Может, какая-нибудь из фотомоделей, пик с которой я видел на имиджборде? Или просто какая-то популярная личность, чью внешность решили использовать для одного из НПС виртуального мира?..
Медсестра обернулась. В обтягивающем халатике, с длинными темными волосами и телом подиумной модели, она выглядела настолько несвойственно замшелому совковому окружению пионерлагеря, что я удивился. Да, определенно я ее где-то видел – то ли среди премиум-фотографий в фап-треде, то ли на обложке дорогого глянца. Видимо, это была такая шутка от создателей симуляции.
– Здравствуйте… пионеры, – она улыбнулась, но ее лицо стало серьезным, когда она увидела нашу руководительницу по практике. – Кладите ее на кушетку, я сейчас.
Встав из-за стола, она ушла в заднюю часть медпункта. Я и Ерохин осторожно довели Ольгу Дмитриевну до одной из кушеток и уложили на застеленную поверх белую простыню. Я снял с нее панамку и положил рядом на стол.
Только теперь я заметил, насколько сильно у нее порезано лицо, особенно лоб и веки. Меня передернуло – настолько было жутко смотреть на эти кровоточащие порезы и торчащие из них мелкие осколки стекла. Как она терпит?!
– Мы пришли, Ольга Дмитриевна, – я осторожно погладил ее по волосам. – Как вы?
– Когда это безумие кончится – уволюсь! – стеклянно звенящим голосом простонала наша кураторша. – Ребята… Дорогие мои!.. Что же это такое, а?! Так больно!..
– Потерпите, сейчас доктор придет, она вас вылечит, – я прикоснулся к судорожно сжатым рукам Ольги. Похоже это для нее стало последней каплей – она издала странный звук, похожий на глухой вскрик, и всхлипывая, в голос зарыдала. От уголков глаз протянулись розоватые влажные дорожки.
– О, чёрт. Там походу попали куда-то.
Выйдя к административному корпусу, мы увидели что у здания разворочена часть крыши, и оттуда сквозь густой черный дым поднимаются языки пламени. Возле корпуса шла суета – несколько солдат подносили в ведрах воду и несли ее куда-то наверх, чтобы тушить пожар. У крыльца собрались множество пионеров – обычных пионеров, лет по двенадцать-пятнадцать. Откуда они взялись, ведь еще накануне их не было в лагере!
Особняком от них стояла наша группа. Я увидел жмущихся друг к другу всех наших девчонок. Те, заметив нас, призывно замахали руками и закричали.
– Мальчики, мы здесь! Идите сюда!
Я вместе с Ерохиным поспешил к ним.
– Вы не видели Ольгу Дмитриевну? – взволновано спросила Славя, как только мы подошли.
– Неа… – я растерянно посмотрел на Ивана, а он – на меня.
Черт, а ведь ее домик был напротив нашего! Вряд ли бы она не заметила долбежку артиллерии, обстреливавшей лагерь. Если только не случилось чего-нибудь, к примеру…
– Не помнишь, дверь в ее дом была закрыта? – спросил я.
– Вроде закрыто было всё, – нахмурился Ванька-Смерть. – Думаешь, она там?
– Ага, – кивнул я. – Может, сходим? Вдруг ей помощь нужна?
– Уже не нужно, – мой друг указал рукой в противоположный конец площади. Посмотрев туда, я увидел Ольгу Дмитриевну, висящую на плечах Шурика и Электроника.
– Что случилось? – закричал я.
Парни-ботаники дотащили нашу преподавательницу до крыльца и отдуваясь посадили ее на каменную приступку. Лицо и блузка Ольги были измазаны кровью.
– Осколками стекла порезало, – пояснил Шурик. – Ей, наверное, в медпункт надо. Где наш врач?
– Без понятия, – ответил я. – Я вчера сам его искал, да так и не нашел.
– Ладно, неважно. – Шурик взмахнул рукой. – Сами как-нибудь разберемся. Парни, поможете Ольгу Дмитриевну до медпункта довести? А то мы упарились, пока досюда ее дотащили.
– Отчего бы и нет, – я пожал плечами. – Иван?
– Идем, – мой друг осторожно подставил плечо нашей преподше. Ольга машинально оперлась на него; похоже она была в стрессовом состоянии и не осознавала происходящее. Я подпер ее с другой стороны, и мы сделали несколько шагов.
– Мальчики, подождите! – неожиданно остановила нас Славя.
– Что? – я оглянулся и увидел, как к нам идет старшина с автоматом наперевес. Сердце в груди дрогнуло, а в животе сжался упругий ком. Если он меня видел вчера ночью в столовой, то меня сейчас ждет жесткий нагоняй.
Однако старшина никак не отреагировал на моё присутствие.
– Товарищи пионеры! – обратился он к нам. – Времени нет, так что буду краток. Немцы обстреливают наши позиции и в скором времени начнут атаку. Поэтому требую! – малышню и всех остальных спустить в подвалы и не выпускать, пока обстрел не закончится! Медпункт переоборудуется в лазарет, и нашему доктору нужна будет помощь, поэтому, девчата, помогите ей там!
– Так у нас есть доктор? – опешил я. – Его же вчера не было…
– Да, есть. – Старшина Емельянов покосился на нас, державших на себе Ольгу. – Кто это?
– Это наш препод, – фыркнул Ерохин.
– Вот и несите её в лазарет! Девчата, помогите хлопцам, и потом заведите младших в подвал! Быстрей, быстрей!
Старшина поправил автомат на груди и быстрым шагом зашагал через площадь в ту сторону, где до сих пор были слышны разрывы. Суетившиеся вокруг бойцы оставили ведра, и расхватав стоявшие у стены винтовки, отправились вслед за ним. Мы проводили их взглядами.
– Мда… – я почесал лоб. – Ну пошли, что ли…
– Ребята! – Славя подбежала к нам. – Вань, я кажется вчера у тебя в домике оставила ключи. Без них я не смогу открыть подвал!
– Так он заперт? – удивился я.
– Да, я уже проверяла, там замок висит. Пожалуйста, сходи в домик за ключами! А я тут Семену помогу.
Поддерживавший Ольгу Дмитриевну Ерохин покосился на меня недобрым взглядом. Затем он вздохнул.
– Да, конечно, Славя.
Я тем временем думал – отдавать ключи или нет? В принципе, с ними я могу проникнуть в любой уголок пионерлагеря, что может пригодиться в дальнейшем. Да и пообщаться со Славей вдали от бдящего взора Ивана было бы здорово. А ключи всегда можно будет вернуть потом.
Но подумав, я отверг эту идею. Не самая удачная мысль – начинать более тесное знакомство со лжи. И когда Ерохин вернется с пустыми руками и узнает что ключи были у меня, он наверняка до меня докопается, а выяснять отношения с отмороженной на голову машиной уничтожения мне не хотелось. Да и вообще, лучше дружить, нежели ссориться из-за девчонки.
Поэтому я сунул руку в карман и достал гремящую связку.
– Славя, ключи у меня. Я их собирался тебе отдать, поэтому с собой взял.
– Ой, спасибо! – она с улыбкой взяла ключи у меня из рук. – Что бы я без них делала… Мальчики, идите в медпункт, я пока бомбоубежище открою.
Девушка ушла внутрь здания. Мы с Ерохиным и ботаниками повели нашу пострадавшую от осколков стекла вожатую в медпункт. Идти было рядом – перейдя через площадь и пройдя пару десятков метров, мы дошли до укрытого за деревьями здания медпункта и зашли внутрь. На этот раз дверь была открыта.
Медпункт выглядел именно так, как должен был выглядеть. Стерильно-белое окружение, застекленные шкафы с лекарствами, бело-зеленые стены, лампы дневного света на потолке. В углу комнаты был стол, заставленный журналами и какими-то склянками; рядом с ним стояли медицинские весы и две кушетки. За столом сидела женщина в медицинском халате и что-то писала.
Мне она показалась знакомой – словно я когда-то давно уже ее видел. Но где? Внешность у нее была довольно примечательная. Мимо такой трудно пройти на улице, не обернувшись вслед. Может, какая-нибудь из фотомоделей, пик с которой я видел на имиджборде? Или просто какая-то популярная личность, чью внешность решили использовать для одного из НПС виртуального мира?..
Медсестра обернулась. В обтягивающем халатике, с длинными темными волосами и телом подиумной модели, она выглядела настолько несвойственно замшелому совковому окружению пионерлагеря, что я удивился. Да, определенно я ее где-то видел – то ли среди премиум-фотографий в фап-треде, то ли на обложке дорогого глянца. Видимо, это была такая шутка от создателей симуляции.
– Здравствуйте… пионеры, – она улыбнулась, но ее лицо стало серьезным, когда она увидела нашу руководительницу по практике. – Кладите ее на кушетку, я сейчас.
Встав из-за стола, она ушла в заднюю часть медпункта. Я и Ерохин осторожно довели Ольгу Дмитриевну до одной из кушеток и уложили на застеленную поверх белую простыню. Я снял с нее панамку и положил рядом на стол.
Только теперь я заметил, насколько сильно у нее порезано лицо, особенно лоб и веки. Меня передернуло – настолько было жутко смотреть на эти кровоточащие порезы и торчащие из них мелкие осколки стекла. Как она терпит?!
– Мы пришли, Ольга Дмитриевна, – я осторожно погладил ее по волосам. – Как вы?
– Когда это безумие кончится – уволюсь! – стеклянно звенящим голосом простонала наша кураторша. – Ребята… Дорогие мои!.. Что же это такое, а?! Так больно!..
– Потерпите, сейчас доктор придет, она вас вылечит, – я прикоснулся к судорожно сжатым рукам Ольги. Похоже это для нее стало последней каплей – она издала странный звук, похожий на глухой вскрик, и всхлипывая, в голос зарыдала. От уголков глаз протянулись розоватые влажные дорожки.
Я замолчал, не зная что тут еще можно добавить. В душе поднималась жалость к так нелепо и страшно пострадавшей преподавательнице. Рядом стоял Иван, явно испытывая те же чувства.
– Вы еще тут, пионеры? – из подсобки вышла медсестра, на ходу натягивая медицинские перчатки. – Можете идти, я здесь справлюсь сама.
– Старшина Емельянов сказал передать, что здесь лазарет для бойцов будет, – сказал Ерохин. Медсестра рассмеялась.
– Лазарет? Ну конечно, здесь всегда лазарет… Скажите девочкам, пусть кто-нибудь из них придет и будет помогать мне. А лучше все – еще до конца дня у них будет полно работы.
– Хорошо, мы скажем.
– И сами тоже приходите – на перевязку, или просто так… пионеры, – она долгим взглядом посмотрела на меня. У меня по спине забегали мурашки, а взгляд заметался по комнате, только чтобы не встречаться с ее глазами.
Красно-синими глазами.
– А как вас зовут? – неожиданно для себя спросил я.
– Я не представилась? Ох, я такая невежливая! – медсестра наманикюренными пальчиками выудила из-за отворота халата очки и очень сексуальным жестом прикусила губами кончик дужки. – Меня зовут Виола. Виола Церновна.
«Виола»…
В голове у меня словно что-то щелкнуло и зашевелились неясные подозрения. Я машинально попрощался и вышел из медпункта. Из головы не выходили ее улыбка и глубокие глаза – один красный, другой синий.
Нет сомнений, я где-то видел ее раньше. Но где и когда?
– Вы еще тут, пионеры? – из подсобки вышла медсестра, на ходу натягивая медицинские перчатки. – Можете идти, я здесь справлюсь сама.
– Старшина Емельянов сказал передать, что здесь лазарет для бойцов будет, – сказал Ерохин. Медсестра рассмеялась.
– Лазарет? Ну конечно, здесь всегда лазарет… Скажите девочкам, пусть кто-нибудь из них придет и будет помогать мне. А лучше все – еще до конца дня у них будет полно работы.
– Хорошо, мы скажем.
– И сами тоже приходите – на перевязку, или просто так… пионеры, – она долгим взглядом посмотрела на меня. У меня по спине забегали мурашки, а взгляд заметался по комнате, только чтобы не встречаться с ее глазами.
Красно-синими глазами.
– А как вас зовут? – неожиданно для себя спросил я.
– Я не представилась? Ох, я такая невежливая! – медсестра наманикюренными пальчиками выудила из-за отворота халата очки и очень сексуальным жестом прикусила губами кончик дужки. – Меня зовут Виола. Виола Церновна.
«Виола»…
В голове у меня словно что-то щелкнуло и зашевелились неясные подозрения. Я машинально попрощался и вышел из медпункта. Из головы не выходили ее улыбка и глубокие глаза – один красный, другой синий.
Нет сомнений, я где-то видел ее раньше. Но где и когда?
bump
На ногу тебе хуямп, сука. Заебал своё говно сюда кидать.
Не нравится - уебывай.
bump
ОП, неплохо графоманишь, продолжай. Вот только какие к черту кеды в забытом богами совковом пионерлагере во время активных боевых действий с немцами?
Ага, а ещё лампы дневного света в медпункте в 40-х годах. Ну ОП, видимо, и не претендует на историческую достоверность.
>неплохо
>графоманишь
На вкус, как говно.
>графоманишь
На вкус, как говно.
Оп может претендовать только на то, чтобы быть сифилитичным хуём.
Соседняя параллель, чо.
Так это же виртуальная симуляция. Исторические недостоверности вполне логичны.
отмазка в духе Темной Башни Кинга inb4 говноед (я писатель, что хочу, то и делаю, и плевать я хотел на логические ляпы и нестыковки)
Только я то не писатель. Просто выгораживаю ОП.
Всё верно - это виртуальная реальность, и анахронизмы в ней неизбежны (к примеру - как вы представляете дискотеку третьего дня на виниловом проигрывателе тех годов, если современную музыку можно найти только на плеере Семена?). Кроме того, очень сложно совместить пионерлагерь 80-х годов из оригинального сценария, обстановку 40-х, и факт того что действие происходит уже в 30-е годы XXI века. Но я стараюсь.
Если же эти ляпы для вас слишком критичны - пишите, буду впредь следить за этим более внимательно. Разумеется, это касается тех кто заинтересован в продолжении повести, а не тех кому свербит от недоеба гойловного моска. Всем благ.
ОП
Если же эти ляпы для вас слишком критичны - пишите, буду впредь следить за этим более внимательно. Разумеется, это касается тех кто заинтересован в продолжении повести, а не тех кому свербит от недоеба гойловного моска. Всем благ.
ОП
Пиши дальше, интересно ведь. Это куда интересней смотрится, чем если-бы все пытались совпадать с временной веткой.
ОП, не обижайся на меня пили дальше, интересно.
Проебал цитирование. Имелось ввиду
Короче, ОП, не слушай сажоедов и пиши дальше.
бамп
бамп
В бомбоубежище грохот канонады почти не ощущался. Лишь изредка легкая вибрация пола под ногами и слабый, на грани слышимости гул давали знать, что наверху идет бой. Впрочем, даже его было не слышно за шумом топота тридцати с лишним пар маленьких ног и восторженных визгов малолетних пионеров, которым дали в распоряжение целый огромный незнакомый и ждущий исследователей бункер. Я уже не знал, что хуже – сидеть снаружи под обстрелом, или сидеть тут в окружении школоботов. Какой идиот вообще придумал этот сюжетный ход? Или это такая попытка занять нас воспитанием детворы? Да пошла она в пень!
Шурик с Электроником, впрочем, нашли себе занятие по душе. Найдя в бомбоубежище оборудованную под мастерскую комнату, они вытурили оттуда всех кто пытался растащить инструментарий, и теперь пытались восстановить раскуроченную кем-то радиостанцию. Что они собираются поймать в эфире я не представлял, ну да ладно – во всяком случае люди были заняты делом. А вот я и Ерохин теперь маялись от скуки.
В принципе, бомбоубежище не представляло собой ничего особенного – обычный советский бункер типовой постройки. Один большой коридор, с ответвлениями в пустые комнаты. В одной было несколько двухъярусных кроватей – вроде как жилое помещение или медпункт; в другой были несколько станков и шкафы с разнообразными радиодеталями – мастерская. Еще было помещение фильтровальной вентиляции с «бочками» ФВУ, и склад с совершенно пустыми стеллажами. В обоих концах коридора были гермодвери, через одну из которых мы попали сюда. Другая была наглухо задраена, и несмотря на все наши усилия открыть ее так и не удалось.
– Какого хрена на аэродроме не нашлось лишнего самолета для этих личинок человека? – с грустью вздохнул Ерохин, слушая доносящийся из коридора визг: дети играли в «пятнашки», ломая и снося всё на своём пути. – Или хотя бы лишней бомбы? Реально ведь биомусор, только под ногами болтается!
Никто нему не ответил. Мы лежали и сидели на голых матрасах в жилой комнате впятером – Лена и Славя ушли в медпункт помогать Виоле, и с тех пор только дважды забегали на несколько минут рассказать новости. Мы за это время успели облазить весь бункер, безуспешно потыкаться в запертую гермодверь и теперь страдали от безделья. Я, Иван, Алиса, Мику и Ульяна заняли самое козырное помещение с кроватями и не пускали в него детвору. Другие студенты из нашей группы разместились в мастерской у ботаников. Остальное же бомбоубежище мы оставили детворе на растерзание, благо что Славя предусмотрительно заперла наиболее важные помещения, вроде комнат с ФВУ или цистернами с водой.
– Даже карты не взяли… – продолжал тем временем сокрушаться Ерохин.
– Ну так пошел бы да взял! – фыркнула Ульяна.
– Ага, вот нечего мне делать, ради тебя специально под бомбежкой за картами тащиться!
– Как будто ты сам будешь в сторонке смотреть, как мы играем. Ага.
– С какого перепугу это тебя волнует? – прищурился Ванька-Смерть.
– А почему это меня вообще должно волновать? – ухмыльнулась девушка и показала язык.
Ерохин приподнялся на скрипнувшей под ним кровати.
– Проблемы, мелкая?
– Замолчите оба! – с верхней койки свесилась голова Двачевской. – Ты если хочешь подраться – иди на малышне злость срывай! Они тебе точно сдачи не дадут!
– А ты чего лезешь?! – оскалился Ерохин.
– Хочу и лезу! Не докапывайся до Ульянки, понял?
– А то что?
– Того самого!
Иван зло засопел и свесил ноги с койки, готовясь спрыгнуть.
– Угомонись, – я решил, что имеет смысл вмешаться. – Говоришь что скучно, а сам ведь мог бы в медпункт пойти и девчонкам помочь.
– Вот и шел бы сам! Чего тогда тут сидишь? – Ерохин резко повернулся ко мне.
– Ну и что? Я же не ною как ты.
У Ваньки гневно сверкнули глаза. Он было собрался сказать что-то резкое, но его прервал скрип открывшейся двери. Все обернулись на звук.
В комнату вошел незнакомый пионер… нет. В комнату вошел человек неопределенного возраста, зачем-то одевший на себя костюм пионера. Невысокий, с нескладным телом и ассиметричным лицом, он производил неприятное впечатление. Неровная, словно плохо сросшаяся голова с лысиной во всю макушку и угольно-черные косые глаза довершали образ.
Ерохин поперхнулся заготовленной фразой. Незнакомый пионер прошел мимо, окруженный всеобщим молчанием, и кинул висевший за плечами вещмешок на одну з кроватей.
– Мы тебе не мешаем? – хмуро поинтересовался Ерохин.
Пионер ничего не ответил. Он молча сел на кровать. Его черные глаза пробежались по нам и остановились на Ерохине.
– Что-то я не понял. – Иван медленно встал. – Ты глухой?
Мы все напряженно следили за развитием конфликта. Всем нам вошедший пионер по необъяснимой причине не понравился, и нам хотелось чтобы он ушел. Но в то же время что-то жуткое в его облике мешало нам взять и силой вывести его. Поэтому мы молча наблюдали за тем, что сделает Ерохин с незваным гостем.
Тот тем временем подошел к незнакомому пионеру и угрожающе навис над ним.
– Повторяю специально для тебя, кривая морда, – Ванька зло цедил слова, явно собираясь отделать пионера кулачищами. – Ты глухой?!
И тут… Мы даже не сразу поняли, что случилось. Только что Ерохин стоял перед сидящим на кровати незнакомцем – а теперь он согнулся в три погибели и медленно оседал на пол, прижимая ладони к отбитым гениталиям. Пионер спокойно положил руку обратно на колено.
– Отвечаю на поставленный вопрос, – сказал он чуть хрипловатым прокуренным голосом человека средних лет. – Я не глухой.
– Ты, сука! Я тебя… – Ерохин рывком поднялся с пола и занес над пионером руку, но отлетел к стоявшей позади двухъярусной кровати и упал, судорожно пытаясь вздохнуть. Пионер встал во весь рост в проходе между койками, и лежавшие сверху девушки шарахнулись от него к стенкам. Я же спрыгнул с кровати и подхватил с пола валяющуюся арматуру, собираясь ею огреть визитера по криво слепленой голове.
Шурик с Электроником, впрочем, нашли себе занятие по душе. Найдя в бомбоубежище оборудованную под мастерскую комнату, они вытурили оттуда всех кто пытался растащить инструментарий, и теперь пытались восстановить раскуроченную кем-то радиостанцию. Что они собираются поймать в эфире я не представлял, ну да ладно – во всяком случае люди были заняты делом. А вот я и Ерохин теперь маялись от скуки.
В принципе, бомбоубежище не представляло собой ничего особенного – обычный советский бункер типовой постройки. Один большой коридор, с ответвлениями в пустые комнаты. В одной было несколько двухъярусных кроватей – вроде как жилое помещение или медпункт; в другой были несколько станков и шкафы с разнообразными радиодеталями – мастерская. Еще было помещение фильтровальной вентиляции с «бочками» ФВУ, и склад с совершенно пустыми стеллажами. В обоих концах коридора были гермодвери, через одну из которых мы попали сюда. Другая была наглухо задраена, и несмотря на все наши усилия открыть ее так и не удалось.
– Какого хрена на аэродроме не нашлось лишнего самолета для этих личинок человека? – с грустью вздохнул Ерохин, слушая доносящийся из коридора визг: дети играли в «пятнашки», ломая и снося всё на своём пути. – Или хотя бы лишней бомбы? Реально ведь биомусор, только под ногами болтается!
Никто нему не ответил. Мы лежали и сидели на голых матрасах в жилой комнате впятером – Лена и Славя ушли в медпункт помогать Виоле, и с тех пор только дважды забегали на несколько минут рассказать новости. Мы за это время успели облазить весь бункер, безуспешно потыкаться в запертую гермодверь и теперь страдали от безделья. Я, Иван, Алиса, Мику и Ульяна заняли самое козырное помещение с кроватями и не пускали в него детвору. Другие студенты из нашей группы разместились в мастерской у ботаников. Остальное же бомбоубежище мы оставили детворе на растерзание, благо что Славя предусмотрительно заперла наиболее важные помещения, вроде комнат с ФВУ или цистернами с водой.
– Даже карты не взяли… – продолжал тем временем сокрушаться Ерохин.
– Ну так пошел бы да взял! – фыркнула Ульяна.
– Ага, вот нечего мне делать, ради тебя специально под бомбежкой за картами тащиться!
– Как будто ты сам будешь в сторонке смотреть, как мы играем. Ага.
– С какого перепугу это тебя волнует? – прищурился Ванька-Смерть.
– А почему это меня вообще должно волновать? – ухмыльнулась девушка и показала язык.
Ерохин приподнялся на скрипнувшей под ним кровати.
– Проблемы, мелкая?
– Замолчите оба! – с верхней койки свесилась голова Двачевской. – Ты если хочешь подраться – иди на малышне злость срывай! Они тебе точно сдачи не дадут!
– А ты чего лезешь?! – оскалился Ерохин.
– Хочу и лезу! Не докапывайся до Ульянки, понял?
– А то что?
– Того самого!
Иван зло засопел и свесил ноги с койки, готовясь спрыгнуть.
– Угомонись, – я решил, что имеет смысл вмешаться. – Говоришь что скучно, а сам ведь мог бы в медпункт пойти и девчонкам помочь.
– Вот и шел бы сам! Чего тогда тут сидишь? – Ерохин резко повернулся ко мне.
– Ну и что? Я же не ною как ты.
У Ваньки гневно сверкнули глаза. Он было собрался сказать что-то резкое, но его прервал скрип открывшейся двери. Все обернулись на звук.
В комнату вошел незнакомый пионер… нет. В комнату вошел человек неопределенного возраста, зачем-то одевший на себя костюм пионера. Невысокий, с нескладным телом и ассиметричным лицом, он производил неприятное впечатление. Неровная, словно плохо сросшаяся голова с лысиной во всю макушку и угольно-черные косые глаза довершали образ.
Ерохин поперхнулся заготовленной фразой. Незнакомый пионер прошел мимо, окруженный всеобщим молчанием, и кинул висевший за плечами вещмешок на одну з кроватей.
– Мы тебе не мешаем? – хмуро поинтересовался Ерохин.
Пионер ничего не ответил. Он молча сел на кровать. Его черные глаза пробежались по нам и остановились на Ерохине.
– Что-то я не понял. – Иван медленно встал. – Ты глухой?
Мы все напряженно следили за развитием конфликта. Всем нам вошедший пионер по необъяснимой причине не понравился, и нам хотелось чтобы он ушел. Но в то же время что-то жуткое в его облике мешало нам взять и силой вывести его. Поэтому мы молча наблюдали за тем, что сделает Ерохин с незваным гостем.
Тот тем временем подошел к незнакомому пионеру и угрожающе навис над ним.
– Повторяю специально для тебя, кривая морда, – Ванька зло цедил слова, явно собираясь отделать пионера кулачищами. – Ты глухой?!
И тут… Мы даже не сразу поняли, что случилось. Только что Ерохин стоял перед сидящим на кровати незнакомцем – а теперь он согнулся в три погибели и медленно оседал на пол, прижимая ладони к отбитым гениталиям. Пионер спокойно положил руку обратно на колено.
– Отвечаю на поставленный вопрос, – сказал он чуть хрипловатым прокуренным голосом человека средних лет. – Я не глухой.
– Ты, сука! Я тебя… – Ерохин рывком поднялся с пола и занес над пионером руку, но отлетел к стоявшей позади двухъярусной кровати и упал, судорожно пытаясь вздохнуть. Пионер встал во весь рост в проходе между койками, и лежавшие сверху девушки шарахнулись от него к стенкам. Я же спрыгнул с кровати и подхватил с пола валяющуюся арматуру, собираясь ею огреть визитера по криво слепленой голове.
Пионер спокойно взглянул на меня. Я замер, сжимая прут в руках.
– Пока что я вернул то, что хотел дать мне этот молодой человек, – хрипло произнес он и усмехнулся. – Представь, что я сделаю с тем, кто попытается ударить меня железякой?
Я растерянно опустил руку с арматурой и отступил обратно к койке. Пионер тем временем обвел нас взглядом еще раз, на миг задержав его на лежащем и стонущем на кровати Иване.
– Прошу прощения, я не представился. Меня зовут Анатолий, или просто Толик. И меня не нужно бояться – я к вам ненадолго. Максимум на недельку.
– Звиздец у тебя удар поставлен, – прохрипел Ерохин.
– Через пять минут вам будет лучше, – пионер повернулся к нему. – Но обострять отношения еще раз не советую. Вам понятно?
Ерохин что-то проворчал. Толик вновь повернулся к нам.
– Простите за внезапное вторжение, но тут больше нигде нет места. Поэтому я пока посижу у вас. Не возражаете?
«Лол, возразишь такому», – подумал я.
– Ну и отлично, – не дождавшись возражений, пионер опустился на кровать.
Некоторое время в комнате стояла тишина, которую никто не решался прервать. Затем Алиса нервно поинтересовалась:
– Ты вообще кто такой?
– Меня зовут Толик, – терпеливо повторил лысый пионер. – Не стесняйтесь, задавайте вопросы.
– Ты бот? – хмыкнул я со своей койки.
– Нет, не бот, – ответил Толик.
– Ага, тут все не боты, кого не спроси. Особенно школота. Чем докажешь, дядя?
– Ничем, вам придется верить на слово, – усмехнулся пионер и поскреб лысину.
– А к нам зачем пришел? – спросила Ульяна.
– Потому что кровати в бомбоубежище есть только здесь. А в мастерской слишком много людей.
– Не любишь когда много людей? – понимающе кивнул я.
– Не люблю когда много внимания, – покачал головой Толик. – А вообще я рад познакомиться с новым людьми в лагере.
– Хуяссе у тебя знакомство, – зло прошипел Ерохин, потирая грудь. – Не боишься от новых знакомых в грудную клетку с занесением получить, а?!
– Мне очень жаль, но вы сами нарывались, молодой человек. – последовал невозмутимый ответ. – Причем не только до меня, но и до всех присутствующих в этой комнате. Я прав?
Не зная что ответить на очевидную правду, Ванька-Смерть пристыженно замолчал. Лысый пионер хмыкнул и устроился поудобнее на матрасе.
– А откуда ты, Толик?
– Местный я. Ну, то есть как местный… Каждый год сюда езжу. Почти что с самого начала как этот лагерь построили. В это лето тоже поехал, а тут вот такое вот дело…
– А лет сколько тебе, Толик? – спросила Мику.
– Точно не могу сказать. Метрики потерялись давно. Да и сам уже не помню.
– А почему ты выглядишь так странно?..
Понемногу завязался разговор. В ходе беседы у меня создалось двойственное впечатление – невозможно было понять, то ли мы разговариваем с реальным человеком, то ли с очередной неписью. На все наш вопросы, даже самые неожиданные, этот Толик реагировал адекватно, порой в ответ подкалывая нас. Этим он заметно отличался от бегавших по бункеру школьников, которые на все вопросы давали однотипные ответы, как и положено ботам. Только изредка Толик слегка терялся, но в целом расколоть его так и не удалось. Мы говорили с человеком средних лет, образованным, и как выяснилось умеющим постоять за себя – при том считавшего, что находится тот в реальном мире. Брошенную Алисой реплику о том, что мы находимся в виртуальной реальности, он встретил шуткой. Так что, наверное, это была действительно непись с продвинутым ИИ – либо умело законспирировавшийся живой человек.
Неприязнь к нему никуда не делась – она просто отступила глубже, на уровень подсознания. На первый взгляд мы к нему относились нормально – но в разговоре то у одного, то у другого проскакивала нотка недоверия и затаенного страха. Так что постепенно беседа сошла на нет.
Мы продолжал сидеть в бомбоубежище. Я слушал отдаленное громыхание снарядов, и думал о том что сейчас происходит наверху. Должно быть, на позициях сейчас жарко. Интересно, как там девчонки? Ведь мы их по сути оставили одних в лазарете, в который запросто мог попасть случайный снаряд. Да и мало ли что могло случиться…
Как там Лена?
Я вздохнул и откинулся на кровати. В душе шевельнулось неприятное чувство. Было бы лучше, если бы я с Ерохиным и нашими двумя кулибиными остался в лазарете. Хотя бы не так скучно было. И девушкам бы здесь, внизу, ничего бы не угрожало.
Ход моих размышлений прервала скрипнувшая дверь. Я открыл глаза.
В комнату вошла девушка. Сначала я не понял, кто это – голова ее была закрыта косынкой, а на теле был грязнющий белый халат на завязках. Только по блеску зеленых глаз и фиолетовой пряди волос на лбу я понял, что это Лена.
Девушка медленно подошла к свободной койке и почти что рухнула на нее. Тут мы увидели, какое у нее бледное лицо. Халат и косынка на ней были испачканы кровью и какими-то черными мазками грязи, похожими на подпалины.
– Лена! – мне словно подбросило с койки. Я сел рядом с девушкой, приобняв ее за плечи. – Что случилось? На тебе лица нет!
Лена вздохнула, собралась было что-то ответить – и прижав ладони к лицу, затряслась. Я растерянно смотрел на нее, не зная что можно предпринять.
– Что произошло? Откуда ты? – задала «умный» вопрос Мику. По ней же видно, где она находилась!
– Из лазарета, – всхлипывая, ответила Лена. – Там сейчас такое…
– Что там?
– Раненые… Столько раненых! Человек двадцать, наверное, а то и больше… В медпункте места не хватило, и мы с Виолой и Славей на матрасы их рядами на улице выкладывали! Их так ужасно поранило! У одного осколки в спине, у другого плечо перебило, еще один вообще как головешка обгорел… Я не могу!
– А Славя где? – спросил Ерохин.
– Она там осталась, помогать… А я ушла… Я устала, понимаете?! Я не могу!!
Лена резко дернулась, словно пытаясь вырваться у меня из рук, и затихла.
– Девочки, – с верхней койки спрыгнула Алиса. – Я думаю, мы должны помочь. Как хотите, а я иду в лазарет, Славя там вряд ли одна справится.
Я удивленно посмотрел на нее – чтобы хулиганка и оплот сопротивления порядку в университете вот так взяла и решила идти в сиделки? Но лицо Алисы было абсолютно серьезным.
– Я с тобой! – выкрикнула Ульянка. Ну конечно, за кумиром в самое пекло, другого я и не ждал.
– Я тоже иду, – поднялся Ерохин. – Семен, ты с нами?
– Нет, – я покачал головой. – Я остаюсь. С ней. Ты сам видишь, в каком она состоянии!
– Сёма… – сидевшая в моих объятьях Лена подняла на меня мокрые глаза и улыбнулась. – Мне уже лучше, ты не думай… Мне просто было нехорошо. Я сейчас посижу здесь, и буду в порядке.
– Я за ней послежу, Семен! – воскликнула Мику. – Я бы пошла с вами, но я не брошу подругу в беде! Можешь быть спокойным, я о ней позабочусь! А вы идите, только будьте осторожны!
– Хорошо, Мику, – я чуть поморщился от потока красноречия девочки-вокалоида. – Спасибо. Лена, ты точно в порядке?
– Да, Семен. – Лена устало вздохнула и выскользнула из моих рук. – Мне только нужно немного полежать.
– Ладно, – я отпустил ее и посмотрел как она снимает с себя халат и косынку. Было немного непривычно видеть ее без обычных задорных хвостиков, и эта крохотная деталь внезапно больно кольнула сердце. Хотелось не оставлять ее, а лечь рядом, гладить по волосам, утешать…
Но Иван уже стоял рядом и тянул меня.
– Давай, пошли Семен!
– Иду! – зло проворчал я.
Выходя из комнаты, я оглянулся и увидел как Толик пристально смотрит на Лену. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял голову и уставился мне в глаза. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и я почувствовал как недоверие и злость вновь поднимаются в моей душе.
– Сём, ну ты чего? Идешь, нет? – окликнула меня Алиса, уже переодевшаяся во взятый у Лены халат.
– Да иду я! Куда бы мне еще деться…
Захлопнув дверь, я быстро зашагал вслед за товарищами.
– Пока что я вернул то, что хотел дать мне этот молодой человек, – хрипло произнес он и усмехнулся. – Представь, что я сделаю с тем, кто попытается ударить меня железякой?
Я растерянно опустил руку с арматурой и отступил обратно к койке. Пионер тем временем обвел нас взглядом еще раз, на миг задержав его на лежащем и стонущем на кровати Иване.
– Прошу прощения, я не представился. Меня зовут Анатолий, или просто Толик. И меня не нужно бояться – я к вам ненадолго. Максимум на недельку.
– Звиздец у тебя удар поставлен, – прохрипел Ерохин.
– Через пять минут вам будет лучше, – пионер повернулся к нему. – Но обострять отношения еще раз не советую. Вам понятно?
Ерохин что-то проворчал. Толик вновь повернулся к нам.
– Простите за внезапное вторжение, но тут больше нигде нет места. Поэтому я пока посижу у вас. Не возражаете?
«Лол, возразишь такому», – подумал я.
– Ну и отлично, – не дождавшись возражений, пионер опустился на кровать.
Некоторое время в комнате стояла тишина, которую никто не решался прервать. Затем Алиса нервно поинтересовалась:
– Ты вообще кто такой?
– Меня зовут Толик, – терпеливо повторил лысый пионер. – Не стесняйтесь, задавайте вопросы.
– Ты бот? – хмыкнул я со своей койки.
– Нет, не бот, – ответил Толик.
– Ага, тут все не боты, кого не спроси. Особенно школота. Чем докажешь, дядя?
– Ничем, вам придется верить на слово, – усмехнулся пионер и поскреб лысину.
– А к нам зачем пришел? – спросила Ульяна.
– Потому что кровати в бомбоубежище есть только здесь. А в мастерской слишком много людей.
– Не любишь когда много людей? – понимающе кивнул я.
– Не люблю когда много внимания, – покачал головой Толик. – А вообще я рад познакомиться с новым людьми в лагере.
– Хуяссе у тебя знакомство, – зло прошипел Ерохин, потирая грудь. – Не боишься от новых знакомых в грудную клетку с занесением получить, а?!
– Мне очень жаль, но вы сами нарывались, молодой человек. – последовал невозмутимый ответ. – Причем не только до меня, но и до всех присутствующих в этой комнате. Я прав?
Не зная что ответить на очевидную правду, Ванька-Смерть пристыженно замолчал. Лысый пионер хмыкнул и устроился поудобнее на матрасе.
– А откуда ты, Толик?
– Местный я. Ну, то есть как местный… Каждый год сюда езжу. Почти что с самого начала как этот лагерь построили. В это лето тоже поехал, а тут вот такое вот дело…
– А лет сколько тебе, Толик? – спросила Мику.
– Точно не могу сказать. Метрики потерялись давно. Да и сам уже не помню.
– А почему ты выглядишь так странно?..
Понемногу завязался разговор. В ходе беседы у меня создалось двойственное впечатление – невозможно было понять, то ли мы разговариваем с реальным человеком, то ли с очередной неписью. На все наш вопросы, даже самые неожиданные, этот Толик реагировал адекватно, порой в ответ подкалывая нас. Этим он заметно отличался от бегавших по бункеру школьников, которые на все вопросы давали однотипные ответы, как и положено ботам. Только изредка Толик слегка терялся, но в целом расколоть его так и не удалось. Мы говорили с человеком средних лет, образованным, и как выяснилось умеющим постоять за себя – при том считавшего, что находится тот в реальном мире. Брошенную Алисой реплику о том, что мы находимся в виртуальной реальности, он встретил шуткой. Так что, наверное, это была действительно непись с продвинутым ИИ – либо умело законспирировавшийся живой человек.
Неприязнь к нему никуда не делась – она просто отступила глубже, на уровень подсознания. На первый взгляд мы к нему относились нормально – но в разговоре то у одного, то у другого проскакивала нотка недоверия и затаенного страха. Так что постепенно беседа сошла на нет.
Мы продолжал сидеть в бомбоубежище. Я слушал отдаленное громыхание снарядов, и думал о том что сейчас происходит наверху. Должно быть, на позициях сейчас жарко. Интересно, как там девчонки? Ведь мы их по сути оставили одних в лазарете, в который запросто мог попасть случайный снаряд. Да и мало ли что могло случиться…
Как там Лена?
Я вздохнул и откинулся на кровати. В душе шевельнулось неприятное чувство. Было бы лучше, если бы я с Ерохиным и нашими двумя кулибиными остался в лазарете. Хотя бы не так скучно было. И девушкам бы здесь, внизу, ничего бы не угрожало.
Ход моих размышлений прервала скрипнувшая дверь. Я открыл глаза.
В комнату вошла девушка. Сначала я не понял, кто это – голова ее была закрыта косынкой, а на теле был грязнющий белый халат на завязках. Только по блеску зеленых глаз и фиолетовой пряди волос на лбу я понял, что это Лена.
Девушка медленно подошла к свободной койке и почти что рухнула на нее. Тут мы увидели, какое у нее бледное лицо. Халат и косынка на ней были испачканы кровью и какими-то черными мазками грязи, похожими на подпалины.
– Лена! – мне словно подбросило с койки. Я сел рядом с девушкой, приобняв ее за плечи. – Что случилось? На тебе лица нет!
Лена вздохнула, собралась было что-то ответить – и прижав ладони к лицу, затряслась. Я растерянно смотрел на нее, не зная что можно предпринять.
– Что произошло? Откуда ты? – задала «умный» вопрос Мику. По ней же видно, где она находилась!
– Из лазарета, – всхлипывая, ответила Лена. – Там сейчас такое…
– Что там?
– Раненые… Столько раненых! Человек двадцать, наверное, а то и больше… В медпункте места не хватило, и мы с Виолой и Славей на матрасы их рядами на улице выкладывали! Их так ужасно поранило! У одного осколки в спине, у другого плечо перебило, еще один вообще как головешка обгорел… Я не могу!
– А Славя где? – спросил Ерохин.
– Она там осталась, помогать… А я ушла… Я устала, понимаете?! Я не могу!!
Лена резко дернулась, словно пытаясь вырваться у меня из рук, и затихла.
– Девочки, – с верхней койки спрыгнула Алиса. – Я думаю, мы должны помочь. Как хотите, а я иду в лазарет, Славя там вряд ли одна справится.
Я удивленно посмотрел на нее – чтобы хулиганка и оплот сопротивления порядку в университете вот так взяла и решила идти в сиделки? Но лицо Алисы было абсолютно серьезным.
– Я с тобой! – выкрикнула Ульянка. Ну конечно, за кумиром в самое пекло, другого я и не ждал.
– Я тоже иду, – поднялся Ерохин. – Семен, ты с нами?
– Нет, – я покачал головой. – Я остаюсь. С ней. Ты сам видишь, в каком она состоянии!
– Сёма… – сидевшая в моих объятьях Лена подняла на меня мокрые глаза и улыбнулась. – Мне уже лучше, ты не думай… Мне просто было нехорошо. Я сейчас посижу здесь, и буду в порядке.
– Я за ней послежу, Семен! – воскликнула Мику. – Я бы пошла с вами, но я не брошу подругу в беде! Можешь быть спокойным, я о ней позабочусь! А вы идите, только будьте осторожны!
– Хорошо, Мику, – я чуть поморщился от потока красноречия девочки-вокалоида. – Спасибо. Лена, ты точно в порядке?
– Да, Семен. – Лена устало вздохнула и выскользнула из моих рук. – Мне только нужно немного полежать.
– Ладно, – я отпустил ее и посмотрел как она снимает с себя халат и косынку. Было немного непривычно видеть ее без обычных задорных хвостиков, и эта крохотная деталь внезапно больно кольнула сердце. Хотелось не оставлять ее, а лечь рядом, гладить по волосам, утешать…
Но Иван уже стоял рядом и тянул меня.
– Давай, пошли Семен!
– Иду! – зло проворчал я.
Выходя из комнаты, я оглянулся и увидел как Толик пристально смотрит на Лену. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял голову и уставился мне в глаза. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и я почувствовал как недоверие и злость вновь поднимаются в моей душе.
– Сём, ну ты чего? Идешь, нет? – окликнула меня Алиса, уже переодевшаяся во взятый у Лены халат.
– Да иду я! Куда бы мне еще деться…
Захлопнув дверь, я быстро зашагал вслед за товарищами.
найтколла не хватает же
Кул. Продолжай в том-же духе, отличный фанфик.
бамп
Бамп
УВАУБОЖЕМОЙКАКЛАССНО!
ОП, когда продолжение то будет?
Следующая глава завершена на ~50%. С учетом допила и вычитки будет выпущена в районе майских праздников.
Годнота :з
О, а вот это годная новость. Жду с нетерпением.
Очень классно, читается на одном дыхании, жду новую главу.
Молодец ОП. Хорошо пишешь. Поверь мне, говноеду со стажем, читается гораздо лучше 70 процентов самиздата. Не слушай хэйтеров, пили дальше.
Спасибо всем за поддержку. Пилю дальше
– Курить хочется. – Ерохин пожевал сорванную травинку и с отвращением сплюнул. – Полжизни бы отдал за сигарету.
– Отвыкай, – посоветовал я. Ерохин повторно сплюнул и скривился.
– Не могу, организм хочет. Вчера еще терпимо было, а сейчас что-то невмоготу. Еще и лазарет этот… Представляешь – с утра есть хотел аж до голодных слюней, а теперь перемоглось.
– Ну и зря, – пожал я плечами. – Неизвестно еще когда нас теперь покормят.
– Не скажи, братуха, – Иван хмуро посмотрел на меня. – Я теперь есть не могу. После того, что я внутри увидел, у меня что-то завтрак наружу просится.
Я скептически хмыкнул – у меня как раз было наоборот.
Лазарет действительно был переполнен. Одна из кушеток была приспособлена под операционный стол, другая была отгорожена ширмой и на ней лежала «головешка» – обгоревший до черноты высокий человек, замотанный с ног до головы в пропитанные мазью бинты. С огромным трудом я опознал в нем лейтенанта, который встречал нас по прибытию в лагерь. Даже не будучи знатоком медицины, я мог с уверенностью сказать, что тот умирал. Ну не живут люди с девяностопроцентным ожогом – а у него, судя по площади обмотанного тела и виднеющимся черным пятнам из-под бинтов, всё обстояло очень печально.
Повсюду – на полу, на вынесенных из подсобки кушетках и снаружи на подстилках лежали люди. Большинство из них отрешенно смотрело куда-то вдаль, очевидно, внутренне переживая свой бой и его последствия для себя. Другие без умолку болтали, прижимая к себе забинтованную руку или ногу, причем неся вслух всякую чушь. Третьи же, тяжелораненные и по какой-то странной врачебной логике осматриваемые в последнюю очередь, без движения лежали на подложенных матрасах и покрывалах, обреченно ожидая своего часа пыток на операционном столе.
Одного такого мы с Ерохиным помогали оперировать. То есть как помогали… держали, прижимая к кушетке, пока наша докторша вынимала у него из спины осколки. Обезболивающего либо не было, либо оно давно кончилось, и раненый орал и метался, пока ему резали скальпелем тело, а после рылись в нем щипцами. Даже на меня это произвело тяжелое впечатление, хотя я до этого считал себя закаленным интернет-циником, и казалось, меня уже ничто не может расшевелить. Славя была здесь же, вместе с Алисой дезинфицируя и подавая инструменты. В медпункте стоял кислый запах первомура и неразведенного спирта, от которого слезились глаза, поэтому мы решили сделать перерыв и теперь отдыхали на веранде.
– Семен!
– Чего?
– Давай на позиции сходим? – предложил мне Ерохин.
– Зачем?
– Просто, – мой друг почесал щетину на подбородке. – Интересно всё-таки, как там сейчас.
– Тебе мало было раненых в медпункте, так ты еще на жмуриков хочешь поглядеть? – я иронично поднял бровь.
– Да при чем тут жмурики! – фыркнул Ерохин. – Мне охота на поле боя посмотреть. Может еще оружия найдем, будет вообще прикольно.
– Прикольно? – я повернулся к нему. – Вот прилетит тебе там снаряд или пуля, будет тебе «прикольно».
– Запарил, пошли! Или ты боишься?
– Нифига подобного. Просто не хочу лишний раз под пули подставляться. Мне прошлого раза хватило!
– Страшно, да? Обтрухался, блин! – Ерохин сплюнул ещё раз и окинул меня презрительным взглядом. – Ладно, сиди тут, трус, я сам пойду!
– Я не трус! – возмутился я. – Или это ты меня так «на слабо» берешь? Фиг тебе!
– А что тебя брать? – Ванька-Смерть отвернулся и зашагал по тропинке прочь от медпункта. – Трус и есть.
Я остолбенело стоял и смотрел ему вслед. Потом вздрогнул и побежал вслед за ним.
– Стой! Дурак, какого черта туда один прешься! Стой, черт бы тебя побрал!
– Так ты идешь или нет?
– Иду! Но учти, за тобой должок!
– Да легко! – ухмыльнулся мой друг и взлохматил волосы руками. – Вот так бы сразу.
Я промолчал. Хотя готов был его придушить.
До окопов было идти минут пятнадцать. Мы легко одолели это расстояние – благо что уже два часа как была тишина. Не слышно было грохота разрывов, далекого рокота пулеметных трелей, отдельных винтовочных выстрелов. Впрочем, наступившее затишье вовсе не добавляло мне спокойствия. Ведь если не стреляют – это не всегда значит, что победили именно наши. Поэтому чем ближе мы подходили к позициям оборонявшегося взвода, тем мне становилось страшнее.
Преодолев последние метры густого подлеска, мы вышли на открытое место.
Перед нами было затянутое дымом поле. Паутину линий окопов и ходов сообщения было не узнать – шедший несколько часов с перерывами артиллерийский обстрел превратил местность в лунный пейзаж. На поле перед передней линией окопов чадили девять обугленных коробок с поникшими башнями и вырывающимися из открытых люков столбами дыма. Земля вокруг них была усеяна темными пятнами тел в форме.
– Ни хрена себе, – Иван присвистнул. – Девять танков! Неплохой счет для одного взвода!
– Ага, – я присел на землю и потянул приятеля за рукав рубашки. – Слушай, ты бы пригнулся. А то в твоей белой форме тебя только слепой не увидит.
Ерохин кивнул и указал на видневшийся невдалеке от нас холмик командирского блиндажа. От него тянулись ходы сообщения к окопам в трех направлениях – к центру, правому и левому флангу позиции.
– Давай-ка туда. Может, там что-нибудь найдем, – Ванька-Смерть с досадой оглядел себя. – Блин, надо было гимнастерку надеть, мы с тобой на этом поле звиздец как палимся.
– Поздно пить «Боржоми». Вперед!
Мы короткими перебежками от укрытия к укрытию направились к блиндажу. По нам никто не стрелял – видимо, на «той» стороне не было наблюдателей. Так что до землянки мы добрались без происшествий. Первым, кто заметил неладное, был Иван.
– Жесть… Семен, смотри! – мой друг вытянулся во весь рост. Он стоял на краю воронки, в которую обратился после прямого попадания командный пункт.
– Мда… – я пнул ногой осыпающийся суглинок. – Пошли дальше до передовой?
– Это еще сто метров. – Ерохин прищурившись посмотрел в сторону чадящих танков. – Опасно, уже подстрелить могут.
– Так вон же ход сообщения, по нему пройти можно.
– Всё равно.
– Да ладно, ты же сам хотел сюда прийти, – ухмыльнулся я.
– И пришел. Знаешь, я отмороженный, но еще не совсем поехал головой. – Иван вернул мне кривую ухмылку. – Пошли обратно.
– Как хочешь, – я пожал плечами и спрыгнул в ход сообщения.
– Эй, ты куда? – послышалось мне вдогонку.
– Хочу на переднем крае побывать. Там больше шансов оружие найти. А ты, если хочешь, можешь обратно в лагерь топать.
За моей спиной раздалось злое сопение, а затем шорок осыпающегося песка и звук приземления на дно траншеи. Я улыбнулся.
– Редиска ты, Семен, – сказал Ерохин поравнявшись со мной.
– А это тебе за труса. Забыл?
Мы переглянулись и прыснув, зашагали друг за другом по ходу сообщения.
– Отвыкай, – посоветовал я. Ерохин повторно сплюнул и скривился.
– Не могу, организм хочет. Вчера еще терпимо было, а сейчас что-то невмоготу. Еще и лазарет этот… Представляешь – с утра есть хотел аж до голодных слюней, а теперь перемоглось.
– Ну и зря, – пожал я плечами. – Неизвестно еще когда нас теперь покормят.
– Не скажи, братуха, – Иван хмуро посмотрел на меня. – Я теперь есть не могу. После того, что я внутри увидел, у меня что-то завтрак наружу просится.
Я скептически хмыкнул – у меня как раз было наоборот.
Лазарет действительно был переполнен. Одна из кушеток была приспособлена под операционный стол, другая была отгорожена ширмой и на ней лежала «головешка» – обгоревший до черноты высокий человек, замотанный с ног до головы в пропитанные мазью бинты. С огромным трудом я опознал в нем лейтенанта, который встречал нас по прибытию в лагерь. Даже не будучи знатоком медицины, я мог с уверенностью сказать, что тот умирал. Ну не живут люди с девяностопроцентным ожогом – а у него, судя по площади обмотанного тела и виднеющимся черным пятнам из-под бинтов, всё обстояло очень печально.
Повсюду – на полу, на вынесенных из подсобки кушетках и снаружи на подстилках лежали люди. Большинство из них отрешенно смотрело куда-то вдаль, очевидно, внутренне переживая свой бой и его последствия для себя. Другие без умолку болтали, прижимая к себе забинтованную руку или ногу, причем неся вслух всякую чушь. Третьи же, тяжелораненные и по какой-то странной врачебной логике осматриваемые в последнюю очередь, без движения лежали на подложенных матрасах и покрывалах, обреченно ожидая своего часа пыток на операционном столе.
Одного такого мы с Ерохиным помогали оперировать. То есть как помогали… держали, прижимая к кушетке, пока наша докторша вынимала у него из спины осколки. Обезболивающего либо не было, либо оно давно кончилось, и раненый орал и метался, пока ему резали скальпелем тело, а после рылись в нем щипцами. Даже на меня это произвело тяжелое впечатление, хотя я до этого считал себя закаленным интернет-циником, и казалось, меня уже ничто не может расшевелить. Славя была здесь же, вместе с Алисой дезинфицируя и подавая инструменты. В медпункте стоял кислый запах первомура и неразведенного спирта, от которого слезились глаза, поэтому мы решили сделать перерыв и теперь отдыхали на веранде.
– Семен!
– Чего?
– Давай на позиции сходим? – предложил мне Ерохин.
– Зачем?
– Просто, – мой друг почесал щетину на подбородке. – Интересно всё-таки, как там сейчас.
– Тебе мало было раненых в медпункте, так ты еще на жмуриков хочешь поглядеть? – я иронично поднял бровь.
– Да при чем тут жмурики! – фыркнул Ерохин. – Мне охота на поле боя посмотреть. Может еще оружия найдем, будет вообще прикольно.
– Прикольно? – я повернулся к нему. – Вот прилетит тебе там снаряд или пуля, будет тебе «прикольно».
– Запарил, пошли! Или ты боишься?
– Нифига подобного. Просто не хочу лишний раз под пули подставляться. Мне прошлого раза хватило!
– Страшно, да? Обтрухался, блин! – Ерохин сплюнул ещё раз и окинул меня презрительным взглядом. – Ладно, сиди тут, трус, я сам пойду!
– Я не трус! – возмутился я. – Или это ты меня так «на слабо» берешь? Фиг тебе!
– А что тебя брать? – Ванька-Смерть отвернулся и зашагал по тропинке прочь от медпункта. – Трус и есть.
Я остолбенело стоял и смотрел ему вслед. Потом вздрогнул и побежал вслед за ним.
– Стой! Дурак, какого черта туда один прешься! Стой, черт бы тебя побрал!
– Так ты идешь или нет?
– Иду! Но учти, за тобой должок!
– Да легко! – ухмыльнулся мой друг и взлохматил волосы руками. – Вот так бы сразу.
Я промолчал. Хотя готов был его придушить.
До окопов было идти минут пятнадцать. Мы легко одолели это расстояние – благо что уже два часа как была тишина. Не слышно было грохота разрывов, далекого рокота пулеметных трелей, отдельных винтовочных выстрелов. Впрочем, наступившее затишье вовсе не добавляло мне спокойствия. Ведь если не стреляют – это не всегда значит, что победили именно наши. Поэтому чем ближе мы подходили к позициям оборонявшегося взвода, тем мне становилось страшнее.
Преодолев последние метры густого подлеска, мы вышли на открытое место.
Перед нами было затянутое дымом поле. Паутину линий окопов и ходов сообщения было не узнать – шедший несколько часов с перерывами артиллерийский обстрел превратил местность в лунный пейзаж. На поле перед передней линией окопов чадили девять обугленных коробок с поникшими башнями и вырывающимися из открытых люков столбами дыма. Земля вокруг них была усеяна темными пятнами тел в форме.
– Ни хрена себе, – Иван присвистнул. – Девять танков! Неплохой счет для одного взвода!
– Ага, – я присел на землю и потянул приятеля за рукав рубашки. – Слушай, ты бы пригнулся. А то в твоей белой форме тебя только слепой не увидит.
Ерохин кивнул и указал на видневшийся невдалеке от нас холмик командирского блиндажа. От него тянулись ходы сообщения к окопам в трех направлениях – к центру, правому и левому флангу позиции.
– Давай-ка туда. Может, там что-нибудь найдем, – Ванька-Смерть с досадой оглядел себя. – Блин, надо было гимнастерку надеть, мы с тобой на этом поле звиздец как палимся.
– Поздно пить «Боржоми». Вперед!
Мы короткими перебежками от укрытия к укрытию направились к блиндажу. По нам никто не стрелял – видимо, на «той» стороне не было наблюдателей. Так что до землянки мы добрались без происшествий. Первым, кто заметил неладное, был Иван.
– Жесть… Семен, смотри! – мой друг вытянулся во весь рост. Он стоял на краю воронки, в которую обратился после прямого попадания командный пункт.
– Мда… – я пнул ногой осыпающийся суглинок. – Пошли дальше до передовой?
– Это еще сто метров. – Ерохин прищурившись посмотрел в сторону чадящих танков. – Опасно, уже подстрелить могут.
– Так вон же ход сообщения, по нему пройти можно.
– Всё равно.
– Да ладно, ты же сам хотел сюда прийти, – ухмыльнулся я.
– И пришел. Знаешь, я отмороженный, но еще не совсем поехал головой. – Иван вернул мне кривую ухмылку. – Пошли обратно.
– Как хочешь, – я пожал плечами и спрыгнул в ход сообщения.
– Эй, ты куда? – послышалось мне вдогонку.
– Хочу на переднем крае побывать. Там больше шансов оружие найти. А ты, если хочешь, можешь обратно в лагерь топать.
За моей спиной раздалось злое сопение, а затем шорок осыпающегося песка и звук приземления на дно траншеи. Я улыбнулся.
– Редиска ты, Семен, – сказал Ерохин поравнявшись со мной.
– А это тебе за труса. Забыл?
Мы переглянулись и прыснув, зашагали друг за другом по ходу сообщения.
Но вскоре нам стало не до смеха.
Я шел впереди. Нагибаясь под очередной балкой, которыми был перекрыт ход, я не посмотрел под ноги, и запнулся обо что-то. Не удержав равновесия, мое тело упало, вытянувшись в проходе – как раз на выходе из него в окопы первой линии. Чертыхнувшись, я приподнялся на руках, открыл глаза – и встретил мутный взгляд лежащего на спине и полузасыпанного землей человека.
Его лицо было залито черной запекшейся кровью и испачкано в глине. Один глаз, прищурившись, смотрел на меня, другой, широко открытый, смотрел в небо. На лбу была широкая, в ладонь, рана, из которой до земли тянулось что-то белесое и студенистое, склеивавшее прилипшие к голове темные короткие волосы. Парень был совсем молодым, даже младше меня.
Резко поднявшись на трясущихся руках, я отпрянул от мертвеца. Глянув вправо и влево, я увидел что в окопе полно людей – как красноармейцев, так и фашистов. Только в ближайшем ко мне изгибе траншеи было не меньше десятка убитых. Очевидно, здесь была рукопашная, и солдаты дрались всем, что было под рукой. Невдалеке от меня лежали друг на друге (или вернее, враг на враге) немолодой боец с пшеничными усами и толстый гитлеровец без каски, с побритой налысо головой. Его руки были судорожно сжаты на горле красноармейца, а из затылка торчала врубившаяся в кость саперная лопатка с обломанным под корень черенком…
Я оглянулся на Ерохина. Тот стоял, немигающим взглядом рассматривая убитых. Его губы были сжаты в тонкую линию, а ноздри широко раздувались. Промеж бровей залегли глубокие морщины. Если на меня это место произвело страх и какую-то выплывающую из глубины сознания жуть, то по Ваньке было видно, что тот испытывает гнев.
Не знаю, сколько мы так стояли, не в силах произнести ни слова. Наконец Иван встряхнулся, словно пробудившись ото сна, и пробормотал:
– Надо искать…
– Чего? – я непонимающе посмотрел на него. – Оружие искать?..
– Дебил! – рявкнул Ерохин. – Живых надо искать! Наши-то девчонки сюда не ходили, раненые все сами к ним добирались! Может, кто-то не смог приползти и тут остался…
Я с сомнением хмыкнул. Ерохин приложил руки ко рту и закричал:
– Эгегей! Славяне! Есть кто живой?!
Никто не ответил ему. Только издалека ветер принес оборванное эхо его слов: «Живой-ой-ой!..»
– Есть кто-нибудь?! Ау!!! – закричал еще раз Иван.
Несколько минут мы постояли, прислушиваясь. Всё было так же тихо, как и до этого.
– Вот что, Семен, – обратился ко мне Ерохин. – Я пойду вправо по траншее. Ты иди влево. Будем проверять, может кто-то еще тут раненый есть. Если что, кричи.
– Ты уверен что это хорошая идея? – спросил я.
– Не уверен, но просто так я отсюда уйти не могу!
– Иван, ты чего! – я постучал по лбу. – Здесь всё ненастоящее! И солдаты эти ненастоящие! Куклы они, разве не понимаешь?
Ванька на миг остановился, но потом махнул рукой.
– Да мне похрен!
Я растерянно смотрел на спину удаляющегося друга. Этого я не ожидал. Похоже, мой приятель принял всерьез правила этой игры, и теперь играл в нее по-настоящему, как в реальной жизни. В моем понимании это было ошибкой – ведь мы не в реальном мире, а в симуляции, и никто не просит нас отдавать жизнь за игровых неписей, или тем более за иллюзорные идеи этого мирка! Так что же он делает?!
Я покачал головой и пошел в другую сторону. Ничего не поделаешь. Он должен это понять сам.
Траншея тянулась далеко. Проползая по осыпавшейся колее, в которую после артобстрела превратился окоп, я насчитал по меньшей мере двадцать погибших красноармейцев. Убитых фрицев было примерно столько же, но еще больше их валялось дальше, в поле рядом с подбитыми танками. Уже из этого можно было понять, насколько яростным был здесь бой.
Вскоре я устал пробираться по обвалившейся траншее и решил отдохнуть. Рядом как раз была довольно уютная стрелковая ячейка, так что я решил присесть именно в ней. Забравшись в нее, я увидел стоящее на бруствере противотанковое ружье, в окопной нише внизу – пистолет-пулемет и запасной магазин к нему, а рядом на ящике с боеприпасами и самого прежнего владельца этого арсенала. Прислонившись спиной к стенке окопа, в ячейке лежал молодой солдат в съехавшей на ухо пилотке и каким-то словно иконным лицом с аккуратными усиками. Запавшие глаза его были закрыты, изо рта свисала свернувшаяся кровавая юшка.
За прошедшие десять минут я уже немного притерпелся к виду мертвых тел, так что на солдата я не обратил особого внимания. Ну лежит себе, и ладно. Гораздо важнее мне было в тот момент отдохнуть, потому что идти по осыпавшемуся окопу, утопая в песке, и перебираться ползком через наиболее проутюженные места я устал, а солнце с неба начинало нешуточно припекать. Так что я забрался в холодок в тени окопа, закрыл глаза и попытался отрешиться от всех ужасов, которых успел насмотреться за последний час.
– Пить…
Я подскочил от неожиданности.
Солдат, по соседству с которым я устроился подремать, вовсе не был мертвым!
– Эй, ты жив что ли? – я наклонился над ним.
– Пить… – прошептал боец. Кажется, он был без сознания и не представлял где находится, в бреду повторяя одно и то же. – Пить…
– Где ж я тебе пить возьму? – я поскреб в затылке. – У меня нет ничего.
– Пить… А-а-а… – солдат негромко застонал и пошевелился, отчего шинель, которой он был укрыт, сползла на ноги. – Пить…
У меня прошел мороз по коже. Я осторожно сделал шаг назад, не отрывая взгляда от живота раненого, где под окровавленной гимнастеркой выпирало что-то розовое, узловатое… Под ноги подвернулась чья-то каска и я чуть не упал, в последний момент оперевшись на стену окопа. Потом я поднялся и посмотрел на умирающего бойца.
– Блин… Пить. Так. Сейчас. Сейчас, браток! Потерпи, я сейчас принесу!
Флягу я нашел не сразу. Пришлось в ее поисках проползти метров двадцать, прежде чем она обнаружилась у какого-то немецкого солдата на поясе. Возвращался к ячейке я практически бегом, боясь не успеть.
– Ты живой еще? – я подошел к ячейке, откручивая крышечку фляги. – Пей, я тебе принес! Эй, ты чего?
Солдат молча смотрел в небо и улыбался. Рука, которой он придерживал шинель, висела плетью. Я опустил руку с флягой, откуда начала тонкой струйкой течь вода.
Не успел.
Закрыв флягу, я отложил ее и вздохнул, глядя на умершего. Потом закрыл ему глаза и накрыл лицо его же шинелью.
Странно, но только сейчас я поймал себя на мысли, что не отношусь к погибшему солдату как к кукле, к созданной программой неписи. Только что я пытался ему помочь, как сделал бы это для живого человека, и сейчас скорбел о нем, как о реальном мертвом человеке, а не как сменившему категорию игровому персонажу.
Что со мной происходит? Неужели я тоже стал относиться к этому миру как к реальному?!
Или в этот и состоит цель симуляции – проследить нашу реакцию на то или иное событие, или даже больше – воспитать нас определенным способом, прививая нам новые ценности?
Я нервно схватил флягу, открутил крышку и жадно присосался к ней. Затем опрокинул ее себе на голову, и фыркнув, встряхнулся.
Всё вокруг нереально! Нереально! Это созданный людьми мир, который управляется компьютером! Так почему же я действую так, словно считаю реальным всё что происходит вокруг?!
Я шел впереди. Нагибаясь под очередной балкой, которыми был перекрыт ход, я не посмотрел под ноги, и запнулся обо что-то. Не удержав равновесия, мое тело упало, вытянувшись в проходе – как раз на выходе из него в окопы первой линии. Чертыхнувшись, я приподнялся на руках, открыл глаза – и встретил мутный взгляд лежащего на спине и полузасыпанного землей человека.
Его лицо было залито черной запекшейся кровью и испачкано в глине. Один глаз, прищурившись, смотрел на меня, другой, широко открытый, смотрел в небо. На лбу была широкая, в ладонь, рана, из которой до земли тянулось что-то белесое и студенистое, склеивавшее прилипшие к голове темные короткие волосы. Парень был совсем молодым, даже младше меня.
Резко поднявшись на трясущихся руках, я отпрянул от мертвеца. Глянув вправо и влево, я увидел что в окопе полно людей – как красноармейцев, так и фашистов. Только в ближайшем ко мне изгибе траншеи было не меньше десятка убитых. Очевидно, здесь была рукопашная, и солдаты дрались всем, что было под рукой. Невдалеке от меня лежали друг на друге (или вернее, враг на враге) немолодой боец с пшеничными усами и толстый гитлеровец без каски, с побритой налысо головой. Его руки были судорожно сжаты на горле красноармейца, а из затылка торчала врубившаяся в кость саперная лопатка с обломанным под корень черенком…
Я оглянулся на Ерохина. Тот стоял, немигающим взглядом рассматривая убитых. Его губы были сжаты в тонкую линию, а ноздри широко раздувались. Промеж бровей залегли глубокие морщины. Если на меня это место произвело страх и какую-то выплывающую из глубины сознания жуть, то по Ваньке было видно, что тот испытывает гнев.
Не знаю, сколько мы так стояли, не в силах произнести ни слова. Наконец Иван встряхнулся, словно пробудившись ото сна, и пробормотал:
– Надо искать…
– Чего? – я непонимающе посмотрел на него. – Оружие искать?..
– Дебил! – рявкнул Ерохин. – Живых надо искать! Наши-то девчонки сюда не ходили, раненые все сами к ним добирались! Может, кто-то не смог приползти и тут остался…
Я с сомнением хмыкнул. Ерохин приложил руки ко рту и закричал:
– Эгегей! Славяне! Есть кто живой?!
Никто не ответил ему. Только издалека ветер принес оборванное эхо его слов: «Живой-ой-ой!..»
– Есть кто-нибудь?! Ау!!! – закричал еще раз Иван.
Несколько минут мы постояли, прислушиваясь. Всё было так же тихо, как и до этого.
– Вот что, Семен, – обратился ко мне Ерохин. – Я пойду вправо по траншее. Ты иди влево. Будем проверять, может кто-то еще тут раненый есть. Если что, кричи.
– Ты уверен что это хорошая идея? – спросил я.
– Не уверен, но просто так я отсюда уйти не могу!
– Иван, ты чего! – я постучал по лбу. – Здесь всё ненастоящее! И солдаты эти ненастоящие! Куклы они, разве не понимаешь?
Ванька на миг остановился, но потом махнул рукой.
– Да мне похрен!
Я растерянно смотрел на спину удаляющегося друга. Этого я не ожидал. Похоже, мой приятель принял всерьез правила этой игры, и теперь играл в нее по-настоящему, как в реальной жизни. В моем понимании это было ошибкой – ведь мы не в реальном мире, а в симуляции, и никто не просит нас отдавать жизнь за игровых неписей, или тем более за иллюзорные идеи этого мирка! Так что же он делает?!
Я покачал головой и пошел в другую сторону. Ничего не поделаешь. Он должен это понять сам.
Траншея тянулась далеко. Проползая по осыпавшейся колее, в которую после артобстрела превратился окоп, я насчитал по меньшей мере двадцать погибших красноармейцев. Убитых фрицев было примерно столько же, но еще больше их валялось дальше, в поле рядом с подбитыми танками. Уже из этого можно было понять, насколько яростным был здесь бой.
Вскоре я устал пробираться по обвалившейся траншее и решил отдохнуть. Рядом как раз была довольно уютная стрелковая ячейка, так что я решил присесть именно в ней. Забравшись в нее, я увидел стоящее на бруствере противотанковое ружье, в окопной нише внизу – пистолет-пулемет и запасной магазин к нему, а рядом на ящике с боеприпасами и самого прежнего владельца этого арсенала. Прислонившись спиной к стенке окопа, в ячейке лежал молодой солдат в съехавшей на ухо пилотке и каким-то словно иконным лицом с аккуратными усиками. Запавшие глаза его были закрыты, изо рта свисала свернувшаяся кровавая юшка.
За прошедшие десять минут я уже немного притерпелся к виду мертвых тел, так что на солдата я не обратил особого внимания. Ну лежит себе, и ладно. Гораздо важнее мне было в тот момент отдохнуть, потому что идти по осыпавшемуся окопу, утопая в песке, и перебираться ползком через наиболее проутюженные места я устал, а солнце с неба начинало нешуточно припекать. Так что я забрался в холодок в тени окопа, закрыл глаза и попытался отрешиться от всех ужасов, которых успел насмотреться за последний час.
– Пить…
Я подскочил от неожиданности.
Солдат, по соседству с которым я устроился подремать, вовсе не был мертвым!
– Эй, ты жив что ли? – я наклонился над ним.
– Пить… – прошептал боец. Кажется, он был без сознания и не представлял где находится, в бреду повторяя одно и то же. – Пить…
– Где ж я тебе пить возьму? – я поскреб в затылке. – У меня нет ничего.
– Пить… А-а-а… – солдат негромко застонал и пошевелился, отчего шинель, которой он был укрыт, сползла на ноги. – Пить…
У меня прошел мороз по коже. Я осторожно сделал шаг назад, не отрывая взгляда от живота раненого, где под окровавленной гимнастеркой выпирало что-то розовое, узловатое… Под ноги подвернулась чья-то каска и я чуть не упал, в последний момент оперевшись на стену окопа. Потом я поднялся и посмотрел на умирающего бойца.
– Блин… Пить. Так. Сейчас. Сейчас, браток! Потерпи, я сейчас принесу!
Флягу я нашел не сразу. Пришлось в ее поисках проползти метров двадцать, прежде чем она обнаружилась у какого-то немецкого солдата на поясе. Возвращался к ячейке я практически бегом, боясь не успеть.
– Ты живой еще? – я подошел к ячейке, откручивая крышечку фляги. – Пей, я тебе принес! Эй, ты чего?
Солдат молча смотрел в небо и улыбался. Рука, которой он придерживал шинель, висела плетью. Я опустил руку с флягой, откуда начала тонкой струйкой течь вода.
Не успел.
Закрыв флягу, я отложил ее и вздохнул, глядя на умершего. Потом закрыл ему глаза и накрыл лицо его же шинелью.
Странно, но только сейчас я поймал себя на мысли, что не отношусь к погибшему солдату как к кукле, к созданной программой неписи. Только что я пытался ему помочь, как сделал бы это для живого человека, и сейчас скорбел о нем, как о реальном мертвом человеке, а не как сменившему категорию игровому персонажу.
Что со мной происходит? Неужели я тоже стал относиться к этому миру как к реальному?!
Или в этот и состоит цель симуляции – проследить нашу реакцию на то или иное событие, или даже больше – воспитать нас определенным способом, прививая нам новые ценности?
Я нервно схватил флягу, открутил крышку и жадно присосался к ней. Затем опрокинул ее себе на голову, и фыркнув, встряхнулся.
Всё вокруг нереально! Нереально! Это созданный людьми мир, который управляется компьютером! Так почему же я действую так, словно считаю реальным всё что происходит вокруг?!
Со стороны поля с танками донесся какой-то смутный рокот. Я насторожился и утерев воду с лица, приподнялся над бруствером. Взгляд скользил по чуть понижавшейся в сторону от траншей равнине, цепляясь за силуэты подбитых танков и скользящие по полю клубы дыма. Рокот я пока не мог опознать, но тот звучал словно отдаленный гул едущего грузовика. С той лишь разницей, что он сопровождался еще каким-то странным звуком.
Я напряженно всматривался во мглу между дымящимися боевыми машинами, но ничего не видел. Звук между тем становился всё громче. К ритмичному порыкиванию мотора добавилось металлическое побрякивание. Источник звука явно приближался. И тут меня осенило – этот звук не мог быть чем-то еще, кроме как лязгом гусениц танка.
Фляжка выпала у меня из руки и покатилась по дну траншеи, разливая воду. Но мне было не до этого. Я смотрел как из дыма выходят затянутые в форму серые фигуры – одна, две, пять, десять, двадцать… Сквозь дым на наши окопы наступала вытянутая цепь немецких солдат, а за дымной пеленой угрожающе порыкивал мотором и лязгал гусеницами пока еще невидимый немецкий танк.
Первой моей мыслью было брать ноги в руки и бежать отсюда. Как я успел убедиться, пули здесь бьют так же больно, как и в реале. Неизвестно, как в симуляции обстояло дело со смертью, но проверять я это не хотел. Пускай дерутся те, кому положено воевать по долгу службы. Ведь есть же солдаты, с которыми мы вчера копали эту чертову траншею, есть же…
Ага. Есть. В лазарете, и половина из них вообще не может двигаться. Те немногие, кого ранило легко, и которые притащили на себе своих неходячих товарищей, вряд ли могли сейчас сражаться.
Но ведь можно просто убежать! – продолжал нашептывать мне пагубные мысли внутренний голос. Да, можно. Только куда? В лагере за нашими спинами – девчонки, которые вообще даже не подозревают, что защищать их больше некому. И что будет, когда гитлеровцы туда доберутся? Если это предусмотрено сюжетом, конечно…
Я бы еще наверное долго гадал, бессмысленно разглядывая приближающуюся немецкую цепь, если бы не раздавшийся грохот пулемета со стороны наших позиций. Ура! Значит, еще не все защитники погибли, еще есть кому защищать…
Я повернулся в сторону звука, и увидел в сотне метров от себя укрытый в небольшом окопе пулемет «максим», и склонившуюся за его щитком знакомую белую рубаху. Из пулемета стрелял Ерохин, а вовсе не уцелевший солдат полегшего здесь взвода.
И тогда до меня наконец дошла простая мысль. Кроме нас, защитить пионерлагерь некому. А значит, пора бы уже наконец взять винтовку и начать отбиваться.
Мой взгляд заметался по разбросанному вокруг оружию. Противотанковое ружье? Нет, слишком велико, да и отдача от него жуткая. Вот эта винтовка на дне окопа? Тоже нет, она ведь всего на пять патронов, да и не умею я заряжать из обоймы. Это ведь только в видеоиграх герой одинаково хорошо умеет истреблять врагов хоть ножом, хоть из термоядерного синхрофазотрона…
И тут я увидел замеченный ранее в нише ППШ. А вот это кажется подойдет!
Вытащив из ниши оказавшийся неожиданно тяжелым пистолет-пулемет, я с усилием водрузил его на бруствер окопа, уперев диском магазина в суглинок. Затем взял на прицел ближайшую фигуру и аккуратно выбрал ход спуска, как когда-то в далеком детстве на учениях в тире. Помня об отдаче, я постарался как можно тверже прижать приклад к плечу – так меньше шансов, что его отсушит ударом.
Мне казалось, что сейчас оружие даст очередь и задерется стволом в небо. Я даже специально прижал его второй рукой за приклад для устойчивости. Но вместо этого ППШ выстрелил одиночным. Видимо, владелец автомата перевел флажок режима огня в одиночный режим, и так оставил.
О, так даже лучше! Я принялся нажимать спуск, целясь в приближающиеся фигурки. Получайте, фашисты! На, на, на тебе, получи! И ты! И ты тоже! И…
Рев мотора за дымовой завесой некоторое время назад стих, хотя я этого не заметил, поглощенный стрельбой по живым мишеням. Осознание ошибки пришло, когда полускрытый, словно тюлевой занавеской приземистый силуэт оглушительно загрохотал и засверкал вспышками, поливая окопы огнем из скорострельной пушки. Я едва успел укрыться и спрятать вместе с собой в нишу ружье и ППШ, как разрывы снарядов наверху засыпали меня комьями земли. Огонь был густым – снаряды и пули свистели так близко, что страшно было даже поднять голову. Но если я буду тут валяться, кто поможет Ивану? Да и жив ли он?
Я рискнул выглянуть. Едва заметный за дымом, танк поливал трассерами линию наших траншей. За ревом его огня стрекот «максима» был едва слышен, но он меня успокоил – значит Ерохин жив и воюет. Будет стыдно уступить ему!
Взгромоздив ППШ на бруствер окопа, я продолжил вести стрельбу. Цепь солдат тем временем стала еще ближе. Теперь нас отделяло не больше сотни метров. Я продолжал жать на спуск, пока не кончились патроны в магазине. Моя рука потянулась в нишу, и нащупала там магазин. Один. Черт, а патронов-то маловато…
Какое-то время ушло на то чтобы понять, как отстегнуть магазин и присоединить к оружию новый. Еще немного времени я потратил на то, чтобы разобраться с переключателем режима огня. И еще немного – чтобы научиться стрелять очередями не в небо над головой, и не в землю, а во врага. Автомат при стрельбе очередями вырывался из рук как живой, и с устрашающей скоростью жрал патроны.
– Nach vorne, Jungen! Tötet diese russische Schweine! – донеслось до меня. Ох ты ж ё-моё, они уже совсем рядом!
Невольно я запаниковал. У меня в магазине осталось едва ли больше тридцати патронов – на три-четыре хороших очереди. И всё. Гранат у меня нет. Если я сейчас побегу их искать, то немцы раньше доберутся до окопа и нашпигуют меня свинцом, либо забросают теми же гранатами. Так что, судя по всему, это капут.
Так глупо…
Я высунулся и дал очередь веером, чтобы зацепить хоть кого-то и ненадолго отсрочить свой конец. И отполз из ячейки в основной окоп – если будут забрасывать гранатами, так хоть попадут в меня не сразу. Улегшись на дно траншеи, я направил автомат в небо, в ожидании когда его заслонит фигура в сером мундире.
Наверху раздался топот. Я стиснул потную рукоять оружия. Блин, до чего же обидно всё-таки… Это получается что, я провалил практику? Или меня сейчас убьют по-настоящему?
Какие же всё-таки идиотские мысли лезут в голову…
– А-а, пидарюги, сучьи выродки! Нате, ловите подарок от дяди Вани, нах!
Где-то совсем рядом со мной заухали взрывы. Сверху посыпалась земля, запорошив мне глаза и рот. Отплевываясь, я захохотал – никогда еще ругань товарища не была для меня такой желанной.
Наверху слышались вопли немцев. Потом зарокотал пистолет-пулемет. Судя по звуку, Ерохину тоже приглянулся ППШ. Вскоре показался и он сам – перепачкавшийся в земле, с оружием на груди и торчащими из-за брючного ремня гранатами.
– А, вот ты где! Ты чего разлегся? Вставай, бой еще не закончен!
– Как не закончен? – удивился я, поднимаясь на ноги.
– А вот так! – Иван приложился было из автомата, но подумав, опустил оружие. – Эти-то отступают, но похоже сейчас опять попрут, если им конкретно ответку не дать. И танк ихний никуда не делся. Вон, гляди!
Я приподнялся над бруствером и посмотрел на поле. Совсем рядом с нашим окопом лежали свежие тела гитлеровцев. Рядом слегка дымились маленькие воронки от гранат – Ерохин забросал ими немцев, успев в последний момент.
– Ты чего их так близко подпустил? – спросил он.
– Да понимаешь… – я опустил глаза. – Понимаешь, тут… у меня патроны кончились, в общем.
– А поискать? А гранаты использовать? Эх ты, тормоз!
– А ты чего от пулемета ушел? – в свою очередь спросил я.
– Не поверишь, но у меня тоже патроны кончились! – мой друг рассмеялся. – Так что я взял автомат, гранаты и побежал к тебе, пока тебя тут на штыки не подняли. Но это неважно. Итак! – Ерохин указал на поле, где, отстреливаясь, отступала за танки поредевшая цепь немцев. – Этих мы вроде сделали, но есть еще их танк. У тебя тут есть поблизости какая-нибудь пушка, ампуломет, или хотя бы ружье противотанковое?
– Ружье? – я был всё еще под впечатлением того как меня чуть не убили, и с трудом успевал за мыслью друга.
– Да, противотанковое ружье! Из чего-то же подбили предыдущие девять танков? – Иван махнул рукой в сторону дымящихся остовов.
– Там вроде было, – я указал на ячейку, которую уже начал считать «своей». Ерохин улыбнулся.
– Отлично! А теперь помоги мне.
Я напряженно всматривался во мглу между дымящимися боевыми машинами, но ничего не видел. Звук между тем становился всё громче. К ритмичному порыкиванию мотора добавилось металлическое побрякивание. Источник звука явно приближался. И тут меня осенило – этот звук не мог быть чем-то еще, кроме как лязгом гусениц танка.
Фляжка выпала у меня из руки и покатилась по дну траншеи, разливая воду. Но мне было не до этого. Я смотрел как из дыма выходят затянутые в форму серые фигуры – одна, две, пять, десять, двадцать… Сквозь дым на наши окопы наступала вытянутая цепь немецких солдат, а за дымной пеленой угрожающе порыкивал мотором и лязгал гусеницами пока еще невидимый немецкий танк.
Первой моей мыслью было брать ноги в руки и бежать отсюда. Как я успел убедиться, пули здесь бьют так же больно, как и в реале. Неизвестно, как в симуляции обстояло дело со смертью, но проверять я это не хотел. Пускай дерутся те, кому положено воевать по долгу службы. Ведь есть же солдаты, с которыми мы вчера копали эту чертову траншею, есть же…
Ага. Есть. В лазарете, и половина из них вообще не может двигаться. Те немногие, кого ранило легко, и которые притащили на себе своих неходячих товарищей, вряд ли могли сейчас сражаться.
Но ведь можно просто убежать! – продолжал нашептывать мне пагубные мысли внутренний голос. Да, можно. Только куда? В лагере за нашими спинами – девчонки, которые вообще даже не подозревают, что защищать их больше некому. И что будет, когда гитлеровцы туда доберутся? Если это предусмотрено сюжетом, конечно…
Я бы еще наверное долго гадал, бессмысленно разглядывая приближающуюся немецкую цепь, если бы не раздавшийся грохот пулемета со стороны наших позиций. Ура! Значит, еще не все защитники погибли, еще есть кому защищать…
Я повернулся в сторону звука, и увидел в сотне метров от себя укрытый в небольшом окопе пулемет «максим», и склонившуюся за его щитком знакомую белую рубаху. Из пулемета стрелял Ерохин, а вовсе не уцелевший солдат полегшего здесь взвода.
И тогда до меня наконец дошла простая мысль. Кроме нас, защитить пионерлагерь некому. А значит, пора бы уже наконец взять винтовку и начать отбиваться.
Мой взгляд заметался по разбросанному вокруг оружию. Противотанковое ружье? Нет, слишком велико, да и отдача от него жуткая. Вот эта винтовка на дне окопа? Тоже нет, она ведь всего на пять патронов, да и не умею я заряжать из обоймы. Это ведь только в видеоиграх герой одинаково хорошо умеет истреблять врагов хоть ножом, хоть из термоядерного синхрофазотрона…
И тут я увидел замеченный ранее в нише ППШ. А вот это кажется подойдет!
Вытащив из ниши оказавшийся неожиданно тяжелым пистолет-пулемет, я с усилием водрузил его на бруствер окопа, уперев диском магазина в суглинок. Затем взял на прицел ближайшую фигуру и аккуратно выбрал ход спуска, как когда-то в далеком детстве на учениях в тире. Помня об отдаче, я постарался как можно тверже прижать приклад к плечу – так меньше шансов, что его отсушит ударом.
Мне казалось, что сейчас оружие даст очередь и задерется стволом в небо. Я даже специально прижал его второй рукой за приклад для устойчивости. Но вместо этого ППШ выстрелил одиночным. Видимо, владелец автомата перевел флажок режима огня в одиночный режим, и так оставил.
О, так даже лучше! Я принялся нажимать спуск, целясь в приближающиеся фигурки. Получайте, фашисты! На, на, на тебе, получи! И ты! И ты тоже! И…
Рев мотора за дымовой завесой некоторое время назад стих, хотя я этого не заметил, поглощенный стрельбой по живым мишеням. Осознание ошибки пришло, когда полускрытый, словно тюлевой занавеской приземистый силуэт оглушительно загрохотал и засверкал вспышками, поливая окопы огнем из скорострельной пушки. Я едва успел укрыться и спрятать вместе с собой в нишу ружье и ППШ, как разрывы снарядов наверху засыпали меня комьями земли. Огонь был густым – снаряды и пули свистели так близко, что страшно было даже поднять голову. Но если я буду тут валяться, кто поможет Ивану? Да и жив ли он?
Я рискнул выглянуть. Едва заметный за дымом, танк поливал трассерами линию наших траншей. За ревом его огня стрекот «максима» был едва слышен, но он меня успокоил – значит Ерохин жив и воюет. Будет стыдно уступить ему!
Взгромоздив ППШ на бруствер окопа, я продолжил вести стрельбу. Цепь солдат тем временем стала еще ближе. Теперь нас отделяло не больше сотни метров. Я продолжал жать на спуск, пока не кончились патроны в магазине. Моя рука потянулась в нишу, и нащупала там магазин. Один. Черт, а патронов-то маловато…
Какое-то время ушло на то чтобы понять, как отстегнуть магазин и присоединить к оружию новый. Еще немного времени я потратил на то, чтобы разобраться с переключателем режима огня. И еще немного – чтобы научиться стрелять очередями не в небо над головой, и не в землю, а во врага. Автомат при стрельбе очередями вырывался из рук как живой, и с устрашающей скоростью жрал патроны.
– Nach vorne, Jungen! Tötet diese russische Schweine! – донеслось до меня. Ох ты ж ё-моё, они уже совсем рядом!
Невольно я запаниковал. У меня в магазине осталось едва ли больше тридцати патронов – на три-четыре хороших очереди. И всё. Гранат у меня нет. Если я сейчас побегу их искать, то немцы раньше доберутся до окопа и нашпигуют меня свинцом, либо забросают теми же гранатами. Так что, судя по всему, это капут.
Так глупо…
Я высунулся и дал очередь веером, чтобы зацепить хоть кого-то и ненадолго отсрочить свой конец. И отполз из ячейки в основной окоп – если будут забрасывать гранатами, так хоть попадут в меня не сразу. Улегшись на дно траншеи, я направил автомат в небо, в ожидании когда его заслонит фигура в сером мундире.
Наверху раздался топот. Я стиснул потную рукоять оружия. Блин, до чего же обидно всё-таки… Это получается что, я провалил практику? Или меня сейчас убьют по-настоящему?
Какие же всё-таки идиотские мысли лезут в голову…
– А-а, пидарюги, сучьи выродки! Нате, ловите подарок от дяди Вани, нах!
Где-то совсем рядом со мной заухали взрывы. Сверху посыпалась земля, запорошив мне глаза и рот. Отплевываясь, я захохотал – никогда еще ругань товарища не была для меня такой желанной.
Наверху слышались вопли немцев. Потом зарокотал пистолет-пулемет. Судя по звуку, Ерохину тоже приглянулся ППШ. Вскоре показался и он сам – перепачкавшийся в земле, с оружием на груди и торчащими из-за брючного ремня гранатами.
– А, вот ты где! Ты чего разлегся? Вставай, бой еще не закончен!
– Как не закончен? – удивился я, поднимаясь на ноги.
– А вот так! – Иван приложился было из автомата, но подумав, опустил оружие. – Эти-то отступают, но похоже сейчас опять попрут, если им конкретно ответку не дать. И танк ихний никуда не делся. Вон, гляди!
Я приподнялся над бруствером и посмотрел на поле. Совсем рядом с нашим окопом лежали свежие тела гитлеровцев. Рядом слегка дымились маленькие воронки от гранат – Ерохин забросал ими немцев, успев в последний момент.
– Ты чего их так близко подпустил? – спросил он.
– Да понимаешь… – я опустил глаза. – Понимаешь, тут… у меня патроны кончились, в общем.
– А поискать? А гранаты использовать? Эх ты, тормоз!
– А ты чего от пулемета ушел? – в свою очередь спросил я.
– Не поверишь, но у меня тоже патроны кончились! – мой друг рассмеялся. – Так что я взял автомат, гранаты и побежал к тебе, пока тебя тут на штыки не подняли. Но это неважно. Итак! – Ерохин указал на поле, где, отстреливаясь, отступала за танки поредевшая цепь немцев. – Этих мы вроде сделали, но есть еще их танк. У тебя тут есть поблизости какая-нибудь пушка, ампуломет, или хотя бы ружье противотанковое?
– Ружье? – я был всё еще под впечатлением того как меня чуть не убили, и с трудом успевал за мыслью друга.
– Да, противотанковое ружье! Из чего-то же подбили предыдущие девять танков? – Иван махнул рукой в сторону дымящихся остовов.
– Там вроде было, – я указал на ячейку, которую уже начал считать «своей». Ерохин улыбнулся.
– Отлично! А теперь помоги мне.
Со стороны поля вновь заревел мотор – танк пришел в движение. Глянув в ту сторону, я увидел, как его выкрашенный в серый с камуфляжными разводами силуэт выплыл из клубов масляного дыма. Над невысокой коробкой корпуса покачивалась маленькая башня с торчащей из лобовой маски пулеметом и тонкой длинной пушкой. Наверное, Pz.II или его модификация – в танках я не был силён.
– Быстрее! – Ерохин тем временем уже забрался в «мою» ячейку, и без церемоний отодвинув труп солдата в сторону, открывал ящик с патронами. Меня слегка покоробило то, как он обращается с телом еще недавно живого человека, но эта мысль исчезла под наплывом более насущных дел.
– Ты знаешь что делаешь? – спросил я, глядя как Иван поднимает ружье и ставит его на сошки дулом в сторону поля.
– Конечно. – Ванька-Смерть отвел затвор. – Дай патрон!
Я наклонился к патронному ящику, в котором лежали огромные, похожие на бутылки патроны для противотанкового ружья. Достав один, я протянул его Ерохину. Тот вложил его в казенник и с щелчком дослал в ствол. Я на всякий случай отошел назад.
– Ты приклад крепче прижимай, а то отсушит!
– Знаю, не мешай! – Иван дернул щекой, сжимая ружье. Медленно поведя стволом, он нацелил его на танк, помедлил, и нажал на спуск.
Ружье с резким отрывистым «Тумм!» изрыгнуло вспышку пламени. Ерохина оттолкнуло назад. От грохота у меня заложило уши.
– Хренасе! – Иван круглыми глазами посмотрел на меня и потер плечо. – Етить, ну и бандура!
– Ты попал?
– Хрен его знает. Дай еще патрон!
Танк с ревом катился по полю и постреливал из пулемета. Я торопливо извлек из ящика еще два патрона, протянув один из них Ерохину. Зарядив его, он снова приник к прицелу.
– Стреляй! – я занервничал, глядя как танк с каждой секундой становится всё ближе.
– Щас! – мой приятель оскалился и выстрелил. Сквозь грохот выстрела я услышал противный звук, словно сыгранный на гигантском ксилофоне, с которым пуля срикошетила от брони.
– Чёрт!
– Еще! – Иван требовательно протянул руку. Я вложил в нее патрон.
Ерохин зарядил ружье, выстрелил – и танк с визгом развернуло на месте. Я увидел, как у него сорвало с переднего катка гусеницу. Остановившись, он закрутил башней, отыскивая тех, кто его подбил – то есть нас.
– Твою мать!.. – сквозь вату в ушах я расслышал голос Ивана. Мой друг привалился к стене окопа, прижимая левую руку к плечу и страдальчески сощурив глаза.
– Что с тобой?! – бросился я к нему.
– Кажется, руку выбило, – Ерохин закусил губу и попятился из ячейки. – Братан, вставай на моё место, я отвоевался.
– Да я из нее стрелять не умею!
– Вставай, говорю! Я тебе патроны буду подавать.
Про себя ругаясь последними словами, я перебрался через ящик и взялся за рукоять противотанкового ружья. Она была мокрой и теплой – видимо от того что Ванька лапал ее потными руками. Стиснув ее правой рукой, я ухватился другой за приклад.
– Ща, погоди, – морщась от боли Ерохин встал слева от меня, и одной рукой отвел затвор, заряжая ружье. Вложив патрон и дослав его, он отпрянул, зажимая обеими руками уши. – Всё, хуярь!
Я изо всех сил прижал приклад к плечу и нажал на спуск. Крупнокалиберная винтовка оглушительно грохнула и сильно толкнулась в тело, однако отдача была вполне приемлемой. Единственное, что мешало – это громкий хлопок выстрела и яркое пламя на срезе ствола, скрывавшее цель.
– Мимо! – в ухо крикнул мне Иван. – Ниже бери!
Лязгнул затвор. Я расставил ног для устойчивости, прицелился – и обнаружил, что пушка танка повернута в нашу сторону. От испуга я поторопился с выстрелом и опять промазал.
– Ты, стрелок, мать твою растак! – орал Ерохин. – Этот урод сейчас из нас сито сделает, если мы копаться будем!
Он нагнулся за патронами к ящику. Я стоял, истекая холодным потом и глядел на танк сквозь прорезь целика. Счет шел на секунды.
– Быстрей давай!! – я сорвался на крик.
– Сейчас, – мой приятель с лязгом дослал патрон и закрыл уши. – Готово, стреляй!
Я прицелился в заднюю часть повернутого к нам борта и нажал спуск. И тут над моторными решетками танка взметнулись клубы жирного пламени.
– Есть!
– Еще не всё! Добивай его! – Иван уже не обращая внимания на боль обеими руками перезаряжал винтовку.
Вдруг пушка танка украсилась венчиком пламени. Поток осколочных снарядов с высоким стоном пронесся над нашими головами и разорвался где-то далеко позади. Их вой отозвался в теле волной ужаса – ноги стали ватными, а рубаху, казалось, можно выжимать. Я стоял, не помня себя от страха, вжав голову в плечи, и кажется даже зажмурился в ожидании того снаряда который нас таки убьет и закончит этот безумный день.
– Чего замер?! – на затылок обрушился крепкий удар ладони. – Огонь!
Опомнившись, я открыл глаза. Танк полыхал огнем из моторного отсека, а его пушка грохотала, стремясь поразить нас. Вражий наводчик взял слишком высоко, и теперь пытался исправить свою ошибку. Шквал металла над головой опускался всё ниже, обдавая нас горячей волной и заставляя шевелиться волосы на голове.
Выстрел!
И пушка танка наконец замолчала. Из смотровых щелей повалил дым. Наверху башни открылся люк и оттуда с воплем полез танкист.
– Еще!.. – задыхаясь, Ерохин судорожно дернул затвор, чуть не вырвав ручку противотанкового ружья у меня из рук. – Еще!.. Сожги эту сволочь!..
Еще выстрел – и вспышка у меня перед глазами. Одновременно с этим внутри танка на миг словно загорелся яркий прожектор, сверкнув из каждой щели и пробитой дырки боевого отделения. Потом грянул взрыв – и башня танка взлетела в воздух в облаке дыма, кувыркаясь и крутясь словно крышка от пивной бутылки. Когда она с глухим звоном грянулась оземь, у нас с Ерохиным под ногами вздрогнула земля. Над обезглавленным корпусом взорванного танка расцвел огненный тюльпан.
Стало тихо. Ветер с тихим шорохом нес по равнине пыль и черный дым. Издалека доносился треск и фырканье горящего танка. Уставшие и опустошенные нервным напряжением последних минут, мы молча смотрели на поле недавнего боя, над которым поднималось десять кривых дымных столбов. Никто из нас не в силах был нарушить молчание.
Я наконец разжал затекшую кисть и выпустил рукоять противотанкового ружья из пальцев. Посмотрев на товарища я увидел, что у него на лбу расплывается здоровенная шишка.
– Иван, а чего это у тебя на лбу?
– Чё? – Ерохин оглушено покосился на меня и потрогал лоб. – А… Это меня гильзой стукнуло.
– Какой еще гильзой?
– Ну… гильзой. От винтовки. Отлетела и стукнула.
– А… прости.
– Да ничего. Классно ты этого… уделал.
– Ага… Да и ты тоже ничего. Спасибо, что тогда, с гранатами…
– Фигня, сочтемся. Уже сочлись. Крутой выстрел! Ух как ты ему башню оторвал!
– Ну да! А ты прикинь, как они голосили, когда ты их гранатами захерачил!
– Да вообще ржака, блин! А помнишь…
Нас прорвало. Перебивая друг друга мы пытались рассказать друг другу о своих впечатлениях от этого боя, но у нас ничего не получалось. Кончилось тем, что после очередной порции бессвязных реплик мы просто взяли и расхохотались друг у друга на плече. Так закончился наш первый бой.
– Ладно… хе-хе! – вздохнул Ерохин утирая слезы. – Пойдем отсюда, а то как бы нас тут артиллерия снова не накрыла.
– Угу, – я подхватил автомат и повесил его себе на шею. – Двинули.
– Быстрее! – Ерохин тем временем уже забрался в «мою» ячейку, и без церемоний отодвинув труп солдата в сторону, открывал ящик с патронами. Меня слегка покоробило то, как он обращается с телом еще недавно живого человека, но эта мысль исчезла под наплывом более насущных дел.
– Ты знаешь что делаешь? – спросил я, глядя как Иван поднимает ружье и ставит его на сошки дулом в сторону поля.
– Конечно. – Ванька-Смерть отвел затвор. – Дай патрон!
Я наклонился к патронному ящику, в котором лежали огромные, похожие на бутылки патроны для противотанкового ружья. Достав один, я протянул его Ерохину. Тот вложил его в казенник и с щелчком дослал в ствол. Я на всякий случай отошел назад.
– Ты приклад крепче прижимай, а то отсушит!
– Знаю, не мешай! – Иван дернул щекой, сжимая ружье. Медленно поведя стволом, он нацелил его на танк, помедлил, и нажал на спуск.
Ружье с резким отрывистым «Тумм!» изрыгнуло вспышку пламени. Ерохина оттолкнуло назад. От грохота у меня заложило уши.
– Хренасе! – Иван круглыми глазами посмотрел на меня и потер плечо. – Етить, ну и бандура!
– Ты попал?
– Хрен его знает. Дай еще патрон!
Танк с ревом катился по полю и постреливал из пулемета. Я торопливо извлек из ящика еще два патрона, протянув один из них Ерохину. Зарядив его, он снова приник к прицелу.
– Стреляй! – я занервничал, глядя как танк с каждой секундой становится всё ближе.
– Щас! – мой приятель оскалился и выстрелил. Сквозь грохот выстрела я услышал противный звук, словно сыгранный на гигантском ксилофоне, с которым пуля срикошетила от брони.
– Чёрт!
– Еще! – Иван требовательно протянул руку. Я вложил в нее патрон.
Ерохин зарядил ружье, выстрелил – и танк с визгом развернуло на месте. Я увидел, как у него сорвало с переднего катка гусеницу. Остановившись, он закрутил башней, отыскивая тех, кто его подбил – то есть нас.
– Твою мать!.. – сквозь вату в ушах я расслышал голос Ивана. Мой друг привалился к стене окопа, прижимая левую руку к плечу и страдальчески сощурив глаза.
– Что с тобой?! – бросился я к нему.
– Кажется, руку выбило, – Ерохин закусил губу и попятился из ячейки. – Братан, вставай на моё место, я отвоевался.
– Да я из нее стрелять не умею!
– Вставай, говорю! Я тебе патроны буду подавать.
Про себя ругаясь последними словами, я перебрался через ящик и взялся за рукоять противотанкового ружья. Она была мокрой и теплой – видимо от того что Ванька лапал ее потными руками. Стиснув ее правой рукой, я ухватился другой за приклад.
– Ща, погоди, – морщась от боли Ерохин встал слева от меня, и одной рукой отвел затвор, заряжая ружье. Вложив патрон и дослав его, он отпрянул, зажимая обеими руками уши. – Всё, хуярь!
Я изо всех сил прижал приклад к плечу и нажал на спуск. Крупнокалиберная винтовка оглушительно грохнула и сильно толкнулась в тело, однако отдача была вполне приемлемой. Единственное, что мешало – это громкий хлопок выстрела и яркое пламя на срезе ствола, скрывавшее цель.
– Мимо! – в ухо крикнул мне Иван. – Ниже бери!
Лязгнул затвор. Я расставил ног для устойчивости, прицелился – и обнаружил, что пушка танка повернута в нашу сторону. От испуга я поторопился с выстрелом и опять промазал.
– Ты, стрелок, мать твою растак! – орал Ерохин. – Этот урод сейчас из нас сито сделает, если мы копаться будем!
Он нагнулся за патронами к ящику. Я стоял, истекая холодным потом и глядел на танк сквозь прорезь целика. Счет шел на секунды.
– Быстрей давай!! – я сорвался на крик.
– Сейчас, – мой приятель с лязгом дослал патрон и закрыл уши. – Готово, стреляй!
Я прицелился в заднюю часть повернутого к нам борта и нажал спуск. И тут над моторными решетками танка взметнулись клубы жирного пламени.
– Есть!
– Еще не всё! Добивай его! – Иван уже не обращая внимания на боль обеими руками перезаряжал винтовку.
Вдруг пушка танка украсилась венчиком пламени. Поток осколочных снарядов с высоким стоном пронесся над нашими головами и разорвался где-то далеко позади. Их вой отозвался в теле волной ужаса – ноги стали ватными, а рубаху, казалось, можно выжимать. Я стоял, не помня себя от страха, вжав голову в плечи, и кажется даже зажмурился в ожидании того снаряда который нас таки убьет и закончит этот безумный день.
– Чего замер?! – на затылок обрушился крепкий удар ладони. – Огонь!
Опомнившись, я открыл глаза. Танк полыхал огнем из моторного отсека, а его пушка грохотала, стремясь поразить нас. Вражий наводчик взял слишком высоко, и теперь пытался исправить свою ошибку. Шквал металла над головой опускался всё ниже, обдавая нас горячей волной и заставляя шевелиться волосы на голове.
Выстрел!
И пушка танка наконец замолчала. Из смотровых щелей повалил дым. Наверху башни открылся люк и оттуда с воплем полез танкист.
– Еще!.. – задыхаясь, Ерохин судорожно дернул затвор, чуть не вырвав ручку противотанкового ружья у меня из рук. – Еще!.. Сожги эту сволочь!..
Еще выстрел – и вспышка у меня перед глазами. Одновременно с этим внутри танка на миг словно загорелся яркий прожектор, сверкнув из каждой щели и пробитой дырки боевого отделения. Потом грянул взрыв – и башня танка взлетела в воздух в облаке дыма, кувыркаясь и крутясь словно крышка от пивной бутылки. Когда она с глухим звоном грянулась оземь, у нас с Ерохиным под ногами вздрогнула земля. Над обезглавленным корпусом взорванного танка расцвел огненный тюльпан.
Стало тихо. Ветер с тихим шорохом нес по равнине пыль и черный дым. Издалека доносился треск и фырканье горящего танка. Уставшие и опустошенные нервным напряжением последних минут, мы молча смотрели на поле недавнего боя, над которым поднималось десять кривых дымных столбов. Никто из нас не в силах был нарушить молчание.
Я наконец разжал затекшую кисть и выпустил рукоять противотанкового ружья из пальцев. Посмотрев на товарища я увидел, что у него на лбу расплывается здоровенная шишка.
– Иван, а чего это у тебя на лбу?
– Чё? – Ерохин оглушено покосился на меня и потрогал лоб. – А… Это меня гильзой стукнуло.
– Какой еще гильзой?
– Ну… гильзой. От винтовки. Отлетела и стукнула.
– А… прости.
– Да ничего. Классно ты этого… уделал.
– Ага… Да и ты тоже ничего. Спасибо, что тогда, с гранатами…
– Фигня, сочтемся. Уже сочлись. Крутой выстрел! Ух как ты ему башню оторвал!
– Ну да! А ты прикинь, как они голосили, когда ты их гранатами захерачил!
– Да вообще ржака, блин! А помнишь…
Нас прорвало. Перебивая друг друга мы пытались рассказать друг другу о своих впечатлениях от этого боя, но у нас ничего не получалось. Кончилось тем, что после очередной порции бессвязных реплик мы просто взяли и расхохотались друг у друга на плече. Так закончился наш первый бой.
– Ладно… хе-хе! – вздохнул Ерохин утирая слезы. – Пойдем отсюда, а то как бы нас тут артиллерия снова не накрыла.
– Угу, – я подхватил автомат и повесил его себе на шею. – Двинули.
Отлично. Продолжаем ждать продолжения уж прости за тавтологию, кек. Разве что вот здесь
> То есть как помогали… держали, прижимая к кушетке, пока наша докторша вынимала у него из спины осколки.
Забыл дописать, кого именно они держали. В остальном - здорово. Пили дальше.
> То есть как помогали… держали, прижимая к кушетке, пока наша докторша вынимала у него из спины осколки.
Забыл дописать, кого именно они держали. В остальном - здорово. Пили дальше.
Годно, годно.
ОП продолжай в том же духе.
ОП продолжай в том же духе.
Спасибо, исправил на фикбуке и в рукописи.
Да на здоровье. Поработаю у тебя редактором, на добровольной основе, хех.
Не тонем.
Тонем, редкостное говнецо
Ну и бред
В следующий раз закусывай
Послышался голос со стороны параши.
Тем более. Если уж тебе эксперт по говну говорит, что это - натуральное говно, ты бы прислушался.
Просто уходи. В чем проблема?
О, так ты у нас ыксперт в говне.
Вверхь.
внизъ
Давай тони, давай тони, ты с этим делом не тяни.
Поехали наверх.
ОП, куда пропал?Долго еще продолжение ждать-то?
Подготовка к сессии, блять. Нет времени.
Ну какая дискотека на третий день среди кучи трупов?
А я вот думаю, что бы было, если Семён начнёт делать себе сервиторов внутри симуляции. Сможет ли он призвать Смертокрыла или Иллидана, которые ему подчиняются?
Нарисуй модель, адаптируй ее под код симуляции, распиши для нее хотя бы простейшую программу действия, и дополнительные функции которые могли бы быть полезны для гг. Скоротаешь время до нового года.
Ну ты понял
А хули бы и нет. Танцы под гармошку. Пока немцы, скажем, перегруппировываются. Для поднятия боевого духа.
Бамп
бамп
не тони
"Всё выше, и выше, и выше-е-е!".
Прошу прощения за долгую паузу. Вот вам еще кусок.
Дальнейший день мне запомнился смутно. После боя мы направились в медпункт – лечить Ивану плечо. Девчонки при виде нас – измазанных в глине, веселых и с оружием – впали в ступор, а после короткого рассказа Ерохина засуетились и окружили нас заботой. Лежавшая в комнате на расстеленном матрасе Ольга Дмитриевна улыбнулась и назвала нас героями, хотя сам я ничего героического в этом не видел. Ну подумаешь, повоевали с ботами, и что с того? Это же ведь не реальный бой…
Ерохину докторша сделала перевязку, смазав ушиб какой-то мазью и посоветовав не поднимать сегодня ничего тяжелее ложки за обедом. Виола также осмотрела и моё плечо, точнее швы на нем. Резюмировав что их уже можно снимать, она двумя короткими движениями пинцета выдернула нити из рубца, и смазав рану иодом, отправила нас всех с поручением в столовую – прикатить к лазарету «кухню» (так назывался здоровенный бак с печкой на колесах) чтобы накормить раненых.
Прицеп был тяжелым, так что нам пришлось позвать на помощь остальных ребят из нашей группы. Вместе с поварами из столовой мы в десять рук дотолкали полевую кухню до лазарета. За это нам в награду выдали по миске овсяной каши с маслом и по стакану компота. Посуду мы тоже донесли из столовой, так чтобы ее хватило и нам, и бойцам в медпункте.
Доедая свою порцию, Ерохин предложил мне сходить к каптеру и запастись у него патронами и амуницией. Идею я поддержал – стрелять нам было почти нечем, а шарить по переднему краю в поисках боеприпасов с риском нарваться на пулю мне не улыбалось. С этой идеей мы обратились к лежавшему снаружи лазарета старшине Емельянову, которого днем ранило пулей в бок. Тот нашу мысль одобрил, и сказал что на время может нас записать в списки бойцов взвода. С написанной им распиской и добрым напутствием мы и пошли в кладовую.
– …Что за ерунда? Мы ж тебе расписку дали, мы от старшины. Там всё написано!
– Еще раз повторяю, молодые люди – я вам ничего не выдам, пока вы не получите красноармейские книжки и не встанете на воинский учет! – кладовщик строго постучал пальцем по расписке.
– Как мы на него встанем? – возмутился Иван. – Здесь военкомата нет! Командир ваш сейчас от ожогов загибается, и принять нас не может!
– Наш командир роты со своим отрядом стоит возле аэродрома, идите туда, – невозмутимо ответил каптер. – Забирайте свою бумажку и ступайте к нему, мне некогда вас слушать.
– А потом что? – спросил я.
– А потом вы должны будете взять обходной лист, и встать на учет в медсанчасти, взводе обеспечения, и получить аттестат на вещевое довольствие. Только после этого вы можете получить все, что вам полагается по должности. А сейчас сдайте оружие, оно не ваше!
– Как это не наше? Мы с ним воевали!
– А вот так! – кладовщик скомкал расписку и небрежно отпихнул рукой в нашу сторону. – По закону вас надо под трибунал за расхищение военного имущества. Так что будьте добры, положите автоматы вот сюда на стоечку, и идите куда собирались.
– Я тебе сейчас свой хрен на лоб положу. – Ерохин угрожающим жестом поправил ППШ на плече. – Пошли отсюда.
– Идите-идите, – ухмыльнулся каптер, чувствуя себя в безопасности за решеткой. – Только учтите – не вернете до конца дня, я на вас докладную подам. НКВД по вам плачет, детишки-пионеры!
– До конца дня ты будешь с пулей в башке лежать. Идем, Семен.
Я с сомнением покачал головой. Может, не стоило вот так вот портить отношения? К тому же, вроде бы не самый плохой совет. А то, что придется топать за тридевять земель – так это издержки бюрократической системы, в конце концов кладовщик сам отвечает тут за всё что выдает.
Что впрочем, не мешает ему быть мудаком.
– Ну и чего ты встал? – вкрадчиво поинтересовался каптер елейным тоном.
– Да так, думаю, можешь ты испытывать боль или нет, – хмыкнул я. – Ты ведь не человек, ты робот, непись. Шкурка с прикрученным голосом и набором фраз. Вот мне и интересно, много ли потеряет этот мирок, если в тебя магазин высадить, а потом у тебя в кладовке порыться?
– Не знаю, что ты тут несешь, но тебе пора валить отсюда, пацан, – кладовщик мгновенно набычился. – «Шкурка», «робот»… Сам-то больно настоящий, как думаешь? Пшел вон!
Возникло сильнейшее искушение вскинуть оружие и проверить свою теорию. Лишь большим усилием воли я смог взять себя в руки. Слова каптера внезапно ударили по больному месту.
Взяв со стойки записку, я развернулся и вышел вслед за Ерохиным. Плевать. В конце концов, патроны можно поискать и в районе окопов. Или ночью забраться с ключами Слави на склад и тайком взять всё что понадобится.
А хотя блин, я же ключи Славе отдал… Ладно, посмотрим.
Снаружи было тихо – только в отдалении погромыхивали артиллерийские залпы. Массированные обстрелы прекратились – может от того что немцы берегли снаряды, может потому что расходовали их на другие, более приоритетные цели. Как бы то ни было, по пионерлагерю теперь лишь изредка били беспокоящим огнем, который практически не нес разрушений. Я и Ерохин уже успели к нему привыкнуть и практически не обращали внимания. Только когда рядом звенели падающие на излете осколки, голова как-то сама собой вжималась в плечи.
Я задумчиво потеребил рукав гимнастерки. После событий дня все наши ребята стали постепенно переодеваться в советскую униформу. Возникло это стихийно – рубаха и шаровары защитного цвета меньше пачкались чем белая пионерская форма, кроме того хотелось как-то отделить себя от снующих вокруг детей-ботов. Шурик и Электроник как надели гимнастерки, так больше их и не снимали. Остальные парни и девчата понемногу следовали их примеру – хотя и не все, но уже половина нашей группы щеголяла вовсю оливковыми рубахами и такими же штанами широкого покроя.
– Что делать будем? – Ерохин снял с плеча автомат и потянулся.
– Не знаю. Может, всё-таки сходим в поселок к ихнему комроты?
– Да ну его, – поморщился Иван. – Выяснится что туда пускают только за бутылку коньяка, в списки бойцов нас внесут только когда мы поднесем комиссару банку соленых огурцов с замаринованными грибами, а на выменянный пакет с антирадином поменяем красноармейские книжки. Нахрен такое счастье!
– Что-то не слышал о таком. Это прикол, что ли?
– Угу, из одного мода игры про чернобыльских сталкеров… В общем, давай лучше в столовке еще чего-нибудь перекусим, и пойдем на поле трофеи искать.
Но надеждам Ерохина на скорый обед не суждено было сбыться. Когда мы подходили к столовке, нас нашла Славяна. С ее слов мы узнали о новой просьбе-приказе старшины: выкопать траншеи. Опять.
По лицу Ваньки-Смерти было видно что ему хочется послать старшину куда подальше с его просьбами. Но Славя выглядела такой опечаленной, что тот не посмел сказать это вслух. На вопрос, зачем это нужно делать снова, девушка ничего не стала объяснять, сказав только что мы сами всё поймем. И ушла в сторону административного корпуса.
Пока мы шли за лопатами и обратно на поле, я гадал – зачем? Те окопы, в которых мы воевали днем, были хоть и побитыми, но всё же достаточно глубокими, пусть даже их сплошная паутина в некоторых местах была порвана и засыпана артиллерией немцев. Нам с Иваном вполне бы хватило и того что есть, и еще оставалось с избытком места. Так зачем копать еще?
Но когда мы дошли до позиций и увидели сваленную в шеренгу груду тел, мне стало ясно – траншея предназначалась не для живых. Она была нужна мертвым.
Ерохину докторша сделала перевязку, смазав ушиб какой-то мазью и посоветовав не поднимать сегодня ничего тяжелее ложки за обедом. Виола также осмотрела и моё плечо, точнее швы на нем. Резюмировав что их уже можно снимать, она двумя короткими движениями пинцета выдернула нити из рубца, и смазав рану иодом, отправила нас всех с поручением в столовую – прикатить к лазарету «кухню» (так назывался здоровенный бак с печкой на колесах) чтобы накормить раненых.
Прицеп был тяжелым, так что нам пришлось позвать на помощь остальных ребят из нашей группы. Вместе с поварами из столовой мы в десять рук дотолкали полевую кухню до лазарета. За это нам в награду выдали по миске овсяной каши с маслом и по стакану компота. Посуду мы тоже донесли из столовой, так чтобы ее хватило и нам, и бойцам в медпункте.
Доедая свою порцию, Ерохин предложил мне сходить к каптеру и запастись у него патронами и амуницией. Идею я поддержал – стрелять нам было почти нечем, а шарить по переднему краю в поисках боеприпасов с риском нарваться на пулю мне не улыбалось. С этой идеей мы обратились к лежавшему снаружи лазарета старшине Емельянову, которого днем ранило пулей в бок. Тот нашу мысль одобрил, и сказал что на время может нас записать в списки бойцов взвода. С написанной им распиской и добрым напутствием мы и пошли в кладовую.
– …Что за ерунда? Мы ж тебе расписку дали, мы от старшины. Там всё написано!
– Еще раз повторяю, молодые люди – я вам ничего не выдам, пока вы не получите красноармейские книжки и не встанете на воинский учет! – кладовщик строго постучал пальцем по расписке.
– Как мы на него встанем? – возмутился Иван. – Здесь военкомата нет! Командир ваш сейчас от ожогов загибается, и принять нас не может!
– Наш командир роты со своим отрядом стоит возле аэродрома, идите туда, – невозмутимо ответил каптер. – Забирайте свою бумажку и ступайте к нему, мне некогда вас слушать.
– А потом что? – спросил я.
– А потом вы должны будете взять обходной лист, и встать на учет в медсанчасти, взводе обеспечения, и получить аттестат на вещевое довольствие. Только после этого вы можете получить все, что вам полагается по должности. А сейчас сдайте оружие, оно не ваше!
– Как это не наше? Мы с ним воевали!
– А вот так! – кладовщик скомкал расписку и небрежно отпихнул рукой в нашу сторону. – По закону вас надо под трибунал за расхищение военного имущества. Так что будьте добры, положите автоматы вот сюда на стоечку, и идите куда собирались.
– Я тебе сейчас свой хрен на лоб положу. – Ерохин угрожающим жестом поправил ППШ на плече. – Пошли отсюда.
– Идите-идите, – ухмыльнулся каптер, чувствуя себя в безопасности за решеткой. – Только учтите – не вернете до конца дня, я на вас докладную подам. НКВД по вам плачет, детишки-пионеры!
– До конца дня ты будешь с пулей в башке лежать. Идем, Семен.
Я с сомнением покачал головой. Может, не стоило вот так вот портить отношения? К тому же, вроде бы не самый плохой совет. А то, что придется топать за тридевять земель – так это издержки бюрократической системы, в конце концов кладовщик сам отвечает тут за всё что выдает.
Что впрочем, не мешает ему быть мудаком.
– Ну и чего ты встал? – вкрадчиво поинтересовался каптер елейным тоном.
– Да так, думаю, можешь ты испытывать боль или нет, – хмыкнул я. – Ты ведь не человек, ты робот, непись. Шкурка с прикрученным голосом и набором фраз. Вот мне и интересно, много ли потеряет этот мирок, если в тебя магазин высадить, а потом у тебя в кладовке порыться?
– Не знаю, что ты тут несешь, но тебе пора валить отсюда, пацан, – кладовщик мгновенно набычился. – «Шкурка», «робот»… Сам-то больно настоящий, как думаешь? Пшел вон!
Возникло сильнейшее искушение вскинуть оружие и проверить свою теорию. Лишь большим усилием воли я смог взять себя в руки. Слова каптера внезапно ударили по больному месту.
Взяв со стойки записку, я развернулся и вышел вслед за Ерохиным. Плевать. В конце концов, патроны можно поискать и в районе окопов. Или ночью забраться с ключами Слави на склад и тайком взять всё что понадобится.
А хотя блин, я же ключи Славе отдал… Ладно, посмотрим.
Снаружи было тихо – только в отдалении погромыхивали артиллерийские залпы. Массированные обстрелы прекратились – может от того что немцы берегли снаряды, может потому что расходовали их на другие, более приоритетные цели. Как бы то ни было, по пионерлагерю теперь лишь изредка били беспокоящим огнем, который практически не нес разрушений. Я и Ерохин уже успели к нему привыкнуть и практически не обращали внимания. Только когда рядом звенели падающие на излете осколки, голова как-то сама собой вжималась в плечи.
Я задумчиво потеребил рукав гимнастерки. После событий дня все наши ребята стали постепенно переодеваться в советскую униформу. Возникло это стихийно – рубаха и шаровары защитного цвета меньше пачкались чем белая пионерская форма, кроме того хотелось как-то отделить себя от снующих вокруг детей-ботов. Шурик и Электроник как надели гимнастерки, так больше их и не снимали. Остальные парни и девчата понемногу следовали их примеру – хотя и не все, но уже половина нашей группы щеголяла вовсю оливковыми рубахами и такими же штанами широкого покроя.
– Что делать будем? – Ерохин снял с плеча автомат и потянулся.
– Не знаю. Может, всё-таки сходим в поселок к ихнему комроты?
– Да ну его, – поморщился Иван. – Выяснится что туда пускают только за бутылку коньяка, в списки бойцов нас внесут только когда мы поднесем комиссару банку соленых огурцов с замаринованными грибами, а на выменянный пакет с антирадином поменяем красноармейские книжки. Нахрен такое счастье!
– Что-то не слышал о таком. Это прикол, что ли?
– Угу, из одного мода игры про чернобыльских сталкеров… В общем, давай лучше в столовке еще чего-нибудь перекусим, и пойдем на поле трофеи искать.
Но надеждам Ерохина на скорый обед не суждено было сбыться. Когда мы подходили к столовке, нас нашла Славяна. С ее слов мы узнали о новой просьбе-приказе старшины: выкопать траншеи. Опять.
По лицу Ваньки-Смерти было видно что ему хочется послать старшину куда подальше с его просьбами. Но Славя выглядела такой опечаленной, что тот не посмел сказать это вслух. На вопрос, зачем это нужно делать снова, девушка ничего не стала объяснять, сказав только что мы сами всё поймем. И ушла в сторону административного корпуса.
Пока мы шли за лопатами и обратно на поле, я гадал – зачем? Те окопы, в которых мы воевали днем, были хоть и побитыми, но всё же достаточно глубокими, пусть даже их сплошная паутина в некоторых местах была порвана и засыпана артиллерией немцев. Нам с Иваном вполне бы хватило и того что есть, и еще оставалось с избытком места. Так зачем копать еще?
Но когда мы дошли до позиций и увидели сваленную в шеренгу груду тел, мне стало ясно – траншея предназначалась не для живых. Она была нужна мертвым.
Выдалбливание в сухой земле ямы для братской могилы заняло много времени. Хотя мы были не одни – нам помогали Шурик с Серегой и двое легкораненых красноармейцев. Но всё равно, копать мы закончили только через два часа. Похороны были просты и незатейливы. На головы выложенных в один ряд в одном исподнем бойцов положили полотенца, с минуту постояли над ними в молчании, а потом в несколько лопат забросали яму землей.
Потом бойцы ушли на свой наблюдательный пункт – хотя на позициях никого не было, этот участок не собирались бросать без внимания. Мы же с Ерохиным и кибернетиками забрались в окопы и стали их прочесывать на предмет патронов, гранат и оружия. Шурик и Электроник поначалу без энтузиазма отнеслись к нашей затее, но наши доводы о том, что рано или поздно нам всё равно придется отбиваться от фашистов, их всё же замотивировали. Это занятие заняло весь оставшийся день до самой темноты, пока в сумерках уже стало невозможно что-либо разобрать без света.
Нарыть удалось немного. С огромным трудом вытянули из траншей пулемет «максим» с запасом патронов и пулеметных лент. Два пистолета-пулемета – один ППШ, и один ППД. Дюжина винтовок, от классических «мосинок» до самозарядных «токарей» и трофейных M98k. Одно ПТРД, то самое, из которого я с Иваном подорвал немецкий танк. И два ящика патронов, которые собирали по всем окопам, россыпью, в магазинах и пачках. Наверняка оружия было еще больше, но мы старались не привлекать внимания возможных наблюдателей на той стороне. Последней находкой был найденный где-то Ерохиным нераспакованный ящик с ручными гранатами. Всё это богатство мы скрытно вытащили из позиций и сложили в одном из пустующих домиков.
Наступил вечер. Сегодня по всему пионерлагерю не горел свет – то ли из-за порыва проводов, то ли из-за неработающей подстанции. Впрочем, Шурику с Электроником удалось запустить дизель-генератор в бомбоубежище под административным корпусом, поэтому с наступлением темноты мы все собрались там. Ольга Дмитриевна всё еще лежала в медпункте под наблюдением Виолы. Мы же сидели у «кулибиных» в мастерской за столом и коротали время за картами.
– Может, разнообразим? – сказал Электроник тасуя колоду.
– А что не так? – спросил я.
– Ну… – Сыроежкин отложил карты и подпер рукой голову. – Просто мы уже седьмой кон разыгрываем. Мне это кажется скучным, а вам, ребята?
Остальные поддержал его одобрительным ворчанием. Хотя и вправду, играть в дурака на пятьдесят две карты ввосьмером начинало приедаться. Проигравшим же было скучно вдвойне – играли мы на то, что в случае проигрыша игроки пропускают две партии (карт не хватало на всех).
– Может, в покер? – предложила Женя.
– А на что играть будем? – хмыкнул Ерохин. – На спички, что ли?
– А почему бы и нет? – обиженно насупилась девушка. – А то с этим подкидным дураком мы скоро сами дураками станем!
– Идея! – Электроник поднял указательный палец, привлекая всеобщее внимание.
– Как насчет использовать правила покера для совершенно новой игры? У меня есть задумка, но я хочу услышать что вы думаете об этом!
– Ну расскажи, – Иван пожал плечами и посмотрел на остальных. Вроде никто не возражал, хотя Женя выглядела снова обиженной от того что ее опять не стали слушать.
Электроник принялся объяснять правила. Как я понял, это было переложение правил комбинаций обычного покера на довольно хитрую систему обмена картами между игроками. Допускалось три круга обмена, при этом можно было тасовать и менять карты чтобы запутывать соперника. Для чего это было нужно, я так и не понял – всё равно ведь если быть внимательным можно будет забрать именно ту карту, которую выбрал. Хотя, видимо это были уже заморочки создателя игры, который наверное хотел тонкой психологии и блефа с тасованием.
Потом бойцы ушли на свой наблюдательный пункт – хотя на позициях никого не было, этот участок не собирались бросать без внимания. Мы же с Ерохиным и кибернетиками забрались в окопы и стали их прочесывать на предмет патронов, гранат и оружия. Шурик и Электроник поначалу без энтузиазма отнеслись к нашей затее, но наши доводы о том, что рано или поздно нам всё равно придется отбиваться от фашистов, их всё же замотивировали. Это занятие заняло весь оставшийся день до самой темноты, пока в сумерках уже стало невозможно что-либо разобрать без света.
Нарыть удалось немного. С огромным трудом вытянули из траншей пулемет «максим» с запасом патронов и пулеметных лент. Два пистолета-пулемета – один ППШ, и один ППД. Дюжина винтовок, от классических «мосинок» до самозарядных «токарей» и трофейных M98k. Одно ПТРД, то самое, из которого я с Иваном подорвал немецкий танк. И два ящика патронов, которые собирали по всем окопам, россыпью, в магазинах и пачках. Наверняка оружия было еще больше, но мы старались не привлекать внимания возможных наблюдателей на той стороне. Последней находкой был найденный где-то Ерохиным нераспакованный ящик с ручными гранатами. Всё это богатство мы скрытно вытащили из позиций и сложили в одном из пустующих домиков.
Наступил вечер. Сегодня по всему пионерлагерю не горел свет – то ли из-за порыва проводов, то ли из-за неработающей подстанции. Впрочем, Шурику с Электроником удалось запустить дизель-генератор в бомбоубежище под административным корпусом, поэтому с наступлением темноты мы все собрались там. Ольга Дмитриевна всё еще лежала в медпункте под наблюдением Виолы. Мы же сидели у «кулибиных» в мастерской за столом и коротали время за картами.
– Может, разнообразим? – сказал Электроник тасуя колоду.
– А что не так? – спросил я.
– Ну… – Сыроежкин отложил карты и подпер рукой голову. – Просто мы уже седьмой кон разыгрываем. Мне это кажется скучным, а вам, ребята?
Остальные поддержал его одобрительным ворчанием. Хотя и вправду, играть в дурака на пятьдесят две карты ввосьмером начинало приедаться. Проигравшим же было скучно вдвойне – играли мы на то, что в случае проигрыша игроки пропускают две партии (карт не хватало на всех).
– Может, в покер? – предложила Женя.
– А на что играть будем? – хмыкнул Ерохин. – На спички, что ли?
– А почему бы и нет? – обиженно насупилась девушка. – А то с этим подкидным дураком мы скоро сами дураками станем!
– Идея! – Электроник поднял указательный палец, привлекая всеобщее внимание.
– Как насчет использовать правила покера для совершенно новой игры? У меня есть задумка, но я хочу услышать что вы думаете об этом!
– Ну расскажи, – Иван пожал плечами и посмотрел на остальных. Вроде никто не возражал, хотя Женя выглядела снова обиженной от того что ее опять не стали слушать.
Электроник принялся объяснять правила. Как я понял, это было переложение правил комбинаций обычного покера на довольно хитрую систему обмена картами между игроками. Допускалось три круга обмена, при этом можно было тасовать и менять карты чтобы запутывать соперника. Для чего это было нужно, я так и не понял – всё равно ведь если быть внимательным можно будет забрать именно ту карту, которую выбрал. Хотя, видимо это были уже заморочки создателя игры, который наверное хотел тонкой психологии и блефа с тасованием.
В процессе объяснения Серёга успел меня дважды насмешить – один раз когда он вскинул палец и стал до уморения походить на какого-нибудь аллах-бабаха с пропагандистского ролика Исламского Халифата, только без балаклавы и зеленой повязки. Другой раз, когда он выдал фразу:
– Итак, во время игры противники три раза обмениваются картами, а потом вскрываются.
Я не удержался и вслух гыгыкнул.
– Что смешного? – нахмурился Сыроежкин.
– Ничего, всё нормально. Прости Эл, – я усилием воли согнал ухмылку с лица. Определенно стоило завязывать с тредами «засмеялся-проиграл», где в ассортименте были шуточки на тему суицида. – Так что, по сколько раздавать будешь?
– По шесть карт. Так хватит на всех, и не будет пересдач. Играем в четыре пары, и в три тура – сначала пять на пять, потом два на два и в конце один на один. Я участвовать не буду.
– Я тоже не буду. – Ерохин зевнул. – Что-то спать тянет. Наверное, я сейчас к себе пойду.
– Мне тоже не хочется, – сказал я. – Тем более что я в покере правил не знаю.
– Стойте! – Электроник увидел как потенциальная аудитория его игры разбегается и испугался. – А кто же тогда играть будет?
– Не знаю. – Иван поскреб щетину. – В крайнем случае позови Толика, он вроде где-то поблизости обретался.
– Какого еще Толика?
– Обычного. Лысого, – Ерохин еще раз зевнул, прикрывая рот. – Ладно, я пошел, всем спокойной ночи.
– Постой! – Сыроежкин было встал чтобы удержать его от ухода, но широкая спина Ваньки-Смерти уже скрылась за дверью. – Ну ё… ты-то хоть остаешься, Семен?
Играть мне не хотелось. Хотя, какие еще могли быть альтернативы? Плеер я уже заслушал до дыр, читать было нечего, а скроллить имиджборды не было никакой возможности. Спать тоже не хотелось.
– Хорошо, я остаюсь.
Электроник улыбнулся.
– Тогда приступим к подбору пар!
– Сергей, подожди минутку! Я сейчас отлучусь, без меня не начинайте! – Алиса поднялась с места и пошла к двери. – Семен, выйдешь на пару слов?
Я поднял голову и встретил взгляд Двачевской. Взгляд опасных светло-карих глаз. Алиса явно что-то задумала, и это было связано со мной.
Я встал и вышел вслед за девушкой. Алиса прошла по коридору подальше от комнаты где сидела наша группа и поманила меня пальцем. Я насторожился.
– Что ты хочешь?
– Пари. – Алиса хитро улыбнулась, в ее глазах играли веселые искорки.
– Пари? – переспросил я. Улыбка на лице Двачевской стала шире.
– Ага. Спорим, что ты проиграешь!
– Ну а я спорю что проиграешь ты, – хмыкнул я, настораживаясь еще больше. – На что спорим?
– А вот на что… – Алиса прикусила губу, явно задумывая что-то коварное. – Если выиграешь ты, то я перестану тебя подкалывать. Совсем.
– А если нет?
– А вот если нет, то… Я скажу всем, что ты подглядывал за мной, пока я переодевалась, и…
Девушка дерзко посмотрела на меня в упор и расхохоталась от души.
– И лапал, вот!
Вот же хулиганка! Глядя на нее, я сжимал прикушенные губы, боясь рассмеяться. Ну и придумала, ну и хитрунья! Только как она собирается осуществить свою месть – к каждому будет подходить и говорить как я ее щупал? Или построит всех на линейке?
Неожиданно для себя я понял, что мне почему-то нравится эта идея. Пари принимается! Хотя бы для того, чтобы посмотреть как она осуществит свою угрозу!
– Идет! – я протянул руку.
Алиса удивленно посмотрела на меня – похоже она ожидала, что я откажусь. В ее взгляде проскользнула нотка уважения и того куража, который заставляет своротить горы и идти на самые безумные поступки.
– Ну тогда держись, Семен! – она хлопнула меня по плечу, рассмеялась еще раз и убежала.
Во что я ввязался?
Качая головой, я пошел вслед за ней. Когда я вошел в комнату, все уже сидели за отдельными столами. Над столом с закрепленным на нем фрезеровальным станком был вывешен список участников и кто с кем играет.
Играло восемь человек. Мне выпало играть с Леной. Получается, если бы я победил в этой партии с ней, то мне нужно было выиграть еще раз чтобы пройти в финал и утереть рыжей хулиганке нос. Но это если я захочу выигрывать.
Лена сидела за столом и смотрела в одну точку. От меня не укрылось, что она чем-то огорчена.
– Всё хорошо?
Девушка подняла взгляд от столешницы и посмотрела на меня. Взгляд был тоскливый, словно у ребенка, которого обозвали плохим словом и отобрали любимую игрушку. У меня кольнуло сердце.
– Ничего… – Лена выдавила вымученную улыбку. – Начнем играть?
– Начнем, – я на время затолкал свою тревогу вглубь души. Мне ведь нужно задать жару одной рыжей хулиганке?
Или лучше будет отдать победу Лене? Может, это хоть как-то ее утешит. Да и что мне победа – или вернее, что мне пари и угрозы Двачевской?
Итак, решено. Главное чтобы рандом не подвел, и сама Лена сумела воспользоваться выпавшим ей шансом.
Карты выпали неплохие. Однако я твердо решил слить партию и не стал мешать Лене вытаскивать девятку из попавшейся мне двойки. В итоге когда мы вскрыли карты, у нее оказалась тройка девяток, а у меня – ничего.
Я улыбнулся.
– Спасибо за игру.
Лена покраснела от смущения и бросила короткий взгляд мне за плечо. Я встал и пошел к выходу. Однако уже выходя из комнаты, я оглянулся и перехватил на миг скрестившиеся, словно лазерные лучи, колючие взгляды Двачевской и Лены. Затем Алиса посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел тревогу, гнев – и непривычную робость.
Похоже, не все ладно в датском королевстве…
Я закрыл дверь и пошел по коридору к лестнице наверх. Будет не лишним немного прогуляться перед сном – в бункере было слишком душно. Заодно и развеюсь.
– Итак, во время игры противники три раза обмениваются картами, а потом вскрываются.
Я не удержался и вслух гыгыкнул.
– Что смешного? – нахмурился Сыроежкин.
– Ничего, всё нормально. Прости Эл, – я усилием воли согнал ухмылку с лица. Определенно стоило завязывать с тредами «засмеялся-проиграл», где в ассортименте были шуточки на тему суицида. – Так что, по сколько раздавать будешь?
– По шесть карт. Так хватит на всех, и не будет пересдач. Играем в четыре пары, и в три тура – сначала пять на пять, потом два на два и в конце один на один. Я участвовать не буду.
– Я тоже не буду. – Ерохин зевнул. – Что-то спать тянет. Наверное, я сейчас к себе пойду.
– Мне тоже не хочется, – сказал я. – Тем более что я в покере правил не знаю.
– Стойте! – Электроник увидел как потенциальная аудитория его игры разбегается и испугался. – А кто же тогда играть будет?
– Не знаю. – Иван поскреб щетину. – В крайнем случае позови Толика, он вроде где-то поблизости обретался.
– Какого еще Толика?
– Обычного. Лысого, – Ерохин еще раз зевнул, прикрывая рот. – Ладно, я пошел, всем спокойной ночи.
– Постой! – Сыроежкин было встал чтобы удержать его от ухода, но широкая спина Ваньки-Смерти уже скрылась за дверью. – Ну ё… ты-то хоть остаешься, Семен?
Играть мне не хотелось. Хотя, какие еще могли быть альтернативы? Плеер я уже заслушал до дыр, читать было нечего, а скроллить имиджборды не было никакой возможности. Спать тоже не хотелось.
– Хорошо, я остаюсь.
Электроник улыбнулся.
– Тогда приступим к подбору пар!
– Сергей, подожди минутку! Я сейчас отлучусь, без меня не начинайте! – Алиса поднялась с места и пошла к двери. – Семен, выйдешь на пару слов?
Я поднял голову и встретил взгляд Двачевской. Взгляд опасных светло-карих глаз. Алиса явно что-то задумала, и это было связано со мной.
Я встал и вышел вслед за девушкой. Алиса прошла по коридору подальше от комнаты где сидела наша группа и поманила меня пальцем. Я насторожился.
– Что ты хочешь?
– Пари. – Алиса хитро улыбнулась, в ее глазах играли веселые искорки.
– Пари? – переспросил я. Улыбка на лице Двачевской стала шире.
– Ага. Спорим, что ты проиграешь!
– Ну а я спорю что проиграешь ты, – хмыкнул я, настораживаясь еще больше. – На что спорим?
– А вот на что… – Алиса прикусила губу, явно задумывая что-то коварное. – Если выиграешь ты, то я перестану тебя подкалывать. Совсем.
– А если нет?
– А вот если нет, то… Я скажу всем, что ты подглядывал за мной, пока я переодевалась, и…
Девушка дерзко посмотрела на меня в упор и расхохоталась от души.
– И лапал, вот!
Вот же хулиганка! Глядя на нее, я сжимал прикушенные губы, боясь рассмеяться. Ну и придумала, ну и хитрунья! Только как она собирается осуществить свою месть – к каждому будет подходить и говорить как я ее щупал? Или построит всех на линейке?
Неожиданно для себя я понял, что мне почему-то нравится эта идея. Пари принимается! Хотя бы для того, чтобы посмотреть как она осуществит свою угрозу!
– Идет! – я протянул руку.
Алиса удивленно посмотрела на меня – похоже она ожидала, что я откажусь. В ее взгляде проскользнула нотка уважения и того куража, который заставляет своротить горы и идти на самые безумные поступки.
– Ну тогда держись, Семен! – она хлопнула меня по плечу, рассмеялась еще раз и убежала.
Во что я ввязался?
Качая головой, я пошел вслед за ней. Когда я вошел в комнату, все уже сидели за отдельными столами. Над столом с закрепленным на нем фрезеровальным станком был вывешен список участников и кто с кем играет.
Играло восемь человек. Мне выпало играть с Леной. Получается, если бы я победил в этой партии с ней, то мне нужно было выиграть еще раз чтобы пройти в финал и утереть рыжей хулиганке нос. Но это если я захочу выигрывать.
Лена сидела за столом и смотрела в одну точку. От меня не укрылось, что она чем-то огорчена.
– Всё хорошо?
Девушка подняла взгляд от столешницы и посмотрела на меня. Взгляд был тоскливый, словно у ребенка, которого обозвали плохим словом и отобрали любимую игрушку. У меня кольнуло сердце.
– Ничего… – Лена выдавила вымученную улыбку. – Начнем играть?
– Начнем, – я на время затолкал свою тревогу вглубь души. Мне ведь нужно задать жару одной рыжей хулиганке?
Или лучше будет отдать победу Лене? Может, это хоть как-то ее утешит. Да и что мне победа – или вернее, что мне пари и угрозы Двачевской?
Итак, решено. Главное чтобы рандом не подвел, и сама Лена сумела воспользоваться выпавшим ей шансом.
Карты выпали неплохие. Однако я твердо решил слить партию и не стал мешать Лене вытаскивать девятку из попавшейся мне двойки. В итоге когда мы вскрыли карты, у нее оказалась тройка девяток, а у меня – ничего.
Я улыбнулся.
– Спасибо за игру.
Лена покраснела от смущения и бросила короткий взгляд мне за плечо. Я встал и пошел к выходу. Однако уже выходя из комнаты, я оглянулся и перехватил на миг скрестившиеся, словно лазерные лучи, колючие взгляды Двачевской и Лены. Затем Алиса посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел тревогу, гнев – и непривычную робость.
Похоже, не все ладно в датском королевстве…
Я закрыл дверь и пошел по коридору к лестнице наверх. Будет не лишним немного прогуляться перед сном – в бункере было слишком душно. Заодно и развеюсь.
> Посуду мы тоже донесли из столовой, так чтобы ее хватило и нам, и бойцам в медпункте.
>донесли
Принесли.
мимо-твой-редактор
Благодарю. Исправлено в рукописи и на фикбуке.
ещё, ОП!
бамп
Стоит читать алисофагу со слабыми нервами ?
В фанфике Семен романсит с Леной, так что наверное нет. Хотя, мало ли как сюжет повернется...
Сенкс
Тихо. Прохладно. Темно – только слабый свет от лунного серпа в небе. В принципе, даже хорошо, что освещение не горит. При электрическом свете пионерлагерь выглядел слишком обыденно. Сейчас же, когда наверху светила только задрапированная облаками луна, аллеи лагеря выглядели таинственно, словно служа иллюстрацией и фоном для мистической истории, и сейчас на них должно было развернуться нечто захватывающее.
Я шел по лагерю, получая от прогулки неподдельное удовольствие. Мысли крутились вокруг недавнего турнира. Отдельное место в них занимали спор с Алисой, мой проигрыш и особенно – те взгляды, которыми девушки обменялись перед моим уходом.
Неужели они соперничают? Причем из-за меня? Я готов был рассмеяться от этой мысли – кому я могу быть интересен? Типичный сыч, в свои двадцать один с копейками год успевший потерять интерес практически ко всему и тянущий жизнь как жевательную резинку – кому я нужен? Да еще как парень?
Однако чем больше я об этом думал, тем больше осознавал, что факты обстоят именно так. Алиса и Лена… ну, не то чтобы «втюрились», но я им интересен. Настолько, что меня даже готовы ревновать одна к другой. Интересно еще как долго это длится – те два дня, что мы здесь находимся, или это еще с той поры когда мы учились в университете?
Я вдруг понял, что практически ничего не знаю ни об Алисе, ни о Лене. Да, одна из них пацанка, а другая – скромняша-тихоня, но этим мои познания и ограничиваются. А вот в каких они отношениях, как давно они знают друг друга, всё это для меня – темный лес. Пожалуй, стоит на эту тему поговорить с Леной… только обставить это поделикатнее, чтобы та не решила вдруг будто я через нее пытаюсь узнать о ее сопернице. Когда-нибудь потом.
До меня донесся звук – будто чем-то взмахнули в воздухе. Через минуту он повторился – и на этот раз сопровождался звонким ударом, как будто кто-то бьет ракеткой по воланчику. Я огляделся, потом посмотрел в ту сторону откуда раздавался звук. Передо мной были спортивные площадки – поле для мини-футбола, турники, огороженное сеткой пространство для волейбола, бадминтон…
Звук шел именно оттуда. На бадминтонном поле кто-то был.
Я решил подойти поближе. Обойдя заросли кустов, я вышел на площадку между соснами и увидел девушку в пионерской форме с ракеткой в руках. Вот она повернулась, и в свете луны чуть блеснули выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, уложенные в хвостики. Сейчас они казались почти черными.
Лена. Упражняется в бадминтон. Меньше всего я ожидал встретить ее. Хотя почему бы и нет – в бункере душно, снаружи свежо, самое подходящее время для прогулок под луной.
– Лена! – я помахал рукой. Девушка обернулась и посмотрела на меня.
– Привет, Семен, – ее голос звучал немного устало.
– Привет еще раз, – я подошел к ней. – А что ты делаешь?
– Да вот… упражняюсь. – Лена посмотрела на ракетку в руках, и покраснела, будто я застал ее за чем-то неприличным.
– Любишь бадминтон?
– Не то чтобы… – она смутилась еще больше. – Просто захотелось размяться. А здесь я только ракетку и воланчик нашла.
– И как, получается? – спросил я. Девушка вздохнула:
– Не очень… Непривычно мне. До этого я играла в бадминтон, только давно. А здесь еще и воланчик летает как-то странно. Словно тут физика другая…
– Ну, мы же в игре, – сказал я. Лена чуть заметно улыбнулась.
– И правда… Даже верится с трудом, верно?
– Верно, – признался я.
Лена снова подняла ракетку, и подкинув в воздух воланчик, попыталась ударить по нему. Затем подняла его из-под ног и попыталась снова. И еще раз. Откровенно говоря, выходило у нее плохо.
– Дай-ка мне, – мне надоело стоять столбом. Я взял ракетку и волан у девушки, подбросил его в воздух и с размаху ударил по нему. От моей добросовестной подачи воланчик улетел далеко в темноту между соснами, где сумрак сгущался особенно сильно.
– Ой, – я в растерянности прикусил ноготь мизинца. – Прости. Есть еще?
– Нет… – Лена покачала головой. – Я только этот нашла, который ты…
– Ага, – я закусил губу, в душе обзывая себя остолопом. – Пойдем поищем его?
– Может, не стоит? – девушка посмотрела в темноту за пределами площадки, и мне показалось, что она дрожит.
– Да ладно, там нет ничего страшного, – я попытался успокоить ее. – Мы же вместе пойдем?
– Да, но…
– Не бойся! – я ободряюще улыбнулся. – Пошли поищем!
– Ну, если только с тобой… – Лена смущенно улыбнулась и неуверенно протянула мне свою руку. Я взял ее, и мы вместе вышли с площадки.
Я шел по лагерю, получая от прогулки неподдельное удовольствие. Мысли крутились вокруг недавнего турнира. Отдельное место в них занимали спор с Алисой, мой проигрыш и особенно – те взгляды, которыми девушки обменялись перед моим уходом.
Неужели они соперничают? Причем из-за меня? Я готов был рассмеяться от этой мысли – кому я могу быть интересен? Типичный сыч, в свои двадцать один с копейками год успевший потерять интерес практически ко всему и тянущий жизнь как жевательную резинку – кому я нужен? Да еще как парень?
Однако чем больше я об этом думал, тем больше осознавал, что факты обстоят именно так. Алиса и Лена… ну, не то чтобы «втюрились», но я им интересен. Настолько, что меня даже готовы ревновать одна к другой. Интересно еще как долго это длится – те два дня, что мы здесь находимся, или это еще с той поры когда мы учились в университете?
Я вдруг понял, что практически ничего не знаю ни об Алисе, ни о Лене. Да, одна из них пацанка, а другая – скромняша-тихоня, но этим мои познания и ограничиваются. А вот в каких они отношениях, как давно они знают друг друга, всё это для меня – темный лес. Пожалуй, стоит на эту тему поговорить с Леной… только обставить это поделикатнее, чтобы та не решила вдруг будто я через нее пытаюсь узнать о ее сопернице. Когда-нибудь потом.
До меня донесся звук – будто чем-то взмахнули в воздухе. Через минуту он повторился – и на этот раз сопровождался звонким ударом, как будто кто-то бьет ракеткой по воланчику. Я огляделся, потом посмотрел в ту сторону откуда раздавался звук. Передо мной были спортивные площадки – поле для мини-футбола, турники, огороженное сеткой пространство для волейбола, бадминтон…
Звук шел именно оттуда. На бадминтонном поле кто-то был.
Я решил подойти поближе. Обойдя заросли кустов, я вышел на площадку между соснами и увидел девушку в пионерской форме с ракеткой в руках. Вот она повернулась, и в свете луны чуть блеснули выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, уложенные в хвостики. Сейчас они казались почти черными.
Лена. Упражняется в бадминтон. Меньше всего я ожидал встретить ее. Хотя почему бы и нет – в бункере душно, снаружи свежо, самое подходящее время для прогулок под луной.
– Лена! – я помахал рукой. Девушка обернулась и посмотрела на меня.
– Привет, Семен, – ее голос звучал немного устало.
– Привет еще раз, – я подошел к ней. – А что ты делаешь?
– Да вот… упражняюсь. – Лена посмотрела на ракетку в руках, и покраснела, будто я застал ее за чем-то неприличным.
– Любишь бадминтон?
– Не то чтобы… – она смутилась еще больше. – Просто захотелось размяться. А здесь я только ракетку и воланчик нашла.
– И как, получается? – спросил я. Девушка вздохнула:
– Не очень… Непривычно мне. До этого я играла в бадминтон, только давно. А здесь еще и воланчик летает как-то странно. Словно тут физика другая…
– Ну, мы же в игре, – сказал я. Лена чуть заметно улыбнулась.
– И правда… Даже верится с трудом, верно?
– Верно, – признался я.
Лена снова подняла ракетку, и подкинув в воздух воланчик, попыталась ударить по нему. Затем подняла его из-под ног и попыталась снова. И еще раз. Откровенно говоря, выходило у нее плохо.
– Дай-ка мне, – мне надоело стоять столбом. Я взял ракетку и волан у девушки, подбросил его в воздух и с размаху ударил по нему. От моей добросовестной подачи воланчик улетел далеко в темноту между соснами, где сумрак сгущался особенно сильно.
– Ой, – я в растерянности прикусил ноготь мизинца. – Прости. Есть еще?
– Нет… – Лена покачала головой. – Я только этот нашла, который ты…
– Ага, – я закусил губу, в душе обзывая себя остолопом. – Пойдем поищем его?
– Может, не стоит? – девушка посмотрела в темноту за пределами площадки, и мне показалось, что она дрожит.
– Да ладно, там нет ничего страшного, – я попытался успокоить ее. – Мы же вместе пойдем?
– Да, но…
– Не бойся! – я ободряюще улыбнулся. – Пошли поищем!
– Ну, если только с тобой… – Лена смущенно улыбнулась и неуверенно протянула мне свою руку. Я взял ее, и мы вместе вышли с площадки.
Мрак за пределами бадминтонного поля был еще гуще, чем казалось со стороны. Я шел сквозь заросли ежевики, ведя за собой Лену и осматривая землю и кусты в поисках воланчика. Пройдя эти колючие кущи насквозь, мы вышли на маленькую поляну, окруженную молодыми соснами. Земля была усыпана ковром из порыжевших иголок.
В ночной тишине где-то совсем рядом раздался крик совы. Лена ахнула и прижалась ко мне, обхватив руками.
– Ты чего? – опешил я и оглянулся через плечо. Лена прижималась щекой к моей спине и часто дышала, обдавая спину под гимнастеркой волнами горячего воздуха. Ниже, на уровне ее груди, в меня вжималось что-то мягкое, теплое и удивительно гладкое. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.
– Ничего… – тихо прошептала Лена. – Просто мне… жутко.
– Всё в порядке, – я прижал ее руки к себе ладонью. – Это просто сова.
– Д-да, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза, не отнимая рук от моего тела. Я поднял вторую руку и аккуратно погладил пальцем по её щеке. В душе появилось очень хорошее и сильное чувство. Я почувствовал, что мне дорога эта девушка, пусть даже до того я с ней особо не общался. Мне хотелось защищать ее от любых опасностей, утешать, успокаивать… А еще чтобы она не убирала своих нежных рук и продолжала вот так стоять, обнимая и прижимаясь ко мне.
Посмотрев по сторонам, я увидел на дереве маленького совёнка. Он глядел на нас своими желтыми блестящими глазками с ветки, и сжимал в когтях воланчик. Тот самый, который я запульнул в чащу.
– Смотри! – я указал Лене на птицу. Девушка выглянула из-за моего плеча.
– Ой! – ахнула она. – Он такой милый!
– Ага, – согласился я. – И он совсем не страшный.
Девушка молча кивнула, и обхватила меня руками еще крепче. Я наклонил голову к плечу, чтобы коснуться своей щекой ее щеки и закрыл глаза. Казалось, вселенная замерла – были только я и Лена, стоящие на поляне в лунном свете. И еще эта птичка на ветке с воланчиком в лапках.
Совенок гулко ухнул.
– Сейчас, подожди секунду, – я осторожно выбрался из объятий и шагнул к дереву, где сидела птица. Совенок не стал улетать при моем приближении, только крепче сжал волан в когтях. Взяв его пальцами, я покачал его и вынул у птицы из лап.
– А он совсем не боится, – я подошел к Лене и взял ее за руку. – Держи свой воланчик.
Девушка улыбнулась и прижалась к моему плечу. Мы замерли, держа руки друг друга и слушая тишину в лесу вокруг нас.
– Спасибо… – прошептала Лена. – Сём… мне холодно. Давай пойдем в лагерь?
– Пойдем, – согласился я. Мы повернулись и направились обратно по своим следам. Вскоре мы вышли обратно на бадминтонную площадку.
– Я к себе в домик, – сказала Лена. – А ты?
– Я наверное тоже, – ответил я. – Спокойной ночи, Лена.
Девушка улыбнулась, и сжав мои пальцы в последний раз, отпустила руку.
– Спокойной ночи, Семен!
Она убежала по аллее. Я посмотрел ей вслед, и пошел по той же дороге, что и она – наш с Ерохиным домик был в той же стороне.
Накопившаяся в теле усталость мешала идти и мыслить адекватно. За этот день случилось очень много всего, чего не случалось со мной в прошлой жизни – и возможно, не случилось бы никогда. Голова была переполнена впечатлениями. Мысли бродили за пределами черепной коробки, и не было желания заниматься ни анализом ситуации, ни тем более самокопанием. Но буду честен с самим собой – сегодня я делал то, что мне было лень делать задолго до этого. Я жил.
Именно жил, а не существовал – пусть даже внутри виртуальной реальности.
Ерохин давно спал на своей койке. Стараясь не потревожить его, я тихо прошел к своей кровати, разделся и лег. Всё вокруг выглядело таким мирным, и не верилось, что в этой тихой обители может быть боль, кровь, смерть…
Только лежащий на столе и блестящий металлом в свете луны автомат служил единственным напоминанием о войне. Я протянул руку и провел пальцем по холодной стали ствольной коробки. После чего завернулся в одеяло и закрыл глаза.
В ночной тишине где-то совсем рядом раздался крик совы. Лена ахнула и прижалась ко мне, обхватив руками.
– Ты чего? – опешил я и оглянулся через плечо. Лена прижималась щекой к моей спине и часто дышала, обдавая спину под гимнастеркой волнами горячего воздуха. Ниже, на уровне ее груди, в меня вжималось что-то мягкое, теплое и удивительно гладкое. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.
– Ничего… – тихо прошептала Лена. – Просто мне… жутко.
– Всё в порядке, – я прижал ее руки к себе ладонью. – Это просто сова.
– Д-да, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза, не отнимая рук от моего тела. Я поднял вторую руку и аккуратно погладил пальцем по её щеке. В душе появилось очень хорошее и сильное чувство. Я почувствовал, что мне дорога эта девушка, пусть даже до того я с ней особо не общался. Мне хотелось защищать ее от любых опасностей, утешать, успокаивать… А еще чтобы она не убирала своих нежных рук и продолжала вот так стоять, обнимая и прижимаясь ко мне.
Посмотрев по сторонам, я увидел на дереве маленького совёнка. Он глядел на нас своими желтыми блестящими глазками с ветки, и сжимал в когтях воланчик. Тот самый, который я запульнул в чащу.
– Смотри! – я указал Лене на птицу. Девушка выглянула из-за моего плеча.
– Ой! – ахнула она. – Он такой милый!
– Ага, – согласился я. – И он совсем не страшный.
Девушка молча кивнула, и обхватила меня руками еще крепче. Я наклонил голову к плечу, чтобы коснуться своей щекой ее щеки и закрыл глаза. Казалось, вселенная замерла – были только я и Лена, стоящие на поляне в лунном свете. И еще эта птичка на ветке с воланчиком в лапках.
Совенок гулко ухнул.
– Сейчас, подожди секунду, – я осторожно выбрался из объятий и шагнул к дереву, где сидела птица. Совенок не стал улетать при моем приближении, только крепче сжал волан в когтях. Взяв его пальцами, я покачал его и вынул у птицы из лап.
– А он совсем не боится, – я подошел к Лене и взял ее за руку. – Держи свой воланчик.
Девушка улыбнулась и прижалась к моему плечу. Мы замерли, держа руки друг друга и слушая тишину в лесу вокруг нас.
– Спасибо… – прошептала Лена. – Сём… мне холодно. Давай пойдем в лагерь?
– Пойдем, – согласился я. Мы повернулись и направились обратно по своим следам. Вскоре мы вышли обратно на бадминтонную площадку.
– Я к себе в домик, – сказала Лена. – А ты?
– Я наверное тоже, – ответил я. – Спокойной ночи, Лена.
Девушка улыбнулась, и сжав мои пальцы в последний раз, отпустила руку.
– Спокойной ночи, Семен!
Она убежала по аллее. Я посмотрел ей вслед, и пошел по той же дороге, что и она – наш с Ерохиным домик был в той же стороне.
Накопившаяся в теле усталость мешала идти и мыслить адекватно. За этот день случилось очень много всего, чего не случалось со мной в прошлой жизни – и возможно, не случилось бы никогда. Голова была переполнена впечатлениями. Мысли бродили за пределами черепной коробки, и не было желания заниматься ни анализом ситуации, ни тем более самокопанием. Но буду честен с самим собой – сегодня я делал то, что мне было лень делать задолго до этого. Я жил.
Именно жил, а не существовал – пусть даже внутри виртуальной реальности.
Ерохин давно спал на своей койке. Стараясь не потревожить его, я тихо прошел к своей кровати, разделся и лег. Всё вокруг выглядело таким мирным, и не верилось, что в этой тихой обители может быть боль, кровь, смерть…
Только лежащий на столе и блестящий металлом в свете луны автомат служил единственным напоминанием о войне. Я протянул руку и провел пальцем по холодной стали ствольной коробки. После чего завернулся в одеяло и закрыл глаза.
ОП, чего они шатаются по лагерю? У них комендантского часа нет? Всех военных перебили?
Да. Вместо них на площади танцуют замаскированные шпионы фашистов.
На самом деле, КЧ просто не выставлен в настройках программы. Отсюда и свободное перемещение по лагерю.
бамп
бамп
бамп
бамп
Как выйти на эту концовку?
Эм... В душе ниибу. Какой-то мод.
Это ЮВАО ФОревер, ычановская новеллка.
Ньюфаг ссаный.
Зис.
Да я срал на ваши зоофильские поделки, кошкоеб.
Как неуважительно.
Идите сраться в общий тред. Раздражает
Алсо, бамп
Алсо, бамп
бамп
bump
Чому тред утонул?
Бамп
Отдохнуть за ночь не удалось. По комнате гуляли сквозняки из разбитого окна и я ворочался под тонким одеялом, даже сквозь сон ощущая ночную прохладу. В итоге утром я проснулся невыспавшимся, разбитым усталостью, и вдобавок голодным. Хотя логично – вчера я не успел поужинать.
Вылезать из-под одеяла на холод не хотелось. Я покрутился в кровати, и поддернул штору так, чтобы солнце за окном не так сильно било внутрь. Судя по будильнику на столе, сейчас было восемь утра. По внутренним ощущениям – тоже. Ерохин, естественно, еще спал. Я посмотрел на него, закутавшегося в покрывало и сопящего в подушку, на висящую на спинке кровати гимнастерку и шаровары, комплект старой белой формы под кроватью и лежащий сверху ППШ с запасным магазином. И наконец – на свой автомат, смотревший со столика стволом в сторону окна.
Хотелось спать, но ворчание голодного желудка не давало мне заснуть, да и холод мешал. Пришлось всё же выползти из кровати и со скрипом суставов натягивать на себя одежду. Надев униформу и ботинки, я повесил оружие на грудь и хрустя осколками стекла на полу (прибрать в доме после вчерашнего артобстрела как-то никому не пришло в голову) подошел к шкафу. Кажется, там было зеркало, хотя со всеми этими происшествиями я бы не был слишком удивлен, если его тоже расколотило.
Откинув дверцу шкафа, я уставился на своё отражение.
Нормальный такой парень. Как фотокарточка из старого альбома.
Лицо, правда, невыразительное, глаза скрыты за отросшей челкой. Но военная форма и автомат это отчасти компенсируют.
Кто-то сказал, что оружие облагораживает человека. Или мундир?.. Неважно. Факт был в том, что сейчас я выглядел гораздо лучше себя прежнего. Вот только надо кое-что поправить…
Я встал прямо, оправил мешком висевшую гимнастерку и взяв со стола ремень, подтянул им туловище. Вот теперь другое дело. Надо только еще взять пилотку, плащ-палатку и обмотки для дополнения образа солдата-освободителя.
Отсалютовав автоматом самому себе, я тихо хихикнул. На «освободителя» я пока не тянул. Надо было хотя бы побриться – недельная щетина могла быть к лицу лохматому и сутулому мне как завсегдатаю имиджборд, но чтобы соответствовать образу советского воина, надо было сначала привести себя в порядок.
Грустно вздохнув, я закрыл шкаф. Интересно, почему в зеркале был тот я, которым был все эти годы? Неужели я в таком виде ехал в лагерь и даже был снят для «слепка» в виртуальной реальности? Или просто моя психика подсунула тот образ, в котором я привык себя видеть? Досадно. До сих пор я не сильно заботился о том, как выгляжу в глазах других, но сейчас, когда я смотрел на себя в зеркало, меня покоробило то что я там увидел. Мне захотелось, чтобы на меня смотрел не типичный патлатый дрищ из сычевальни, а некто более красивый, мужественный, уверенный… А для этого нужно было меняться, причем прямо сейчас, начиная с этой минуты. К сожалению, бритвы с баллончиком пены поблизости не лежало, а то бы сбрил всю эту колючую растительность…
Выйдя из домика, я развел руки в стороны и крепко, со вкусом потянулся. Сняв с шеи ремень ППШ, я побежал по аллее в сторону умывальников, держа оружие в руке. Ноги сами находили дорогу, и бежать по утренней свежести было легко. С неба светило яркое солнце, но в тени промеж деревьев всё еще висел туман. Лучи солнца пробивали его, создавая очень красивый пейзаж утренней аллеи. Жаль, что у меня не было фотоаппарата, чтобы заснять эту красоту.
Добравшись до монумента из кафеля и потускневшего металла, я прислонил автомат к тумбе умывальника, следя за тем чтобы не плюхнуть его спросонья в натекшую мокрую грязь. После чего снял гимнастерку и начал умываться. Вода была ледяной, но для меня это было даже плюсом – быстрее проснусь. Сполоснув руки и лицо, я сложил ладони чашечкой и подержал их под краном, чувствуя как пальцы сковывает убийственный холод, потом собрался с духом – и опрокинул воду на голову.
– А-а-а-а-а!!!
Содрогаясь и стуча зубами, я отпрянул и начал ожесточенно растираться руками, чтобы вернуть хоть малую частичку тепла. Но мазохист во мне уже пробудился и вовсю командовал. Так что я нагнулся над краном, и внутренне ужасаясь тому, что делаю, сунул голову под холодную как лед струю.
Хорошо хоть в округе никого. А то бы я повеселил народ, прыгая вокруг умывальника, сверкая вытаращенными глазами и ругаясь на неведомом языке. Брррр, до чего же холодная вода, такой только фашистов пытать!
Освежившись, я поплескал себе на торс, и за неимением полотенца, растерся своей же гимнастеркой. После водных процедур мне стало гораздо легче – голова уже не делала попыток выпасть в /dev/null, и сам организм чувствовал себя достаточно сносно. Одев рубаху и застегнув пуговицы, я повесил на шею ремень автомата и присел на тумбу умывальника, глядя как солнце искрится в огромной луже под ногами.
Итак, чем бы заняться?
В принципе дел, которые нужно было сделать, было порядочно. Надо было посмотреть трофейное оружие, разобрать и почистить его, и рассортировать патроны к нему. Надо было узнать, что случилось с электросетью – свет в лагере так и не горел, и чинить его, судя по отсутствию бригады монтеров никто не собирался. Да и нужно было хотя бы навести порядок в собственном домике – подмести пол от мусора и битого стекла и заделать чем-нибудь окно. Но сперва позавтракать – желудок без устали напоминал о пустоте внутри, требующей заполнения. А потом уже и заняться делами, благо что впереди весь день. Итак, на завтрак!
Вылезать из-под одеяла на холод не хотелось. Я покрутился в кровати, и поддернул штору так, чтобы солнце за окном не так сильно било внутрь. Судя по будильнику на столе, сейчас было восемь утра. По внутренним ощущениям – тоже. Ерохин, естественно, еще спал. Я посмотрел на него, закутавшегося в покрывало и сопящего в подушку, на висящую на спинке кровати гимнастерку и шаровары, комплект старой белой формы под кроватью и лежащий сверху ППШ с запасным магазином. И наконец – на свой автомат, смотревший со столика стволом в сторону окна.
Хотелось спать, но ворчание голодного желудка не давало мне заснуть, да и холод мешал. Пришлось всё же выползти из кровати и со скрипом суставов натягивать на себя одежду. Надев униформу и ботинки, я повесил оружие на грудь и хрустя осколками стекла на полу (прибрать в доме после вчерашнего артобстрела как-то никому не пришло в голову) подошел к шкафу. Кажется, там было зеркало, хотя со всеми этими происшествиями я бы не был слишком удивлен, если его тоже расколотило.
Откинув дверцу шкафа, я уставился на своё отражение.
Нормальный такой парень. Как фотокарточка из старого альбома.
Лицо, правда, невыразительное, глаза скрыты за отросшей челкой. Но военная форма и автомат это отчасти компенсируют.
Кто-то сказал, что оружие облагораживает человека. Или мундир?.. Неважно. Факт был в том, что сейчас я выглядел гораздо лучше себя прежнего. Вот только надо кое-что поправить…
Я встал прямо, оправил мешком висевшую гимнастерку и взяв со стола ремень, подтянул им туловище. Вот теперь другое дело. Надо только еще взять пилотку, плащ-палатку и обмотки для дополнения образа солдата-освободителя.
Отсалютовав автоматом самому себе, я тихо хихикнул. На «освободителя» я пока не тянул. Надо было хотя бы побриться – недельная щетина могла быть к лицу лохматому и сутулому мне как завсегдатаю имиджборд, но чтобы соответствовать образу советского воина, надо было сначала привести себя в порядок.
Грустно вздохнув, я закрыл шкаф. Интересно, почему в зеркале был тот я, которым был все эти годы? Неужели я в таком виде ехал в лагерь и даже был снят для «слепка» в виртуальной реальности? Или просто моя психика подсунула тот образ, в котором я привык себя видеть? Досадно. До сих пор я не сильно заботился о том, как выгляжу в глазах других, но сейчас, когда я смотрел на себя в зеркало, меня покоробило то что я там увидел. Мне захотелось, чтобы на меня смотрел не типичный патлатый дрищ из сычевальни, а некто более красивый, мужественный, уверенный… А для этого нужно было меняться, причем прямо сейчас, начиная с этой минуты. К сожалению, бритвы с баллончиком пены поблизости не лежало, а то бы сбрил всю эту колючую растительность…
Выйдя из домика, я развел руки в стороны и крепко, со вкусом потянулся. Сняв с шеи ремень ППШ, я побежал по аллее в сторону умывальников, держа оружие в руке. Ноги сами находили дорогу, и бежать по утренней свежести было легко. С неба светило яркое солнце, но в тени промеж деревьев всё еще висел туман. Лучи солнца пробивали его, создавая очень красивый пейзаж утренней аллеи. Жаль, что у меня не было фотоаппарата, чтобы заснять эту красоту.
Добравшись до монумента из кафеля и потускневшего металла, я прислонил автомат к тумбе умывальника, следя за тем чтобы не плюхнуть его спросонья в натекшую мокрую грязь. После чего снял гимнастерку и начал умываться. Вода была ледяной, но для меня это было даже плюсом – быстрее проснусь. Сполоснув руки и лицо, я сложил ладони чашечкой и подержал их под краном, чувствуя как пальцы сковывает убийственный холод, потом собрался с духом – и опрокинул воду на голову.
– А-а-а-а-а!!!
Содрогаясь и стуча зубами, я отпрянул и начал ожесточенно растираться руками, чтобы вернуть хоть малую частичку тепла. Но мазохист во мне уже пробудился и вовсю командовал. Так что я нагнулся над краном, и внутренне ужасаясь тому, что делаю, сунул голову под холодную как лед струю.
Хорошо хоть в округе никого. А то бы я повеселил народ, прыгая вокруг умывальника, сверкая вытаращенными глазами и ругаясь на неведомом языке. Брррр, до чего же холодная вода, такой только фашистов пытать!
Освежившись, я поплескал себе на торс, и за неимением полотенца, растерся своей же гимнастеркой. После водных процедур мне стало гораздо легче – голова уже не делала попыток выпасть в /dev/null, и сам организм чувствовал себя достаточно сносно. Одев рубаху и застегнув пуговицы, я повесил на шею ремень автомата и присел на тумбу умывальника, глядя как солнце искрится в огромной луже под ногами.
Итак, чем бы заняться?
В принципе дел, которые нужно было сделать, было порядочно. Надо было посмотреть трофейное оружие, разобрать и почистить его, и рассортировать патроны к нему. Надо было узнать, что случилось с электросетью – свет в лагере так и не горел, и чинить его, судя по отсутствию бригады монтеров никто не собирался. Да и нужно было хотя бы навести порядок в собственном домике – подмести пол от мусора и битого стекла и заделать чем-нибудь окно. Но сперва позавтракать – желудок без устали напоминал о пустоте внутри, требующей заполнения. А потом уже и заняться делами, благо что впереди весь день. Итак, на завтрак!
Я встал с умывальника, и подхватив автомат, пошел к столовой. По пути никого не встречалось. Подойдя к зданию, я заметил что возле него непривычно тихо и безлюдно, а спустя еще полминуты уперся в запертые двери. Обойдя столовую, я заметил что задний вход всё так же закрыт – причем на обломанный мною позапрошлой ночью ключ.
Вспомнив свою проделку и наш с Алисой поздний ужин, я было улыбнулся, но более прагматичные мысли прогнали из головы всё веселье. Это что же получается – если столовая заперта и в ней никого нет, то кто тогда нас кормить будет? Возникла шальная мысль вломиться в столовую и поискать в кладовке кефира с булочками, но я ей не поддался. Не потому что боялся попасться кому-то на глаза (ведь было раннее утро, и вряд ли меня кто-то увидел), а потому что мне это казалось некрасивым – воровать еду. Ведь я бы украл, по сути, у своих товарищей, к которым за прошедшие дни уже успел привязаться больше чем за время, проведенное в универе.
На ум пришло воспоминание о том, как мы вчера волокли к медпункту полевую кухню. И тут меня осенило – ведь в лагере нет напряжения, а плиты в столовой были только электрическими! Значит, готовить еду будут именно на этом прицепном котле, и искать себе завтрак следует именно там. Так что следует идти туда.
Напоследок я поскреб торчащий из замочной скважины обломок ключа. Вытащить его как-нибудь, что ли? А то взял, заклинил замок, если кого изнутри поймают – так уже и не вырвется. Хотя, какое мне дело до этого…
Отойдя от двери, я поспешил к медпункту.
Подходя к тому месту где был наш лазарет, я почувствовал как оттуда тянет дымком и вкусными запахами. Почуяв их, я облегченно вздохнул и прибавил шагу. Вскоре из-за деревьев показалось приземистое деревянное здание с развевающимся над ним белым флажком с красным крестом. Напротив веранды на траве стоял прицеп-кухня, возле которой орудовала большая тетка в белом фартуке и колпаке – похоже, повариха. Да, точно, я ее видел вчера, когда мы тащили этот прицеп от столовой к медпункту.
Похоже, я пришел как раз вовремя. Возле «кухни» стояло несколько выздоравливающих бойцов с мисками и котелками. Другая тетка в фартуке, помоложе и постройнее первой, разливала из бака какую-то жидкую кашу. Поодаль сидели на траве те, кто уже получил свою порцию. Среди них я увидел знакомого старшину.
Все, кого я видел, подходили к котлу со своей посудой, а у меня не было своей тарелки. Но оглядевшись по сторонам, я заметил лежащую под кустом побитую алюминиевую миску с лежащей в ней ложкой. Владельца поблизости не было, так что я подобрал тарелку, потом сбегал с ней к умывальникам и отмыв, вернулся. Повара как раз заканчивали раздачу, когда я подошел к ним.
– Здравствуй солдатик! – улыбнулась повариха, когда я протянул миску. – Каши хочешь?
Солдатик? Ах да, я же в военной форме и с оружием…
– Конечно хочу! – я натянул на лицо самую приветливую из улыбок. – А какая каша?
– Пшенная, милый, – тетка протянула руку к моей миске. – Ну, подставляй посуду!
Мне наложили полную тарелку какого-то серовато-бурого варева, добавив сверху маленький ломтик масла. Но пахло вкусно, и я отказываться не стал, тем более что альтернативы не было. Приметив стоящий в сторонке стол с одиноко сидящим за ним человеком, я пошел туда.
За столом сидела наша кураторша. Перед ней стояла тарелка с той же кашей и стакан компота. Лицо Ольги было замотано бинтами, оставлявшими лишь узенькие щелочки для глаз и рта. Она медленно ковырялась ложкой в каше, не поднимая глаз.
– Доброе утро, Ольга Дмитриевна! Можно к вам? – я поставил свою тарелку на стол.
Ольга на секунду подняла на меня взгляд – и опустила обратно.
– Садись, Семен.
Я поискал, на что можно было присесть, и увидел под столом табурет. Вытащив его, я стряхнул с него пыль и сел за стол.
– Как вы себя чувствуете, Ольга Дмитриевна?
– Хорошо, – нейтральным тоном ответила она.
Разговор не клеился, поэтому я не стал продолжать его, вместо этого приналёгши на пшенную кашу с маслом. Быстро покончив с тарелкой, я облизнул ложку и положил ее в карман – собственный столовый прибор был необходим. Идти после завтрака никуда не хотелось, и я подперев голову рукам уставился на клубящиеся вдалеке за крышей медпункта облака. Те медленно скользили по небу, рассыпаясь и под ветром принимая новые и новые формы. Совсем как настоящие…
– Ольга Дмитриевна, можно задать вопрос?
– Конечно, – прежним безразличным тоном ответила преподавательница.
Я вздохнул, обдумывая пришедшую мне на ум мысль, которую мне давно хотелось прояснить. Был шанс, что мне не захотят ничего рассказывать, но попробовать стоило.
– Ольга Дмитриевна, что вы знаете о проекте «Совёнок»?
Ложка, которой Ольга собиралась зачерпнуть очередной кусочек каши, зависла в воздухе. Наша руководительница по практике неподвижно сидела, глядя в тарелку. Я уже хотел повторить вопрос, когда она заговорила.
– Как ты его назвал? – медленно произнесла Ольга Дмитриевна, не поднимая взгляда.
– «Совёнок». Этот пионерлагерь. Место нашей практики, куда нас прислали. Что вы о нем знаете?
– Нет, как ты его назвал? – впервые за время разговора кураторша подняла голову и внимательно посмотрела на меня.
– Проект «Совёнок». Как-то эта затея ведь должна называться, не так ли?
Ольга медленно кивнула, погруженная в свои мысли. Я смотрел на нее со всё возрастающим интересом. Наконец не выдержав, я спросил:
– Итак?
Ольга Дмитриевна мешала кашу ложкой, глядя в одну точку. Наконец она посмотрела на меня. В ее взгляде была задумчивость и некоторая неуверенность:
– Я знаю немного, Семен. Этот… проект, как ты его назвал, стартовал в нашем университете не так давно, в этом году. Наш декан является контролером его проведения в нашем вузе, но как я слышала, он проводится не только у нас. Еще в ряде учебных заведений по России, его кураторами являются как люди из МинОбра, так и из МинОбороны. Когда он стартовал, мне неизвестно, но кажется, сразу после начала войны на Украине и в Литве.
– То есть, уже целых десять лет? – удивился я. Ольга кивнула.
– Да. Так мне сказал Анатолий Игнатьевич. По его словам, он уже десять лет сотрудничает со специалистами из «Совёнка».
– Ну хорошо, а какова его цель?
– Патриотическое воспитание молодежи, – преподавательница пожала плечами и едва заметно улыбнулась под слоем бинтов. – Мотивирование выпускников современных вызов служить своей стране. Об этом говорили еще на линейке перед началом, ты забыл?
Вспомнив свою проделку и наш с Алисой поздний ужин, я было улыбнулся, но более прагматичные мысли прогнали из головы всё веселье. Это что же получается – если столовая заперта и в ней никого нет, то кто тогда нас кормить будет? Возникла шальная мысль вломиться в столовую и поискать в кладовке кефира с булочками, но я ей не поддался. Не потому что боялся попасться кому-то на глаза (ведь было раннее утро, и вряд ли меня кто-то увидел), а потому что мне это казалось некрасивым – воровать еду. Ведь я бы украл, по сути, у своих товарищей, к которым за прошедшие дни уже успел привязаться больше чем за время, проведенное в универе.
На ум пришло воспоминание о том, как мы вчера волокли к медпункту полевую кухню. И тут меня осенило – ведь в лагере нет напряжения, а плиты в столовой были только электрическими! Значит, готовить еду будут именно на этом прицепном котле, и искать себе завтрак следует именно там. Так что следует идти туда.
Напоследок я поскреб торчащий из замочной скважины обломок ключа. Вытащить его как-нибудь, что ли? А то взял, заклинил замок, если кого изнутри поймают – так уже и не вырвется. Хотя, какое мне дело до этого…
Отойдя от двери, я поспешил к медпункту.
Подходя к тому месту где был наш лазарет, я почувствовал как оттуда тянет дымком и вкусными запахами. Почуяв их, я облегченно вздохнул и прибавил шагу. Вскоре из-за деревьев показалось приземистое деревянное здание с развевающимся над ним белым флажком с красным крестом. Напротив веранды на траве стоял прицеп-кухня, возле которой орудовала большая тетка в белом фартуке и колпаке – похоже, повариха. Да, точно, я ее видел вчера, когда мы тащили этот прицеп от столовой к медпункту.
Похоже, я пришел как раз вовремя. Возле «кухни» стояло несколько выздоравливающих бойцов с мисками и котелками. Другая тетка в фартуке, помоложе и постройнее первой, разливала из бака какую-то жидкую кашу. Поодаль сидели на траве те, кто уже получил свою порцию. Среди них я увидел знакомого старшину.
Все, кого я видел, подходили к котлу со своей посудой, а у меня не было своей тарелки. Но оглядевшись по сторонам, я заметил лежащую под кустом побитую алюминиевую миску с лежащей в ней ложкой. Владельца поблизости не было, так что я подобрал тарелку, потом сбегал с ней к умывальникам и отмыв, вернулся. Повара как раз заканчивали раздачу, когда я подошел к ним.
– Здравствуй солдатик! – улыбнулась повариха, когда я протянул миску. – Каши хочешь?
Солдатик? Ах да, я же в военной форме и с оружием…
– Конечно хочу! – я натянул на лицо самую приветливую из улыбок. – А какая каша?
– Пшенная, милый, – тетка протянула руку к моей миске. – Ну, подставляй посуду!
Мне наложили полную тарелку какого-то серовато-бурого варева, добавив сверху маленький ломтик масла. Но пахло вкусно, и я отказываться не стал, тем более что альтернативы не было. Приметив стоящий в сторонке стол с одиноко сидящим за ним человеком, я пошел туда.
За столом сидела наша кураторша. Перед ней стояла тарелка с той же кашей и стакан компота. Лицо Ольги было замотано бинтами, оставлявшими лишь узенькие щелочки для глаз и рта. Она медленно ковырялась ложкой в каше, не поднимая глаз.
– Доброе утро, Ольга Дмитриевна! Можно к вам? – я поставил свою тарелку на стол.
Ольга на секунду подняла на меня взгляд – и опустила обратно.
– Садись, Семен.
Я поискал, на что можно было присесть, и увидел под столом табурет. Вытащив его, я стряхнул с него пыль и сел за стол.
– Как вы себя чувствуете, Ольга Дмитриевна?
– Хорошо, – нейтральным тоном ответила она.
Разговор не клеился, поэтому я не стал продолжать его, вместо этого приналёгши на пшенную кашу с маслом. Быстро покончив с тарелкой, я облизнул ложку и положил ее в карман – собственный столовый прибор был необходим. Идти после завтрака никуда не хотелось, и я подперев голову рукам уставился на клубящиеся вдалеке за крышей медпункта облака. Те медленно скользили по небу, рассыпаясь и под ветром принимая новые и новые формы. Совсем как настоящие…
– Ольга Дмитриевна, можно задать вопрос?
– Конечно, – прежним безразличным тоном ответила преподавательница.
Я вздохнул, обдумывая пришедшую мне на ум мысль, которую мне давно хотелось прояснить. Был шанс, что мне не захотят ничего рассказывать, но попробовать стоило.
– Ольга Дмитриевна, что вы знаете о проекте «Совёнок»?
Ложка, которой Ольга собиралась зачерпнуть очередной кусочек каши, зависла в воздухе. Наша руководительница по практике неподвижно сидела, глядя в тарелку. Я уже хотел повторить вопрос, когда она заговорила.
– Как ты его назвал? – медленно произнесла Ольга Дмитриевна, не поднимая взгляда.
– «Совёнок». Этот пионерлагерь. Место нашей практики, куда нас прислали. Что вы о нем знаете?
– Нет, как ты его назвал? – впервые за время разговора кураторша подняла голову и внимательно посмотрела на меня.
– Проект «Совёнок». Как-то эта затея ведь должна называться, не так ли?
Ольга медленно кивнула, погруженная в свои мысли. Я смотрел на нее со всё возрастающим интересом. Наконец не выдержав, я спросил:
– Итак?
Ольга Дмитриевна мешала кашу ложкой, глядя в одну точку. Наконец она посмотрела на меня. В ее взгляде была задумчивость и некоторая неуверенность:
– Я знаю немного, Семен. Этот… проект, как ты его назвал, стартовал в нашем университете не так давно, в этом году. Наш декан является контролером его проведения в нашем вузе, но как я слышала, он проводится не только у нас. Еще в ряде учебных заведений по России, его кураторами являются как люди из МинОбра, так и из МинОбороны. Когда он стартовал, мне неизвестно, но кажется, сразу после начала войны на Украине и в Литве.
– То есть, уже целых десять лет? – удивился я. Ольга кивнула.
– Да. Так мне сказал Анатолий Игнатьевич. По его словам, он уже десять лет сотрудничает со специалистами из «Совёнка».
– Ну хорошо, а какова его цель?
– Патриотическое воспитание молодежи, – преподавательница пожала плечами и едва заметно улыбнулась под слоем бинтов. – Мотивирование выпускников современных вызов служить своей стране. Об этом говорили еще на линейке перед началом, ты забыл?
– Эм… – я растерялся. – То есть, всё вот это – виртуальная реальность, лаборатория, пионерлагерь, Великая Отечественная – это только для того, чтобы мы потом писали в блоге: «Мы помним!» и вывешивали георгиевские ленточки на праздниках?
– Нет, Семен. – Ольга Дмитриевна покачала головой. – Это один из пунктов подготовки к будущей войне.
Я непонимающе потряс головой.
– Какой войне?
Вместо ответа кураторша указала рукой мне за спину. Я оглянулся и увидел сидящих на траве раненых красноармейцев. Намек дошел не сразу – но одновременно с пониманием я почувствовал, как по спине прошел холодок.
– Вы думаете, что это… повторится?!
– Ты ведь тоже читаешь новости. Война уже идет. А от войны холодной до войны горячей – одно нажатие кнопки, Семен.
– И вы думаете, что посидев в этой виртуалке, люди пойдут маршем умирать за Родину, за Сталина? – я невольно повысил голос.
– Думаю не я, думают там, – Ольга показала пальцем вверх. – Но у них есть основания так считать, тебе не кажется?
Она подмигнула. Я раскрыл рот, чтобы опровергнуть все ее домыслы… и понял, что не могу ничего ответить. Она права.
– А вы сами… – проскрипел я пересохшим голосом. – Сами вы что думаете?
– А я ничего не думаю, – усмехнулась Ольга Дмитриевна, доедая кашу. – Но когда ваша практика закончится, я подам жалобу на руководство. Они должны был предупредить вас и меня о возможных травмирующих переживаниях. Конечно, ее рассмотрят тридцать второго числа в это самое время, но попытаться стоит, верно? Приятного аппетита.
Она положила ложку в тарелку и ушла. Я остался сидеть, схватившись за голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
Патриотический проект. Будущая война. Промывка мозгов высокими технологиями.
Бред, бред, бред!
Мы в двадцать первом веке. Какая вообще война может быть?!
«Обыкновенная», – шепнуло подсознание. – «Как в Сибири. Как в Прибалтике. Как в Северном Казахстане и на Донбассе. Только в сотню раз страшнее. С сожженными городами, сотнями трупов на улицах и людьми, умирающими от радиации. Думаешь, это невозможно?»
– Невозможно! – прошептал я, закрыв глаза и стискивая кулаки.
«Когда-то считали, что невозможен Майдан. Миллионы человек не догадывались, что начнется Первая Мировая. Советские люди и в страшном сне не предполагали, что их как диких животных погонят до Волги, будут сжигать в крематориях и расстреливать как унтерменшей. Считаешь себя умнее их?»
– Я не собираюсь умирать за эту страну!
«Надеешься сбежать? Ты помнишь, что это называется дезертирством?»
– Пусть загибается, только без меня! Я убегу отсюда!
«От себя ты не убежишь. Ты русский, и даже за рубежом это будут знать. Кому ты будешь нужен, в потоке таких же беглецов, без гражданства, без Родины, даже без мужества? Когда твоя Родина исчезнет, твоей участью будет вылизывать туфли новых властителей на земле – потому что ничего другого тебе делать не дадут. Ты русский, а значит в их глазах ты уже недочеловек, и только пока существует твоя Родина, ты что-то значишь».
Я оскалился и замотал головой.
«Мотай, мотай. Ты поймешь это, когда на улицах твоего города будут идти фашисты – такие же, которых ты истреблял вчера. Родину не выбирают – она одна на всю жизнь. Так что давай просыпайся. Пусть хорошего в ней мало, но лучше нее все равно не найти. Просыпайся и пойми это, пока не стало слишком поздно!»
– Эй, Семен! Проснись!
Меня кто-то потряс за плечо. Я открыл глаза и увидел Шурика – в гимнастерке и с винтовкой за плечами. В руках у него была миска с кашей.
– Ты чего тут делаешь? – прохрипел я.
– Завтракать собираюсь. Тебя увидел, вот решил рядом сесть. Не против?
– Да, – согласился я. – То есть, нет, конечно, не против. Садись!
– Спасибо, – Шурик поставил миску на стол и снял очки. Без них он стал похож на обычного школьника-старшеклассника, неизвестно что забывшего в пионерлагере. Разве что винтовка за плечами слегка не вписывалась в образ.
Шурик снял оружие и прислонил стволом к столу. Тут я обратил внимание, что он кроме винтовки притащил с собой ящик с инструментами. Когда я спросил его, он махнул рукой:
– Да вот, хотел на подстанцию сходить, разобраться с электричеством. Там рядом снаряд попал, осколками щит посекло, вот и надеюсь починить. Слушай, может поможешь? А то Сыроежкин ушел куда-то, а больше мне просить некого.
– Так я же в электротехнике ни черта не понимаю… – вяло запротестовал я.
– Да всё равно. Помоги, а? Там несложно, просто кое-что подержать или инструменты подать надо. Одному неудобно. Ну так что?
– Ну… ладно, – согласился я. – Помогу.
– Спасибо! – Шурик повеселел. – Сейчас тогда доем, и пойдем чинить.
– Нет, Семен. – Ольга Дмитриевна покачала головой. – Это один из пунктов подготовки к будущей войне.
Я непонимающе потряс головой.
– Какой войне?
Вместо ответа кураторша указала рукой мне за спину. Я оглянулся и увидел сидящих на траве раненых красноармейцев. Намек дошел не сразу – но одновременно с пониманием я почувствовал, как по спине прошел холодок.
– Вы думаете, что это… повторится?!
– Ты ведь тоже читаешь новости. Война уже идет. А от войны холодной до войны горячей – одно нажатие кнопки, Семен.
– И вы думаете, что посидев в этой виртуалке, люди пойдут маршем умирать за Родину, за Сталина? – я невольно повысил голос.
– Думаю не я, думают там, – Ольга показала пальцем вверх. – Но у них есть основания так считать, тебе не кажется?
Она подмигнула. Я раскрыл рот, чтобы опровергнуть все ее домыслы… и понял, что не могу ничего ответить. Она права.
– А вы сами… – проскрипел я пересохшим голосом. – Сами вы что думаете?
– А я ничего не думаю, – усмехнулась Ольга Дмитриевна, доедая кашу. – Но когда ваша практика закончится, я подам жалобу на руководство. Они должны был предупредить вас и меня о возможных травмирующих переживаниях. Конечно, ее рассмотрят тридцать второго числа в это самое время, но попытаться стоит, верно? Приятного аппетита.
Она положила ложку в тарелку и ушла. Я остался сидеть, схватившись за голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
Патриотический проект. Будущая война. Промывка мозгов высокими технологиями.
Бред, бред, бред!
Мы в двадцать первом веке. Какая вообще война может быть?!
«Обыкновенная», – шепнуло подсознание. – «Как в Сибири. Как в Прибалтике. Как в Северном Казахстане и на Донбассе. Только в сотню раз страшнее. С сожженными городами, сотнями трупов на улицах и людьми, умирающими от радиации. Думаешь, это невозможно?»
– Невозможно! – прошептал я, закрыв глаза и стискивая кулаки.
«Когда-то считали, что невозможен Майдан. Миллионы человек не догадывались, что начнется Первая Мировая. Советские люди и в страшном сне не предполагали, что их как диких животных погонят до Волги, будут сжигать в крематориях и расстреливать как унтерменшей. Считаешь себя умнее их?»
– Я не собираюсь умирать за эту страну!
«Надеешься сбежать? Ты помнишь, что это называется дезертирством?»
– Пусть загибается, только без меня! Я убегу отсюда!
«От себя ты не убежишь. Ты русский, и даже за рубежом это будут знать. Кому ты будешь нужен, в потоке таких же беглецов, без гражданства, без Родины, даже без мужества? Когда твоя Родина исчезнет, твоей участью будет вылизывать туфли новых властителей на земле – потому что ничего другого тебе делать не дадут. Ты русский, а значит в их глазах ты уже недочеловек, и только пока существует твоя Родина, ты что-то значишь».
Я оскалился и замотал головой.
«Мотай, мотай. Ты поймешь это, когда на улицах твоего города будут идти фашисты – такие же, которых ты истреблял вчера. Родину не выбирают – она одна на всю жизнь. Так что давай просыпайся. Пусть хорошего в ней мало, но лучше нее все равно не найти. Просыпайся и пойми это, пока не стало слишком поздно!»
– Эй, Семен! Проснись!
Меня кто-то потряс за плечо. Я открыл глаза и увидел Шурика – в гимнастерке и с винтовкой за плечами. В руках у него была миска с кашей.
– Ты чего тут делаешь? – прохрипел я.
– Завтракать собираюсь. Тебя увидел, вот решил рядом сесть. Не против?
– Да, – согласился я. – То есть, нет, конечно, не против. Садись!
– Спасибо, – Шурик поставил миску на стол и снял очки. Без них он стал похож на обычного школьника-старшеклассника, неизвестно что забывшего в пионерлагере. Разве что винтовка за плечами слегка не вписывалась в образ.
Шурик снял оружие и прислонил стволом к столу. Тут я обратил внимание, что он кроме винтовки притащил с собой ящик с инструментами. Когда я спросил его, он махнул рукой:
– Да вот, хотел на подстанцию сходить, разобраться с электричеством. Там рядом снаряд попал, осколками щит посекло, вот и надеюсь починить. Слушай, может поможешь? А то Сыроежкин ушел куда-то, а больше мне просить некого.
– Так я же в электротехнике ни черта не понимаю… – вяло запротестовал я.
– Да всё равно. Помоги, а? Там несложно, просто кое-что подержать или инструменты подать надо. Одному неудобно. Ну так что?
– Ну… ладно, – согласился я. – Помогу.
– Спасибо! – Шурик повеселел. – Сейчас тогда доем, и пойдем чинить.
Тактический бамп
Ничего против политоты не имею и всегда за Россиюшку топлю, но не кажется что все эти выводы о любви к родине можно потоньше подать?
Пили ещё
Потому что в конкретном тексте их необходимо выделить, IMO. У Семена проблемы с самоопределением, которых он решить пока не может. В связи с этим пора постепенно раскрывать основной посыл повести, потому что в следующих главах будет МНОГО драйва и мало времени для рассуждений. А для выводов будет место позже.
Бамп
Бамп
Хватит ебаных бампов. Пили продолжение и тогда бампай. Хули бампать тред с фанфиком, который уже все читали?
Затем чтобы потом его в бездне доски не искать. Проваливай.
– Слушай, а ты откуда во всём этом разбираешься? – спросил я, глядя как Шурик копается в издырявленном осколками трансформаторном щите. – На монтера ты не похож.
– Да у меня папа двадцать лет мастером-электриком в горсвете проработал. Он и меня привлечь хотел, я даже один год в техучилище отучился на монтера. Правда, с тех пор много времени прошло, но я еще кое-что помню. Дай-ка тестер.
– Эту здоровенную коробку со шкалой и двумя проводами?
– Угу, её.
Я достал из ящика черный агрегат с рядами дырок на корпусе (как же он был непохож на современные компактные мультиметры!) и протянул его Шурику. Тот принял ее руками в резиновых перчатках и принялся колдовать над щитком, по очереди касаясь им медных контактов внутри. Судя по тому, как его лицо становилось всё более хмурым, дело не ладилось.
– Ну что там? – спросил я.
– Да хреново всё! – Шурик с досадой отбросил провода и посмотрел на тянущиеся от щитка к потолку толстые кабели. – Видишь, какое тут решето? Напряжения даже на входных контактах нет. Мне кажется, где-то еще провод осколком перебило. И переключатель весь раскурочило, придется выдирать то, что от него осталось и ставить «сопли», чтобы хоть как-то питание восстановить.
– Так хорошо же, не надо мучиться и отключать напряжение для ремонта. Разве нет?
– Я знаю, но если мы не узнаем что случилось со входом, то наша работа тут будет без толку! – Шурик сердито пнул лежащие на полу обломки. – Сейчас давай прозвоним кабели входа, а там уже поглядим, что можно сделать. Я тут сам справлюсь, а ты иди и осмотри визуально провода снаружи на предмет обрыва, хорошо?
– Ага.
Я вышел через пролом в стене подстанции и вздохнул. Похоже, работа оказалась серьезнее, чем казалось до этого. После завтрака на меня вдруг напала лень, и уже не хотелось ничем заниматься, но раз дал обещание помочь, то надо его выполнить. Пусть даже желания играть в электрика совсем не осталось. Никогда не любил ковыряться в электронных потрохах, а там, где может долбануть током – тем более.
Подстанция располагалась на окраине пионерлагеря, возле самого забора, и представляла собой невзрачное одноэтажное здание из кирпича. Один угол его был обвален попаданием снаряда – из-за которого мы собственно и явились сюда. Из слухового окна тянулись кабели, по пути перехваченные доской с рядом керамических изоляторов, от здания – к деревянной опоре линии электропередач, и далее цепочкой от столба к столбу по заросшей травой и низким кустарником равнине. Рядом с невысокими столбиками и тянущимися по ним нитками электросети, проведенными к пионерлагерю, исполинами возвышались в небо решетчатые мачты междугородней ЛЭП, которая тянулась по равнине в обе стороны от горизонта до горизонта.
Забавно, но до этого момента мне было некогда думать о том, откуда и куда тянутся эти провода на высоких вышках вдоль шоссе за пределами больших городов. Теперь я неожиданно заинтересовался этим. Нет, мне в теории было известно что линии электропередач тянутся к подстанциям местного значения, после чего ток распределяется среди потребителей, а тянутся они от распределительных станций, куда поступает ток большого напряжения от распределительных воздушных линий электропередач, которые в свою очередь тянутся от других станций, снабжаемые магистральными ЛЭП, которые…
Здесь мои знания об электроснабжении становились туманными. Я только знал, что линии электропередач могут тянуться очень и очень далеко, прежде чем энергия с электростанции по ним дойдет до конечного потребителя – до сидящего за компом меня, к примеру.
А насколько далеко тянется этот мир?
Пока что мне удалось побывать только в двух, если можно так выразиться, «локациях» – в самом Совёнке и на расположенном рядом аэродроме. А сколько здесь еще может быть мест, которые можно посетить? И будут ли они такими же впечатляющими?
Я вдруг понял, что хочу исследовать этот мир. Это меня крайне удивило – я, домосед с самого рождения, внезапно не хочу окукливаться в своей зоне комфорта, как это всегда было раньше, а наоборот, мне хочется узнать про это место и его обитателей во всех деталях! Положительно, этот лагерь странно влияет на меня. Хотя я уже не был уверен, так ли это плохо для меня на самом деле – ведь всю предыдущую жизнь я страдал от того, что к совершеннолетию потерял интерес ко всему, что происходило вокруг…
– Семен! – из дверей подстанции выглянул Шурик. – Ты там посмотрел, что с проводами?
– Что? – я вернулся из мира размышлений. – А… Да, конечно! Эм… Кажется, всё нормально.
– Тогда какого черта напряжения нет?
Шурик поморщился, посмотрел по сторонам, и взмахнул рукой:
– Так вон же обрыв! Ты куда смотрел, Семен? Я так и знал!
– Что ты знал? – раздраженно переспросил я. Всегда неприятно, когда замечают твой промах, да еще и говорят об этом вслух.
– Что обрыв на самой линии! – Шурик выругался, что выглядело слегка комично для типичного ботаника в очках. – Теперь придется вручную кабель ставить, а он под напряжением… Семен, нам штанга из диэлектрика нужна!
– Где мы сейчас ее найти можем? А главное – зачем?
– Ей можно подцепить повод и с ее помощью соединить место обрыва! В подстанции я что-то типа муфты соединительной видел, сейчас мы ее прицепим к оборванному кабелю, а потом воткнем тот, что под напряжением. Короче, Семен, ищи любую сухую длинную и прочную жердь, а я что-нибудь придумаю.
С этими словами Шурик скрылся в здании подстанции. Ворча под нос что-то вроде: «И во что я ввязался?» я побрел по заросшей травой тропинке в сторону лагеря – искать «штангу из диэлектрика». Впрочем, оная обнаружилась в первой же куче хвороста.
Когда я вернулся, волоча за собой здоровенную жердину, Шурик сидел на пороге и прикручивал к силовому кабелю какую-то железную штуковину – видимо это и была соединительная муфта. Услышав мои шаги, он поднял голову и воскликнул:
– А, вот и ты! Принес? Хорошо, теперь пошли цеплять обрывок.
«Цепляние обрывка» продолжалось минут двадцать. Шурик никак не мог попасть концом кабеля в узкую дырку муфты, а если попадал – то спустя миг кабель вылетал оттуда с треском и пусканием искр, от которого мы шарахались в стороны. Когда уже наше терпение было на исходе, кабель наконец застрял в муфте и звучно закоротил, приварившись к железяке.
– Звиздец, – Шурик отбросил жердь с насадкой в сторону и приложил ладонь к лицу. – За такое дисквалифицируют и с работы выгоняют. Пошли Семен, теперь надо предохранители ставить. Хорошо что я их выдернул, а то бы наверняка сожгли всё к чертям.
– Угу…
По сравнению с предыдущей задачей это не составило особого труда – нужно было только расставить обмотанные промасленной бумагой кубики с контактами по их гнездам. Когда это было сделано и на контрольном щите загорелся зеленый огонек, Шурик устало вздохнул.
– Всё, дело сделано. Можно уходить.
– Да у меня папа двадцать лет мастером-электриком в горсвете проработал. Он и меня привлечь хотел, я даже один год в техучилище отучился на монтера. Правда, с тех пор много времени прошло, но я еще кое-что помню. Дай-ка тестер.
– Эту здоровенную коробку со шкалой и двумя проводами?
– Угу, её.
Я достал из ящика черный агрегат с рядами дырок на корпусе (как же он был непохож на современные компактные мультиметры!) и протянул его Шурику. Тот принял ее руками в резиновых перчатках и принялся колдовать над щитком, по очереди касаясь им медных контактов внутри. Судя по тому, как его лицо становилось всё более хмурым, дело не ладилось.
– Ну что там? – спросил я.
– Да хреново всё! – Шурик с досадой отбросил провода и посмотрел на тянущиеся от щитка к потолку толстые кабели. – Видишь, какое тут решето? Напряжения даже на входных контактах нет. Мне кажется, где-то еще провод осколком перебило. И переключатель весь раскурочило, придется выдирать то, что от него осталось и ставить «сопли», чтобы хоть как-то питание восстановить.
– Так хорошо же, не надо мучиться и отключать напряжение для ремонта. Разве нет?
– Я знаю, но если мы не узнаем что случилось со входом, то наша работа тут будет без толку! – Шурик сердито пнул лежащие на полу обломки. – Сейчас давай прозвоним кабели входа, а там уже поглядим, что можно сделать. Я тут сам справлюсь, а ты иди и осмотри визуально провода снаружи на предмет обрыва, хорошо?
– Ага.
Я вышел через пролом в стене подстанции и вздохнул. Похоже, работа оказалась серьезнее, чем казалось до этого. После завтрака на меня вдруг напала лень, и уже не хотелось ничем заниматься, но раз дал обещание помочь, то надо его выполнить. Пусть даже желания играть в электрика совсем не осталось. Никогда не любил ковыряться в электронных потрохах, а там, где может долбануть током – тем более.
Подстанция располагалась на окраине пионерлагеря, возле самого забора, и представляла собой невзрачное одноэтажное здание из кирпича. Один угол его был обвален попаданием снаряда – из-за которого мы собственно и явились сюда. Из слухового окна тянулись кабели, по пути перехваченные доской с рядом керамических изоляторов, от здания – к деревянной опоре линии электропередач, и далее цепочкой от столба к столбу по заросшей травой и низким кустарником равнине. Рядом с невысокими столбиками и тянущимися по ним нитками электросети, проведенными к пионерлагерю, исполинами возвышались в небо решетчатые мачты междугородней ЛЭП, которая тянулась по равнине в обе стороны от горизонта до горизонта.
Забавно, но до этого момента мне было некогда думать о том, откуда и куда тянутся эти провода на высоких вышках вдоль шоссе за пределами больших городов. Теперь я неожиданно заинтересовался этим. Нет, мне в теории было известно что линии электропередач тянутся к подстанциям местного значения, после чего ток распределяется среди потребителей, а тянутся они от распределительных станций, куда поступает ток большого напряжения от распределительных воздушных линий электропередач, которые в свою очередь тянутся от других станций, снабжаемые магистральными ЛЭП, которые…
Здесь мои знания об электроснабжении становились туманными. Я только знал, что линии электропередач могут тянуться очень и очень далеко, прежде чем энергия с электростанции по ним дойдет до конечного потребителя – до сидящего за компом меня, к примеру.
А насколько далеко тянется этот мир?
Пока что мне удалось побывать только в двух, если можно так выразиться, «локациях» – в самом Совёнке и на расположенном рядом аэродроме. А сколько здесь еще может быть мест, которые можно посетить? И будут ли они такими же впечатляющими?
Я вдруг понял, что хочу исследовать этот мир. Это меня крайне удивило – я, домосед с самого рождения, внезапно не хочу окукливаться в своей зоне комфорта, как это всегда было раньше, а наоборот, мне хочется узнать про это место и его обитателей во всех деталях! Положительно, этот лагерь странно влияет на меня. Хотя я уже не был уверен, так ли это плохо для меня на самом деле – ведь всю предыдущую жизнь я страдал от того, что к совершеннолетию потерял интерес ко всему, что происходило вокруг…
– Семен! – из дверей подстанции выглянул Шурик. – Ты там посмотрел, что с проводами?
– Что? – я вернулся из мира размышлений. – А… Да, конечно! Эм… Кажется, всё нормально.
– Тогда какого черта напряжения нет?
Шурик поморщился, посмотрел по сторонам, и взмахнул рукой:
– Так вон же обрыв! Ты куда смотрел, Семен? Я так и знал!
– Что ты знал? – раздраженно переспросил я. Всегда неприятно, когда замечают твой промах, да еще и говорят об этом вслух.
– Что обрыв на самой линии! – Шурик выругался, что выглядело слегка комично для типичного ботаника в очках. – Теперь придется вручную кабель ставить, а он под напряжением… Семен, нам штанга из диэлектрика нужна!
– Где мы сейчас ее найти можем? А главное – зачем?
– Ей можно подцепить повод и с ее помощью соединить место обрыва! В подстанции я что-то типа муфты соединительной видел, сейчас мы ее прицепим к оборванному кабелю, а потом воткнем тот, что под напряжением. Короче, Семен, ищи любую сухую длинную и прочную жердь, а я что-нибудь придумаю.
С этими словами Шурик скрылся в здании подстанции. Ворча под нос что-то вроде: «И во что я ввязался?» я побрел по заросшей травой тропинке в сторону лагеря – искать «штангу из диэлектрика». Впрочем, оная обнаружилась в первой же куче хвороста.
Когда я вернулся, волоча за собой здоровенную жердину, Шурик сидел на пороге и прикручивал к силовому кабелю какую-то железную штуковину – видимо это и была соединительная муфта. Услышав мои шаги, он поднял голову и воскликнул:
– А, вот и ты! Принес? Хорошо, теперь пошли цеплять обрывок.
«Цепляние обрывка» продолжалось минут двадцать. Шурик никак не мог попасть концом кабеля в узкую дырку муфты, а если попадал – то спустя миг кабель вылетал оттуда с треском и пусканием искр, от которого мы шарахались в стороны. Когда уже наше терпение было на исходе, кабель наконец застрял в муфте и звучно закоротил, приварившись к железяке.
– Звиздец, – Шурик отбросил жердь с насадкой в сторону и приложил ладонь к лицу. – За такое дисквалифицируют и с работы выгоняют. Пошли Семен, теперь надо предохранители ставить. Хорошо что я их выдернул, а то бы наверняка сожгли всё к чертям.
– Угу…
По сравнению с предыдущей задачей это не составило особого труда – нужно было только расставить обмотанные промасленной бумагой кубики с контактами по их гнездам. Когда это было сделано и на контрольном щите загорелся зеленый огонек, Шурик устало вздохнул.
– Всё, дело сделано. Можно уходить.
Мы вышли из подстанции и Шурик аккуратно притворил за собой дверь (хотя зачем это надо было делать при наличии здоровенной дыры в стене, я так и не понял). Возле входа стояла старая, но уютная деревянная скамейка, так что мы расположились на ней. С неба весело светило не по-утреннему яркое солнце, и уходить после целого часа восстановительных работ никуда не хотелось.
– А чего ты с собой винтовку носишь? – спросил я, глядя как Шурик проверяет крепление ремня на своем оружии.
– Да вот, решил с тебя и Ерохина пример взять, – ухмыльнулся Шурик. – Да и вообще, в связи с последними событиями ствол лишним не будет.
– А почему СВТ? Мог бы и ППШ взять.
– Не, он мне слишком тяжел. С запасными магазинами почти восемь килограмм весит. А у винтовки Токарева при той же массе магазины гораздо легче и стрелять из нее проще. И штык снимать можно без дополнительной пристрелки. Если бы мы на том поле «шмайссер» нашли с патронами, то я бы его взял.
– Даже так, – удивленно хмыкнул я. – Откуда ты столько знаешь об оружии?
– Я еще до университета оружием интересовался. С другом моим, Серегой, на исторические реконструкции ездил. Так что и в теории хорошо знаю, и в руках подержать успел.
– Не знал. Прикольно… А Электроник что, тоже реконструктор?
– Ну да, типа того, – Шурик пожал плечами. – Вообще мы еще со школы знакомы, в одном классе учились. Даже в одно и то же ПТУ поступали, только я на электрика, а он на робототехнику пошел. Всё хотел детскую мечту осуществить и робота построить, да только не вышло – после первого года мы оттуда исключились.
– Мда… А почему ушли?
Шурик вздохнул:
– Перспективы. Точнее их отсутствие. Я когда на практику после первого курса пошел, начал узнавать где кому сколько платят на этой профессии. Знаешь, какой сейчас средний заработок мастера-электрика третьего разряда?
– Не знаю, – я развел руками. Шурик горько усмехнулся и назвал цифру. Я взялся за голову:
– Охренеть…
– Ага. Это цена съемной однушки на окраине Москвы за месяц. Не, в столице конечно зарплата больше… И заметь, это одна из самых востребованных специальностей! Ведь каждый хочет, чтобы у него дома был свет и работал телевизор, а платят на самом деле гроши. Понимаешь?
– Так значит, ты поэтому ушел?
– Поэтому, – кивнул несостоявшийся электромонтер. – Как у Сереги было, я точно не знаю, но с детской мечтой он точно попрощался. Ну, мы и решили в гуманитарный вуз пойти, тут можно хотя бы диплом получить и дальше пойти в магистратуру где-нибудь в Москве или Питере. Если повезет, то бесплатно.
– А потом?
– Потом не знаю. Педагогам сейчас легче, да и подрабатывать можно вместе с основной специальностью. Или вообще в науку пойти. А ты как в пед поступил?
– Да так, обыкновенно, – я отвел взгляд. Не рассказывать же, что меня пойти заставили родители, а я их по глупости послушался!
– Понятно, – кивнул Шурик. – В принципе я тоже не сразу захотел. Просто этот вуз у нас в городе один такой, и тут платить надо меньше. Так что как-то вот так… Сначала скучно было, а потом втянулся. А теперь, когда практика в «Совёнке» проходит, так и вообще прикольно. Как будто снова на реконструкцию приехал, только всё – почти как настоящее.
– Как знать, – я пожал плечами. Появилось искушение рассказать ему то, что удалось узнать от Ольги Дмитриевны за завтраком, да только было неизвестно, как Шурик на это отреагирует. Вдруг он и сам будет не против?
– Ладно, – я поднялся и взял со скамейки свой автомат. – Пошли обратно в лагерь. Что-то я не выспался совсем, так хоть подремлю часок.
– Угу, сейчас, – Шурик нехотя встал со скамейки и повесил ремень винтовки на плечо. – Пошли.
– Ты инструменты взял? – я покосился на него.
– Тьфу, блин! Точно, – Шурик взял в руку ящик с инструментами. – Спасибо, что напомнил.
– Не за что.
– А чего ты с собой винтовку носишь? – спросил я, глядя как Шурик проверяет крепление ремня на своем оружии.
– Да вот, решил с тебя и Ерохина пример взять, – ухмыльнулся Шурик. – Да и вообще, в связи с последними событиями ствол лишним не будет.
– А почему СВТ? Мог бы и ППШ взять.
– Не, он мне слишком тяжел. С запасными магазинами почти восемь килограмм весит. А у винтовки Токарева при той же массе магазины гораздо легче и стрелять из нее проще. И штык снимать можно без дополнительной пристрелки. Если бы мы на том поле «шмайссер» нашли с патронами, то я бы его взял.
– Даже так, – удивленно хмыкнул я. – Откуда ты столько знаешь об оружии?
– Я еще до университета оружием интересовался. С другом моим, Серегой, на исторические реконструкции ездил. Так что и в теории хорошо знаю, и в руках подержать успел.
– Не знал. Прикольно… А Электроник что, тоже реконструктор?
– Ну да, типа того, – Шурик пожал плечами. – Вообще мы еще со школы знакомы, в одном классе учились. Даже в одно и то же ПТУ поступали, только я на электрика, а он на робототехнику пошел. Всё хотел детскую мечту осуществить и робота построить, да только не вышло – после первого года мы оттуда исключились.
– Мда… А почему ушли?
Шурик вздохнул:
– Перспективы. Точнее их отсутствие. Я когда на практику после первого курса пошел, начал узнавать где кому сколько платят на этой профессии. Знаешь, какой сейчас средний заработок мастера-электрика третьего разряда?
– Не знаю, – я развел руками. Шурик горько усмехнулся и назвал цифру. Я взялся за голову:
– Охренеть…
– Ага. Это цена съемной однушки на окраине Москвы за месяц. Не, в столице конечно зарплата больше… И заметь, это одна из самых востребованных специальностей! Ведь каждый хочет, чтобы у него дома был свет и работал телевизор, а платят на самом деле гроши. Понимаешь?
– Так значит, ты поэтому ушел?
– Поэтому, – кивнул несостоявшийся электромонтер. – Как у Сереги было, я точно не знаю, но с детской мечтой он точно попрощался. Ну, мы и решили в гуманитарный вуз пойти, тут можно хотя бы диплом получить и дальше пойти в магистратуру где-нибудь в Москве или Питере. Если повезет, то бесплатно.
– А потом?
– Потом не знаю. Педагогам сейчас легче, да и подрабатывать можно вместе с основной специальностью. Или вообще в науку пойти. А ты как в пед поступил?
– Да так, обыкновенно, – я отвел взгляд. Не рассказывать же, что меня пойти заставили родители, а я их по глупости послушался!
– Понятно, – кивнул Шурик. – В принципе я тоже не сразу захотел. Просто этот вуз у нас в городе один такой, и тут платить надо меньше. Так что как-то вот так… Сначала скучно было, а потом втянулся. А теперь, когда практика в «Совёнке» проходит, так и вообще прикольно. Как будто снова на реконструкцию приехал, только всё – почти как настоящее.
– Как знать, – я пожал плечами. Появилось искушение рассказать ему то, что удалось узнать от Ольги Дмитриевны за завтраком, да только было неизвестно, как Шурик на это отреагирует. Вдруг он и сам будет не против?
– Ладно, – я поднялся и взял со скамейки свой автомат. – Пошли обратно в лагерь. Что-то я не выспался совсем, так хоть подремлю часок.
– Угу, сейчас, – Шурик нехотя встал со скамейки и повесил ремень винтовки на плечо. – Пошли.
– Ты инструменты взял? – я покосился на него.
– Тьфу, блин! Точно, – Шурик взял в руку ящик с инструментами. – Спасибо, что напомнил.
– Не за что.
Бамп
Сап, летаны, помогите плиз. Скиньте картинку нашивки, тчо на рукаве у пионеров Совёнка и значок. Хочу футболку заказать и напечатать на ней всё это.
Сажа прилипла. А вообще с такими вопросами ты не в тот тред зашел.
Бамп
Анон, ты охрененно пишешь. Просто и со вкусом. Не слушай петухов, которые пытаются тебя клюнуть.
Бамп
Живительный.
Автор, тебя варп съел?
Автор, тебя варп съел?
Хуже варпа может быть только летник на третьем курсе.
Btw, следующая глава (не выложенная на фикбук) написана на ~30%. Продолжаю работать.
бамп
Мда. Херово.
Вдохновения тебе, анонче. Твой фанфик напомнил мои детские книжки про пионеров, так что спасибо за ностальгию. Буду ждать продолжения истории.
бамп
Мы направлялись по аллее в сторону жилых домиков, когда в ее конце показались двое парней, шедших нам навстречу. Спустя мгновение я их узнал. Это были Ерохин и Сыроежкин – как и мы, в гимнастерках и с оружием за плечами.
– Ха! – я подтолкнул Шурика. – Приятель-то твой автомат взял. Не то что ты, любитель самозарядных винтовок.
– Ну и что? – раздраженно фыркнул он. – Вы достали уже со своими подколами, что ты, что Серега. Чем хочу, тем и воюю, блин!
– Смотри только когда в рукопашную пойдешь, стволом земли не налови. А то больно длинный у тебя дрын, как ты им размахивать будешь?
– Если я буду хорошо стрелять, то и махать не понадобится, – парировал Шурик. – Привет, парни!
– Здорова, – мы обменялись рукопожатиями с Сергеем и Ванькой-Смертью. Тот выглядел жутко заспанным – видимо, встал с постели не сам, а с чьей-то помощью. Интересно было бы знать, кому хватило безрассудства будить его.
– А мы вас ищем! – сообщил Эл. – Где вы были?
– Делом занимались, не видно разве? – я указал глазами на набор инструментов, который Шурик всё так же нес в руке.
– Ага, ясно, – Электроник поскреб в затылке. – Слушайте, тут у нас одна идея, но чтобы ее осуществить надо будет сделать кучу работы. И прежде всего сделать так, чтобы в лагере был свет. Может, поможете нам?
– Свет починить? – спросил я, в душе ухмыляясь.
– Ну да. Шурик говорил, что собирается сходить на подстанцию и узнать в чем там дело. Ты там был?
– Да мы только что оттуда! – ответил Шурик. – Только не говорите мне, что света нет. Мы там почти час трахались, пока подачу тока не восстановили.
– Эм… А я не знаю, – Сыроежкин растерянно посмотрел на нас. – Мы утром на завтрак ходили и с тех пор всё время по лагерю бегали, вас искали.
– Ну так сходи и проверь, – фыркнул я. – Вон домик стоит, забеги да щелкни выключателем. Сразу будет видно, есть ток или нет.
– Понял! Сейчас, подождите!
Электроник побежал к стоявшему рядом с аллеей домику. Ствол за его спиной болтался на неподтянутых ремнях и стукался о хребет. Мы все проводили его задумчивыми взглядами.
– Иван, ты что, ему единственный ППД отдал? – вслух произнес я.
– Он его сам забрал, – пожал плечами Ванька-Смерть. – Сказал, что типа умеет пользоваться. Честно, я уже не уверен, что это было хорошей идеей.
– Он умеет, – возразил Шурик.
– Откуда? – покосился на него Ерохин.
– Какая разница? – новоиспеченный электрик лагеря махнул рукой. – Меня больше беспокоит, есть ли свет в доме. Очень не хочу топать обратно и ковыряться в щите снова.
– Ага… – пробормотал я.
– Есть!!! – изнутри раздался вопль. На порог домика выскочил Сыроежкин; на его лице была написана радость и счастье за блистающее будущее всего человечества. По крайней мере, той его части, к которой относились мы.
– Ну что, есть напряжение? – спросил Шурик.
– Есть! – задыхаясь, подбежал к нам Эл. – Теперь можно устраивать дискотеку!
– Чего? – мы с Шуриком недоуменно переглянулись.
– Какую еще дискотеку?
– Иван, расскажи им, – Сергей уперся руками в колени. – Я отдышусь пока.
– Сам расскажешь. – равнодушно ответил Ерохин. – Твоя идея, всё-таки.
– Хорошо. – Электроник перевел дух. – В общем, понимаешь… Я думаю, народу нужно слегка отвлечься. Ну, от всей этой войны, и вообще стресс сбросить. Мы с Шуриком тут нашли аудиоаппаратуру, и я считаю, что на ее основе можно собрать рабочий музыкальный центр.
– Подожди, – Шурик нахмурился. – Это в том ящике, который в бомбоубежище в мастерской? Ты прикалываешься, что ли?
– Ну а чего такого?
– Там виниловый проигрыватель с парой пластинок, старый звуковой пульт и такие же старые динамики. Из этого хлама нормальный музыкальный центр не соберешь. И что ты на нем играть будешь, «Священную войну» да «Синий платочек»?
– А по этому поводу я бы хотел спросить у Семена. Сём, у тебя плеер с собой?
– Зачем он тебе? – я напрягся.
– У тебя там должно быть много песен. Я его могу сопрячь с аудиосистемой, и сделать работающую установку.
– Так, секунду. А с чего ты взял, что я его тебе отдам?
– Ну… – Сыроежкин опешил, явно не ожидая что я вот так с ходу откажу ему. – Но ведь дискотека же!
– И что? Думаешь, я ради твоей блажи свой плеер вот так просто возьму и дам на растерзание?
– Да ничего с ним не будет, с твоим плеером! Я просто соединю его со звуковым пультом и подключу колонки с внешним питанием. Твой плеер будет как бы музыкальной базой, и я…
– И ты его сожжешь, – завершил я за него фразу – Нет уж, обойдись без меня.
– Семен, пожалуйста! – Электроник развел руками. – Я буду осторожен, да и Шурка мне поможет. Я его просто одолжу у тебя на один вечер, а потом верну в целости и сохранности. Договорились?
– Нет. Отвали!
Сыроежкин хотел сказать еще что-то, но посмотрев мне в лицо, как-то резко замолчал.
– Ладно, тогда я пойду, – после неловкой паузы сказал он и пошел от нас, опустив глаза в землю. – Всем пока.
Я посмотрел в сутулую спину удаляющегося Электроника. Тот шел по аллее, загребая ногами листья, как-то осунувшись и сразу став меньше ростом. Висевший за спиной ППД, казалось, еще больше пригибал его долговязую фигуру к земле.
– Может, всё-таки дашь ему плеер? – Шурик тоже глядел вслед Сыроежкину. – А то взял и обидел человека. Не для себя всё-таки хотел взять, для дела. Он еще со вчерашнего этой дискотекой мне все уши прожужжал.
– Вот как? – хмыкнул я. – А чего ты мне не сказал?
– Решил что это будет тебе неинтересно, – ответил Шурик. – Да и откуда мне было знать, что он к тебе насчет нее подойдет?
– Понятно… – я задумался, в то время как Эл уходил всё дальше. – Он точно не поломает его?
– Не думаю. Всё-таки мы вместе будем аудиосистему делать. – Шурик пожал плечами и поддернул ремень винтовки за спиной. – К тому же, Семен, ты упускаешь один момент.
– Какой же?
– Мы в виртуалке. Вряд ли тут можно поломать предмет из реального мира.
Я хлопнул себя по лбу. Точно! Как я мог это забыть?
– Хорошо, – моя рука вынула из кармана короткий брусок «волкмена» и протянула его Шурику. – Отдай ему. И скажи еще: если с вещью что случится, с дерьмом сожру.
– Нихрена у тебя вкусы, Семен, – заржал за спиной Ерохин.
– Ага, посмейся. Еще бы, не твой плеер отдают.
– Да расслабься ты! – Иван играючи ткнул меня кулаком под ребра. – Я сам прослежу за этими самоделкиными, чтобы не поломали чего.
– Вы сейчас куда? – спросил я.
– В мастерскую, наверное. Мутить ламповый звук из проигрывателя. А ты?
– Я в домик. Спать хочу жутко, подремлю до обеда.
– А-а. Ну давай. – Ерохин хлопнул меня по плечу. – Спокойной ночи, типа.
– И тебе не кашлять. Пока, Шурик.
– Пока, Семен.
Попрощавшись, я пошел по аллее. Пользовались ей явно нечасто – дорогу, представлявшую собой обычную тропинку, выложенную в три ряда каменными плитами, с обоих сторон близко обступал густой кустарник, а между плит часто пробивалась трава и молодые деревца, которые приходилось обходить. С одной стороны эта «аллея» превращалась в тропинку, доходившую до подстанции и забора пионерлагеря, а другим концом она утыкалась в пустырь за медпунктом, так что по пути к жилой части мне не удалось бы миновать его. Это немного раздражало – тащиться по солнцепеку до площади, а потом плутать по дорожкам между домиков без возможности идти напрямик было не очень приятно. Но альтернативой, увы, являлась только возможность пробиваться по целине в траве выше пояса, так что я плелся, то и дело одергивая брезентовый ремень на потном плече и бормоча под нос ругательства.
– Ха! – я подтолкнул Шурика. – Приятель-то твой автомат взял. Не то что ты, любитель самозарядных винтовок.
– Ну и что? – раздраженно фыркнул он. – Вы достали уже со своими подколами, что ты, что Серега. Чем хочу, тем и воюю, блин!
– Смотри только когда в рукопашную пойдешь, стволом земли не налови. А то больно длинный у тебя дрын, как ты им размахивать будешь?
– Если я буду хорошо стрелять, то и махать не понадобится, – парировал Шурик. – Привет, парни!
– Здорова, – мы обменялись рукопожатиями с Сергеем и Ванькой-Смертью. Тот выглядел жутко заспанным – видимо, встал с постели не сам, а с чьей-то помощью. Интересно было бы знать, кому хватило безрассудства будить его.
– А мы вас ищем! – сообщил Эл. – Где вы были?
– Делом занимались, не видно разве? – я указал глазами на набор инструментов, который Шурик всё так же нес в руке.
– Ага, ясно, – Электроник поскреб в затылке. – Слушайте, тут у нас одна идея, но чтобы ее осуществить надо будет сделать кучу работы. И прежде всего сделать так, чтобы в лагере был свет. Может, поможете нам?
– Свет починить? – спросил я, в душе ухмыляясь.
– Ну да. Шурик говорил, что собирается сходить на подстанцию и узнать в чем там дело. Ты там был?
– Да мы только что оттуда! – ответил Шурик. – Только не говорите мне, что света нет. Мы там почти час трахались, пока подачу тока не восстановили.
– Эм… А я не знаю, – Сыроежкин растерянно посмотрел на нас. – Мы утром на завтрак ходили и с тех пор всё время по лагерю бегали, вас искали.
– Ну так сходи и проверь, – фыркнул я. – Вон домик стоит, забеги да щелкни выключателем. Сразу будет видно, есть ток или нет.
– Понял! Сейчас, подождите!
Электроник побежал к стоявшему рядом с аллеей домику. Ствол за его спиной болтался на неподтянутых ремнях и стукался о хребет. Мы все проводили его задумчивыми взглядами.
– Иван, ты что, ему единственный ППД отдал? – вслух произнес я.
– Он его сам забрал, – пожал плечами Ванька-Смерть. – Сказал, что типа умеет пользоваться. Честно, я уже не уверен, что это было хорошей идеей.
– Он умеет, – возразил Шурик.
– Откуда? – покосился на него Ерохин.
– Какая разница? – новоиспеченный электрик лагеря махнул рукой. – Меня больше беспокоит, есть ли свет в доме. Очень не хочу топать обратно и ковыряться в щите снова.
– Ага… – пробормотал я.
– Есть!!! – изнутри раздался вопль. На порог домика выскочил Сыроежкин; на его лице была написана радость и счастье за блистающее будущее всего человечества. По крайней мере, той его части, к которой относились мы.
– Ну что, есть напряжение? – спросил Шурик.
– Есть! – задыхаясь, подбежал к нам Эл. – Теперь можно устраивать дискотеку!
– Чего? – мы с Шуриком недоуменно переглянулись.
– Какую еще дискотеку?
– Иван, расскажи им, – Сергей уперся руками в колени. – Я отдышусь пока.
– Сам расскажешь. – равнодушно ответил Ерохин. – Твоя идея, всё-таки.
– Хорошо. – Электроник перевел дух. – В общем, понимаешь… Я думаю, народу нужно слегка отвлечься. Ну, от всей этой войны, и вообще стресс сбросить. Мы с Шуриком тут нашли аудиоаппаратуру, и я считаю, что на ее основе можно собрать рабочий музыкальный центр.
– Подожди, – Шурик нахмурился. – Это в том ящике, который в бомбоубежище в мастерской? Ты прикалываешься, что ли?
– Ну а чего такого?
– Там виниловый проигрыватель с парой пластинок, старый звуковой пульт и такие же старые динамики. Из этого хлама нормальный музыкальный центр не соберешь. И что ты на нем играть будешь, «Священную войну» да «Синий платочек»?
– А по этому поводу я бы хотел спросить у Семена. Сём, у тебя плеер с собой?
– Зачем он тебе? – я напрягся.
– У тебя там должно быть много песен. Я его могу сопрячь с аудиосистемой, и сделать работающую установку.
– Так, секунду. А с чего ты взял, что я его тебе отдам?
– Ну… – Сыроежкин опешил, явно не ожидая что я вот так с ходу откажу ему. – Но ведь дискотека же!
– И что? Думаешь, я ради твоей блажи свой плеер вот так просто возьму и дам на растерзание?
– Да ничего с ним не будет, с твоим плеером! Я просто соединю его со звуковым пультом и подключу колонки с внешним питанием. Твой плеер будет как бы музыкальной базой, и я…
– И ты его сожжешь, – завершил я за него фразу – Нет уж, обойдись без меня.
– Семен, пожалуйста! – Электроник развел руками. – Я буду осторожен, да и Шурка мне поможет. Я его просто одолжу у тебя на один вечер, а потом верну в целости и сохранности. Договорились?
– Нет. Отвали!
Сыроежкин хотел сказать еще что-то, но посмотрев мне в лицо, как-то резко замолчал.
– Ладно, тогда я пойду, – после неловкой паузы сказал он и пошел от нас, опустив глаза в землю. – Всем пока.
Я посмотрел в сутулую спину удаляющегося Электроника. Тот шел по аллее, загребая ногами листья, как-то осунувшись и сразу став меньше ростом. Висевший за спиной ППД, казалось, еще больше пригибал его долговязую фигуру к земле.
– Может, всё-таки дашь ему плеер? – Шурик тоже глядел вслед Сыроежкину. – А то взял и обидел человека. Не для себя всё-таки хотел взять, для дела. Он еще со вчерашнего этой дискотекой мне все уши прожужжал.
– Вот как? – хмыкнул я. – А чего ты мне не сказал?
– Решил что это будет тебе неинтересно, – ответил Шурик. – Да и откуда мне было знать, что он к тебе насчет нее подойдет?
– Понятно… – я задумался, в то время как Эл уходил всё дальше. – Он точно не поломает его?
– Не думаю. Всё-таки мы вместе будем аудиосистему делать. – Шурик пожал плечами и поддернул ремень винтовки за спиной. – К тому же, Семен, ты упускаешь один момент.
– Какой же?
– Мы в виртуалке. Вряд ли тут можно поломать предмет из реального мира.
Я хлопнул себя по лбу. Точно! Как я мог это забыть?
– Хорошо, – моя рука вынула из кармана короткий брусок «волкмена» и протянула его Шурику. – Отдай ему. И скажи еще: если с вещью что случится, с дерьмом сожру.
– Нихрена у тебя вкусы, Семен, – заржал за спиной Ерохин.
– Ага, посмейся. Еще бы, не твой плеер отдают.
– Да расслабься ты! – Иван играючи ткнул меня кулаком под ребра. – Я сам прослежу за этими самоделкиными, чтобы не поломали чего.
– Вы сейчас куда? – спросил я.
– В мастерскую, наверное. Мутить ламповый звук из проигрывателя. А ты?
– Я в домик. Спать хочу жутко, подремлю до обеда.
– А-а. Ну давай. – Ерохин хлопнул меня по плечу. – Спокойной ночи, типа.
– И тебе не кашлять. Пока, Шурик.
– Пока, Семен.
Попрощавшись, я пошел по аллее. Пользовались ей явно нечасто – дорогу, представлявшую собой обычную тропинку, выложенную в три ряда каменными плитами, с обоих сторон близко обступал густой кустарник, а между плит часто пробивалась трава и молодые деревца, которые приходилось обходить. С одной стороны эта «аллея» превращалась в тропинку, доходившую до подстанции и забора пионерлагеря, а другим концом она утыкалась в пустырь за медпунктом, так что по пути к жилой части мне не удалось бы миновать его. Это немного раздражало – тащиться по солнцепеку до площади, а потом плутать по дорожкам между домиков без возможности идти напрямик было не очень приятно. Но альтернативой, увы, являлась только возможность пробиваться по целине в траве выше пояса, так что я плелся, то и дело одергивая брезентовый ремень на потном плече и бормоча под нос ругательства.
Наконец из-за кустов показался медпункт. Я замедлил шаг, собираясь перехватить где-нибудь возле полевой кухни стаканчик компота. Но вместо этого наткнулся на Виолу.
– Привет… пионер, – медсестра стояла на крыльце и потягивалась, словно сытая кошка, сожравшая где-то птенца.
Однако у нее фигура.
И голос… Тем не менее, у меня есть имя. Почему разработчики не догадались присобачить этой кукле в облике супермодели распознаватель облика игроков? Было бы приятней, если бы она обратилась по имени. Хотя, и в реальности такое сплошь и рядом – всякие «мужчина», «уважаемый», а чаще – «Эй, сышишь»…
– Где ты был? – тем временем спросила Виола.
«Бегал!»
– Здравствуйте, Виола Церновна. – тем не менее вежливо ответил я. – Да вот, делами занимался.
– Понятно… – медсестра изучающе глядела на меня, явно что-то решая в уме. Хотя, что может решать программа-персонаж? Это ведь скрипт, рассчитанный на ограниченное число задач и главное предназначение которого – выдача сюжетных и не очень квестов…
Ведь так?
– А у меня для тебя есть ответственное поручение, – наконец изрекла медсестра, закончив разглядывать меня.
Ага. Очередной квест, значит. Пардон, но это без меня. Я не собираюсь менять обеденный сон на очередное беганье по лагерю на солнцепеке.
– Простите, но я не могу, – проронил я, обходя крыльцо с медсестрой. – У меня уже есть весьма «ответственное»…
Я глядел на Виолу, и не смотрел по сторонам, в результате чего едва не врезался в что-то живое и теплое.
– …Дело.
Передо мной стояла Лена, вовремя отступившая на шаг. Кажется, мы одинаково залились краской от смущения.
– А вот Лена, думаю, мне поможет, – медсестра ехидно улыбалась. – Ведь так?
– Да, Виола Церновна. – тихо ответила Лена, покраснев еще больше и потупившись.
– Отлично. – Виола кивнула с торжествующим видом. – Иди, пионер. Твоя помощь больше не нужна.
Странно. Буквально секунду назад я хотел отказаться и уйти. А теперь не могу. Что-то притягивает меня к этой грустной девушке с фиолетовыми волосами и нелепыми хвостиками на голове. Причем так, что уже готов сделать что угодно, чтобы быть с ней, а если сейчас уйду – то резко упаду в собственных глазах. Сволочь вы, Виола Церновна, жестокая манипулятивная сволочь.
– А чего сделать-то нужно? – обернулся я.
– Да ничего особенного. Составить опись лекарств, которые сегодня привезли. Но вы, Семен, можете идти, я вас не задерживаю.
Говорит, и всё так же улыбается, явно зная наперед что будет.
– Мы сделаем, – я покосился на Лену, стоявшую рядом со мной.
– Ну что ж… – Виола потянулась еще раз, в результате чего халатик рельефно обрисовал всё, что должно было под ним быть. – Если так, то после ужина приходите сюда. Я на столе оставлю инструкцию, что делать.
– Угу, понятно, – проворчал я.
– Не забудьте прийти! – медсестра пристально посмотрела на нас. – Удачи… пионеры!
С этими словами Виола скрылась в медпункте.
Я вздохнул и посмотрел на Лену, которая всё так же стояла рядом.
– Ты не ушиблась? Я не сильно… тебя?
– Нет, что ты. Всё хорошо, – ответила девушка, глядя в землю.
– Тогда пойдем?
Лена молча кивнула. Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть где-нибудь поблизости чайник с компотом, но увы, такового не было. Лишь несколько раненых красноармейцев спали в тени под деревьями. Обидно…
– Что будешь делать? – спросила Лена, когда мы пришли на площадь.
– Не знаю, – я пожал плечами. – Наверное, пойду отдохну у себя. Утром мы с Шуриком работали, устал сильно.
– Ммм… – девушка кивнула и посмотрела на меня с долей сочувствия. – А что делали?
Мне показалось, или я услышал участие в ее голосе?..
– Да так, свет чинили… – я вкратце рассказал эпопею своих монтерских похождений. К концу повествования на лице Лены появилась легкая улыбка.
– В общем, вот так, – я выдохнул и потер вспотевший лоб: на площади солнце жарило не более милосердно, чем везде. – А ты куда дальше?
– В библиотеку пойду, – Лена посмотрела мимо меня в дальний конец площади. – Там я пару книжек нашла, хочу почитать.
– Хорошо, – кивнул я. – Тогда давай, до скорого.
Лена посмотрела на меня, и снова покраснела.
– До… скорого, Семен, – сказала она.
Молча улыбнувшись ей на прощание, я пошел в сторону своего с Ерохиным дома. Отойдя на пару шагов, я остановился и крикнул вслед уходящей девушке:
– Лена! Подожди!
Она обернулась и посмотрела на меня с недоумением. Я взмахнул руками с видом «ололо, я растяпа»:
– Чуть не забыл… Эл говорил, что собирается вечером какую-то дискотеку с музыкой устроить. Хочешь прийти?
– Не знаю… – Лена склонила голову плечу. На ее лице читалось выражение «зачем мне это?»
– Ну, в общем подумай.
– Хорошо, – девушка сделала паузу. – Я пойду тогда?
– Да, конечно! – я улыбнулся. – Пока, Лена.
Она ответила мне смущенной улыбкой, и не оборачиваясь пошла куда-то в сторону библиотеки. Я на некоторое время задержался, смотря ей вслед.
Непонятно по какой причине, но перед глазами вновь всплыло тело докторши, затянутое в облегающий халат. Кажется, на ней больше не было никакого белья. Или было? Тьфу, чёрт. Кажется, у меня едет крыша на почве спермотоксикоза. Надо успокоиться. Меньше всего мне нужно чтобы в самый нужный момент у меня вдруг не закатились шарики за ролики.
Но ведь какова, а? Встала на крыльце, как будто ждала меня, и прогибалась, словно не медсестра в детском лагере, а какая-нибудь стриптизерша… Юмора разработчикам явно было не занимать. И модель они классную создали – будь она не шкурой а реальной живой девушкой, можно было бы и запасть, даже того не желая. До сих пор эта фигура из головы не идет. Если бы этот халат был одет на голое тело…
Перед взором вдруг мелькнули ярко-зеленые волосы и ледяные голубые глаза за тонкой оправой очков. В животе ощутился беспокойный тяжелый клубок, а по спине прошла нервная дрожь.
Что за…
Я замер посреди площади среди бетонных плит и палящего виртуального солнца, пытаясь понять, что меня напугало. Вроде не было никаких внятных причин для беспокойства – лишь смутные образы, скользящие на границе сознания, расплывающиеся, стоило только приглядеться к ним. От этого всматривания ничего не прояснялось, только гнетущая тревога и чувство дежа вю, становившиеся всё острее.
Что происходит? Почему у меня такая реакция? И на что именно я так отреагировал? Это не мог быть внешний фактор, нет. Что-то в моих мыслях, а точнее – в воспоминаниях заставило подсознание встрепенуться и послать сигнал тревоги. Но что?
Я зажмурил глаза, и постарался сосредоточиться. Затем я стал разматывать свои мысли словно рулон или клубок ниток в обратной последовательности, пытаясь выловить ту, которая привела к трясущимся поджилкам. Кажется, я перед этим смотрел на Лену. Может, это связано с ней? Вряд ли, но исключать не стоит. Виола? Нет, она ведь всего лишь программа. Проклятье, я не могу вспомнить, о чем я думал в тот момент!
К черту. Надо поспать. Будь прокляты все эти загадки. Может быть, это прояснится потом, а сейчас надо просто отдохнуть. И пусть остальной мир подождет, даже если будет война, катаклизмы или даже конец света.
– Привет… пионер, – медсестра стояла на крыльце и потягивалась, словно сытая кошка, сожравшая где-то птенца.
Однако у нее фигура.
И голос… Тем не менее, у меня есть имя. Почему разработчики не догадались присобачить этой кукле в облике супермодели распознаватель облика игроков? Было бы приятней, если бы она обратилась по имени. Хотя, и в реальности такое сплошь и рядом – всякие «мужчина», «уважаемый», а чаще – «Эй, сышишь»…
– Где ты был? – тем временем спросила Виола.
«Бегал!»
– Здравствуйте, Виола Церновна. – тем не менее вежливо ответил я. – Да вот, делами занимался.
– Понятно… – медсестра изучающе глядела на меня, явно что-то решая в уме. Хотя, что может решать программа-персонаж? Это ведь скрипт, рассчитанный на ограниченное число задач и главное предназначение которого – выдача сюжетных и не очень квестов…
Ведь так?
– А у меня для тебя есть ответственное поручение, – наконец изрекла медсестра, закончив разглядывать меня.
Ага. Очередной квест, значит. Пардон, но это без меня. Я не собираюсь менять обеденный сон на очередное беганье по лагерю на солнцепеке.
– Простите, но я не могу, – проронил я, обходя крыльцо с медсестрой. – У меня уже есть весьма «ответственное»…
Я глядел на Виолу, и не смотрел по сторонам, в результате чего едва не врезался в что-то живое и теплое.
– …Дело.
Передо мной стояла Лена, вовремя отступившая на шаг. Кажется, мы одинаково залились краской от смущения.
– А вот Лена, думаю, мне поможет, – медсестра ехидно улыбалась. – Ведь так?
– Да, Виола Церновна. – тихо ответила Лена, покраснев еще больше и потупившись.
– Отлично. – Виола кивнула с торжествующим видом. – Иди, пионер. Твоя помощь больше не нужна.
Странно. Буквально секунду назад я хотел отказаться и уйти. А теперь не могу. Что-то притягивает меня к этой грустной девушке с фиолетовыми волосами и нелепыми хвостиками на голове. Причем так, что уже готов сделать что угодно, чтобы быть с ней, а если сейчас уйду – то резко упаду в собственных глазах. Сволочь вы, Виола Церновна, жестокая манипулятивная сволочь.
– А чего сделать-то нужно? – обернулся я.
– Да ничего особенного. Составить опись лекарств, которые сегодня привезли. Но вы, Семен, можете идти, я вас не задерживаю.
Говорит, и всё так же улыбается, явно зная наперед что будет.
– Мы сделаем, – я покосился на Лену, стоявшую рядом со мной.
– Ну что ж… – Виола потянулась еще раз, в результате чего халатик рельефно обрисовал всё, что должно было под ним быть. – Если так, то после ужина приходите сюда. Я на столе оставлю инструкцию, что делать.
– Угу, понятно, – проворчал я.
– Не забудьте прийти! – медсестра пристально посмотрела на нас. – Удачи… пионеры!
С этими словами Виола скрылась в медпункте.
Я вздохнул и посмотрел на Лену, которая всё так же стояла рядом.
– Ты не ушиблась? Я не сильно… тебя?
– Нет, что ты. Всё хорошо, – ответила девушка, глядя в землю.
– Тогда пойдем?
Лена молча кивнула. Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть где-нибудь поблизости чайник с компотом, но увы, такового не было. Лишь несколько раненых красноармейцев спали в тени под деревьями. Обидно…
– Что будешь делать? – спросила Лена, когда мы пришли на площадь.
– Не знаю, – я пожал плечами. – Наверное, пойду отдохну у себя. Утром мы с Шуриком работали, устал сильно.
– Ммм… – девушка кивнула и посмотрела на меня с долей сочувствия. – А что делали?
Мне показалось, или я услышал участие в ее голосе?..
– Да так, свет чинили… – я вкратце рассказал эпопею своих монтерских похождений. К концу повествования на лице Лены появилась легкая улыбка.
– В общем, вот так, – я выдохнул и потер вспотевший лоб: на площади солнце жарило не более милосердно, чем везде. – А ты куда дальше?
– В библиотеку пойду, – Лена посмотрела мимо меня в дальний конец площади. – Там я пару книжек нашла, хочу почитать.
– Хорошо, – кивнул я. – Тогда давай, до скорого.
Лена посмотрела на меня, и снова покраснела.
– До… скорого, Семен, – сказала она.
Молча улыбнувшись ей на прощание, я пошел в сторону своего с Ерохиным дома. Отойдя на пару шагов, я остановился и крикнул вслед уходящей девушке:
– Лена! Подожди!
Она обернулась и посмотрела на меня с недоумением. Я взмахнул руками с видом «ололо, я растяпа»:
– Чуть не забыл… Эл говорил, что собирается вечером какую-то дискотеку с музыкой устроить. Хочешь прийти?
– Не знаю… – Лена склонила голову плечу. На ее лице читалось выражение «зачем мне это?»
– Ну, в общем подумай.
– Хорошо, – девушка сделала паузу. – Я пойду тогда?
– Да, конечно! – я улыбнулся. – Пока, Лена.
Она ответила мне смущенной улыбкой, и не оборачиваясь пошла куда-то в сторону библиотеки. Я на некоторое время задержался, смотря ей вслед.
Непонятно по какой причине, но перед глазами вновь всплыло тело докторши, затянутое в облегающий халат. Кажется, на ней больше не было никакого белья. Или было? Тьфу, чёрт. Кажется, у меня едет крыша на почве спермотоксикоза. Надо успокоиться. Меньше всего мне нужно чтобы в самый нужный момент у меня вдруг не закатились шарики за ролики.
Но ведь какова, а? Встала на крыльце, как будто ждала меня, и прогибалась, словно не медсестра в детском лагере, а какая-нибудь стриптизерша… Юмора разработчикам явно было не занимать. И модель они классную создали – будь она не шкурой а реальной живой девушкой, можно было бы и запасть, даже того не желая. До сих пор эта фигура из головы не идет. Если бы этот халат был одет на голое тело…
Перед взором вдруг мелькнули ярко-зеленые волосы и ледяные голубые глаза за тонкой оправой очков. В животе ощутился беспокойный тяжелый клубок, а по спине прошла нервная дрожь.
Что за…
Я замер посреди площади среди бетонных плит и палящего виртуального солнца, пытаясь понять, что меня напугало. Вроде не было никаких внятных причин для беспокойства – лишь смутные образы, скользящие на границе сознания, расплывающиеся, стоило только приглядеться к ним. От этого всматривания ничего не прояснялось, только гнетущая тревога и чувство дежа вю, становившиеся всё острее.
Что происходит? Почему у меня такая реакция? И на что именно я так отреагировал? Это не мог быть внешний фактор, нет. Что-то в моих мыслях, а точнее – в воспоминаниях заставило подсознание встрепенуться и послать сигнал тревоги. Но что?
Я зажмурил глаза, и постарался сосредоточиться. Затем я стал разматывать свои мысли словно рулон или клубок ниток в обратной последовательности, пытаясь выловить ту, которая привела к трясущимся поджилкам. Кажется, я перед этим смотрел на Лену. Может, это связано с ней? Вряд ли, но исключать не стоит. Виола? Нет, она ведь всего лишь программа. Проклятье, я не могу вспомнить, о чем я думал в тот момент!
К черту. Надо поспать. Будь прокляты все эти загадки. Может быть, это прояснится потом, а сейчас надо просто отдохнуть. И пусть остальной мир подождет, даже если будет война, катаклизмы или даже конец света.
бамп
Блджд, там фанфик-то живой вообще?
Фанфик бы еще прикрепил...
ziek hail
Ибать, куда он провалился... Ну ладно, продолжение скоро будет, к концу месяца главу выпущу.
поднажми, пожалуйста
и тред пусть не теряется
…Полусон-полуявь. Смутные образы, скользящие по краю сознания мысли. Тихий водоворот, в который превратился мой разум, разморенный в тишине и духоте послеобеденного сна под раскаленной крышей. Это не был полноценный сон – я дремал, лежа на спине и незряче таращась в потолок, пока в голове бродили неоформленные идеи, возникшие из событий пока еще неоконченного дня.
Иногда так сложно сделать выбор. Даже когда он, на первый взгляд так прост и тривиален как решение уравнения с двумя переменными – «или-или». Что выбрать – идти за голосом, который пытается переманить на свою сторону, за тех, кого ты всегда презирал и не понимал? Или жить и дальше по заученной схеме, навязанной опытом лет предыдущей жизни? И даже когда выбор будет сделан, всегда останется еще один вопрос, на который не будет однозначного ответа: а был ли он верным?
Вдруг голос был прав, а я ошибался? Вдруг всё, что я наметил до этого в своей жизни, было самообманом, насильно заложенным стандартом мышления?
Поросенок уже собрался воровать трактор и сваливать из этой страны. Хотя, возможно, ему стоит вместо этого сесть в танк и навалять люлей всем кто покушается на его страну, как и положено настоящему кабану?
Фигурально выражаясь, конечно…
Вроде бы прилег я ненадолго. Даже, как мне тогда показалось, глаза не закрыл. То, что что-то пошло не так, я понял, когда как-то чересчур быстро стемнело. В себя меня привело пиликанье будильника на сотовом, возвещавшего о наступлении вечера.
Это сколько же меня угораздило проспать, целых полдня?
Я зевнул и усилием воли заставил себя подняться, сев на кровати. В голове была каша, тело было разбитым, во рту было кисло как после лимона. Стандартный набор засони. Идти никуда категорически не хотелось. Мда… в нормальном пионерлагере меня бы подняли наверное раз десять, начиная от соседей по комнате и заканчивая разъярённой вожатой, чей подопечный спит без задних ног.
За окном раздавались странные звуки. Я повернулся в ту сторону, откуда они раздавались и прислушался. Звуки были довольно мелодичные, и складывались в полузабытый мотивчик. Что-то очень знакомое…
А, точно. «Взвейтесь кострами» в современной аранжировке. Саундтрек из старой игры про пионерский лагерь. Прикольно, не знал, что он есть у кого-то еще на плеере. Пойти послушать?
И тут меня точно подбросило. Елки, да это же крутят с моего плеера! Сыроежкин с Шуркой таки подключили мой девайс и теперь играют с него музыку на весь лагерь.
Я замер, и с медленным усталым вздохом повалился обратно на кровать. Настроение идти и слушать музыку резко пропало. Среди завалов mp3-файлов на флешке были такие, которые я предпочитал слушать наедине. Не хотелось бы присутствовать при том, как Электроник их наконец найдет и будет отпускать шуточки по этому поводу, а еще хуже – запустит по незнанию. Может, вообще не идти на дискотеку? Сам я танцевать не умел и не любил, а смотреть на то как на танцплощадке позорятся другие мне всегда почему-то было тошно.
Впрочем, у меня есть на сегодня еще одно дело…
Я встал с кровати, не спеша оделся и вышел, оставив автомат лежать в домике. Вряд ли сегодня мне понадобится оружие, да и таскать четыре с лишним кило железа за спиной не особенно приятно. Итак, сначала к умывальнику – смыть сон. А потом в медпункт, к Лене. Считать несуществующие коробки с лекарствами.
Вода в кранах была такой же холодной как и утром. Впрочем, никого рядом не было, и я освежил голову не опасаясь что кто-то будет смотреть на мои гримасы. Вытерев мокрыми руками лицо, я пошел по дорожке в сторону медпункта. Площадь находилась в той же стороне, и возможно, Лена сейчас тоже была там вместе с остальными моими товарищами.
Подходя к площади, я издали увидел толпящийся народ. Сыроежкин к вопросу организации мероприятия подошел ответственно – откуда-то на деревьях по краям площади появились гирлянды цветных флагов, у постамента с Лениным был сооружен импровизированный звуковой пульт и архаично выглядящие колонки, которые впрочем издавали вполне приличный и чистый звук. Каменный вождь смотрел на происходящее с легкой грустью в незрячих глазах, и одновременно как будто бы с легким недоумением. Почему эти пионеры и солдаты внизу не идут за ним к светлому будущему, а готовят танцплощадку, в то время как фашистские полчища готовят свой решающий удар?
– Семён! – окликнул меня кто-то. Я посмотрел в мелькающую в полумраке пеструю массу рубашек и гимнастерок, и заметил, как кто-то проталкивается сквозь нее в мою сторону. Вскоре из толпы ко мне выбрался Шурик.
– Мы проверяем аппаратуру, – без предисловия начал он. – Пока что всё нормально. Как я и ожидал, мы ничего не смогли сломать.
– Это радует, – проворчал я.
– Ага. – Шурик не заметил, насколько иронично прозвучали его собственные слова. – Мы начнем где-то через десять минут. Подойдешь?
– Наверное, – солгал я.
– Хорошо. Если что, мы программу музыки составляем, может посоветуешь что-нибудь? А то у тебя там столько всего, что сразу не разберешься.
– Не знаю. В крайнем случае открой папку «клубняк» и включи рандомную селекцию, – я пожал плечами.
– Ладно. – Шурик почесал в затылке. – Что-нибудь придумаю. Веселись, Семён, приятного вечера!
С этими словами он убежал и смешался с толпой.
– Ага… – уныло пробормотал я.
Остается надеяться, что безумные техники не сделают ничего непоправимого с плеером. А уж само мероприятие я как-нибудь постараюсь избежать.
Вздохнув, я пошел с площади в сторону медпункта. Лучше уж сидеть в медпункте считать лекарства, чем тут позориться. Тем более я буду там не один.
Дорожка до медпункта была короткой. Я уже прошел ее наполовину, когда услышал что кто-то идет за мной следом. Сейчас все должны были находиться на импровизированной дискотеке, поэтому я сошел с дорожки в тень и остановился посмотреть, кто это там идет. Маловероятно, что кто-то бы стал сейчас идти получать пилюли от желудка.
Иногда так сложно сделать выбор. Даже когда он, на первый взгляд так прост и тривиален как решение уравнения с двумя переменными – «или-или». Что выбрать – идти за голосом, который пытается переманить на свою сторону, за тех, кого ты всегда презирал и не понимал? Или жить и дальше по заученной схеме, навязанной опытом лет предыдущей жизни? И даже когда выбор будет сделан, всегда останется еще один вопрос, на который не будет однозначного ответа: а был ли он верным?
Вдруг голос был прав, а я ошибался? Вдруг всё, что я наметил до этого в своей жизни, было самообманом, насильно заложенным стандартом мышления?
Поросенок уже собрался воровать трактор и сваливать из этой страны. Хотя, возможно, ему стоит вместо этого сесть в танк и навалять люлей всем кто покушается на его страну, как и положено настоящему кабану?
Фигурально выражаясь, конечно…
Вроде бы прилег я ненадолго. Даже, как мне тогда показалось, глаза не закрыл. То, что что-то пошло не так, я понял, когда как-то чересчур быстро стемнело. В себя меня привело пиликанье будильника на сотовом, возвещавшего о наступлении вечера.
Это сколько же меня угораздило проспать, целых полдня?
Я зевнул и усилием воли заставил себя подняться, сев на кровати. В голове была каша, тело было разбитым, во рту было кисло как после лимона. Стандартный набор засони. Идти никуда категорически не хотелось. Мда… в нормальном пионерлагере меня бы подняли наверное раз десять, начиная от соседей по комнате и заканчивая разъярённой вожатой, чей подопечный спит без задних ног.
За окном раздавались странные звуки. Я повернулся в ту сторону, откуда они раздавались и прислушался. Звуки были довольно мелодичные, и складывались в полузабытый мотивчик. Что-то очень знакомое…
А, точно. «Взвейтесь кострами» в современной аранжировке. Саундтрек из старой игры про пионерский лагерь. Прикольно, не знал, что он есть у кого-то еще на плеере. Пойти послушать?
И тут меня точно подбросило. Елки, да это же крутят с моего плеера! Сыроежкин с Шуркой таки подключили мой девайс и теперь играют с него музыку на весь лагерь.
Я замер, и с медленным усталым вздохом повалился обратно на кровать. Настроение идти и слушать музыку резко пропало. Среди завалов mp3-файлов на флешке были такие, которые я предпочитал слушать наедине. Не хотелось бы присутствовать при том, как Электроник их наконец найдет и будет отпускать шуточки по этому поводу, а еще хуже – запустит по незнанию. Может, вообще не идти на дискотеку? Сам я танцевать не умел и не любил, а смотреть на то как на танцплощадке позорятся другие мне всегда почему-то было тошно.
Впрочем, у меня есть на сегодня еще одно дело…
Я встал с кровати, не спеша оделся и вышел, оставив автомат лежать в домике. Вряд ли сегодня мне понадобится оружие, да и таскать четыре с лишним кило железа за спиной не особенно приятно. Итак, сначала к умывальнику – смыть сон. А потом в медпункт, к Лене. Считать несуществующие коробки с лекарствами.
Вода в кранах была такой же холодной как и утром. Впрочем, никого рядом не было, и я освежил голову не опасаясь что кто-то будет смотреть на мои гримасы. Вытерев мокрыми руками лицо, я пошел по дорожке в сторону медпункта. Площадь находилась в той же стороне, и возможно, Лена сейчас тоже была там вместе с остальными моими товарищами.
Подходя к площади, я издали увидел толпящийся народ. Сыроежкин к вопросу организации мероприятия подошел ответственно – откуда-то на деревьях по краям площади появились гирлянды цветных флагов, у постамента с Лениным был сооружен импровизированный звуковой пульт и архаично выглядящие колонки, которые впрочем издавали вполне приличный и чистый звук. Каменный вождь смотрел на происходящее с легкой грустью в незрячих глазах, и одновременно как будто бы с легким недоумением. Почему эти пионеры и солдаты внизу не идут за ним к светлому будущему, а готовят танцплощадку, в то время как фашистские полчища готовят свой решающий удар?
– Семён! – окликнул меня кто-то. Я посмотрел в мелькающую в полумраке пеструю массу рубашек и гимнастерок, и заметил, как кто-то проталкивается сквозь нее в мою сторону. Вскоре из толпы ко мне выбрался Шурик.
– Мы проверяем аппаратуру, – без предисловия начал он. – Пока что всё нормально. Как я и ожидал, мы ничего не смогли сломать.
– Это радует, – проворчал я.
– Ага. – Шурик не заметил, насколько иронично прозвучали его собственные слова. – Мы начнем где-то через десять минут. Подойдешь?
– Наверное, – солгал я.
– Хорошо. Если что, мы программу музыки составляем, может посоветуешь что-нибудь? А то у тебя там столько всего, что сразу не разберешься.
– Не знаю. В крайнем случае открой папку «клубняк» и включи рандомную селекцию, – я пожал плечами.
– Ладно. – Шурик почесал в затылке. – Что-нибудь придумаю. Веселись, Семён, приятного вечера!
С этими словами он убежал и смешался с толпой.
– Ага… – уныло пробормотал я.
Остается надеяться, что безумные техники не сделают ничего непоправимого с плеером. А уж само мероприятие я как-нибудь постараюсь избежать.
Вздохнув, я пошел с площади в сторону медпункта. Лучше уж сидеть в медпункте считать лекарства, чем тут позориться. Тем более я буду там не один.
Дорожка до медпункта была короткой. Я уже прошел ее наполовину, когда услышал что кто-то идет за мной следом. Сейчас все должны были находиться на импровизированной дискотеке, поэтому я сошел с дорожки в тень и остановился посмотреть, кто это там идет. Маловероятно, что кто-то бы стал сейчас идти получать пилюли от желудка.
В ответе ламп от площади показался невысокий женский силуэт. Узкие плечи, прическа с хвостиками… Лена. Хотя да, кому тут еще быть?
Я вышел из тени. Но видимо, слишком резко, потому что девушка испуганно ахнула и шагнула назад.
– Спокойно! – я поднял рук в знак своих добрых намерений. – Лена, это я, Семён.
– А… Ой. – Лена облегченно вздохнула и приложила руку ко лбу. – Ты меня напугал.
– Прости. Я не хотел, – я посмотрел себе за плечо. – Пошли в медпункт?
– Угу… – Лена не оглядываясь прошла мимо меня. Я пожал плечами и пошел вслед за ней.
Медпункт глядел на нас неосвещенными окнами. Внутри никого не было. Лена отперла ключом дверь, и мы зашли в дом. Внутри было чисто и опрятно – весь тот бардак, который остался после приема почти тридцати раненых солдат уже кто-то прибрал. Но никуда не делся неприятный сладковатый запах хлороформа и успевших свернуться и высохнуть человеческих органических жидкостей, отчетливо различимых за обычным запахов различных лекарств.
Неожиданно мне вспомнился обгоревший лейтенант, который лежал здесь вчера. Что с ним стало? Погиб ли он от ран ил выздоровел? Маловероятно, учитывая что у него был девяностопроцентный ожог. Его похоронили? Или он просто исчез, как обычный неигровой персонаж, который по сюжету должен был незаметно умереть?
Мда. Не самое романтичное место для свидания, учитывая что нам обоим пришлось тут пережить несколько не самых приятных часов, ухаживая за раненым и умирающими людьми. Но что-то в этом есть…
Лена молча глядела на комнату, поглощенная схожими мыслями. Наконец она пошевелилась и шагнула к сваленной в кучу массе подписанных коробок у двери.
– Вот эти и нужно посчитать. Сём, поможешь?
– Ну, я как бы за этим и пришел, – я отлепился от дверного косяка и подошел к коробкам. – А медсестра не придет?
Лена обернулась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я встал, чувствуя себя идиотом, сморозившим глупость. Хотя, неизвестно к чему она относилась – к той части что касалась медсестры, или про то, что я сюда пришел считать лекарства? Но ведь, я пришел именно для этого, разве нет?
– Нет. – Лена отвернулась со странным выражением, словно ее огорчила моя реплика. – Она сейчас на дискотеке, танцует вместе со всеми.
Теперь уже удивился я. Неписи ходят веселиться на танцульки? Не знал.
Лена тем временем взяла с кучи коробок самую верхнюю и осмотрела ее.
– Коразол… Здесь где-то была папка с бланками. Я сейчас найду. Пока посмотри коробки, хорошо?
– Хорошо, – я кивнул. Девушка подошла к столу медсестры и принялась рыться в ящиках. Я же взял другую коробку. Пентобарбитал, в таблетках по двадцать штук на упаковку. Всего около десяти коробок.
Несмотря на мудреность названий, препарат был мне знаком. «Смертельная инъекция», или же «укол в голову». Я невольно ухмыльнулся. Оказывается, в лагерном лазарете есть барбитураты! Причем такие, что после десятка пилюль можно легко и безболезненно отлететь в края вечной охоты. Интересно, а что будет, если нажраться таблеток – ничего, обычный сон, или всё-таки смерть?
– Вот, нашла, – раздалось за моей спиной, и я положил коробку.
Лена протянула мне незаполненный бланк с графами. Я бегло пробежался по нему. Наименование, артикул, количество… Вроде ничего сложного.
Мы поставили к коробкам табурет. Я сел за него на пол, и как за столом начал писать, заполняя бланк. Лена передавала мне одну коробку за другой, я вписывал данные, и очередное наименование отправлялось на своё место на стеллаж у противоположной стены. Многие названия лекарств был мне незнакомы, о некоторых я только слышал. Но в целом ничего примечательного – в любой аптеке полно похожих лекарств, кроме тех что сейчас уже вышли из употребления.
Разве что некоторые меня смутили. Кроме вышеупомянутого пентобарбитала, я записал еще и пентацин. И что еще более удивительно, ЭДТА. Конечно, я в фармакологии был полным дубом, но уроки НВП и гражданской обороны в школе посещал, и перечень противорадиационных препаратов был мне известен. Оба средства в него входили. Интересно к чему это, ведь атомную бомбу в Советском союзе изобретут только в 1949 году!
– Семён?
– Что? – я обернулся. Лена смотрела на меня и покусывала губу.
– Мм… Нет, ничего. Ты записал?
– Угу, – я взял листок и протянул его девушке. – Это была последняя коробка?
– Да.
– Хорошо, – я поднялся с пола и сел на табурет. – Что дальше будем делать?
– Не знаю… – произнесла Лена.
Мы замолчали. Под потолком чуть слышно гудели лампы дневного света, возле которых уже играла пара залетевших с улицы мотыльков. Я сидел на стуле и не знал, что делать теперь. Лена сидела, прислонившись к столу напротив.
Я вышел из тени. Но видимо, слишком резко, потому что девушка испуганно ахнула и шагнула назад.
– Спокойно! – я поднял рук в знак своих добрых намерений. – Лена, это я, Семён.
– А… Ой. – Лена облегченно вздохнула и приложила руку ко лбу. – Ты меня напугал.
– Прости. Я не хотел, – я посмотрел себе за плечо. – Пошли в медпункт?
– Угу… – Лена не оглядываясь прошла мимо меня. Я пожал плечами и пошел вслед за ней.
Медпункт глядел на нас неосвещенными окнами. Внутри никого не было. Лена отперла ключом дверь, и мы зашли в дом. Внутри было чисто и опрятно – весь тот бардак, который остался после приема почти тридцати раненых солдат уже кто-то прибрал. Но никуда не делся неприятный сладковатый запах хлороформа и успевших свернуться и высохнуть человеческих органических жидкостей, отчетливо различимых за обычным запахов различных лекарств.
Неожиданно мне вспомнился обгоревший лейтенант, который лежал здесь вчера. Что с ним стало? Погиб ли он от ран ил выздоровел? Маловероятно, учитывая что у него был девяностопроцентный ожог. Его похоронили? Или он просто исчез, как обычный неигровой персонаж, который по сюжету должен был незаметно умереть?
Мда. Не самое романтичное место для свидания, учитывая что нам обоим пришлось тут пережить несколько не самых приятных часов, ухаживая за раненым и умирающими людьми. Но что-то в этом есть…
Лена молча глядела на комнату, поглощенная схожими мыслями. Наконец она пошевелилась и шагнула к сваленной в кучу массе подписанных коробок у двери.
– Вот эти и нужно посчитать. Сём, поможешь?
– Ну, я как бы за этим и пришел, – я отлепился от дверного косяка и подошел к коробкам. – А медсестра не придет?
Лена обернулась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я встал, чувствуя себя идиотом, сморозившим глупость. Хотя, неизвестно к чему она относилась – к той части что касалась медсестры, или про то, что я сюда пришел считать лекарства? Но ведь, я пришел именно для этого, разве нет?
– Нет. – Лена отвернулась со странным выражением, словно ее огорчила моя реплика. – Она сейчас на дискотеке, танцует вместе со всеми.
Теперь уже удивился я. Неписи ходят веселиться на танцульки? Не знал.
Лена тем временем взяла с кучи коробок самую верхнюю и осмотрела ее.
– Коразол… Здесь где-то была папка с бланками. Я сейчас найду. Пока посмотри коробки, хорошо?
– Хорошо, – я кивнул. Девушка подошла к столу медсестры и принялась рыться в ящиках. Я же взял другую коробку. Пентобарбитал, в таблетках по двадцать штук на упаковку. Всего около десяти коробок.
Несмотря на мудреность названий, препарат был мне знаком. «Смертельная инъекция», или же «укол в голову». Я невольно ухмыльнулся. Оказывается, в лагерном лазарете есть барбитураты! Причем такие, что после десятка пилюль можно легко и безболезненно отлететь в края вечной охоты. Интересно, а что будет, если нажраться таблеток – ничего, обычный сон, или всё-таки смерть?
– Вот, нашла, – раздалось за моей спиной, и я положил коробку.
Лена протянула мне незаполненный бланк с графами. Я бегло пробежался по нему. Наименование, артикул, количество… Вроде ничего сложного.
Мы поставили к коробкам табурет. Я сел за него на пол, и как за столом начал писать, заполняя бланк. Лена передавала мне одну коробку за другой, я вписывал данные, и очередное наименование отправлялось на своё место на стеллаж у противоположной стены. Многие названия лекарств был мне незнакомы, о некоторых я только слышал. Но в целом ничего примечательного – в любой аптеке полно похожих лекарств, кроме тех что сейчас уже вышли из употребления.
Разве что некоторые меня смутили. Кроме вышеупомянутого пентобарбитала, я записал еще и пентацин. И что еще более удивительно, ЭДТА. Конечно, я в фармакологии был полным дубом, но уроки НВП и гражданской обороны в школе посещал, и перечень противорадиационных препаратов был мне известен. Оба средства в него входили. Интересно к чему это, ведь атомную бомбу в Советском союзе изобретут только в 1949 году!
– Семён?
– Что? – я обернулся. Лена смотрела на меня и покусывала губу.
– Мм… Нет, ничего. Ты записал?
– Угу, – я взял листок и протянул его девушке. – Это была последняя коробка?
– Да.
– Хорошо, – я поднялся с пола и сел на табурет. – Что дальше будем делать?
– Не знаю… – произнесла Лена.
Мы замолчали. Под потолком чуть слышно гудели лампы дневного света, возле которых уже играла пара залетевших с улицы мотыльков. Я сидел на стуле и не знал, что делать теперь. Лена сидела, прислонившись к столу напротив.
– Может, поговорим? – сказал я, пытаясь разбавить молчание.
– О чем? – Лена смотрела куда-то в сторону.
– О чем-нибудь. Просто поболтаем, как обычные парень с девушкой. Мы ведь почти не общались до того как приехали… ну, до практики. Не против?
– Нет… – кажется, мне удалось смутить Лену. Девушка уставилась себе под ноги и закусила губы. От этого ее лицо сделалось округлым и неожиданно милым и забавным.
– Ну, например… – я задумался, подыскивая тему для начала разговора. – Как тебе в лагере?
– Не очень.
– Гм… Прости, – настала моя очередь смущаться. – Неудачный вопрос был.
– Нет, почему. Всё хорошо, – она по-прежнему не смотрела на меня.
– Мда… – я сделал попытку завязать разговор по новой. – Если честно, тут в лагере довольно неуютно. Даже страшно порой. Как вчера.
– Страшно? – Лена наконец посмотрела на меня. – Вовсе нет.
– Ну, тут мне недавно… – я поперхнулся. – Стоп, серьезно. Тебе не страшно? Совсем? В смысле, все нервничают, боятся, а тебе нормально?
– Именно в этом и проблема. Ты сам сказал: все нервничают и боятся. Хотя на самом деле бояться здесь нечего.
– Эм… ничего себе. Я не знал, что ты тут ничего не боишься, – меня хватило только на один жиденький комплимент. – Погоди, а как насчет вчерашнего? Я же видел, как тебя трясло тогда, после работы в лазарете.
– Не, это другое, – Лена слегка улыбнулась. – Просто я кровь не люблю видеть. Ты не понимаешь, Семён. Здесь на самом деле бывает жутко, неприятно, мерзко, но бояться здесь не нужно. Тут нет ничего, что могло бы причинить вред… во всяком случае, телу. Мы ведь в искусственном мире.
– Да уж, – хмыкнул я.
– Хотя был случай, – неожиданно призналась девушка.
– Какой?
– Мм… – Лена прикусила нижнюю губу и сцепила пальцы рук. – В самый первый день… Ну, на аэродроме. Когда… самолет в тебя… эм…
– А. – я машинально почесал плечо. Давно исчезнувшая рана напомнила о себе легким зудом. Лена смотрела на меня, и по ее глазам было заметно, что ей неловко из-за ее признания. Я почувствовал теплую волну нежности к ней – она боялась за меня, когда в мое тело попала пуля «мессершмитта» при налете на аэродром. Захотелось сделать что-то приятное в ответ.
– Спасибо.
– За что? – Лена растерянно посмотрела на меня.
– Неважно. Просто спасибо, – я улыбнулся.
– Мм… не за что, – она вернула мне улыбку, смущенную и робкую. Я встал со стула, подошел к ней и взял ее руки в свои. Девушка подняла взгляд, посмотрела мне в глаза, и я заметил как они вдруг сверкнули счастьем. Щеки Лены порозовели.
Наверное, это был идеальный момент для поцелуя, но я его благополучно упустил, задав следующий вопрос:
– А ты уже была в этой симуляции?
– Да, была, – глаза Лены несколько притухли, она отвела взгляд. – Это было на Новый Год, тогда загрузили зимний вариант этого же пионерлагеря. Тогда еще на площади стояла наряженная елка вместо этой статуи. Я разве не рассказывала тебе?
– Нет, – я покопался в своей памяти. – Такое я бы точно запомнил.
– Точно? Но я ведь… – Лена осеклась. Я покосился на нее.
– Всё в порядке?
– Да. Просто я… Почему-то я думала, что рассказывала тебе. Не обращай внимания. Давай еще поговорим, с тобой приятно общаться!
– Правда? Хм, – я невольно улыбнулся: про себя такое нечасто услышишь. – Даже не знаю… А давай прогуляемся! Может, еще и на танцы сходим. Как смотришь на это?
– Ой… лучше не надо, – Лена слегка съежилась. Я слегка приобнял ее за плечи.
– Не умеешь танцевать? Не беда, я тоже не умею! Но мы можем просто посмотреть.
– Я не могу… Там Виола?
– Ну и что? – удивился я.
– Я не хочу, чтобы она меня видела, – Лена чуть вздрогнула и сжалась еще сильнее под моей рукой.
– Но она ведь всего лишь программа! Что с того, если она тебя увидит?
– Она не программа! С чего ты взял?
– Что?
Я отстранился от девушки и посмотрел ей в глаза.
– Но ведь мне с самого начала казалось, что она обычная игровая непись. Разве не так?
– Нет! Ты же видел ее раньше в бункере, когда нас погружали в баки! Ой… Ой!..
Лена замерла, и уставилась на меня, приложив ладони лодочкой к открытому рту.
Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Вроде не было такого. Или было? Виола, бункер, баки… Депривационные баки, укол в вену, Лена в обтягивающем костюме…
«Сладких снов, пионер. Теперь твоя очередь»…
– Семён, ты в порядке? – спросила Лена дрожащим голосом.
– Я? – до меня издалека донесся мой собственный голос. – Я в полном…
Вдруг меня словно ударило током. Нахлынуло острое ощущение опасности. Ноги стали вялыми как во сне, сердце беспомощно затрепыхалось, словно его кто-то стиснул когтистыми лапами, безжалостно царапая и разрывая его. В ушах гулко застучала кровь. Я судорожно всхлипнул, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в пылающие легкие, и обеими руками изо всех сил оттолкнул от себя девушку, после чего бросился бежать – куда угодно, только подальше отсюда, прочь от ужаса в моей голове! Но ноги подвели меня, я запнулся одной ногой об другую, и упал вниз лицом, даже не успев подставить руки.
– О чем? – Лена смотрела куда-то в сторону.
– О чем-нибудь. Просто поболтаем, как обычные парень с девушкой. Мы ведь почти не общались до того как приехали… ну, до практики. Не против?
– Нет… – кажется, мне удалось смутить Лену. Девушка уставилась себе под ноги и закусила губы. От этого ее лицо сделалось округлым и неожиданно милым и забавным.
– Ну, например… – я задумался, подыскивая тему для начала разговора. – Как тебе в лагере?
– Не очень.
– Гм… Прости, – настала моя очередь смущаться. – Неудачный вопрос был.
– Нет, почему. Всё хорошо, – она по-прежнему не смотрела на меня.
– Мда… – я сделал попытку завязать разговор по новой. – Если честно, тут в лагере довольно неуютно. Даже страшно порой. Как вчера.
– Страшно? – Лена наконец посмотрела на меня. – Вовсе нет.
– Ну, тут мне недавно… – я поперхнулся. – Стоп, серьезно. Тебе не страшно? Совсем? В смысле, все нервничают, боятся, а тебе нормально?
– Именно в этом и проблема. Ты сам сказал: все нервничают и боятся. Хотя на самом деле бояться здесь нечего.
– Эм… ничего себе. Я не знал, что ты тут ничего не боишься, – меня хватило только на один жиденький комплимент. – Погоди, а как насчет вчерашнего? Я же видел, как тебя трясло тогда, после работы в лазарете.
– Не, это другое, – Лена слегка улыбнулась. – Просто я кровь не люблю видеть. Ты не понимаешь, Семён. Здесь на самом деле бывает жутко, неприятно, мерзко, но бояться здесь не нужно. Тут нет ничего, что могло бы причинить вред… во всяком случае, телу. Мы ведь в искусственном мире.
– Да уж, – хмыкнул я.
– Хотя был случай, – неожиданно призналась девушка.
– Какой?
– Мм… – Лена прикусила нижнюю губу и сцепила пальцы рук. – В самый первый день… Ну, на аэродроме. Когда… самолет в тебя… эм…
– А. – я машинально почесал плечо. Давно исчезнувшая рана напомнила о себе легким зудом. Лена смотрела на меня, и по ее глазам было заметно, что ей неловко из-за ее признания. Я почувствовал теплую волну нежности к ней – она боялась за меня, когда в мое тело попала пуля «мессершмитта» при налете на аэродром. Захотелось сделать что-то приятное в ответ.
– Спасибо.
– За что? – Лена растерянно посмотрела на меня.
– Неважно. Просто спасибо, – я улыбнулся.
– Мм… не за что, – она вернула мне улыбку, смущенную и робкую. Я встал со стула, подошел к ней и взял ее руки в свои. Девушка подняла взгляд, посмотрела мне в глаза, и я заметил как они вдруг сверкнули счастьем. Щеки Лены порозовели.
Наверное, это был идеальный момент для поцелуя, но я его благополучно упустил, задав следующий вопрос:
– А ты уже была в этой симуляции?
– Да, была, – глаза Лены несколько притухли, она отвела взгляд. – Это было на Новый Год, тогда загрузили зимний вариант этого же пионерлагеря. Тогда еще на площади стояла наряженная елка вместо этой статуи. Я разве не рассказывала тебе?
– Нет, – я покопался в своей памяти. – Такое я бы точно запомнил.
– Точно? Но я ведь… – Лена осеклась. Я покосился на нее.
– Всё в порядке?
– Да. Просто я… Почему-то я думала, что рассказывала тебе. Не обращай внимания. Давай еще поговорим, с тобой приятно общаться!
– Правда? Хм, – я невольно улыбнулся: про себя такое нечасто услышишь. – Даже не знаю… А давай прогуляемся! Может, еще и на танцы сходим. Как смотришь на это?
– Ой… лучше не надо, – Лена слегка съежилась. Я слегка приобнял ее за плечи.
– Не умеешь танцевать? Не беда, я тоже не умею! Но мы можем просто посмотреть.
– Я не могу… Там Виола?
– Ну и что? – удивился я.
– Я не хочу, чтобы она меня видела, – Лена чуть вздрогнула и сжалась еще сильнее под моей рукой.
– Но она ведь всего лишь программа! Что с того, если она тебя увидит?
– Она не программа! С чего ты взял?
– Что?
Я отстранился от девушки и посмотрел ей в глаза.
– Но ведь мне с самого начала казалось, что она обычная игровая непись. Разве не так?
– Нет! Ты же видел ее раньше в бункере, когда нас погружали в баки! Ой… Ой!..
Лена замерла, и уставилась на меня, приложив ладони лодочкой к открытому рту.
Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Вроде не было такого. Или было? Виола, бункер, баки… Депривационные баки, укол в вену, Лена в обтягивающем костюме…
«Сладких снов, пионер. Теперь твоя очередь»…
– Семён, ты в порядке? – спросила Лена дрожащим голосом.
– Я? – до меня издалека донесся мой собственный голос. – Я в полном…
Вдруг меня словно ударило током. Нахлынуло острое ощущение опасности. Ноги стали вялыми как во сне, сердце беспомощно затрепыхалось, словно его кто-то стиснул когтистыми лапами, безжалостно царапая и разрывая его. В ушах гулко застучала кровь. Я судорожно всхлипнул, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в пылающие легкие, и обеими руками изо всех сил оттолкнул от себя девушку, после чего бросился бежать – куда угодно, только подальше отсюда, прочь от ужаса в моей голове! Но ноги подвели меня, я запнулся одной ногой об другую, и упал вниз лицом, даже не успев подставить руки.
бамп
бамп
Вот сучка, пока я тут кубы дрочу, он уже от контуров полностью ушел. Сколько лет Макс рисует?
Перед глазами вращался небесный купол с множеством рассыпанных по нему звезд. Я лежал на открытом месте, похоже на скамейке возле медпункта. Под головой было что-то мягкое, надо мной нависало лицо Лены. Одной рукой она обнимала меня под мышками, а другой гладила меня по волосам. Снаружи было довольно свежо, но возможно, именно поэтому я почувствовал себя лучше.
– Сёма, как ты? – с тревогой в голосе спросила девушка, глядя на меня.
– Всё плывет, – прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице. – Что это было?..
– Семушка, не вставай! – Лена наклонилась и оставила поцелуй у меня на лбу. – У тебя была паническая атака, ты упал и на минуту потерял сознание. Я вытащила тебя на свежий воздух.
– Паническая атака? – тупо спросил я.
– Угу, – девушка закивала, продолжая держать меня. – Я знаю, потому что у моей мамы бывало такое. Сейчас тебе станет легче. Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – я оперся рукой об скамейку, и с трудом поднялся. Мир тут же закружился, и мне чудом удалось не упасть. Этим чудом была Лена, вовремя подставившая плечо.
– Чёрт. Со мной никогда такого раньше не было.
– Это бывает, – сказала Лена, участливо смотря на меня. – Ты помнишь что-нибудь?
Я глубоко вздохнул. К сожалению, я всё помнил. И про Виолу, и про бункер… и про то, как меня охватил ужас, и я, не контролируя себя, толкнул Лену.
– Прости, – я нетвердо встал на ногах, и дотронулся до ее руки.
– Ничего, – Лена достала из кармана юбки какой-то пузырек и достав оттуда таблетку, протянула мне.
– Что это? – спросил я.
– Успокоительное, – девушка взяла со скамейки граненый стакан с водой и дала мне. – Сейчас ты расслабишься, и сразу станет лучше.
– Без этого точно не обойтись? – я с сомнением посмотрел на таблетку. – И вообще, тут разве действуют лекарства?
– Действуют. – Лена поднесла пилюлю к моим губам. – Пей.
Ну ладно…
Я проглотил таблетку и запил ее. Лена взяла стакан у меня из рук, поставила на скамейку – и прижавшись ко мне, порывисто обняла.
– Ты чего? – опешил я.
– Прости… – девушка уткнулась в меня лицом и всхлипнула. – Я такая дура… Пожалуйста, прости меня, Семён!
– Но за что?
– Неважно… Прости меня, Сёмушка!
– Ну… Ладно, – я обнял ее. – Я прощаю тебя, Лена.
– Правда? – она подняла мокрое от слез лицо.
– Конечно, – я осторожно коснулся ладонями ее щек. – Я прощаю тебя, за что бы ты ни извинялась.
– Спасибо… – она вновь зарылась лицом мне в рубашку. Я стоял, в полной растерянности обнимая Лену, чувствуя, как сквозь ткань гимнастерки у меня по телу течет что-то мокрое и горячее. Кажется, этот мир окончательно сошел с ума.
– Но что это было? – спросил я. – Мы разговаривали. Сначала про лагерь, потом про Виолу. Ты сказала мне, что она живая, хотя я до этого считал ее программой лагеря. А потом меня как шандарахнуло…
– Ты всё помнишь, – сказала Лена, всё еще обнимая меня и пряча взгляд в моей рубашке.
– Ну да, помню, – я покачал головой. – Проблема в том, что я каким-то образом забыл, как оказался в симуляции. Я помнил только выступление декана… потом как мы куда-то спускались… и всё.
– Странно это, – пробормотала девушка. – Почему ты не помнишь?
– Не знаю, – признался я. – Но мне это не нравится.
– Мне тоже, – тихо сказала Лена. – Я боюсь… за тебя.
– Ты же ничего не боишься, м? – я улыбнулся и погладил ее по волосам.
– Это другое, – Лена подняла на меня глаза. – Здесь всё ненастоящее. Кроме чувств. Здесь боишься и ненавидишь по-настоящему, не понарошку. И любишь… тоже.
С этими словами девушка сжала руки, изо всех сил прижимаясь ко мне. Я взял уголок ее пионерского галстука и аккуратно протер ее глаза и щеки от слез. Потом медленно приблизил свои губы к ее лицу и поцеловал в лоб.
– Я знаю, – прошептал я.
Мир сверкал темнотой ночи и яркостью звезд. С площади из колонок яростно гремел «Prodigy». Мы целовались, освещаемые начавшей убывать луной. Её поцелуи были солеными от слез, и одновременно сладкими. Постепенно я успокоился… в какой-то мере. Во всяком случае, мне удалось полностью оправиться от последствий панической атаки.
Правда, оставались еще тревожные мысли насчет Виолы, но я их решил убрать подальше. Над этим можно будет поразмыслить потом. Важнее сконцентрироваться на том, что происходит сейчас.
Я позволил себе на миг оторваться от этих нежных губ. Лена тяжело дышала, прижимаясь ко мне, густой румянец обволакивал ее лоб и щеки, и сползал по шее до самых ключиц. На лбу у нее выступила испарина.
– Тут так жарко… – прошептала она.
– Погуляем? – предложил я. – Заодно проветришься.
Лена торопливо кивнула несколько раз и взяла меня за руку. Мы пошли вместе по тропинке прочь от медпункта и от остального лагеря. Деревья смыкались над нами, кусты подступали близко-близко к тропинке, и ночные птицы кричали в вышине, и пели в густой траве насекомые. Но Лена совершенно не боялась – как и я. В те минуты, когда мы пробирались сквозь густые заросли или шли по тропинкам в самых глухих уголках лагеря, я готов был свернуть горы, столкнуться с любой опасностью, и не боялся ничего и никого. Поистине, любовь делает с людьми странные вещи – я готов был защитить нас двоих от кого угодно. Впрочем, это ощущение мне очень нравилось, несмотря на его странность и непривычность.
Любовь. Вот, значит, на что это похоже…
В какой-то момент, играя в догонялки и бегая друг за дружкой, мы оказались на пристани, оба красные и распаренные. По очереди с помощью друг друга мы умыли лица, свисая с мостков к плескавшейся внизу воде, а потом долго сидели прижавшись, глядя на мерцающее в воде отражение луны. Этот вечер был прекрасным. Вода была прохладной, и мы болтали в ней босыми ногами, взбивая брызги, смутно блестевшие в лунном свете. Всё вокруг выглядело таким спокойным, что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно, и мы могли так же вечно любоваться ей.
Возвращались с пристани мы взявшись за руки. Лицо Лены в сумраке ночи было светлым и словно неземным. Я любовался им, глядя на девушку, и видел ее глаза, обращенные на меня. Она улыбалась мне, и мои губы сами собой отвечали, спеша вернуть полученную улыбку в ответ. За мою жизнь в моей памяти накопилось немало воспоминаний, и я мог уверенно сказать – этот вечер был одним из прекраснейших в моей жизни.
– Сёма, как ты? – с тревогой в голосе спросила девушка, глядя на меня.
– Всё плывет, – прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице. – Что это было?..
– Семушка, не вставай! – Лена наклонилась и оставила поцелуй у меня на лбу. – У тебя была паническая атака, ты упал и на минуту потерял сознание. Я вытащила тебя на свежий воздух.
– Паническая атака? – тупо спросил я.
– Угу, – девушка закивала, продолжая держать меня. – Я знаю, потому что у моей мамы бывало такое. Сейчас тебе станет легче. Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – я оперся рукой об скамейку, и с трудом поднялся. Мир тут же закружился, и мне чудом удалось не упасть. Этим чудом была Лена, вовремя подставившая плечо.
– Чёрт. Со мной никогда такого раньше не было.
– Это бывает, – сказала Лена, участливо смотря на меня. – Ты помнишь что-нибудь?
Я глубоко вздохнул. К сожалению, я всё помнил. И про Виолу, и про бункер… и про то, как меня охватил ужас, и я, не контролируя себя, толкнул Лену.
– Прости, – я нетвердо встал на ногах, и дотронулся до ее руки.
– Ничего, – Лена достала из кармана юбки какой-то пузырек и достав оттуда таблетку, протянула мне.
– Что это? – спросил я.
– Успокоительное, – девушка взяла со скамейки граненый стакан с водой и дала мне. – Сейчас ты расслабишься, и сразу станет лучше.
– Без этого точно не обойтись? – я с сомнением посмотрел на таблетку. – И вообще, тут разве действуют лекарства?
– Действуют. – Лена поднесла пилюлю к моим губам. – Пей.
Ну ладно…
Я проглотил таблетку и запил ее. Лена взяла стакан у меня из рук, поставила на скамейку – и прижавшись ко мне, порывисто обняла.
– Ты чего? – опешил я.
– Прости… – девушка уткнулась в меня лицом и всхлипнула. – Я такая дура… Пожалуйста, прости меня, Семён!
– Но за что?
– Неважно… Прости меня, Сёмушка!
– Ну… Ладно, – я обнял ее. – Я прощаю тебя, Лена.
– Правда? – она подняла мокрое от слез лицо.
– Конечно, – я осторожно коснулся ладонями ее щек. – Я прощаю тебя, за что бы ты ни извинялась.
– Спасибо… – она вновь зарылась лицом мне в рубашку. Я стоял, в полной растерянности обнимая Лену, чувствуя, как сквозь ткань гимнастерки у меня по телу течет что-то мокрое и горячее. Кажется, этот мир окончательно сошел с ума.
– Но что это было? – спросил я. – Мы разговаривали. Сначала про лагерь, потом про Виолу. Ты сказала мне, что она живая, хотя я до этого считал ее программой лагеря. А потом меня как шандарахнуло…
– Ты всё помнишь, – сказала Лена, всё еще обнимая меня и пряча взгляд в моей рубашке.
– Ну да, помню, – я покачал головой. – Проблема в том, что я каким-то образом забыл, как оказался в симуляции. Я помнил только выступление декана… потом как мы куда-то спускались… и всё.
– Странно это, – пробормотала девушка. – Почему ты не помнишь?
– Не знаю, – признался я. – Но мне это не нравится.
– Мне тоже, – тихо сказала Лена. – Я боюсь… за тебя.
– Ты же ничего не боишься, м? – я улыбнулся и погладил ее по волосам.
– Это другое, – Лена подняла на меня глаза. – Здесь всё ненастоящее. Кроме чувств. Здесь боишься и ненавидишь по-настоящему, не понарошку. И любишь… тоже.
С этими словами девушка сжала руки, изо всех сил прижимаясь ко мне. Я взял уголок ее пионерского галстука и аккуратно протер ее глаза и щеки от слез. Потом медленно приблизил свои губы к ее лицу и поцеловал в лоб.
– Я знаю, – прошептал я.
Мир сверкал темнотой ночи и яркостью звезд. С площади из колонок яростно гремел «Prodigy». Мы целовались, освещаемые начавшей убывать луной. Её поцелуи были солеными от слез, и одновременно сладкими. Постепенно я успокоился… в какой-то мере. Во всяком случае, мне удалось полностью оправиться от последствий панической атаки.
Правда, оставались еще тревожные мысли насчет Виолы, но я их решил убрать подальше. Над этим можно будет поразмыслить потом. Важнее сконцентрироваться на том, что происходит сейчас.
Я позволил себе на миг оторваться от этих нежных губ. Лена тяжело дышала, прижимаясь ко мне, густой румянец обволакивал ее лоб и щеки, и сползал по шее до самых ключиц. На лбу у нее выступила испарина.
– Тут так жарко… – прошептала она.
– Погуляем? – предложил я. – Заодно проветришься.
Лена торопливо кивнула несколько раз и взяла меня за руку. Мы пошли вместе по тропинке прочь от медпункта и от остального лагеря. Деревья смыкались над нами, кусты подступали близко-близко к тропинке, и ночные птицы кричали в вышине, и пели в густой траве насекомые. Но Лена совершенно не боялась – как и я. В те минуты, когда мы пробирались сквозь густые заросли или шли по тропинкам в самых глухих уголках лагеря, я готов был свернуть горы, столкнуться с любой опасностью, и не боялся ничего и никого. Поистине, любовь делает с людьми странные вещи – я готов был защитить нас двоих от кого угодно. Впрочем, это ощущение мне очень нравилось, несмотря на его странность и непривычность.
Любовь. Вот, значит, на что это похоже…
В какой-то момент, играя в догонялки и бегая друг за дружкой, мы оказались на пристани, оба красные и распаренные. По очереди с помощью друг друга мы умыли лица, свисая с мостков к плескавшейся внизу воде, а потом долго сидели прижавшись, глядя на мерцающее в воде отражение луны. Этот вечер был прекрасным. Вода была прохладной, и мы болтали в ней босыми ногами, взбивая брызги, смутно блестевшие в лунном свете. Всё вокруг выглядело таким спокойным, что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно, и мы могли так же вечно любоваться ей.
Возвращались с пристани мы взявшись за руки. Лицо Лены в сумраке ночи было светлым и словно неземным. Я любовался им, глядя на девушку, и видел ее глаза, обращенные на меня. Она улыбалась мне, и мои губы сами собой отвечали, спеша вернуть полученную улыбку в ответ. За мою жизнь в моей памяти накопилось немало воспоминаний, и я мог уверенно сказать – этот вечер был одним из прекраснейших в моей жизни.
На площади всё еще играла музыка. Достав из кармана мобильник, я посмотрел время. Уже было за полночь. Крепкие же у меня в группе сокурсники, раз им хватает сил до сих пор веселиться!
– Пошли на танцы? – сказала Лена.
– Давай, – согласился я. – Хотя, стоп. А как же Виола?
– Да плевать на нее. – Лена прижалась ко мне и поцеловала в щеку.
– Да плевать, – улыбнувшись, я обнял девушку и погладил по волосам. – Слушай, если она живая и в Совёнке… Для чего она здесь?
– Она… наблюдает. Собирает данные. Следит за порядком. В отличие от всех остальных, кто был тут кроме нас, она единственный живой человек.
– Вот как, значит… Как думаешь, она могла бы вывести нас отсюда? Из симуляции, имею в виду.
– Не знаю… – Лена с сомнением покачала головой. – Может и могла бы. Но она не станет этого делать. Ты ведь не будешь, Семён? Пожалуйста, не ходи к ней!
– Тише, тише, – я поцеловал её в губы. – Не буду. Во всяком случае, не сейчас.
– И Сёма… Не подавай виду, что знаешь, кто она на самом деле.
– А это почему?
– Потому что я не знаю, как она может отреагировать. Лучше не давать ей повода. У нее в этой симуляции повышенные полномочия, я не знаю что она сделает, если поймет что ты хочешь с ее помощью выбраться отсюда.
– Поэтому ты не хочешь встречаться с ней? – я нежно обхватил лицо Лены руками и посмотрел ей в глаза.
– Да, – девушка чуть заметно улыбнулась. – Но этой ночью с тобой я не боюсь никого.
– Пошли на площадь, – я коснулся губами ее лба.
– Пошли! – Лена приподнялась на цыпочки и чмокнула в щеку.
Когда мы вышли на площадь, там играл последний куплет «На сопках Манчжурии». По бетонным плитам, вальсируя, кружили пары. Странно, вроде в памяти плеера не было этой песни, я не любил слушать ни патриотические марши, ни вальсы. Ну да это неважно. Куда любопытнее было происходившее на площади.
Наши девчонки, в связи с нехваткой кавалеров (из парней присутствовали только Сергей, Шурик и Ерохин) взяли в партнеры собравшихся на мероприятие солдат. То, что они не были полноценными живыми персонажами, похоже, их уже не смущало. Впрочем, бравые бойцы Красной Армии не ударили в грязь лицом, и увлеченно танцевали с девушками в пионерской форме. Впрочем, их примеру последовали далеко не все – я заметил среди прочих Славяну и Ивана, державшихся за руки. Русоволосая староста смотрела на своего кавалера и сдержанно улыбалась. Ерохин же по обыкновению лыбился в тридцать два зуба, рассказывая ей какую-то историю. По соседству кружились в вальсе Ульяна и Алиса, которым явно было неплохо и вдвоем.
За диджейским пультом стоял только Электроник. Я поискал глазами Шурика, но не нашел. Возможно, он был где-то среди толпы на площади. Вид у Сыроежкина был настолько неприкаянным, что я решил подойти к нему.
– Здаров, – поприветствовал я его. – Что-то ты хмурый какой-то. Случилось что?
– Да ничего. – Электроник отмахнулся. – Просто Шурку пригласили, а меня нет. Стою вот теперь, слежу за треками, бездельем маюсь…
– А-а. А Шурик с кем?
– С Мику, – отрезал Сыроежкин.
– Ясно, – покачал я головой. – Пошел бы лучше тоже кого-то пригласил, что тут следить?
– На всякий случай. Я рандомную выборку загрузил, а выбор тут обширный. Вдруг понадобится что-то быстро переключить. К слову, у тебя хороший музыкальный вкус, Семён!
– Шутишь, что ли? – я подошел к пульту. – Я же всякую хрень кидаю на плеер.
– Ну не знаю, я тут у тебя несколько штук годноты нашел. Уже к себе скачал, если что.
– Ты, надеюсь, левого софта мне на девайс не напустил? – я с подозрением уставился на него.
– Не, всё в порядке, я слежу за этим. Да и местный файерволл вряд ли бы его пропустил. Тут, кстати, из-за этого скорость передачи очень низкая, я одну песню целых пять минут качал!
– Ну ладно, – махнул я рукой.
Вальс тем временем закончился. Наступила короткая пауза, когда все ждут начала нового трека. Еще никто не знает, каким он будет, но в целом выбор можно предсказать с достаточной точностью, зная примерный репертуар диджея или хотя бы просто часто бывая на дискотеке. Но на этот раз рандом подбросил мне большой сюрприз.
Из динамиков понесся низкий тревожный ритм, после которого женский вокал вступил:
Ты спеши… Ты спеши ко мне!
Если я вдали, если плохо мне…
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…
– Пошли на танцы? – сказала Лена.
– Давай, – согласился я. – Хотя, стоп. А как же Виола?
– Да плевать на нее. – Лена прижалась ко мне и поцеловала в щеку.
– Да плевать, – улыбнувшись, я обнял девушку и погладил по волосам. – Слушай, если она живая и в Совёнке… Для чего она здесь?
– Она… наблюдает. Собирает данные. Следит за порядком. В отличие от всех остальных, кто был тут кроме нас, она единственный живой человек.
– Вот как, значит… Как думаешь, она могла бы вывести нас отсюда? Из симуляции, имею в виду.
– Не знаю… – Лена с сомнением покачала головой. – Может и могла бы. Но она не станет этого делать. Ты ведь не будешь, Семён? Пожалуйста, не ходи к ней!
– Тише, тише, – я поцеловал её в губы. – Не буду. Во всяком случае, не сейчас.
– И Сёма… Не подавай виду, что знаешь, кто она на самом деле.
– А это почему?
– Потому что я не знаю, как она может отреагировать. Лучше не давать ей повода. У нее в этой симуляции повышенные полномочия, я не знаю что она сделает, если поймет что ты хочешь с ее помощью выбраться отсюда.
– Поэтому ты не хочешь встречаться с ней? – я нежно обхватил лицо Лены руками и посмотрел ей в глаза.
– Да, – девушка чуть заметно улыбнулась. – Но этой ночью с тобой я не боюсь никого.
– Пошли на площадь, – я коснулся губами ее лба.
– Пошли! – Лена приподнялась на цыпочки и чмокнула в щеку.
Когда мы вышли на площадь, там играл последний куплет «На сопках Манчжурии». По бетонным плитам, вальсируя, кружили пары. Странно, вроде в памяти плеера не было этой песни, я не любил слушать ни патриотические марши, ни вальсы. Ну да это неважно. Куда любопытнее было происходившее на площади.
Наши девчонки, в связи с нехваткой кавалеров (из парней присутствовали только Сергей, Шурик и Ерохин) взяли в партнеры собравшихся на мероприятие солдат. То, что они не были полноценными живыми персонажами, похоже, их уже не смущало. Впрочем, бравые бойцы Красной Армии не ударили в грязь лицом, и увлеченно танцевали с девушками в пионерской форме. Впрочем, их примеру последовали далеко не все – я заметил среди прочих Славяну и Ивана, державшихся за руки. Русоволосая староста смотрела на своего кавалера и сдержанно улыбалась. Ерохин же по обыкновению лыбился в тридцать два зуба, рассказывая ей какую-то историю. По соседству кружились в вальсе Ульяна и Алиса, которым явно было неплохо и вдвоем.
За диджейским пультом стоял только Электроник. Я поискал глазами Шурика, но не нашел. Возможно, он был где-то среди толпы на площади. Вид у Сыроежкина был настолько неприкаянным, что я решил подойти к нему.
– Здаров, – поприветствовал я его. – Что-то ты хмурый какой-то. Случилось что?
– Да ничего. – Электроник отмахнулся. – Просто Шурку пригласили, а меня нет. Стою вот теперь, слежу за треками, бездельем маюсь…
– А-а. А Шурик с кем?
– С Мику, – отрезал Сыроежкин.
– Ясно, – покачал я головой. – Пошел бы лучше тоже кого-то пригласил, что тут следить?
– На всякий случай. Я рандомную выборку загрузил, а выбор тут обширный. Вдруг понадобится что-то быстро переключить. К слову, у тебя хороший музыкальный вкус, Семён!
– Шутишь, что ли? – я подошел к пульту. – Я же всякую хрень кидаю на плеер.
– Ну не знаю, я тут у тебя несколько штук годноты нашел. Уже к себе скачал, если что.
– Ты, надеюсь, левого софта мне на девайс не напустил? – я с подозрением уставился на него.
– Не, всё в порядке, я слежу за этим. Да и местный файерволл вряд ли бы его пропустил. Тут, кстати, из-за этого скорость передачи очень низкая, я одну песню целых пять минут качал!
– Ну ладно, – махнул я рукой.
Вальс тем временем закончился. Наступила короткая пауза, когда все ждут начала нового трека. Еще никто не знает, каким он будет, но в целом выбор можно предсказать с достаточной точностью, зная примерный репертуар диджея или хотя бы просто часто бывая на дискотеке. Но на этот раз рандом подбросил мне большой сюрприз.
Из динамиков понесся низкий тревожный ритм, после которого женский вокал вступил:
Ты спеши… Ты спеши ко мне!
Если я вдали, если плохо мне…
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…
Мураками – «Не спеши». Песня малоизвестной рок-группы на слова советского поэта. Песня со множеством исполнений, которая может звучать и как любовное признание, и как боевой гимн. Нет в ее словах ничего сложного – мольба женщины к ее любимому человеку, разве что музыка слишком тревожная, слишком мрачная, и слова любви не слишком подходят к ней. Люди на площади замирают в нерешительности, не зная как под это танцевать. Кто-то пускается в пляс, но после нескольких па останавливается в смущении.
Сыроежкин тянется к пульту чтобы сменить трек, и я кладу ему руку на плечо.
– Оставь, – я надеюсь, что мой голос звучит как обычно.
Голос певицы нарастал вместе с музыкой. Сложенные в строфы слова перемежаются с переходами, проигрыши синтезатора сменяются гитарными переборами. Эту песню очень любил мой брат. У него в комнате часто можно было услышать эту песню. Почему-то он называл ее патриотической, хотя я не понимал, что в ней особенного. Разве что музыка. Песня эта о любви, но ее ритмы напоминают не о тихих ночах и нежных поцелуях, а о лязге траков и грохоте орудийной пальбы. Я стоял и вслушивался в мелодию, держа в руке тонкую кисть Лены, в то время как мою щеку сводил нервный тик.
Не спеши! Не спеши когда
Мы с тобой вдвоем и вдали беда.
Скажут «да» листья и вода,
Звезды и огни, и поезда!
Не спеши, когда глаза в глаза!
Не спеши, когда спешить нельзя!
Не спеши, когда весь мир в тиши,
Не спеши, нет! Не спеши!
Я сжал кулак свободной руки, надеясь что на моем лице не отражаются те эмоции, что сейчас бушуют внутри. Песня гремела, вокал певицы проникал глубоко в душу, и та эхом вторила ей. Для меня на время исчез окружающий мир. Я вспоминаю…
...Я убежал из дома, чтобы не слышать, как у себя на кровати воет мать. Чтобы не видеть, как молчит отец. В руках у меня плеер – не тот, который у меня есть теперь, а другой. В ушах дешевые наушники. Поёт женский вокал, песня та самая, что звучит сейчас. Я иду быстро, не глядя на людей вокруг. Впрочем, никому нет дела до подростка, чьи зубы скрипят от боли в душе, а на щеках быстро сохнут на теплом майском ветру солёные капли.
Сегодня погиб мой брат. В канун Дня Победы. Его и еще шестерых бойцов расстреляли из засады какие-то неизвестные. Его товарищи умерли быстро, а он промучился достаточно долго, чтобы быть доставленным в полевой лазарет и там умереть. Еще один российский доброволец, погибший в чужой стране – их даже не считают. Нам же пришло его письмо, отправленное сослуживцем. Он составил его на случай, если его убьют. Что-то о долге, жертвах которые необходимо совершать, о будущем за которое стоит бороться, и прочий бред. Я не стал даже дослушивать – просто взял и ушел. Какой смысл в будущем, если тебя в нем нет? Зачем ты ушел от нас? Зачем?!
На улицах полно людей. У многих повязаны георгиевские ленточки. Оранжево-черный символ Русского мира, за который погиб мой брат. Символ освобождения. Символ сепаратизма.
Я стискиваю скулы от тоски. Нелепо. Бессмысленно. Какое мне дело до того, за какую высокую идею погиб мой брат? Его больше нет. И что более важно, больше никогда не будет! Кому он этим помог? Кого спас? Мою мать, которая его уже не дождется? Отца, который в нем души не чаял? Меня?
Я закрываю глаза…
И открываю их.
Трек кончился. Люди на площади молча стояли. Всё это время они слушали, и никто не возмутился, не сказал «Эй, что за унылую хрень ты включил, давай что-нибудь повеселее!» Они все продолжали стоять, словно на минуте молчания. И новый трек не спешил начинаться. Молчание затягивалось.
– Хорошая песня… – прошептала Лена, прижимаясь ко мне. – Это одна из моих любимых.
Я задрожал. Но не от холода, хотя было свежо.
– Семён? – Лена подняла голову.
– Что-то случилось? – Сыроежкин смотрел на меня и хмурился.
– Нет, ничего, – я обнял Лену и провел рукой по ее волосам. – Всё в порядке.
– У тебя лицо такое… – Эл выразительно провел в воздухе пальцем. – С тобой точно всё нормально?
– Всё, – кивнул я. – Давай лучше новый трек ставь, а то народ затих.
– Оу! И вправду. – Электроник склонился над пультом. – Ага, проигрыватель завис. Интересно, до этого он работал нормально… Прошу прощения, сейчас всё будет!
Заиграла новая композиция, но мне было уже неважно, под что там танцует народ. Я смотрел на лицо Лены, рассеяно гладя ее щеки пальцами. В моих ушах всё еще гремели аккорды предыдущей песни, перемежавшиеся с грохотом снарядом и визгом пуль. События вчерашнего дня – обстрел, бой, крики раненых в лазарете – накладывались на музыку и связанные с ней воспоминания, оставляя на душе странное впечатление, тягостное, и в то же время торжественное. Видимо, девушка читала это в моих глазах, потому что в ее взгляде отразилась тревога. Не говоря ни слова, она потянула меня за руку, направляясь к выходу с площади. Я последовал за ней точно сомнамбула, едва осознавая что делаю – до такой степени меня придавило событиями этого вечера и песней в особенности.
– Семён?
Мы стояли на аллее в тени деревьев, где-то на полпути к домикам. Лена держала мою руку в своих и взволнованно глядела на меня.
– Может, расскажешь мне, что произошло? Там, на площади… Мне показалось, что у тебя сейчас еще один приступ начнется. Это из-за песни?
– Да.
– Сём… ты можешь мне довериться, – девушка шагнула ближе и легко провела рукой у меня по щеке. – Расскажи пожалуйста. Вдруг я могу помочь?
– Я знаю, – мне было тяжело и одновременно неловко. – Я расскажу. Потом. Ладно?
– Ладно. – Лена чмокнула меня в губы. – Если вдруг захочешь выговориться… Я готова. Идет?
– Идет, – я кивнул.
– Тогда спокойной ночи, – девушка улыбнулась мне, на секунду прижалась щекой к моей груди – и убежала в темноту. Я остался один.
Мои руки еще помнили её тепло. Я взял себя за плечи и помотал головой. В голове творился сумбур, мысли скакали в голове словно выводок зайчат, и далеко не все из них можно было выразить словами. Большая часть их вертелась вокруг Лены, меня, брата – и песни, как объединяющего фактора.
А я бы смог поехать, как он?
Я вздохнул. Еще вчера-позавчера мой ответ был бы однозначным. Но теперь уже я не был так уверен. То, что я видел за последние несколько дней, оказало на меня слишком большое влияние, чтобы я остался при своём прежнем мнении.
Впрочем, такое ли чуждое мне это чувство? Ведь в его основе лежит простое желание защитить то, что тебе дорого. Так стоит ли стыдиться его?..
Ты спеши, ты спеши ко мне,
Если я вдали, если плохо мне.
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…
Я шел в одиночестве по аллее, и моя обувь шаркала в ночной тишине по гравию дорожки. Несмотря на то, что всего каких-то три часа назад я спал, мой организм уже неслышно вопил от усталости. Я чувствовал себя физически и морально опустошенным. Пожалуй, стоит лечь отдохнуть, ведь неизвестно, что будет завтра.
Без приключений добравшись до домика, я разделся и лег. Заснуть сразу не получилось – как только я откинулся в кровати, тут же налетели мысли, словно уставшие птицы на одинокое дерево. Нужно было о многом поразмыслить.
И возможно, переосмыслить своё отношение к некоторым вещам.
Размышляя над событиями сегодняшнего дня, я мимоходом заметил, что Ерохин в домик так и не явился. Учитывая что он на дискотеке танцевал с тян своей мечты, то намечались весьма любопытные предположения. Впрочем, это его дело. Каждый имеет право на свои личные пять минут счастья. Или даже целых полчаса.
Постепенно размышления стали всё более иррациональными, превращаясь в сновидения. Несколько раз я замечал что сплю, и от этого просыпался. Но вскоре я «провалился» слишком глубоко, мысли окончательно потеряли логичность, и незаметно подобравшийся сон взял надо мной верх.
Сыроежкин тянется к пульту чтобы сменить трек, и я кладу ему руку на плечо.
– Оставь, – я надеюсь, что мой голос звучит как обычно.
Голос певицы нарастал вместе с музыкой. Сложенные в строфы слова перемежаются с переходами, проигрыши синтезатора сменяются гитарными переборами. Эту песню очень любил мой брат. У него в комнате часто можно было услышать эту песню. Почему-то он называл ее патриотической, хотя я не понимал, что в ней особенного. Разве что музыка. Песня эта о любви, но ее ритмы напоминают не о тихих ночах и нежных поцелуях, а о лязге траков и грохоте орудийной пальбы. Я стоял и вслушивался в мелодию, держа в руке тонкую кисть Лены, в то время как мою щеку сводил нервный тик.
Не спеши! Не спеши когда
Мы с тобой вдвоем и вдали беда.
Скажут «да» листья и вода,
Звезды и огни, и поезда!
Не спеши, когда глаза в глаза!
Не спеши, когда спешить нельзя!
Не спеши, когда весь мир в тиши,
Не спеши, нет! Не спеши!
Я сжал кулак свободной руки, надеясь что на моем лице не отражаются те эмоции, что сейчас бушуют внутри. Песня гремела, вокал певицы проникал глубоко в душу, и та эхом вторила ей. Для меня на время исчез окружающий мир. Я вспоминаю…
...Я убежал из дома, чтобы не слышать, как у себя на кровати воет мать. Чтобы не видеть, как молчит отец. В руках у меня плеер – не тот, который у меня есть теперь, а другой. В ушах дешевые наушники. Поёт женский вокал, песня та самая, что звучит сейчас. Я иду быстро, не глядя на людей вокруг. Впрочем, никому нет дела до подростка, чьи зубы скрипят от боли в душе, а на щеках быстро сохнут на теплом майском ветру солёные капли.
Сегодня погиб мой брат. В канун Дня Победы. Его и еще шестерых бойцов расстреляли из засады какие-то неизвестные. Его товарищи умерли быстро, а он промучился достаточно долго, чтобы быть доставленным в полевой лазарет и там умереть. Еще один российский доброволец, погибший в чужой стране – их даже не считают. Нам же пришло его письмо, отправленное сослуживцем. Он составил его на случай, если его убьют. Что-то о долге, жертвах которые необходимо совершать, о будущем за которое стоит бороться, и прочий бред. Я не стал даже дослушивать – просто взял и ушел. Какой смысл в будущем, если тебя в нем нет? Зачем ты ушел от нас? Зачем?!
На улицах полно людей. У многих повязаны георгиевские ленточки. Оранжево-черный символ Русского мира, за который погиб мой брат. Символ освобождения. Символ сепаратизма.
Я стискиваю скулы от тоски. Нелепо. Бессмысленно. Какое мне дело до того, за какую высокую идею погиб мой брат? Его больше нет. И что более важно, больше никогда не будет! Кому он этим помог? Кого спас? Мою мать, которая его уже не дождется? Отца, который в нем души не чаял? Меня?
Я закрываю глаза…
И открываю их.
Трек кончился. Люди на площади молча стояли. Всё это время они слушали, и никто не возмутился, не сказал «Эй, что за унылую хрень ты включил, давай что-нибудь повеселее!» Они все продолжали стоять, словно на минуте молчания. И новый трек не спешил начинаться. Молчание затягивалось.
– Хорошая песня… – прошептала Лена, прижимаясь ко мне. – Это одна из моих любимых.
Я задрожал. Но не от холода, хотя было свежо.
– Семён? – Лена подняла голову.
– Что-то случилось? – Сыроежкин смотрел на меня и хмурился.
– Нет, ничего, – я обнял Лену и провел рукой по ее волосам. – Всё в порядке.
– У тебя лицо такое… – Эл выразительно провел в воздухе пальцем. – С тобой точно всё нормально?
– Всё, – кивнул я. – Давай лучше новый трек ставь, а то народ затих.
– Оу! И вправду. – Электроник склонился над пультом. – Ага, проигрыватель завис. Интересно, до этого он работал нормально… Прошу прощения, сейчас всё будет!
Заиграла новая композиция, но мне было уже неважно, под что там танцует народ. Я смотрел на лицо Лены, рассеяно гладя ее щеки пальцами. В моих ушах всё еще гремели аккорды предыдущей песни, перемежавшиеся с грохотом снарядом и визгом пуль. События вчерашнего дня – обстрел, бой, крики раненых в лазарете – накладывались на музыку и связанные с ней воспоминания, оставляя на душе странное впечатление, тягостное, и в то же время торжественное. Видимо, девушка читала это в моих глазах, потому что в ее взгляде отразилась тревога. Не говоря ни слова, она потянула меня за руку, направляясь к выходу с площади. Я последовал за ней точно сомнамбула, едва осознавая что делаю – до такой степени меня придавило событиями этого вечера и песней в особенности.
– Семён?
Мы стояли на аллее в тени деревьев, где-то на полпути к домикам. Лена держала мою руку в своих и взволнованно глядела на меня.
– Может, расскажешь мне, что произошло? Там, на площади… Мне показалось, что у тебя сейчас еще один приступ начнется. Это из-за песни?
– Да.
– Сём… ты можешь мне довериться, – девушка шагнула ближе и легко провела рукой у меня по щеке. – Расскажи пожалуйста. Вдруг я могу помочь?
– Я знаю, – мне было тяжело и одновременно неловко. – Я расскажу. Потом. Ладно?
– Ладно. – Лена чмокнула меня в губы. – Если вдруг захочешь выговориться… Я готова. Идет?
– Идет, – я кивнул.
– Тогда спокойной ночи, – девушка улыбнулась мне, на секунду прижалась щекой к моей груди – и убежала в темноту. Я остался один.
Мои руки еще помнили её тепло. Я взял себя за плечи и помотал головой. В голове творился сумбур, мысли скакали в голове словно выводок зайчат, и далеко не все из них можно было выразить словами. Большая часть их вертелась вокруг Лены, меня, брата – и песни, как объединяющего фактора.
А я бы смог поехать, как он?
Я вздохнул. Еще вчера-позавчера мой ответ был бы однозначным. Но теперь уже я не был так уверен. То, что я видел за последние несколько дней, оказало на меня слишком большое влияние, чтобы я остался при своём прежнем мнении.
Впрочем, такое ли чуждое мне это чувство? Ведь в его основе лежит простое желание защитить то, что тебе дорого. Так стоит ли стыдиться его?..
Ты спеши, ты спеши ко мне,
Если я вдали, если плохо мне.
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…
Я шел в одиночестве по аллее, и моя обувь шаркала в ночной тишине по гравию дорожки. Несмотря на то, что всего каких-то три часа назад я спал, мой организм уже неслышно вопил от усталости. Я чувствовал себя физически и морально опустошенным. Пожалуй, стоит лечь отдохнуть, ведь неизвестно, что будет завтра.
Без приключений добравшись до домика, я разделся и лег. Заснуть сразу не получилось – как только я откинулся в кровати, тут же налетели мысли, словно уставшие птицы на одинокое дерево. Нужно было о многом поразмыслить.
И возможно, переосмыслить своё отношение к некоторым вещам.
Размышляя над событиями сегодняшнего дня, я мимоходом заметил, что Ерохин в домик так и не явился. Учитывая что он на дискотеке танцевал с тян своей мечты, то намечались весьма любопытные предположения. Впрочем, это его дело. Каждый имеет право на свои личные пять минут счастья. Или даже целых полчаса.
Постепенно размышления стали всё более иррациональными, превращаясь в сновидения. Несколько раз я замечал что сплю, и от этого просыпался. Но вскоре я «провалился» слишком глубоко, мысли окончательно потеряли логичность, и незаметно подобравшийся сон взял надо мной верх.
Всем, кто еще ждет продолжения - на фикбуке вышла глава 5. Читаем, комментируем, указываем на ошибки.
Пикрандом.
Пикрандом.
ОП в тред не хочет заходить?
я и есть ОП.
бамп
бамп
бамп
ОП, когда ждать следующую главу?От 5-ой главы просто в восторге.Этажишидэвр10из10!!!!1!11!!
Двачую этого, один из лучших если не лучший фанфик из прочитанных мной.
ОП, а ты авиацией просто интересуешься или и самому летать приходилось?
Спасибо за отзывы!
Выход следующей главы планирую на начало-середину сентября. Глава 5 была одной из самых сложных, плюс ее написание пришлось на неудобное время (сессия, студенческая практика, поломка компа).
Авиацией интересуюсь, да. Летать в сознательном возрасте не довелось, но в свое время много играл в авиасимуляторы (да и сейчас иногда играю). Для написания главы пришлось перелопатить кучу материалов о По-2 (он же У-2), в том что касалось его управления, конструкции и боевого применения. К примеру, установка кассет ампул Аж-2 на него проводилась довольно редко, и написано об этом мало; однако это было возможно, хотя и было намного опаснее как технически (падала маневренность и максимальная скорость из-за тяжести нагрузки), так и в полете. Ну и мелочи, как проводился ремонт самолетов после боевого вылета, как проводилось дублирование управления, и особенности ночного полета - это тоже пришлось узнавать.
сонно-бамп
Слушай, ОП, а я вот заинтересовался, почитал про По-2, посмотрел фотографии - и вот ну никак не могу понять, как там могли Семён с Леной вдвоём поместиться, да ещё и из пулемёта по очереди стрелять и самолётом рулить. Там же места впритык на одного человека, если туда вдвоём забраться - то совсем не развернуться будет, ну и о рулёжке можно забыть. Или тут речь про модификацию с двумя пассажирами?
В штурманской кабине места впритык, это верно. Тем не менее РУС сохраняет некоторую степень свободы, особенно если это модификация с жестким а не подвесным сиденьем.
Вообще, замечание дельное. Но надо помнить также и то, что это компьютерная игра - вернее, виртуальная симуляция с полным погружением. Соответственно, для героев остается незаметным, как они ухитряются перемещаться в, по сути, бочке напичканной оборудованием и при этом не утыкаться в стенки - виртуальный костюм не является идеальным эмулятором реальной среды, и потому имеет определенные "баги".
Я это постарался показать в эпизоде с ранением Семёна - естественно, реальное ранение будет ощущаться по другому и иметь иные физиологические признаки. Но тут у программы, управляющей виртуальным костюмом, есть свои ограничители и "пороги воздействия". "Упал", ударился - имитатор ударил по пострадавшей "в вирте" части тела; "повредил руку" или ногу - напрягшиеся тяжи псевдомускулов мешают полноценно пользоваться "раненой" конечностью и причиняют слабую боль; "ранен", "убит" - в тело по катетеру вводится подобранная в соответствии с показаниями медицинской карты смесь препаратов, отключающая пользователя. А уже по физической модели виртуального тела потом решается, мог ли он погибнуть в реальных условиях, и если да - то всё, игра окончена, добро пожаловать в реальный мир. При этом нужно еще точно высчитать баланс, чтобы мозг в виртуальной реальности, под воздействием гипноза, не "вообразил" себе реальные повреждения и не умер - для этого и есть ограничители в программе, запрещающие проводить воздействие сильнее, чем положено по технике безопасности.
Возвращаясь к По-2 - эмуляция кабины не идеальна, но "виртуалка" это тщательно маскирует внутриигровыми средствами. В реале Лена и Семен использовали бы штурвал и пулемет с большим трудом, если бы вообще могли поворачиваться.
Меня не покидает ощущение, что это не простая симуляция.
Оп, ты красавчик. Непросто написать такое объемное произведение, сохранив мысль и идею исходного фендома. Твой фанфик - один из лучших виденных мной за все время. Лучей добра тебе и вдохновения.
Спасибо. Буду писать дальше.
Верно. Но об этом позже =)
> Я это постарался показать в эпизоде с ранением Семёна - естественно, реальное ранение будет ощущаться по другому и иметь иные физиологические признаки
Блин, а я и не догадался. Я вообще понимал это так, что люди в этой симуляции находятся в состоянии вроде гипноза, и, фактически, все их ощущения не реальны, а смоделированы их мозгом. Ну т. е. мозгу каким-то образом передаётся достаточно подробная информация что он должен видеть-слышать-ощущать, а он уже достраивает эту картину до полной реалистичности и "демонстрирует" сознанию. Что-то вроде того, как когда спящему в правильной фазе сна человеку рассказывают что он должен видеть во сне, и он при этом реально это видит во сне, при том весьма реалистично (где-то слышал про такое, не знаю, правда или нет).
В состоянии гипноза, эффект которого подкрепляется внешними раздражителями. Для этого и нужен виртуальный комбинезон - дополнять поступающую через шлем информацию тактильными ощущениями, которые зачастую важнее "картинки". Как-то так.
ОП
бамп.
http://www.youtube.com/watch?v=NU4e50fERiY
Первая, собственно, ассоциация на 5-ю главу, несмотря на то, что пилот мужеска пола получился. Вещь. Как там раньше говорили - аффтар, пешы исчо!
From the depths of Hell in silence
Cast their spells, explosive violence
Russian night time flight perfected
Flawless vision, undetected
Первая, собственно, ассоциация на 5-ю главу, несмотря на то, что пилот мужеска пола получился. Вещь. Как там раньше говорили - аффтар, пешы исчо!
From the depths of Hell in silence
Cast their spells, explosive violence
Russian night time flight perfected
Flawless vision, undetected
Оп, когда ждать следующую главу?
> Выход следующей главы планирую на начало-середину сентября
бамп
бамп
Ночь прошла незаметно. Видимо, вчера я слишком устал, чтобы видеть сны. Казалось, секунду назад я думал о Лене, представляя себе ее образ, и вот уже наступило новое утро. Промежуток между этими двумя событиями был наполнен ночными тенями и смутными видениями. Наверное, там было еще что-то очень приятное, потому что при пробуждении я осознал, что улыбаюсь. В теле не было ни грамма усталости – напротив, сон дал возможность хорошо отдохнуть и переварить кашу в голове из вчерашних впечатлений, помноженных на переживания. Все они сейчас казались смешными, проблемы – разрешимыми, а жизнь – простой и заманчивой, полной ярких красок. Кажется, мое сознание за ночь вымыло из разума весь негатив, оставив только хорошее.
Утренний ветер колыхал занавески разбитого окна. Ерохина в домике не было. Похоже, он так и не пришел. Прилег где-нибудь в лесу на свежей травке со Славей? Хотя, чему тут удивляться – молодые организмы, взаимная приязнь, куча свободного времени… А то что староста и самая красивая девушка потока сблизилась с драчуном и нациком, так это тоже объяснимо: красавиц почему-то привлекают чудовища. В самом примитивном и сексуальном смысле.
Любопытно, а перепих тут бывает с последствиями? По сути, наши тела сейчас лежат в депривационных камерах, а значит, никакие физиологические жидкости не могут передаваться. Так что…
Я представил, как лежу в обнимку с Леной, и мне внезапно стало жарко. Подсознание, прекрати! О чем я вообще думаю?!
Спрыгнув с кровати, я прошелся по комнате, с силой размахивая руками и растирая лицо. После сна в глазах был песок. Надо бы умыться. Интересно, как реализуется в виртуалке эффект попадания воды на лицо? Какие-то специальные форсунки в шлеме, наподобие автомобильных стеклоомывателей? Вероятнее всего. Во всяком случае, мне трудно было представить, что еще могло сымитировать контакт с водой настолько достоверно. Причем до такой степени, что если не знать, то отличия не заметишь. Наверное, и напор, и степень разбрызгивания тоже как-то регулируются от сырого тумана и легкого дождика до погружения в воду. Кстати, надо бы проверить, что будет, если поплавать в местной речке. Пляж тут по идее тоже где-то должен быть…
Я вышел из домика и направился к умывальникам. Небо было облачным, но местами сквозь них проглядывало солнце. Возможно, будет дождь. Хотя, мне-то какая разница?..
Наспех умывшись и слегка плеснув за воротник ледяной воды, я уже было пошел в сторону пляжа, когда со стороны административного корпуса раздалось бибиканье автомобиля. Кто-то приехал. Заинтересовавшись, я бегом направился к площади.
Возле здания на выжженных солнцем плитах стоял военный грузовик, очередная модель военных лет, словно с кадра кинохроники. На дощатый невысокий борт был грубо и явно второпях нанесен красный крест в белом круге. Сейчас из него выгружались солдаты.
– Эй, парень! – один из них заметил меня и призывно замахал рукой. – Подойди-ка на минуту!
Я подошел к машине. Солдат было примерно человек двадцать, большинство не старше меня.
– Слушай, а где здесь лазарет с ранеными? – спросил подозвавший меня солдат. – Мы их заменить приехали.
– Вон там, за деревьями, – я указал на едва виднеющийся за густыми кронами флаг с красным крестом.
– Ага… так, мужики, бегом! Взяли носилки и быстро за мной!
Бойцы, над которыми солдат явно был старшим, подобрались, разобрали из кузова носилки и по двое пошли в указанном направлении. Возле машины остались только я и водитель грузовика, сидевший на приступке у кабины. Я его узнал – это был тот самый, что подвозил нас от летного поля.
– С аэродрома? – спросил я. Водитель молча кивнул, смоля самокрутку.
– И как там?
– Не очень, – вздохнул тот. – Фашисты давят.
– Сильно?
– Как сказать… Сегодня и вчера относительно тихо было. А третьего дня так клал, что спасу не было. И из пушек, и из минометов. Деревню с аэродромом аж восемь раз взять пытались, а сколько обстрелов было – и не считали вовсе.
– Потери большие? – спросил я.
«Петрович» угрюмо кивнул и пыхнул самокруткой в зубах.
– Мало что потери, так еще и подкрепления нет. В окружении мы с вами. Пару раз «санитарка» прилетала, забрала раненых и всё. Сегодня должна еще раз прилететь, поэтому мы к вам приехали. А у вас что тут?
– Ну… – я замялся. События этих дней не получалось уложить в несколько слов, иначе бы это был долгий рассказ. – Ничего, живем, воюем.
– Добре, хлопцы. – «Петрович» достал из кармана тряпку, протер ею руки и протянул мне черную, с запахом бензина ладонь. – Слышал я мельком, что тут у вас творилось. Все вы молодцы. Жаль только, что наших пацанов столько выбил немец.
– Ладно, а дальше что? – спросил я.
– Сейчас ваших раненых заберут, а командир ихний с вами беседу проведет, – водитель грузовика затянулся в последний раз и затушил бычок о каблук ботинка. – Вот он идет. Если что, спрашивай у него.
Я обернулся. К машине шли бойцы с ранеными на носилках. Переднюю пару с лежащим пожилым старшиной возглавлял тот самый солдат, что окликнул меня. Внешне он ничем не выделялся от своих подчиненных – те же обмотки, гимнастерка, пилотка на голове. Только количество треугольников на петлицах да волевое молодое лицо выдавали в нем человека, способного отдавать приказы и следить за их выполнением.
– Заносите в машину. Аккуратнее, не трясите!
Я и водитель молча наблюдали, как раненых укладывают в грузовик. Приехавший с пополнением сержант некоторое время смотрел на то, как его бойцы работают, а затем подошел ко мне.
– Кто старший в пионерлагере? – спросил он глядя на меня в упор.
– Ну… медсестра, наверное. Виола, – зачем-то уточнил я.
– Где все остальные? – задал сержант следующий вопрос.
– Не знаю. Спят.
Лицо солдата стало хмурым.
– Понятно. Тогда слушай. Теперь я – комендант пионерлагеря. Сейчас ты обежишь все домики, и скажешь, чтобы все кто тут есть собрались тут. Понятно?
– Понятно, – уныло кивнул я.
– А по форме? – сержант прищурился.
– Так точно, – я вытянулся и «отдал честь».
– К пустой голове руку не прикладывают, – фыркнул солдат. – Свободен.
Я с внутренней досадой осознал, что на голове у меня нет пилотки. Блин. Вот же угораздило нарваться на уставного. Хотя, с другой стороны, если уж я одет в форму, надо бы и вести себя по форме. Чёрт, надо же было так опозориться!
Утренний ветер колыхал занавески разбитого окна. Ерохина в домике не было. Похоже, он так и не пришел. Прилег где-нибудь в лесу на свежей травке со Славей? Хотя, чему тут удивляться – молодые организмы, взаимная приязнь, куча свободного времени… А то что староста и самая красивая девушка потока сблизилась с драчуном и нациком, так это тоже объяснимо: красавиц почему-то привлекают чудовища. В самом примитивном и сексуальном смысле.
Любопытно, а перепих тут бывает с последствиями? По сути, наши тела сейчас лежат в депривационных камерах, а значит, никакие физиологические жидкости не могут передаваться. Так что…
Я представил, как лежу в обнимку с Леной, и мне внезапно стало жарко. Подсознание, прекрати! О чем я вообще думаю?!
Спрыгнув с кровати, я прошелся по комнате, с силой размахивая руками и растирая лицо. После сна в глазах был песок. Надо бы умыться. Интересно, как реализуется в виртуалке эффект попадания воды на лицо? Какие-то специальные форсунки в шлеме, наподобие автомобильных стеклоомывателей? Вероятнее всего. Во всяком случае, мне трудно было представить, что еще могло сымитировать контакт с водой настолько достоверно. Причем до такой степени, что если не знать, то отличия не заметишь. Наверное, и напор, и степень разбрызгивания тоже как-то регулируются от сырого тумана и легкого дождика до погружения в воду. Кстати, надо бы проверить, что будет, если поплавать в местной речке. Пляж тут по идее тоже где-то должен быть…
Я вышел из домика и направился к умывальникам. Небо было облачным, но местами сквозь них проглядывало солнце. Возможно, будет дождь. Хотя, мне-то какая разница?..
Наспех умывшись и слегка плеснув за воротник ледяной воды, я уже было пошел в сторону пляжа, когда со стороны административного корпуса раздалось бибиканье автомобиля. Кто-то приехал. Заинтересовавшись, я бегом направился к площади.
Возле здания на выжженных солнцем плитах стоял военный грузовик, очередная модель военных лет, словно с кадра кинохроники. На дощатый невысокий борт был грубо и явно второпях нанесен красный крест в белом круге. Сейчас из него выгружались солдаты.
– Эй, парень! – один из них заметил меня и призывно замахал рукой. – Подойди-ка на минуту!
Я подошел к машине. Солдат было примерно человек двадцать, большинство не старше меня.
– Слушай, а где здесь лазарет с ранеными? – спросил подозвавший меня солдат. – Мы их заменить приехали.
– Вон там, за деревьями, – я указал на едва виднеющийся за густыми кронами флаг с красным крестом.
– Ага… так, мужики, бегом! Взяли носилки и быстро за мной!
Бойцы, над которыми солдат явно был старшим, подобрались, разобрали из кузова носилки и по двое пошли в указанном направлении. Возле машины остались только я и водитель грузовика, сидевший на приступке у кабины. Я его узнал – это был тот самый, что подвозил нас от летного поля.
– С аэродрома? – спросил я. Водитель молча кивнул, смоля самокрутку.
– И как там?
– Не очень, – вздохнул тот. – Фашисты давят.
– Сильно?
– Как сказать… Сегодня и вчера относительно тихо было. А третьего дня так клал, что спасу не было. И из пушек, и из минометов. Деревню с аэродромом аж восемь раз взять пытались, а сколько обстрелов было – и не считали вовсе.
– Потери большие? – спросил я.
«Петрович» угрюмо кивнул и пыхнул самокруткой в зубах.
– Мало что потери, так еще и подкрепления нет. В окружении мы с вами. Пару раз «санитарка» прилетала, забрала раненых и всё. Сегодня должна еще раз прилететь, поэтому мы к вам приехали. А у вас что тут?
– Ну… – я замялся. События этих дней не получалось уложить в несколько слов, иначе бы это был долгий рассказ. – Ничего, живем, воюем.
– Добре, хлопцы. – «Петрович» достал из кармана тряпку, протер ею руки и протянул мне черную, с запахом бензина ладонь. – Слышал я мельком, что тут у вас творилось. Все вы молодцы. Жаль только, что наших пацанов столько выбил немец.
– Ладно, а дальше что? – спросил я.
– Сейчас ваших раненых заберут, а командир ихний с вами беседу проведет, – водитель грузовика затянулся в последний раз и затушил бычок о каблук ботинка. – Вот он идет. Если что, спрашивай у него.
Я обернулся. К машине шли бойцы с ранеными на носилках. Переднюю пару с лежащим пожилым старшиной возглавлял тот самый солдат, что окликнул меня. Внешне он ничем не выделялся от своих подчиненных – те же обмотки, гимнастерка, пилотка на голове. Только количество треугольников на петлицах да волевое молодое лицо выдавали в нем человека, способного отдавать приказы и следить за их выполнением.
– Заносите в машину. Аккуратнее, не трясите!
Я и водитель молча наблюдали, как раненых укладывают в грузовик. Приехавший с пополнением сержант некоторое время смотрел на то, как его бойцы работают, а затем подошел ко мне.
– Кто старший в пионерлагере? – спросил он глядя на меня в упор.
– Ну… медсестра, наверное. Виола, – зачем-то уточнил я.
– Где все остальные? – задал сержант следующий вопрос.
– Не знаю. Спят.
Лицо солдата стало хмурым.
– Понятно. Тогда слушай. Теперь я – комендант пионерлагеря. Сейчас ты обежишь все домики, и скажешь, чтобы все кто тут есть собрались тут. Понятно?
– Понятно, – уныло кивнул я.
– А по форме? – сержант прищурился.
– Так точно, – я вытянулся и «отдал честь».
– К пустой голове руку не прикладывают, – фыркнул солдат. – Свободен.
Я с внутренней досадой осознал, что на голове у меня нет пилотки. Блин. Вот же угораздило нарваться на уставного. Хотя, с другой стороны, если уж я одет в форму, надо бы и вести себя по форме. Чёрт, надо же было так опозориться!
Уходя с площади, я оглянулся. Солдаты выгружали из машины какие-то ящики, видимо с патронами, а их старший протирал ветошью трубу громкоговорителя в руках.
Я свернул на аллею к домикам. И нос к носу столкнулся со Славяной.
– Ох… Доброе утро, Семён! – девушка выглядела цветущей. Румяные щеки, ни следа сна в голубых глазах, упругое налитое тело под зеленой гимнастеркой… Ночной отдых явно пошел ей на пользу.
– Привет. А где Ерохин?
– Не знаю, – удивилась Славя. – А зачем он тебе?
Упс. Неужели я ошибся, и всю ночь она спала одна? Хм…
– Да так, – пожал я плечами. – Славя, можешь наших предупредить, что им нужно собраться на площади?
– Там? – девушка указала на грузовик.
– Угу. Очередная полит-информация, судя по всему.
– Я скажу нашим, – Славя сделала вид что не расслышала сарказма в моем голосе. – А ты сейчас куда, Семён?
– Лене передам, – бросил я через плечо. – Доброго утра, Славя.
Естественно, делать этого я не собирался. Организм уже некоторое время подавал позывы отлить и позавтракать, так что я просто отлучился до ближайших густых кустов, а потом отправился в медпункт. Полевая кухня неприкаянно стояла возле крыльца. Ни поваров, ни Виолы Церновны поблизости не было видно. Время завтрака уже миновало, так что еды поблизости тоже не наблюдалось, лишь на столе перед лазаретом одиноко стояла жестяная миска.
Безо всякой надежды я заглянул в котел. На дне что-то плескалось; судя по запаху, пока еще съедобное. Сходив к столу и забрав миску, я прихватил стоявший у котла черпак, и с трудом орудуя им, налил себе полтарелки мутной зеленовато-бурой жижи, отдаленно похожей на гороховый суп. Ладно, выбирать не приходится…
Сев за стол, я начал есть, лениво ковыряясь трофейной ложкой. Суп был невкусным, и несмотря на голод, в горло лез с трудом. С большими усилиями запихнув в себя еду, я со вздохом отставил миску и подпирая рукой голову, задумался.
Подкрепление, значит. Смена тем, кого до этого покрошили. Интересно, а зачем вообще удерживать пионерлагерь? Здесь ведь нет никакой ценной инфраструктуры – одни лишь корпуса да спортплощадки. Для чего здесь держать два отделения красноармейцев?
Ладно, рандом с ней, с логикой. Пойду лучше форму в порядок приведу – найду свою пилотку и ремень. Лучше не попадаться местному «коменданту» в таком виде. И надо бы перепрятать подальше от глаз солдатни личное оружие. Надеюсь, мой автомат еще никто не спёр? Вообще, я еще тот разгильдяй – бросить ППШ у себя в домике без присмотра!
Я встал, и уже было собрался к аллее в сторону домиков, как увидел оттуда выходящую ко мне Лену.
– Привет, Семён, – она не спеша подошла ко мне. – Как спал?
– Отлично, – я взял ее за руки и потянулся к щеке для поцелуя. Она со смехом увернулась от моих губ.
– Еще только утро, а ты уже домогаешься? – она с игривым выражением глаз уставилась на меня.
– Ну… э!.. – от неожиданности и возмущения подобным предположением я впал в ступор. Лена несколько мгновений разглядывала меня, а затем неожиданно обхватила, прижав мои руки к телу – и крепко поцеловала в висок.
Пока я пытался выдавить из себя что-либо внятное, девушка уже отстранилась и шагнула на прежнее место. Оглядев меня, она хихикнула.
– Сёма, а ты очень мил, когда краснеешь!
– …
Наверное мое лицо было очень забавным в тот момент, потому что Лена после нескольких секунд игры в «гляделки» рассмеялась, что было весьма неожиданно для нее.
– Ладно, ладно! – она вновь подошла и обняла меня, так что невольно мои руки легли ей на талию, подставив щеку под мой поцелуй.
– Эм… вау, – я все еще в легком изумлении коснулся губами ее кожи. – Похоже, ты в отличном настроении?
– Именно! – она снова улыбнулась. – А еще сегодня прекрасное утро. Тебе не кажется?
Она без сомнения была права. Это утро было определенно потрясающим! Теперь я понимаю, почему Ерохин был в таком ступоре после того как его чмокнула Славя.
– Да, – я прижался губами к шее, еще крепче обнимая ее. Лена хитро посмотрела на меня, и улыбаясь, закрыла глаза. Время остановилось для меня… но звук громкоговорителя привел нас в чувство.
Я свернул на аллею к домикам. И нос к носу столкнулся со Славяной.
– Ох… Доброе утро, Семён! – девушка выглядела цветущей. Румяные щеки, ни следа сна в голубых глазах, упругое налитое тело под зеленой гимнастеркой… Ночной отдых явно пошел ей на пользу.
– Привет. А где Ерохин?
– Не знаю, – удивилась Славя. – А зачем он тебе?
Упс. Неужели я ошибся, и всю ночь она спала одна? Хм…
– Да так, – пожал я плечами. – Славя, можешь наших предупредить, что им нужно собраться на площади?
– Там? – девушка указала на грузовик.
– Угу. Очередная полит-информация, судя по всему.
– Я скажу нашим, – Славя сделала вид что не расслышала сарказма в моем голосе. – А ты сейчас куда, Семён?
– Лене передам, – бросил я через плечо. – Доброго утра, Славя.
Естественно, делать этого я не собирался. Организм уже некоторое время подавал позывы отлить и позавтракать, так что я просто отлучился до ближайших густых кустов, а потом отправился в медпункт. Полевая кухня неприкаянно стояла возле крыльца. Ни поваров, ни Виолы Церновны поблизости не было видно. Время завтрака уже миновало, так что еды поблизости тоже не наблюдалось, лишь на столе перед лазаретом одиноко стояла жестяная миска.
Безо всякой надежды я заглянул в котел. На дне что-то плескалось; судя по запаху, пока еще съедобное. Сходив к столу и забрав миску, я прихватил стоявший у котла черпак, и с трудом орудуя им, налил себе полтарелки мутной зеленовато-бурой жижи, отдаленно похожей на гороховый суп. Ладно, выбирать не приходится…
Сев за стол, я начал есть, лениво ковыряясь трофейной ложкой. Суп был невкусным, и несмотря на голод, в горло лез с трудом. С большими усилиями запихнув в себя еду, я со вздохом отставил миску и подпирая рукой голову, задумался.
Подкрепление, значит. Смена тем, кого до этого покрошили. Интересно, а зачем вообще удерживать пионерлагерь? Здесь ведь нет никакой ценной инфраструктуры – одни лишь корпуса да спортплощадки. Для чего здесь держать два отделения красноармейцев?
Ладно, рандом с ней, с логикой. Пойду лучше форму в порядок приведу – найду свою пилотку и ремень. Лучше не попадаться местному «коменданту» в таком виде. И надо бы перепрятать подальше от глаз солдатни личное оружие. Надеюсь, мой автомат еще никто не спёр? Вообще, я еще тот разгильдяй – бросить ППШ у себя в домике без присмотра!
Я встал, и уже было собрался к аллее в сторону домиков, как увидел оттуда выходящую ко мне Лену.
– Привет, Семён, – она не спеша подошла ко мне. – Как спал?
– Отлично, – я взял ее за руки и потянулся к щеке для поцелуя. Она со смехом увернулась от моих губ.
– Еще только утро, а ты уже домогаешься? – она с игривым выражением глаз уставилась на меня.
– Ну… э!.. – от неожиданности и возмущения подобным предположением я впал в ступор. Лена несколько мгновений разглядывала меня, а затем неожиданно обхватила, прижав мои руки к телу – и крепко поцеловала в висок.
Пока я пытался выдавить из себя что-либо внятное, девушка уже отстранилась и шагнула на прежнее место. Оглядев меня, она хихикнула.
– Сёма, а ты очень мил, когда краснеешь!
– …
Наверное мое лицо было очень забавным в тот момент, потому что Лена после нескольких секунд игры в «гляделки» рассмеялась, что было весьма неожиданно для нее.
– Ладно, ладно! – она вновь подошла и обняла меня, так что невольно мои руки легли ей на талию, подставив щеку под мой поцелуй.
– Эм… вау, – я все еще в легком изумлении коснулся губами ее кожи. – Похоже, ты в отличном настроении?
– Именно! – она снова улыбнулась. – А еще сегодня прекрасное утро. Тебе не кажется?
Она без сомнения была права. Это утро было определенно потрясающим! Теперь я понимаю, почему Ерохин был в таком ступоре после того как его чмокнула Славя.
– Да, – я прижался губами к шее, еще крепче обнимая ее. Лена хитро посмотрела на меня, и улыбаясь, закрыла глаза. Время остановилось для меня… но звук громкоговорителя привел нас в чувство.
Раздался глухой шум, как будто кто-то откашлялся. Потом с площади донесся голос сержанта, искаженный и усиленный рупором:
– Всем, кто находится в пионерлагере «Совенок»! Говорит представитель Рабоче-крестьянской Красной Армии сержант Усольцев! Просьба всем, кто находится в пионерлагере немедленно собраться на главной площади! Повторяю, всем немедленно собраться на главной площади!
– Пойдем? – спросила Лена.
– Пошли, – я подобрал со стола ложку, и обтерев, сунул в карман. Взявшись за руки, мы не спеша зашагали в сторону источника звука.
На площади уже стояли наши ребята. Я увидел Шурика с Электроником, Мику, Ульяну, Славю, и еще нескольких незнакомых мне людей.
Солдат с рупором в руках подождал еще несколько минут, периодически повторяя сообщение. На площадь вышли Алиса с Женей и Виолой. Постепенно пространство возле санитарного грузовика заполнилось народом, но Ерохина по-прежнему не было видно. Где же он?
– Взвод, стройсь! – сержант убрал рупор на капот машины и выступил вперед. – Товарищи пионеры, подойдите сюда!
Красноармейцы выстроились в линию. Наша группа собралась перед ними небольшой перешептывающейся кучкой. Я и Лена встали поближе к сержанту, чтобы ничего не пропустить.
– Товарищи бойцы! – обратился к солдатам сержант. – Противник силами до одного моторизованного полка при поддержке танков блокирует наш отряд в районе деревни Нестерово, расположенного рядом полевого аэродрома, и в слободе с примыкающим к ней пионерлагерем. Наша задача – удерживать этот пункт с целью недопущения обхода позиций нашего полка с фланга, и проследить за эвакуацией гражданского населения.
– Эвакуация? – возмущенно пискнула Ульяна. – Они там прикалываются, что ли?
– Взвод, вольно! – сержант развернулся к нам. – Теперь вы, товарищи пионеры. Мы находимся в окружении, и немцы, как вы наверняка заметили, атакуют наши позиции. Вам здесь оставаться нельзя. Тут слишком опасно.
– Здесь мы в большей безопасности, чем где бы то ни было, – фыркнула сквозь зубы Алиса.
– Я понимаю, что вы недовольны. Но так надо, – вздохнул сержант.
– Один раз нас уже пытались эвакуировать, и что из этого вышло? – воскликнула Ульяна. – Семёна вообще чуть не убили!
– Мы не хотим, чтобы нас куда-то увозили как какой-нибудь скот! – выпалила Алиса. Девушка похоже разозлилась не на шутку. – Мы вполне можем постоять за себя! Лучше выдайте нам оружие, чтобы мы могли драться!
– Да! – завопила Ульяна.
Сержант покачал головой.
– Вы сами не знаете, на что подписываетесь. Поверьте, для вас же будет лучше, если вы уедете. Предоставьте сражаться тем, для кого это является прямым долгом.
– А наш долг подчиняться вам, да? – глаза Алисы полыхнули карим в свете рассветного солнца.
– Тебе сколько лет?– сержант упер руки в бока, буравя Алису глазами. Впрочем, ее это ничуть не смутило.
– Я совершеннолетняя, если вы об этом, – девушка поджала губы и выразительно повела плечами, отчего гимнастерка на ее теле натянулась, подчеркивая выпуклости. – И я требую, чтобы нам выдали оружие и позволили воевать!
– Это не мне решать, – вздохнул солдат и оглянулся на бойцов за спиной, бывших свидетелями перепалки.
– Ну пожалуйста! – взмолилась Алиса. – Разве мы многое просим?
– Достаточно много, чтобы потом пожалеть об этом, – сержант потер пальцами лоб. – Ну хорошо. Тем более что нам действительно нужны хорошие бойцы. Вы умеете обращаться с оружием, боец… как вас?
– Меня зовут Алиса!
– Хорошо, Алиса. Мы можем взять всех желающих в свой отряд и выдать вам документы, обмундирование и оружие. Но для этого вам придется отправиться в наш штаб в деревне Нестерово. Лучше будет, если вы поедете не всем скопом, а один-два человека с нашими ранеными. Есть желающие?
Над нашим строем взлетел лес рук. Сержант улыбнулся краем губ и пробежался глазами по нашей группе. Его взгляд зацепился за меня.
– Вот ты поедешь.
– Хорошо, – кивнул я.
– Я тоже поеду, – вперед шагнула Лена.
– Ладно, – солдат махнул рукой. – Сейчас сделаем перекличку, возьмете список и немедленно отправитесь.
Я чуть сжал кисть девушки своими пальцами. Мне не очень нравилась предстоящая поездка, но я был рад, что Лена будет со мной рядом. Словно почувствовав мое настроение, она повернула голову ко мне и ободряюще подмигнула. Я едва заметно улыбнулся.
Сержант тем временем взял у Виолы лист бумаги, и принялся выкрикивать фамилии. Тот, кого называли, отзывался, и солдат делал пометку в листе.
– Бакашева!
– Двачевская!
– Ерохин! (отсутствует)
– Ильичева!
– Соколова!
– Сыроежкин!
– Сычев!
– Тимофеев!
– Тихонова!
– Хацунова!
– Ясенева!
Так вскоре отметили всех, кто был на плацу. Сержант отдал мне бумагу с фамилиями.
– Передай это капитану Сапрыкину, он командир батальона аэродромного обеспечения. С недавних пор он заведует нашим снабжением.
– Да, мы уже виделись, – заметил я.
– Вот и славно. Товарищи пионеры, следуйте за мной!
Я проводил взглядом уходящих одногруппников. Внезапно среди знакомых лиц мелькнула лысая макушка и ассиметричная физиономия Толика. Загадочный пионер смотрел на меня из толпы, не мигая, а я – на него. По спине у меня пробежали мурашки. Какого черта он на меня пялится?!
Я покосился на Лену, которая тем временем залезала в грузовик. Кажется, она не заметила этого странного мужика. Промелькнуло желание спросить у нее, что она знает о нем, но я решил не смущать ее вопросом. Тем более, что возможно она и не знала о нем ничего конкретного.
– Семён, ты едешь? – девушка села в кузове и оглянулась на меня.
– Да, конечно, – я перелез через борт и сел на дощатый пол рядом со скамейкой, в данной момент занятой раненым солдатом. – Все хорошо?
– Да. Ничего не забыл?
– Вроде нет… – я оглядел себя.
И тут меня осенило. Автомат и пилотка! Они остались у меня в домике!
– Блин…
– Что случилось? – спросила Лена.
В короткий миг у меня пронеслась туча мыслей. Бежать за оружием? Но машина вряд ли будет дожидаться меня. Забить и ехать так? Тогда в деревне докопается первый же патруль, тем более что я в военной гимнастерке и без документов. Что же делать?
Пока я думал, машина тронулась и поехала со мной и Леной к выезду из лагеря.
– Всё в порядке? – встревоженно переспросила меня девушка.
– Да, всё хорошо, – я отвернулся и уставился на удаляющуюся площадь с нависающим над ней Лениным. Проклятье. Надеюсь, всё обойдется.
Толик всё так же стоял и смотрел нам вслед вместе с каменным вождем.
– Всем, кто находится в пионерлагере «Совенок»! Говорит представитель Рабоче-крестьянской Красной Армии сержант Усольцев! Просьба всем, кто находится в пионерлагере немедленно собраться на главной площади! Повторяю, всем немедленно собраться на главной площади!
– Пойдем? – спросила Лена.
– Пошли, – я подобрал со стола ложку, и обтерев, сунул в карман. Взявшись за руки, мы не спеша зашагали в сторону источника звука.
На площади уже стояли наши ребята. Я увидел Шурика с Электроником, Мику, Ульяну, Славю, и еще нескольких незнакомых мне людей.
Солдат с рупором в руках подождал еще несколько минут, периодически повторяя сообщение. На площадь вышли Алиса с Женей и Виолой. Постепенно пространство возле санитарного грузовика заполнилось народом, но Ерохина по-прежнему не было видно. Где же он?
– Взвод, стройсь! – сержант убрал рупор на капот машины и выступил вперед. – Товарищи пионеры, подойдите сюда!
Красноармейцы выстроились в линию. Наша группа собралась перед ними небольшой перешептывающейся кучкой. Я и Лена встали поближе к сержанту, чтобы ничего не пропустить.
– Товарищи бойцы! – обратился к солдатам сержант. – Противник силами до одного моторизованного полка при поддержке танков блокирует наш отряд в районе деревни Нестерово, расположенного рядом полевого аэродрома, и в слободе с примыкающим к ней пионерлагерем. Наша задача – удерживать этот пункт с целью недопущения обхода позиций нашего полка с фланга, и проследить за эвакуацией гражданского населения.
– Эвакуация? – возмущенно пискнула Ульяна. – Они там прикалываются, что ли?
– Взвод, вольно! – сержант развернулся к нам. – Теперь вы, товарищи пионеры. Мы находимся в окружении, и немцы, как вы наверняка заметили, атакуют наши позиции. Вам здесь оставаться нельзя. Тут слишком опасно.
– Здесь мы в большей безопасности, чем где бы то ни было, – фыркнула сквозь зубы Алиса.
– Я понимаю, что вы недовольны. Но так надо, – вздохнул сержант.
– Один раз нас уже пытались эвакуировать, и что из этого вышло? – воскликнула Ульяна. – Семёна вообще чуть не убили!
– Мы не хотим, чтобы нас куда-то увозили как какой-нибудь скот! – выпалила Алиса. Девушка похоже разозлилась не на шутку. – Мы вполне можем постоять за себя! Лучше выдайте нам оружие, чтобы мы могли драться!
– Да! – завопила Ульяна.
Сержант покачал головой.
– Вы сами не знаете, на что подписываетесь. Поверьте, для вас же будет лучше, если вы уедете. Предоставьте сражаться тем, для кого это является прямым долгом.
– А наш долг подчиняться вам, да? – глаза Алисы полыхнули карим в свете рассветного солнца.
– Тебе сколько лет?– сержант упер руки в бока, буравя Алису глазами. Впрочем, ее это ничуть не смутило.
– Я совершеннолетняя, если вы об этом, – девушка поджала губы и выразительно повела плечами, отчего гимнастерка на ее теле натянулась, подчеркивая выпуклости. – И я требую, чтобы нам выдали оружие и позволили воевать!
– Это не мне решать, – вздохнул солдат и оглянулся на бойцов за спиной, бывших свидетелями перепалки.
– Ну пожалуйста! – взмолилась Алиса. – Разве мы многое просим?
– Достаточно много, чтобы потом пожалеть об этом, – сержант потер пальцами лоб. – Ну хорошо. Тем более что нам действительно нужны хорошие бойцы. Вы умеете обращаться с оружием, боец… как вас?
– Меня зовут Алиса!
– Хорошо, Алиса. Мы можем взять всех желающих в свой отряд и выдать вам документы, обмундирование и оружие. Но для этого вам придется отправиться в наш штаб в деревне Нестерово. Лучше будет, если вы поедете не всем скопом, а один-два человека с нашими ранеными. Есть желающие?
Над нашим строем взлетел лес рук. Сержант улыбнулся краем губ и пробежался глазами по нашей группе. Его взгляд зацепился за меня.
– Вот ты поедешь.
– Хорошо, – кивнул я.
– Я тоже поеду, – вперед шагнула Лена.
– Ладно, – солдат махнул рукой. – Сейчас сделаем перекличку, возьмете список и немедленно отправитесь.
Я чуть сжал кисть девушки своими пальцами. Мне не очень нравилась предстоящая поездка, но я был рад, что Лена будет со мной рядом. Словно почувствовав мое настроение, она повернула голову ко мне и ободряюще подмигнула. Я едва заметно улыбнулся.
Сержант тем временем взял у Виолы лист бумаги, и принялся выкрикивать фамилии. Тот, кого называли, отзывался, и солдат делал пометку в листе.
– Бакашева!
– Двачевская!
– Ерохин! (отсутствует)
– Ильичева!
– Соколова!
– Сыроежкин!
– Сычев!
– Тимофеев!
– Тихонова!
– Хацунова!
– Ясенева!
Так вскоре отметили всех, кто был на плацу. Сержант отдал мне бумагу с фамилиями.
– Передай это капитану Сапрыкину, он командир батальона аэродромного обеспечения. С недавних пор он заведует нашим снабжением.
– Да, мы уже виделись, – заметил я.
– Вот и славно. Товарищи пионеры, следуйте за мной!
Я проводил взглядом уходящих одногруппников. Внезапно среди знакомых лиц мелькнула лысая макушка и ассиметричная физиономия Толика. Загадочный пионер смотрел на меня из толпы, не мигая, а я – на него. По спине у меня пробежали мурашки. Какого черта он на меня пялится?!
Я покосился на Лену, которая тем временем залезала в грузовик. Кажется, она не заметила этого странного мужика. Промелькнуло желание спросить у нее, что она знает о нем, но я решил не смущать ее вопросом. Тем более, что возможно она и не знала о нем ничего конкретного.
– Семён, ты едешь? – девушка села в кузове и оглянулась на меня.
– Да, конечно, – я перелез через борт и сел на дощатый пол рядом со скамейкой, в данной момент занятой раненым солдатом. – Все хорошо?
– Да. Ничего не забыл?
– Вроде нет… – я оглядел себя.
И тут меня осенило. Автомат и пилотка! Они остались у меня в домике!
– Блин…
– Что случилось? – спросила Лена.
В короткий миг у меня пронеслась туча мыслей. Бежать за оружием? Но машина вряд ли будет дожидаться меня. Забить и ехать так? Тогда в деревне докопается первый же патруль, тем более что я в военной гимнастерке и без документов. Что же делать?
Пока я думал, машина тронулась и поехала со мной и Леной к выезду из лагеря.
– Всё в порядке? – встревоженно переспросила меня девушка.
– Да, всё хорошо, – я отвернулся и уставился на удаляющуюся площадь с нависающим над ней Лениным. Проклятье. Надеюсь, всё обойдется.
Толик всё так же стоял и смотрел нам вслед вместе с каменным вождем.
Бамп
Все хорошо, но заметил один момент. Насколько я понимаю, между Славей и Иваном предполагаются какие-то отношения. Меня напрягает что Иван, не так давно замешанный в крупном скандале с насилием по отношению к животным и реабилитацией нацизма может вызывать симпатию у Слави, столь трепетно относящейся к природе и к истории родного государства. Неужели она настолько всепрощающая, или может она во время скандала находилась в селе и не имела подключения к Интернету? Понимаю, что правке это вряд ли подлежит, так что прошу автора как то прояснить ситуацию и, возможно, выработать какую то компромиссную позицию.
Тут Славя изображена несколько не по канону. Противоположности притягиваются и очень часто такие добрые и позитивные девушки тянутся к редкостным мудакам.
Почему ты "пей", а все остальные - "пионеры"?
Потому что он вниманиепидорас.
Несмотря на то, что по словам сержанта-взводного наш район был в окружении, в это верилось с трудом. До деревни с аэродромом наш ЗиС ехал по грунтовке примерно восемь километров, и за все время поездки мне не удалось услышать ни малейших отзвуков боя. Не было слышно ни глухого уханья артиллерии, ни раскатистого грохота пулеметов, ни рева танковых моторов. Не было слышно даже пения птиц – округа словно вымерла.
Уже когда наша машина подъезжала к поселку, за которым начиналось летное поле, я заметил на обочине два угловатых выгоревших силуэта. Деревья над ними были обугленными и лишенными листьев. Когда мы проезжали мимо, я понял, что это были два сгоревших немецких танка, стоявших невдалеке друг от друга. Похоже, они пытались рассечь дорогу и блокировать подъездной путь, но неудачно. Танки стояли с распахнутыми настежь люками, черно-ржавые от копоти и окалины. В траве вокруг них что-то смутно чернело – должно быть, то что осталось от экипажа.
Немного погодя я увидел и то, что так успешно остановило наступавшие танки. На въезде в деревню в придорожных кустах виднелось противотанковое орудие. Возле него на снарядном ящике сидел молодой солдат и грыз яблоко. Двое других стояли поодаль, где среди деревьев виднелась вырытая в земле перекрытая щель. Один солдат поливал на руки другому. Всё это было так непохоже на сражающуюся в окружении часть, что я даже удивился – всё вокруг было настолько спокойным, что не верилось, что вокруг идут боевые действия.
Если конечно забыть о двух сожженных танках позади.
У въезда нас остановили. Как только наш грузовик поравнялся с пушкой, откуда-то перед машиной появился еще один боец с винтовкой, размахивающий руками.
– Стоять! Глуши мотор!
Грузовик замер. Из щели рядом с орудием вышел солдат с автоматом за плечами (судя по петлицам – сержант), и подойдя к машине, постучал в окошко кабины.
– Ваши документы. Кто это у вас в кузове?
– Да из пионерлагеря хлопцы. Раненые они, в медсанбат их везу.
– Все?
– Нет, с ними еще двое пионеров, парень и девушка.
– Пусть покажутся. Эй, вы! А ну слезайте!
Я выпрыгнул из кузова и помог спуститься Лене. Сержант хмуро смотрел на нас.
– Ваши документы, ребята.
– Нет документов, – развел я руками. Взгляд сержанта стал недружелюбным.
– Можешь проезжать, – кивнул он водителю. – Вы идёте со мной.
Мы переглянулись.
– Товарищ сержант, нам нужно к капитану Сапрыкину… – начал было я, но солдат меня перебил.
– Вы идёте со мной!
В животе у меня зашевелились дурные предчувствия. Пока что всё шло по самому предсказуемому и неприятному сценарию. Сейчас нас отведут в местную комендатуру, если таковая тут есть, заставят писать объяснительные, а потом вероятно поместят на гаупвахту. Классика жанра…
Я молча стиснул зубы, покоряясь судьбе. Лене, впрочем, удавалось сохранить хорошее настроение, либо она не показывала виду, что ее хоть как-то задевает произошедшая сцена.
Мы подошли к щели. Сержант повелительно взмахнул рукой, предлагая нам войти первыми. Я печально вздохнул, нагнулся, сунулся в проем – и тут же треснулся в темноте макушкой о выступающую балку.
– Ай, чёрт!
Лена проскользнула вслед за мной, и быстро провела рукой по волосам.
– Больно?
– Не, – я поморщился. – Всё нормально.
Потирая затылок, я осмотрелся. Перекрытая щель представляла собой небольшой полевой дом. Вдоль правой стены на толстых чурбанах протянулась длинная и широкая доска, на которой можно было спать. У левой стоял табурет и столик, на котором коптила «катюша» – сплющенная гильза от «сорокапятки» со вставленным в нее фитилем.
Сержант тем временем прошел мимо нас к столу, снял со спины оружие и положив его на стол, сел на табурет. Взяв лежавшую на столе тетрадь, он раскрыл ее на чистом листе.
– Ваши имена, фамилии? – спросил он.
– Сычев Семён. – сказал я. – А она Тихонова Лена.
– Год рождения? – сержант записывал наши данные карандашом.
– 2003-й.
– Вы что, из будущего сюда прибыли? – фыркнул сержант. Я невольно поперхнулся.
– Ну, в каком-то смысле… да.
– Понятно, – последовал невозмутимый ответ. Я невольно прыснул.
– Я сказал что-то смешное, парень? – сержант сощурился.
– Нет, – поспешно возразил я. Портить отношения не хотелось; тем более он был вправе нас посадить под караул «до выяснения». Сержант смерил меня холодным взглядом, затем продолжил допрос.
– С какой целью прибыли в Нестерово?
– Получить красноармейские книжки и оружие для отряда, – казалось, я заразился от солдата лаконичностью выражений.
– Угу. Из тех, кто отказывается эвакуироваться, значит, – взгляд сержанта потух. – Из пионерлагеря?
– Да, – ответила Лена.
– Сколько вас там?
– Вот список, – я достал из кармана уже порядком размягчившуюся от пота бумажку и дал сержанту. Тот ее бегло пробежал взглядом и вновь уставился на нас.
– К кому шли?
– К капитану Сапрыкину. Я ведь сказал уже.
– Я слышал, – хмыкнул солдат и покачал головой. – Вы уверены?
– Уверены, – во мне накапливалось раздражение. Неужели сейчас тоже начнут полоскать мозги на тему чего тут можно, а чего нельзя? Надоело!
Сержант тем временем смотрел на нас, не говоря ни слова. Наконец в нем видимо созрело какое-то решение, потому что он поднялся с места и кивнул нам:
– Идите за мной.
Мы вышли за ним из щели на свежий воздух. Я с облегчением вздохнул – из-за горящего бензина запах в землянке был еще тот. Сержант вернул мне список, и подозвал к себе одного из солдат, что перед этим умывались.
– Проводи их на КП. К замкомпотылу. Пусть ребята с ним поговорят.
– Есть! – солдатик козырнул и махнул нам рукой. – Айда за мной!
Уже когда наша машина подъезжала к поселку, за которым начиналось летное поле, я заметил на обочине два угловатых выгоревших силуэта. Деревья над ними были обугленными и лишенными листьев. Когда мы проезжали мимо, я понял, что это были два сгоревших немецких танка, стоявших невдалеке друг от друга. Похоже, они пытались рассечь дорогу и блокировать подъездной путь, но неудачно. Танки стояли с распахнутыми настежь люками, черно-ржавые от копоти и окалины. В траве вокруг них что-то смутно чернело – должно быть, то что осталось от экипажа.
Немного погодя я увидел и то, что так успешно остановило наступавшие танки. На въезде в деревню в придорожных кустах виднелось противотанковое орудие. Возле него на снарядном ящике сидел молодой солдат и грыз яблоко. Двое других стояли поодаль, где среди деревьев виднелась вырытая в земле перекрытая щель. Один солдат поливал на руки другому. Всё это было так непохоже на сражающуюся в окружении часть, что я даже удивился – всё вокруг было настолько спокойным, что не верилось, что вокруг идут боевые действия.
Если конечно забыть о двух сожженных танках позади.
У въезда нас остановили. Как только наш грузовик поравнялся с пушкой, откуда-то перед машиной появился еще один боец с винтовкой, размахивающий руками.
– Стоять! Глуши мотор!
Грузовик замер. Из щели рядом с орудием вышел солдат с автоматом за плечами (судя по петлицам – сержант), и подойдя к машине, постучал в окошко кабины.
– Ваши документы. Кто это у вас в кузове?
– Да из пионерлагеря хлопцы. Раненые они, в медсанбат их везу.
– Все?
– Нет, с ними еще двое пионеров, парень и девушка.
– Пусть покажутся. Эй, вы! А ну слезайте!
Я выпрыгнул из кузова и помог спуститься Лене. Сержант хмуро смотрел на нас.
– Ваши документы, ребята.
– Нет документов, – развел я руками. Взгляд сержанта стал недружелюбным.
– Можешь проезжать, – кивнул он водителю. – Вы идёте со мной.
Мы переглянулись.
– Товарищ сержант, нам нужно к капитану Сапрыкину… – начал было я, но солдат меня перебил.
– Вы идёте со мной!
В животе у меня зашевелились дурные предчувствия. Пока что всё шло по самому предсказуемому и неприятному сценарию. Сейчас нас отведут в местную комендатуру, если таковая тут есть, заставят писать объяснительные, а потом вероятно поместят на гаупвахту. Классика жанра…
Я молча стиснул зубы, покоряясь судьбе. Лене, впрочем, удавалось сохранить хорошее настроение, либо она не показывала виду, что ее хоть как-то задевает произошедшая сцена.
Мы подошли к щели. Сержант повелительно взмахнул рукой, предлагая нам войти первыми. Я печально вздохнул, нагнулся, сунулся в проем – и тут же треснулся в темноте макушкой о выступающую балку.
– Ай, чёрт!
Лена проскользнула вслед за мной, и быстро провела рукой по волосам.
– Больно?
– Не, – я поморщился. – Всё нормально.
Потирая затылок, я осмотрелся. Перекрытая щель представляла собой небольшой полевой дом. Вдоль правой стены на толстых чурбанах протянулась длинная и широкая доска, на которой можно было спать. У левой стоял табурет и столик, на котором коптила «катюша» – сплющенная гильза от «сорокапятки» со вставленным в нее фитилем.
Сержант тем временем прошел мимо нас к столу, снял со спины оружие и положив его на стол, сел на табурет. Взяв лежавшую на столе тетрадь, он раскрыл ее на чистом листе.
– Ваши имена, фамилии? – спросил он.
– Сычев Семён. – сказал я. – А она Тихонова Лена.
– Год рождения? – сержант записывал наши данные карандашом.
– 2003-й.
– Вы что, из будущего сюда прибыли? – фыркнул сержант. Я невольно поперхнулся.
– Ну, в каком-то смысле… да.
– Понятно, – последовал невозмутимый ответ. Я невольно прыснул.
– Я сказал что-то смешное, парень? – сержант сощурился.
– Нет, – поспешно возразил я. Портить отношения не хотелось; тем более он был вправе нас посадить под караул «до выяснения». Сержант смерил меня холодным взглядом, затем продолжил допрос.
– С какой целью прибыли в Нестерово?
– Получить красноармейские книжки и оружие для отряда, – казалось, я заразился от солдата лаконичностью выражений.
– Угу. Из тех, кто отказывается эвакуироваться, значит, – взгляд сержанта потух. – Из пионерлагеря?
– Да, – ответила Лена.
– Сколько вас там?
– Вот список, – я достал из кармана уже порядком размягчившуюся от пота бумажку и дал сержанту. Тот ее бегло пробежал взглядом и вновь уставился на нас.
– К кому шли?
– К капитану Сапрыкину. Я ведь сказал уже.
– Я слышал, – хмыкнул солдат и покачал головой. – Вы уверены?
– Уверены, – во мне накапливалось раздражение. Неужели сейчас тоже начнут полоскать мозги на тему чего тут можно, а чего нельзя? Надоело!
Сержант тем временем смотрел на нас, не говоря ни слова. Наконец в нем видимо созрело какое-то решение, потому что он поднялся с места и кивнул нам:
– Идите за мной.
Мы вышли за ним из щели на свежий воздух. Я с облегчением вздохнул – из-за горящего бензина запах в землянке был еще тот. Сержант вернул мне список, и подозвал к себе одного из солдат, что перед этим умывались.
– Проводи их на КП. К замкомпотылу. Пусть ребята с ним поговорят.
– Есть! – солдатик козырнул и махнул нам рукой. – Айда за мной!
Деревня производила приятное впечатление. Никаких алкашей на завалинках, бродячих коров, собак и прочей живности, куч мусора и навоза на улицах – вполне аккуратный и чистый поселок в сельской местности, окруженный полями. Единственная улица проходила между двумя рядами деревянных домов, упираясь поворотом в двухэтажное здание сельсовета. На улицах никого не было видно – ни военных, ни местных жителей.
– А где им быть, – пожал плечами боец, когда мы спросили его про население. – Почти все ушли на восток. В домах только совсем дряхлые старики остались, кому уходить некуда. Наши рощу возле поселка заняли, там сейчас городок вырыт. Дома занимать смысла нет, только под удар подставляться.
Я мысленно согласился с его доводами. Деревня действительно выглядела очень уязвимой. Пока мы шли по улице, мне удалось насчитать по крайней мере три дома, разбитых и сожженных прямыми попаданиями артиллерии. В одном месте на улице мы наткнулись на обугленный ворох рваного металла, в котором я с огромным трудом опознал армейский «виллис». Битое стекло и металлические ошметки на грунтовой дороге соседствовали с выбитыми снарядами комьями земли. Неприятно пахло горелой резиной.
Пройдя по поселковой дороге мимо сельсовета, мы свернули на широкую тропинку, упиравшуюся в тот самый «кротовый городок», куда мы направлялись. Роща со времени моего отсутствия несколько изменилась – стало больше воронок от снарядов и бомб, часть деревьев лишилась листьев и зияла свежими ранами на коре и сбитых осколками ветках.
– Сюда, – сказал наш провожатый, спускаясь в одну из землянок. – Товарищ капитан, разрешите войти!
Сойдя по выкопанной в суглинке лестнице, я и Лена оказались в знакомой уже комнате. Солдат козырнул и вышел, оставив нас одних. Напротив нас за столом сидел офицер и пил чай. Я его сразу узнал.
– Капитан Сапрыкин?
– Да, – офицер отставил подстаканник с чаем и уставился на нас. – С чем пришли?
– Мы из пионерлагеря. – я протянул список капитану. – Хотим вступить в ряды Красной армии.
Офицер взял бумагу, разгладил ее на столе и принялся ее читать. Затем поднял глаза на нас с Леной.
– Почему не эвакуируетесь?
– Не хотим, – сказал я так твердо, как мог.
– Вам известно, что есть приказ – всем, кто не может или не готов носить оружие, немедленно покинуть зону боевых действий?
– Известно.
– И всё равно вы хотите остаться?
Я молча кивнул, продолжая смотреть на капитана. Тот разглядывал меня, что-то решая в уме.
– Мы могли бы взять одного-двух пионеров, – наконец сказал он в раздумье. – Но целую группу… Наш командир вряд ли согласится на это.
– И всё-таки? – я решил нажать. В конце концов, здесь допустимо быть напористым и наглым, кроме того это довольно часто срабатывает. – Товарищ капитан, нашему отряду уже приходилось принимать участие в боевых действиях. Позавчера, к примеру, когда почти всех бойцов присланного взвода убили или ранили, мы сдерживали противника с обеда и до самой темноты, и подбили несколько танков! – я решил немного приукрасить правду: лишним не будет.
– Несколько танков? – прищурился офицер. – А ты не врешь?
– Нет, – я подошел ближе к столу. – Но нам не хватает оружия и организованности.
– Хм. – покачал головой капитан и вздохнул. – Ну хорошо. Я поговорю с подполковником Зубовым, он командует тем, что осталось от нашего полка. И с вашим старшиной тоже. Если он подтвердит то, что ты говоришь, то мы можем вас записать. Сколько вас всего там, в лагере?
– Примерно человек десять. Вот список, тут все указаны.
– Угу. Ладно, насчет них я спрошу. Что же касается вас…
Снаружи раздалось раскатистое «Уррр-рррр» авиационного мотора. Капитан замолчал на полуслове, прислушался к звуку и удовлетворенно кивнул.
– Отлично. Он прилетел.
Покосившись на нас, капитан помолчал и закончил фразу:
– …Что же до вас, то мы это сейчас решим. Пойдемте.
Он поднялся, и тяжело топая сапогами, пошел к выходу, а мы с Леной вслед за ним. Тут я заметил, что капитан сутулится при ходьбе, и едва заметно, но прихрамывает на правую ногу. Видимо, его не так давно ранили, и последствия ранения еще не удалось до конца вылечить. Либо же ранение было давним, но серьезным.
Выйдя из землянки, мы пошли по натоптанной дорожке между такими же землянками и блиндажами, вырытыми на лесных полянах. Между деревьями на растяжках была раскинута маскировочная сетка, из-за чего повсюду на земле лежала смутная тень, словно от солнца сквозь облака в ясный день. По пути мы столкнулись с процессией солдат и санитаров, которые несли на носилках нескольких раненых. «Из пионерлагеря» – сообразил я, и догнав капитана, сказал:
– Если вы хотите поговорить со старшиной по нашему делу, то он должен быть где-то здесь.
– Я знаю, – ответил офицер. – Но это необязательно. Я верю вам.
– А… Хорошо.
Обогнав процессию, мы остановились на краю летного поля. Недалеко от нас стоял По-2, укрытый маскировочной сеткой. Рядом с ним возился какой-то парень в форме. Впереди на поле стоял такой же самолёт, но с раскрытой большой кабиной позади места летчика, и с нарисованным красным крестом в круге на фюзеляже.
– Санитарный самолёт? – спросил я. Глупый вопрос – и так ясно, что это не штурмовик и не разведчик.
Мне никто не ответил. Из рощи вышли солдаты с носилками и начали грузить раненых внутрь.
– А они туда все поместятся? – с сомнением хмыкнул я.
– Разумеется, – не оборачиваясь ответил капитан Сапрыкин. – Увезут только тяжелых. Самолёт кроме летчика может увезти еще четверых. Тяжело и тесно, но тут уже нет выбора.
Я кивнул, продолжая смотреть. Солдаты с санитарами закончили грузить раненых бойцов, и один из них помахал летчику в кабине. Тот кивнул и отвернулся. Лопасти самолёта медленно закрутились, набирая обороты, мотор пару раз чихнув завелся, и биплан, тронувшись с места, начал разворачиваться носом к полю. Нам в лица подул горячий ветер, смешанный с аэродромной пылью и пахнущий маслом, и я прикрыл ладонью глаза.
Самолёт совершил небольшой разгон и оторвался от земли, подруливая хвостовым оперением. Знаменитый короткий разгон По-2, способного взлететь хоть с шоссе, хоть с деревенского пастбища. Я взволнованно смотрел вслед ожившей легенде фронтовых времен, о котором издавна собирал материалы, смотрел фильмы, играл на авиасимуляторе, и в кабине которого всегда хотел посидеть в реальной жизни.
– Я не могу принимать решение насчет принятия в наш полк новых людей, – неожиданно сказал вдруг капитан. – Это задача командира полка и его заместителя по работе с кадрами.
От услышанного я оторопел. То есть, мы ехали сюда только затем, чтобы передать ничего не значащую бумажку и услышать, что насчет нас «поговорят», при том что результат неизвестен?! Я уже собрался громко возмутиться по образцу «ДваЧе rage mode on», но как оказалось, капитан просто еще не договорил до конца. Мои эмоции в тот момент красноречиво отразились на лице, поэтому офицер улыбнулся, глядя на меня.
– Но если же вы, молодые люди, так хотите помочь – то у меня для вас найдется дело.
– Какое дело? – переспросил я.
Вместо ответа капитан развернулся к стоящему невдалеке самолёту и закричал:
– Звягинцев! Ну как там твоя птичка, на ходу?
Парень у самолёта в этот момент проделывал какие-то манипуляции с крылом. Медленно выпрямившись, он помахал рукой, показывая чтобы мы подошли ближе. Капитан Сапрыкин направился к самолёту, кивком приказывая нам следовать за ним.
– А где им быть, – пожал плечами боец, когда мы спросили его про население. – Почти все ушли на восток. В домах только совсем дряхлые старики остались, кому уходить некуда. Наши рощу возле поселка заняли, там сейчас городок вырыт. Дома занимать смысла нет, только под удар подставляться.
Я мысленно согласился с его доводами. Деревня действительно выглядела очень уязвимой. Пока мы шли по улице, мне удалось насчитать по крайней мере три дома, разбитых и сожженных прямыми попаданиями артиллерии. В одном месте на улице мы наткнулись на обугленный ворох рваного металла, в котором я с огромным трудом опознал армейский «виллис». Битое стекло и металлические ошметки на грунтовой дороге соседствовали с выбитыми снарядами комьями земли. Неприятно пахло горелой резиной.
Пройдя по поселковой дороге мимо сельсовета, мы свернули на широкую тропинку, упиравшуюся в тот самый «кротовый городок», куда мы направлялись. Роща со времени моего отсутствия несколько изменилась – стало больше воронок от снарядов и бомб, часть деревьев лишилась листьев и зияла свежими ранами на коре и сбитых осколками ветках.
– Сюда, – сказал наш провожатый, спускаясь в одну из землянок. – Товарищ капитан, разрешите войти!
Сойдя по выкопанной в суглинке лестнице, я и Лена оказались в знакомой уже комнате. Солдат козырнул и вышел, оставив нас одних. Напротив нас за столом сидел офицер и пил чай. Я его сразу узнал.
– Капитан Сапрыкин?
– Да, – офицер отставил подстаканник с чаем и уставился на нас. – С чем пришли?
– Мы из пионерлагеря. – я протянул список капитану. – Хотим вступить в ряды Красной армии.
Офицер взял бумагу, разгладил ее на столе и принялся ее читать. Затем поднял глаза на нас с Леной.
– Почему не эвакуируетесь?
– Не хотим, – сказал я так твердо, как мог.
– Вам известно, что есть приказ – всем, кто не может или не готов носить оружие, немедленно покинуть зону боевых действий?
– Известно.
– И всё равно вы хотите остаться?
Я молча кивнул, продолжая смотреть на капитана. Тот разглядывал меня, что-то решая в уме.
– Мы могли бы взять одного-двух пионеров, – наконец сказал он в раздумье. – Но целую группу… Наш командир вряд ли согласится на это.
– И всё-таки? – я решил нажать. В конце концов, здесь допустимо быть напористым и наглым, кроме того это довольно часто срабатывает. – Товарищ капитан, нашему отряду уже приходилось принимать участие в боевых действиях. Позавчера, к примеру, когда почти всех бойцов присланного взвода убили или ранили, мы сдерживали противника с обеда и до самой темноты, и подбили несколько танков! – я решил немного приукрасить правду: лишним не будет.
– Несколько танков? – прищурился офицер. – А ты не врешь?
– Нет, – я подошел ближе к столу. – Но нам не хватает оружия и организованности.
– Хм. – покачал головой капитан и вздохнул. – Ну хорошо. Я поговорю с подполковником Зубовым, он командует тем, что осталось от нашего полка. И с вашим старшиной тоже. Если он подтвердит то, что ты говоришь, то мы можем вас записать. Сколько вас всего там, в лагере?
– Примерно человек десять. Вот список, тут все указаны.
– Угу. Ладно, насчет них я спрошу. Что же касается вас…
Снаружи раздалось раскатистое «Уррр-рррр» авиационного мотора. Капитан замолчал на полуслове, прислушался к звуку и удовлетворенно кивнул.
– Отлично. Он прилетел.
Покосившись на нас, капитан помолчал и закончил фразу:
– …Что же до вас, то мы это сейчас решим. Пойдемте.
Он поднялся, и тяжело топая сапогами, пошел к выходу, а мы с Леной вслед за ним. Тут я заметил, что капитан сутулится при ходьбе, и едва заметно, но прихрамывает на правую ногу. Видимо, его не так давно ранили, и последствия ранения еще не удалось до конца вылечить. Либо же ранение было давним, но серьезным.
Выйдя из землянки, мы пошли по натоптанной дорожке между такими же землянками и блиндажами, вырытыми на лесных полянах. Между деревьями на растяжках была раскинута маскировочная сетка, из-за чего повсюду на земле лежала смутная тень, словно от солнца сквозь облака в ясный день. По пути мы столкнулись с процессией солдат и санитаров, которые несли на носилках нескольких раненых. «Из пионерлагеря» – сообразил я, и догнав капитана, сказал:
– Если вы хотите поговорить со старшиной по нашему делу, то он должен быть где-то здесь.
– Я знаю, – ответил офицер. – Но это необязательно. Я верю вам.
– А… Хорошо.
Обогнав процессию, мы остановились на краю летного поля. Недалеко от нас стоял По-2, укрытый маскировочной сеткой. Рядом с ним возился какой-то парень в форме. Впереди на поле стоял такой же самолёт, но с раскрытой большой кабиной позади места летчика, и с нарисованным красным крестом в круге на фюзеляже.
– Санитарный самолёт? – спросил я. Глупый вопрос – и так ясно, что это не штурмовик и не разведчик.
Мне никто не ответил. Из рощи вышли солдаты с носилками и начали грузить раненых внутрь.
– А они туда все поместятся? – с сомнением хмыкнул я.
– Разумеется, – не оборачиваясь ответил капитан Сапрыкин. – Увезут только тяжелых. Самолёт кроме летчика может увезти еще четверых. Тяжело и тесно, но тут уже нет выбора.
Я кивнул, продолжая смотреть. Солдаты с санитарами закончили грузить раненых бойцов, и один из них помахал летчику в кабине. Тот кивнул и отвернулся. Лопасти самолёта медленно закрутились, набирая обороты, мотор пару раз чихнув завелся, и биплан, тронувшись с места, начал разворачиваться носом к полю. Нам в лица подул горячий ветер, смешанный с аэродромной пылью и пахнущий маслом, и я прикрыл ладонью глаза.
Самолёт совершил небольшой разгон и оторвался от земли, подруливая хвостовым оперением. Знаменитый короткий разгон По-2, способного взлететь хоть с шоссе, хоть с деревенского пастбища. Я взволнованно смотрел вслед ожившей легенде фронтовых времен, о котором издавна собирал материалы, смотрел фильмы, играл на авиасимуляторе, и в кабине которого всегда хотел посидеть в реальной жизни.
– Я не могу принимать решение насчет принятия в наш полк новых людей, – неожиданно сказал вдруг капитан. – Это задача командира полка и его заместителя по работе с кадрами.
От услышанного я оторопел. То есть, мы ехали сюда только затем, чтобы передать ничего не значащую бумажку и услышать, что насчет нас «поговорят», при том что результат неизвестен?! Я уже собрался громко возмутиться по образцу «ДваЧе rage mode on», но как оказалось, капитан просто еще не договорил до конца. Мои эмоции в тот момент красноречиво отразились на лице, поэтому офицер улыбнулся, глядя на меня.
– Но если же вы, молодые люди, так хотите помочь – то у меня для вас найдется дело.
– Какое дело? – переспросил я.
Вместо ответа капитан развернулся к стоящему невдалеке самолёту и закричал:
– Звягинцев! Ну как там твоя птичка, на ходу?
Парень у самолёта в этот момент проделывал какие-то манипуляции с крылом. Медленно выпрямившись, он помахал рукой, показывая чтобы мы подошли ближе. Капитан Сапрыкин направился к самолёту, кивком приказывая нам следовать за ним.
Когда мы подошли ближе, я заметил что корпус самолёта густо покрыт заплатками. Казалось, что биплан состоит из тысяч сшитых вместе кусков и маленьких кусочков – так их было много. Большинство их располагалось на нижних плоскостях крыла и фюзеляже, но по сути на самолёте не было ни одного квадратного метра без заштопаной дырки. Часть из них была непокрашена, из-за чего корпус крылатой машины был в белых пятнах.
– Виноват, товарищ капитан, слышу плохо. Близким разрывом долбануло, до сих пор оправиться не могу, – произнес парень, когда мы подошли ближе. Он был в лётном шлеме и в повседневной военной форме – на голубых петлицах одиноко краснело по кубарю. Молодое лицо со светлой прядью волос надо лбом было измождённым, под глазами налились синевой мешки. Я бы назвал его своим ровесником, но морщинки на лбу и мрачный взгляд уставших глаз старили его.
– Я говорю, птичка твоя на ходу? – спросил капитан.
– Она может летать, если вы об этом, – равнодушно ответил ему летчик. – Пришлите еще перкали и краски.
– Нету больше. Я тебе и так отдал всё что было! – Сапрыкин развел руками. – Где те, что имелись?
– Кончились.
– Что значит «кончились»? У тебя был десятиметровый рулон! Где он?
– Сгорел. Вчера при обстреле снаряд попал по тому месту, где техники всё хранили. Бидон с краской весь вытек, и рулон почти весь сгорел. Ремонтировать самолёт теперь нечем.
– Понятно… – капитан поскреб в затылке. – А мужики где? Почему один самолёт чинишь?
– Техников комиссар забрал. Сказал, людей на передовой не хватает. Я возражал, но он меня не стал слушать.
– Вот что, Алексей, – перебил его капитан. – Ты говорил, тебе людей не хватает. Что бортстрелок тебе нужен, взамен твоего, как там…
– Семёнова. Его три дня назад убило при обстреле.
– Неважно! Так вот, нашел я тебе людей.
Лицо летчика в первый раз за разговор приобрело осмысленное выражение. Он озадаченно покосился на нас.
– Этих, что ли?
– Вот именно. Принимай пополнение!
– Товарищ капитан, разрешите…
– Нет, не разрешаю. Ты просил людей – ты их получил. Сам сказал, что солдат тебе на помощь не дают, потому что они в штате. А они нет. Так что они теперь в твоем распоряжении. Ну, бывай!
Капитан протянул ладонь летчику которую тот машинально пожал, и ушел прочь. Мы остались с ним одни. Некоторое время я молча глядел на него, а он на нас, переводя взгляд с Лены на меня и обратно.
– Эм… – я шагнул вперед и протянул руку. – Меня зовут Семён, а ее Лена. Очень приятно.
Летчик молча пожал ее. Я ждал, что он представится, но вместо этого он сказал:
– Там под крылом, лежат два ведра, ножницы и кусок перкали. В одном ведре клей, в другом лак. Ищете дырки в самолёте, отрезаете ножницами кусок по размеру, смазываете с одной стороны клеем, прикладываете к дырке, а с другой стороны мажете лаком. Понятно?
– Нет, – нахмурился я. – А ты что делать будешь?
– А я спать, – невозмутимо ответил летчик. – Растолкаешь меня через час. Сразу после этого сделаем вылет, там и познакомимся.
С этими словами парень в шлеме отошел в тень самолёта, положил наземь свой головной убор, и как был – в гимнастерке и сапогах – почти упал на траву, даже не пытаясь найти участок поровнее. Я переглянулся с Леной.
– За кого он нас принимает? Эй, летун! – я подошел к нему. – Ты не обнаглел на нас всю работу спихивать? Мы даже не знаем, как твой перкаль клеить! Эй, алло!
Моя рука потянулась было взять летчика за ворот гимнастерки, но замерла на полпути. Дело было в том, что тот уже спал, полураскрыв рот и неловко подложив под щеку испачканные в лаке пальцы. Спал сном смертельно уставшего человека, явно не заботясь о том, что подумают о нем два каких-то залетных пионера, навязанные приказом свыше. Так можно было бы отключиться после тяжелого боевого дня, полного напряжения, угрозы смерти, обстрелов; потом после еще более тяжелой ночи, состоявшей из боевого вылета (или нескольких), страха быть убитым; и наконец – после утра без отдыха, когда нужно готовить к новому вылету свой потрепанный в бою самолёт, и некому при этом помочь. Моя рука медленно отдернулась.
– Ладно, черт с ним, – я выпрямился и посмотрел на Лену. – Пусть спит. Пошли, посмотрим что там за вёдра.
– Виноват, товарищ капитан, слышу плохо. Близким разрывом долбануло, до сих пор оправиться не могу, – произнес парень, когда мы подошли ближе. Он был в лётном шлеме и в повседневной военной форме – на голубых петлицах одиноко краснело по кубарю. Молодое лицо со светлой прядью волос надо лбом было измождённым, под глазами налились синевой мешки. Я бы назвал его своим ровесником, но морщинки на лбу и мрачный взгляд уставших глаз старили его.
– Я говорю, птичка твоя на ходу? – спросил капитан.
– Она может летать, если вы об этом, – равнодушно ответил ему летчик. – Пришлите еще перкали и краски.
– Нету больше. Я тебе и так отдал всё что было! – Сапрыкин развел руками. – Где те, что имелись?
– Кончились.
– Что значит «кончились»? У тебя был десятиметровый рулон! Где он?
– Сгорел. Вчера при обстреле снаряд попал по тому месту, где техники всё хранили. Бидон с краской весь вытек, и рулон почти весь сгорел. Ремонтировать самолёт теперь нечем.
– Понятно… – капитан поскреб в затылке. – А мужики где? Почему один самолёт чинишь?
– Техников комиссар забрал. Сказал, людей на передовой не хватает. Я возражал, но он меня не стал слушать.
– Вот что, Алексей, – перебил его капитан. – Ты говорил, тебе людей не хватает. Что бортстрелок тебе нужен, взамен твоего, как там…
– Семёнова. Его три дня назад убило при обстреле.
– Неважно! Так вот, нашел я тебе людей.
Лицо летчика в первый раз за разговор приобрело осмысленное выражение. Он озадаченно покосился на нас.
– Этих, что ли?
– Вот именно. Принимай пополнение!
– Товарищ капитан, разрешите…
– Нет, не разрешаю. Ты просил людей – ты их получил. Сам сказал, что солдат тебе на помощь не дают, потому что они в штате. А они нет. Так что они теперь в твоем распоряжении. Ну, бывай!
Капитан протянул ладонь летчику которую тот машинально пожал, и ушел прочь. Мы остались с ним одни. Некоторое время я молча глядел на него, а он на нас, переводя взгляд с Лены на меня и обратно.
– Эм… – я шагнул вперед и протянул руку. – Меня зовут Семён, а ее Лена. Очень приятно.
Летчик молча пожал ее. Я ждал, что он представится, но вместо этого он сказал:
– Там под крылом, лежат два ведра, ножницы и кусок перкали. В одном ведре клей, в другом лак. Ищете дырки в самолёте, отрезаете ножницами кусок по размеру, смазываете с одной стороны клеем, прикладываете к дырке, а с другой стороны мажете лаком. Понятно?
– Нет, – нахмурился я. – А ты что делать будешь?
– А я спать, – невозмутимо ответил летчик. – Растолкаешь меня через час. Сразу после этого сделаем вылет, там и познакомимся.
С этими словами парень в шлеме отошел в тень самолёта, положил наземь свой головной убор, и как был – в гимнастерке и сапогах – почти упал на траву, даже не пытаясь найти участок поровнее. Я переглянулся с Леной.
– За кого он нас принимает? Эй, летун! – я подошел к нему. – Ты не обнаглел на нас всю работу спихивать? Мы даже не знаем, как твой перкаль клеить! Эй, алло!
Моя рука потянулась было взять летчика за ворот гимнастерки, но замерла на полпути. Дело было в том, что тот уже спал, полураскрыв рот и неловко подложив под щеку испачканные в лаке пальцы. Спал сном смертельно уставшего человека, явно не заботясь о том, что подумают о нем два каких-то залетных пионера, навязанные приказом свыше. Так можно было бы отключиться после тяжелого боевого дня, полного напряжения, угрозы смерти, обстрелов; потом после еще более тяжелой ночи, состоявшей из боевого вылета (или нескольких), страха быть убитым; и наконец – после утра без отдыха, когда нужно готовить к новому вылету свой потрепанный в бою самолёт, и некому при этом помочь. Моя рука медленно отдернулась.
– Ладно, черт с ним, – я выпрямился и посмотрел на Лену. – Пусть спит. Пошли, посмотрим что там за вёдра.
ОП давай признавайся уже честно, что с тобой случилось, в чем причина всего этого что ты тут творишь? Неужели Лена действительно от тебя ушла, или может просто разок изменила?
ОП, сейчас осили пятую главу. Хорошо пишешь, я вот из всех фанфиков которые читать начинал только твой и 410 жду. Короче, пиши, у тебя получается.
бамп
Внизу стремительно мелькали верхушки деревьев. Они были так близко, что казалось, будто самолёт касается их колесами своего шасси. Набегающий поток встречного воздуха ерошил мои волосы и бил по лицу, заставляя жмуриться. Я сидел с Леной в задней кабине «кукурузника» позади пилота, чувствуя, как фиолетовые хвостики хлещут по глазам. Над нами было небо в редких хлопьях облаков, а под нами мелькали зеленые леса со светлыми пятнами опушек и прогалин.
Пилот самолёта (его звали Алексей) все же рискнул взять нас в пробный вылет. Перед этим нам пришлось выслушать кучу наставлений, данных в духе «не делай то, не делай это». Сводились они в основном к тому, чтобы я не трогал ручку управления и рулевые педали без разрешения, и в полете «не любовался красотами, а следил за небом». В случае атаки я должен был отстреливаться из пулемета и не давать вражескому истребителю зайти на нас с задней полусферы. Пилот же в это время будет крутиться, уворачиваясь от вражеского огня.
Полётной задачей была разведка дорог к северу и к юго-востоку от аэродрома. Лететь при этом мы должны были не выше двухсот метров, прикрываясь складками местности. Так меньше опасность быть замеченными с воздуха или попасть под обстрел зенитных орудий с земли. Как сказал летчик, стрельбы из автоматов и винтовок не стоит опасаться. По его словам, когда самолёт летит так низко, то он оказывается в поле зрения стрелка лишь на несколько секунд. При виде несущейся совсем близко летающей машины большинство людей в первый момент теряются, а когда по нам наконец догадаются открыть огонь, мы к тому моменту уже будем далеко.
– А зенитки? – спросил я.
– Крупный калибр нам не страшен, разве что случайно попадут. Вот если на пулеметы или не дай бог, на скорострельные пушки нарвемся – тогда всё, нам труба. Но для этого еще нужно знать, что мы приближаемся, а для этого они должны нас услышать. Это у них только со звукоулавливающей установкой может получиться.
– А что это за установка? – сказала Лена.
– Прибор такой, для защиты от воздушных налетов. С его помощью «прослушивают» небо, и если он обнаружит шум мотора, то можно по звуку определить тип и расстояние до самолёта. Если немцы с помощью этой хреновины слушают воздух, то они заранее поймут, с какой стороны нас следует ждать.
– Получается, они обнаруживают самолёт по звуку мотора? – я постучал рукой по корпусу машины. – А если его перевести на малый газ, или вообще заглушить?
– Не поможет! – отозвался Алексей. – Всегда будет слышно либо шум мотора, либо шорох воздуха на плоскостях. Эта гадость такая чуткая, что даже если жук пролетит, то можно будет услышать и его. Но не волнуйтесь, эти установки есть только в районе их летного поля, да в еще паре мест, где расположены их прослушивающие посты. Мы знаем, где они находятся, и достаточно умны, чтобы не соваться туда.
– Ясно.
Биплан летел вперед, упруго рассекая воздух. Скорость была невысокой, каких-то 140 километров в час, даже обычный спорткар на шоссе мог обогнать нас. Но из-за малой высоты полета казалось, будто мы мчимся с умопомрачительной быстротой. Я сидел на самом краю жесткого стального сиденья, одной рукой обнимая за плечи Лену, а другой держась за борт. Ветер обдувал моё лицо и звенел тросами крыльев, с неба ярко светило солнце, а сквозь моё тело и корпус самолёта проходила дрожь неспешно урчащего двигателя. Мне бы хотелось так лететь вечно.
– Прошли вторую точку маршрута, – обернувшись, произнес Алексей. – Готовы покувыркаться, мальчики и девочки?
– Опять проверяешь? – поморщился я. – Прекрати, мы тебе не малолетки какие-нибудь. Сколько можно уже?
– Расслабься. Я шучу, – пилот ухмыльнулся и подмигнул. – Просто хотелось посмотреть, как вы держитесь на виражах.
Я промолчал. После вылета, когда аэродром и поселок скрылись за холмом, Алексей внезапно и без предупреждения заложил крутой поворот, перешедший в полубочку. Меня и девушку спасли только ремни, удержавшие на месте. После этого летчик сделал еще несколько фигур сложного пилотажа, от которых меня едва не стошнило. После минуты тряски и подскакивавшего к горлу желудка пилот выровнял машину, и как ни в чем не бывало поинтересовался, как мы. В ответ мне осталось только скрипеть зубами.
– Не обижайся, – сказал летчик, заметив выражение моего лица. – Я хочу знать, можно ли на вас положиться. Если вы оба будете в отключке лежать, пока я буду от пулеметных трасс уворачиваться, от этого только немцу будет хорошо, понимаешь? И лучше будет, если ты уже сейчас поймешь, как с этим справляться.
– Понял, – проворчал я.
– Надеюсь, это не понадобится. Но если нас летучий фриц ловить будет, то в карусели нам крутиться придется по любому. Так что давай, смотри внимательно по сторонам, и говори, если заметишь что-то подозрительное!
– Хорошо!
Самолёт качнулся, взмахнув крыльями, и изменил курс. Меня плавно вдавило в борт. Внизу под нами теперь проносилась извилистая грунтовая дорога. Наш биплан мчался вдоль нее, пока летчик пристально разглядывал, что происходило внизу. Я же смотрел на небо, но оно было чистым – ни соринки, ни тучки на нем.
Пилот самолёта (его звали Алексей) все же рискнул взять нас в пробный вылет. Перед этим нам пришлось выслушать кучу наставлений, данных в духе «не делай то, не делай это». Сводились они в основном к тому, чтобы я не трогал ручку управления и рулевые педали без разрешения, и в полете «не любовался красотами, а следил за небом». В случае атаки я должен был отстреливаться из пулемета и не давать вражескому истребителю зайти на нас с задней полусферы. Пилот же в это время будет крутиться, уворачиваясь от вражеского огня.
Полётной задачей была разведка дорог к северу и к юго-востоку от аэродрома. Лететь при этом мы должны были не выше двухсот метров, прикрываясь складками местности. Так меньше опасность быть замеченными с воздуха или попасть под обстрел зенитных орудий с земли. Как сказал летчик, стрельбы из автоматов и винтовок не стоит опасаться. По его словам, когда самолёт летит так низко, то он оказывается в поле зрения стрелка лишь на несколько секунд. При виде несущейся совсем близко летающей машины большинство людей в первый момент теряются, а когда по нам наконец догадаются открыть огонь, мы к тому моменту уже будем далеко.
– А зенитки? – спросил я.
– Крупный калибр нам не страшен, разве что случайно попадут. Вот если на пулеметы или не дай бог, на скорострельные пушки нарвемся – тогда всё, нам труба. Но для этого еще нужно знать, что мы приближаемся, а для этого они должны нас услышать. Это у них только со звукоулавливающей установкой может получиться.
– А что это за установка? – сказала Лена.
– Прибор такой, для защиты от воздушных налетов. С его помощью «прослушивают» небо, и если он обнаружит шум мотора, то можно по звуку определить тип и расстояние до самолёта. Если немцы с помощью этой хреновины слушают воздух, то они заранее поймут, с какой стороны нас следует ждать.
– Получается, они обнаруживают самолёт по звуку мотора? – я постучал рукой по корпусу машины. – А если его перевести на малый газ, или вообще заглушить?
– Не поможет! – отозвался Алексей. – Всегда будет слышно либо шум мотора, либо шорох воздуха на плоскостях. Эта гадость такая чуткая, что даже если жук пролетит, то можно будет услышать и его. Но не волнуйтесь, эти установки есть только в районе их летного поля, да в еще паре мест, где расположены их прослушивающие посты. Мы знаем, где они находятся, и достаточно умны, чтобы не соваться туда.
– Ясно.
Биплан летел вперед, упруго рассекая воздух. Скорость была невысокой, каких-то 140 километров в час, даже обычный спорткар на шоссе мог обогнать нас. Но из-за малой высоты полета казалось, будто мы мчимся с умопомрачительной быстротой. Я сидел на самом краю жесткого стального сиденья, одной рукой обнимая за плечи Лену, а другой держась за борт. Ветер обдувал моё лицо и звенел тросами крыльев, с неба ярко светило солнце, а сквозь моё тело и корпус самолёта проходила дрожь неспешно урчащего двигателя. Мне бы хотелось так лететь вечно.
– Прошли вторую точку маршрута, – обернувшись, произнес Алексей. – Готовы покувыркаться, мальчики и девочки?
– Опять проверяешь? – поморщился я. – Прекрати, мы тебе не малолетки какие-нибудь. Сколько можно уже?
– Расслабься. Я шучу, – пилот ухмыльнулся и подмигнул. – Просто хотелось посмотреть, как вы держитесь на виражах.
Я промолчал. После вылета, когда аэродром и поселок скрылись за холмом, Алексей внезапно и без предупреждения заложил крутой поворот, перешедший в полубочку. Меня и девушку спасли только ремни, удержавшие на месте. После этого летчик сделал еще несколько фигур сложного пилотажа, от которых меня едва не стошнило. После минуты тряски и подскакивавшего к горлу желудка пилот выровнял машину, и как ни в чем не бывало поинтересовался, как мы. В ответ мне осталось только скрипеть зубами.
– Не обижайся, – сказал летчик, заметив выражение моего лица. – Я хочу знать, можно ли на вас положиться. Если вы оба будете в отключке лежать, пока я буду от пулеметных трасс уворачиваться, от этого только немцу будет хорошо, понимаешь? И лучше будет, если ты уже сейчас поймешь, как с этим справляться.
– Понял, – проворчал я.
– Надеюсь, это не понадобится. Но если нас летучий фриц ловить будет, то в карусели нам крутиться придется по любому. Так что давай, смотри внимательно по сторонам, и говори, если заметишь что-то подозрительное!
– Хорошо!
Самолёт качнулся, взмахнув крыльями, и изменил курс. Меня плавно вдавило в борт. Внизу под нами теперь проносилась извилистая грунтовая дорога. Наш биплан мчался вдоль нее, пока летчик пристально разглядывал, что происходило внизу. Я же смотрел на небо, но оно было чистым – ни соринки, ни тучки на нем.
От нечего делать я решил поупражняться с пулеметом. Сдвинувшись на самый край сиденья чтобы не задевать сидящую рядом Лену, я взялся за рукоять «дегтярева» и попробовал двигать им, наводя на воображаемую цель. Из-за того что в кабине было тесно, получалось не очень – всё-таки место бортстрелка было рассчитано на одного человека.
Я прикусил губу, вспомнив эпизод на аэродроме в самый первый день. В воздухе, даже когда я сжимал в руках оружие, меня не отпускало чувство беззащитности. Ведь по сути, от смерти нас защищает лишь тонкая преграда из фанеры, перкаля и тонкой брони под задницей. А всей нашей огневой мощи – всего то два пулеметика, один в крыле и другой на турели в кабине. Явно недостаточно для боя на равных. Почему мы вообще летаем днем, ведь нас видно как на ладони!
– Потому что сведения о передвижениях немцев в этом районе срочно нужны! – ответил Алексей, когда я задал ему вопрос. – По слухам, мы будем прорываться из окружения, то ли сегодня, то ли завтра. Ночью ничего не получится увидеть, поэтому мы летаем на разведку когда светло. По идее, нам стоит делать вылеты только рано утром и перед самым заходом солнца, но на это сейчас просто нет времени.
Я кивнул. Летчик сверился с картой.
– Третья точка маршрута, – он сделал пометку. – План-минимум мы выполнили, так что у нас есть свободное время. Семён, хочешь порулить?
– Что? – я уставился на Алексея, не веря своему счастью.
– Порулить хочешь, спрашиваю? Или страшно?
– Э-э… Конечно хочу!
– То-то. – Алексей поправил зеркало заднего вида перед собой и теперь смотрел через него на меня. – Ну что, готов?
– Готов. – я взялся за штурвал. Он был холодным и шершавым. Под большим пальцем чернела эбонитовая кнопка бомбосбрасывателя, указательный касался железной скобы пулеметного огня. Прикоснувшись к ручке управления, я почувствовал как та слегка дрожит и ходит под рукой.
– Не стискивай так, а то отвалится. – из зеркала на меня смотрели смешливые глаза пилота. – Резко от себя штурвал не дави. Бензин из карбюратора отольет, и мотор заглохнуть может. РУД тоже пока не трогай. Я передаю управление.
Напряжение в ручке управления пропало, и я судорожно вздохнул. Самолёт, подчиняясь движениям моих рук послушно пошевелил крыльями. Положив ноги на педали, я заставил его покачать хвостом, затем сделал серию плавных виражей из стороны в сторону. С каждым новым маневром первоначальный страх куда-то уходил, а его место занимал всё более поднимающийся восторг от управления самолётом.
– Понравилось? – спросил Алексей.
– Еще как… – вздохнул я, выровняв биплан. Мне приходилось до этого летать пассажиром, а различных авиасимуляторов, в том числе реалистичных, я с детства затер до дыр великое множество. Однако ничто из этого не доставляло столько удовольствия, как управление вживую настоящим самолётом.
– У тебя улыбка до ушей была, – хохотнул летчик. – Как будто ты с любимой девушкой на первом свидании.
Я невольно посмотрел на Лену. В ее глазах бегали смешинки. Не говоря ни слова, она обвила меня рукой, прижавшись крепче, и положила голову на плечо. Я погладил ее и отвернувшись, холодно посмотрел на Алексея.
– Кхм, – тот смутившись, отвел взгляд. – Ладно. Мы проверили дороги на север и на восток от Нестерово. Самолёт заправлен «под горловину», поэтому сейчас мы будем с тобой упражняться в пилотировании – время на это у нас есть.
– А это можно?
– Нужно, – без улыбки сказал Алексей. – Ты теперь мой стрелок-штурман, а значит должен уметь вести и посадить самолёт в том случае если меня ранят. Да и вообще, это удобно когда есть кому подменить в полете. Давай, учись. Если есть что спросить по делу – спрашивай. Сейчас мы с тобой кратко пройдем программу пилотирования У-2. Сначала азы, потом по верхам: атака, штурмовка, боевые приемы, и прочее. Вы, девушка, тоже слушайте и запоминайте, это вам может пригодиться. Понятно?
– Угу.
– Хорошо. Штурвал пока отпусти. Сначала навигация и управление…
Начался мой урок. Я крутил ручку, покорно следуя указаниям инструктора. К счастью, у меня были достаточные навыки пилотирования на авиасиме чтобы быть уверенным в себе, и достаточно благоразумия чтобы не корчить из себя пилота-аса и не творить глупостей. Сначала получалось не всегда и при выполнении команд Алексея случались казусы, но постепенно я освоился с управлением настолько, что у меня стало неплохо выходить. Пусть не на рефлекторном уровне, но всё же хорошо. Во многом благодаря тому, что биплан был предельно легок в управлении – настоящая «летающая парта» для пилота-новичка.
Затем пошло более интересное…
– Заходи еще раз на ту отдельно стоящую сосну. – скомандовал пилот. – По моей команде… Внимание… Огонь!
Я нажал пальцем на скобу. Справа отрывисто застучал крыльевой пулемет, плюясь гильзами. Остро запахло сгоревшим порохом.
– Тяни вверх!
Я потянул ручку на себя. «По-2» взмыл в небо, промчавшись над сухим деревом, служившим объектом для надругательства. Оглянувшись, я увидел как его кора едва заметно тлеет от попадания пуль.
– Боекомплект курсового пулемета – пятьсот патронов. На каждые четыре пули приходится одна зажигательно-трассирующая. Против бронетехники считай как об стену горох, зато бочки, цистерны с горючим и живую силу косит только так. Против машин немного сложнее, но при старании их сжигать тоже можно.
– Алексей! – я покрутил головой, разминая затекшую шею. – А зачем мне всё это, если я всё равно не вижу куда стреляю?
– А я это тебе говорю просто чтобы ты знал! – летчик взмахнул рукой. – Главное оружие «ушки» не пулемет, а бомбы и реактивные снаряды! Ночью тебе всё равно нельзя будет подолгу крутиться на одном месте чтобы кого-то расстрелять – тебя убить могут даже из автомата. Твоей тактикой должно быть один раз отбомбиться и спрятаться в темноте. А курсовый тебе дан больше для самоуспокоения, ну и чтобы в случае чего ты немца на истребителе не с голым задом встретил.
– Тогда может, с бомбами потренируемся?
– А у нас их всё равно нет! Да я и не разрешил бы тебе их так по глупому тратить. Ничего, вот ночью на задание полетим, я тебе покажу, как это делается.
– Так у нас, значит, вылет ночью будет?
– Да! Если ты собирался поспать, то я тебя разочарую: не выйдет! Так что советую, когда сядем и приготовим самолёт к новому вылету, ложись спать! Ночью будет работа!
– Угу, – я кивнул и покосился на дымящее внизу дерево. – Еще заход?
– Нет, хватит. Патроны еще пригодятся, мы ведь еще не дома. Если встретим кого по пути, то придется отбиваться. Сейчас мы повторим еще раз то что ты выучил, и летим дальше, надо проверить дорогу на юго-востоке.
– Хорошо. А от нашей стрельбы тут пожара не будет?
– Да не, вряд ли. Дерево одинокое, стоит отдельно, трава под ним молодая, сочная. Не о том думаешь, Семён.
– Да, – я взялся за штурвал. – Что теперь?
– Давай круг. – Алексей задрав голову посмотрел вверх и по сторонам. Никого не найдя, он зевнул, прикрываясь рукавом гимнастерки. – С самого начала.
Я прикусил губу, вспомнив эпизод на аэродроме в самый первый день. В воздухе, даже когда я сжимал в руках оружие, меня не отпускало чувство беззащитности. Ведь по сути, от смерти нас защищает лишь тонкая преграда из фанеры, перкаля и тонкой брони под задницей. А всей нашей огневой мощи – всего то два пулеметика, один в крыле и другой на турели в кабине. Явно недостаточно для боя на равных. Почему мы вообще летаем днем, ведь нас видно как на ладони!
– Потому что сведения о передвижениях немцев в этом районе срочно нужны! – ответил Алексей, когда я задал ему вопрос. – По слухам, мы будем прорываться из окружения, то ли сегодня, то ли завтра. Ночью ничего не получится увидеть, поэтому мы летаем на разведку когда светло. По идее, нам стоит делать вылеты только рано утром и перед самым заходом солнца, но на это сейчас просто нет времени.
Я кивнул. Летчик сверился с картой.
– Третья точка маршрута, – он сделал пометку. – План-минимум мы выполнили, так что у нас есть свободное время. Семён, хочешь порулить?
– Что? – я уставился на Алексея, не веря своему счастью.
– Порулить хочешь, спрашиваю? Или страшно?
– Э-э… Конечно хочу!
– То-то. – Алексей поправил зеркало заднего вида перед собой и теперь смотрел через него на меня. – Ну что, готов?
– Готов. – я взялся за штурвал. Он был холодным и шершавым. Под большим пальцем чернела эбонитовая кнопка бомбосбрасывателя, указательный касался железной скобы пулеметного огня. Прикоснувшись к ручке управления, я почувствовал как та слегка дрожит и ходит под рукой.
– Не стискивай так, а то отвалится. – из зеркала на меня смотрели смешливые глаза пилота. – Резко от себя штурвал не дави. Бензин из карбюратора отольет, и мотор заглохнуть может. РУД тоже пока не трогай. Я передаю управление.
Напряжение в ручке управления пропало, и я судорожно вздохнул. Самолёт, подчиняясь движениям моих рук послушно пошевелил крыльями. Положив ноги на педали, я заставил его покачать хвостом, затем сделал серию плавных виражей из стороны в сторону. С каждым новым маневром первоначальный страх куда-то уходил, а его место занимал всё более поднимающийся восторг от управления самолётом.
– Понравилось? – спросил Алексей.
– Еще как… – вздохнул я, выровняв биплан. Мне приходилось до этого летать пассажиром, а различных авиасимуляторов, в том числе реалистичных, я с детства затер до дыр великое множество. Однако ничто из этого не доставляло столько удовольствия, как управление вживую настоящим самолётом.
– У тебя улыбка до ушей была, – хохотнул летчик. – Как будто ты с любимой девушкой на первом свидании.
Я невольно посмотрел на Лену. В ее глазах бегали смешинки. Не говоря ни слова, она обвила меня рукой, прижавшись крепче, и положила голову на плечо. Я погладил ее и отвернувшись, холодно посмотрел на Алексея.
– Кхм, – тот смутившись, отвел взгляд. – Ладно. Мы проверили дороги на север и на восток от Нестерово. Самолёт заправлен «под горловину», поэтому сейчас мы будем с тобой упражняться в пилотировании – время на это у нас есть.
– А это можно?
– Нужно, – без улыбки сказал Алексей. – Ты теперь мой стрелок-штурман, а значит должен уметь вести и посадить самолёт в том случае если меня ранят. Да и вообще, это удобно когда есть кому подменить в полете. Давай, учись. Если есть что спросить по делу – спрашивай. Сейчас мы с тобой кратко пройдем программу пилотирования У-2. Сначала азы, потом по верхам: атака, штурмовка, боевые приемы, и прочее. Вы, девушка, тоже слушайте и запоминайте, это вам может пригодиться. Понятно?
– Угу.
– Хорошо. Штурвал пока отпусти. Сначала навигация и управление…
Начался мой урок. Я крутил ручку, покорно следуя указаниям инструктора. К счастью, у меня были достаточные навыки пилотирования на авиасиме чтобы быть уверенным в себе, и достаточно благоразумия чтобы не корчить из себя пилота-аса и не творить глупостей. Сначала получалось не всегда и при выполнении команд Алексея случались казусы, но постепенно я освоился с управлением настолько, что у меня стало неплохо выходить. Пусть не на рефлекторном уровне, но всё же хорошо. Во многом благодаря тому, что биплан был предельно легок в управлении – настоящая «летающая парта» для пилота-новичка.
Затем пошло более интересное…
– Заходи еще раз на ту отдельно стоящую сосну. – скомандовал пилот. – По моей команде… Внимание… Огонь!
Я нажал пальцем на скобу. Справа отрывисто застучал крыльевой пулемет, плюясь гильзами. Остро запахло сгоревшим порохом.
– Тяни вверх!
Я потянул ручку на себя. «По-2» взмыл в небо, промчавшись над сухим деревом, служившим объектом для надругательства. Оглянувшись, я увидел как его кора едва заметно тлеет от попадания пуль.
– Боекомплект курсового пулемета – пятьсот патронов. На каждые четыре пули приходится одна зажигательно-трассирующая. Против бронетехники считай как об стену горох, зато бочки, цистерны с горючим и живую силу косит только так. Против машин немного сложнее, но при старании их сжигать тоже можно.
– Алексей! – я покрутил головой, разминая затекшую шею. – А зачем мне всё это, если я всё равно не вижу куда стреляю?
– А я это тебе говорю просто чтобы ты знал! – летчик взмахнул рукой. – Главное оружие «ушки» не пулемет, а бомбы и реактивные снаряды! Ночью тебе всё равно нельзя будет подолгу крутиться на одном месте чтобы кого-то расстрелять – тебя убить могут даже из автомата. Твоей тактикой должно быть один раз отбомбиться и спрятаться в темноте. А курсовый тебе дан больше для самоуспокоения, ну и чтобы в случае чего ты немца на истребителе не с голым задом встретил.
– Тогда может, с бомбами потренируемся?
– А у нас их всё равно нет! Да я и не разрешил бы тебе их так по глупому тратить. Ничего, вот ночью на задание полетим, я тебе покажу, как это делается.
– Так у нас, значит, вылет ночью будет?
– Да! Если ты собирался поспать, то я тебя разочарую: не выйдет! Так что советую, когда сядем и приготовим самолёт к новому вылету, ложись спать! Ночью будет работа!
– Угу, – я кивнул и покосился на дымящее внизу дерево. – Еще заход?
– Нет, хватит. Патроны еще пригодятся, мы ведь еще не дома. Если встретим кого по пути, то придется отбиваться. Сейчас мы повторим еще раз то что ты выучил, и летим дальше, надо проверить дорогу на юго-востоке.
– Хорошо. А от нашей стрельбы тут пожара не будет?
– Да не, вряд ли. Дерево одинокое, стоит отдельно, трава под ним молодая, сочная. Не о том думаешь, Семён.
– Да, – я взялся за штурвал. – Что теперь?
– Давай круг. – Алексей задрав голову посмотрел вверх и по сторонам. Никого не найдя, он зевнул, прикрываясь рукавом гимнастерки. – С самого начала.
…Я сидел в кабине, чувствуя, как под мышками и между лопаток стекает пот. Урок пилотирования отнял гораздо больше сил, чем казалось в процессе. Но теперь, будучи усталым, было так приятно просто сидеть и смотреть на небо в завитках облаков, что я совсем не жалел о том что вымотался сидя за штурвалом.
– Что притихли? – летчик поправил зеркало и посмотрел через него на нас. – Устали?
– Немного, – сказал я.
– Ничего, бывает. Мы почти закончили. Надо только пролететь вдоль этой дороги до реки, и можно уже будет возвращаться.
От меня не укрылось, с каким сомнением произнес эти слова летчик. Внутри меня смутно зашевелились нехорошие предчувствия. Я решил прояснить тему.
– Что-то не так?
– Да как бы тебе объяснить… – Алексей наморщил лоб и потер его пальцами. – Мы уже сколько летим, и до сих пор никого не встретили. Наши сейчас должны держать оборону на правом берегу Волги в районе Конаково. Тут по прямой от нашего полка примерно двадцать километров, в один переход дойти можно. А мы вот сколько уже летим, и до сих пор не увидели ни одной живой души. Вот и думай теперь – то ли немцы такие дураки, что заслон не выставили, то ли они так хитро спрятали, что мы его найти не можем.
– Мда… – мои предчувствия приняли более осязаемую форму. Я прижал Лену крепче к себе.
– Ничего, – пилот посмотрел на часы. – Скоро должна быть небольшая деревушка, она стоит почти перед самой рекой. Если немцы и задумали где-то нас остановить, так это там. Сейчас мы там недолго покрутимся, а потом вернемся обратно. Возможно, нас там ждет горячий прием, так что будьте готовы.
– Возможно? – фыркнул я. – Это при том, что наша птичка дырявится из всего, что может стрелять?
– Возможно, – повторил Алексей. – Еще вчера там было тихо. Но осторожность не помешает. Нам до нее осталось пару минут полета, так что соберитесь.
Я закусил губу и повернулся к пулемету. Сбоку на меня смотрели встревоженные глаза Лены. Она прижалась ко мне, не отрывая от меня взгляда, и крепко обхватила руками.
– Всё будет хорошо, – тихо сказал я.
Самолёт начало слегка потряхивать – ветер у земли усилился. Наш «кукурузник снизился вплотную к земле, поднимая пыль и почти что царапая колесами землю. Лена вцепилась в меня и задрожала. Успокаивающе гладя ее по голове, я обернулся – позади нас от винта мотора тянулся пыльный след, как от едущей по пескам машины.
Обросшие лесом низкие холмы вдруг расступились. Впереди было широкое поле, за которым виднелись крыши деревенских домов. Деревня была довольно большой, в ее центре возвышался шпиль колокольни. Рядом стояло несколько грузовиков и бронемашин, выкрашенных в мышиный цвет, а возле них, словно муравьи, копошились люди в чёрной форме.
– К бою! – пилот потянул ручку тяги, и мотор грозно заурчал, повысив тон. Самолёт с ускорением понесся к поселку, вздымая позади себя клубы дыма. Люди на площади перед церковью забегали, несколько из них поспешили к чему-то большому, спрятанному под чехлом из брезента. Застучали редкие хлопки выстрелов.
– Держись!
Биплан лег на крыло и круто отвернул, летя над главной улицей. Я загнул турельный пулемет стволом вниз, и нажал на спусковой крючок, паля по разбегающимся солдатам. Не уверен, впрочем, что мне удалось хоть в кого-то попасть – скорость была слишком большой. Тем временем Алексей поднял самолёт выше в небо и начал облетать поселок по кругу, делая пометки в блокноте и что-то бормоча под нос.
– Так… ПТО на окраине… две, нет, три…четыре… В окопах, замаскированы ветками. Три «ганомага»… у церкви. Четыре тягача там же…
– Кого ты считаешь? – спросил я.
– Немца! – был короткий ответ.
Тем временем огонь с земли усилился. С щелчком в крыле самолёта появилась маленькая круглая дырка, словно от сигаретного окурка. Еще одна, уже в верхней плоскости. Звонко стукнул рикошет от стойки шасси. Еще одна пуля пробила обращенную к земле часть корпуса самолёта и с лязгом ударила в броню под моим креслом. Я рефлекторно дернулся и поджал ноги.
– Спокойно, молодежь! – засмеялся летчик, движением ручки круто уводя биплан из-под обстрела. – Пуля может попасть только в дурака или в труса!
Я сглотнул и приподнял ладонь, прикрывая ею лицо Лены. Та в ответ с улыбкой посмотрела на меня и взяв пальчиками мою кисть, потянула вниз, открывая себе обзор. Проклятье, да она наслаждалась этим! Наркоманка адреналиновая!
И чтобы усугубить моё впечатление от этого, девушка прижалась губами к моему уху и прошептала:
– Ты трясешься, Семён! – и хихикнула.
В душе я взвыл и прикусил губу, изо всех сил стараясь не дрожать так сильно.
– Что притихли? – летчик поправил зеркало и посмотрел через него на нас. – Устали?
– Немного, – сказал я.
– Ничего, бывает. Мы почти закончили. Надо только пролететь вдоль этой дороги до реки, и можно уже будет возвращаться.
От меня не укрылось, с каким сомнением произнес эти слова летчик. Внутри меня смутно зашевелились нехорошие предчувствия. Я решил прояснить тему.
– Что-то не так?
– Да как бы тебе объяснить… – Алексей наморщил лоб и потер его пальцами. – Мы уже сколько летим, и до сих пор никого не встретили. Наши сейчас должны держать оборону на правом берегу Волги в районе Конаково. Тут по прямой от нашего полка примерно двадцать километров, в один переход дойти можно. А мы вот сколько уже летим, и до сих пор не увидели ни одной живой души. Вот и думай теперь – то ли немцы такие дураки, что заслон не выставили, то ли они так хитро спрятали, что мы его найти не можем.
– Мда… – мои предчувствия приняли более осязаемую форму. Я прижал Лену крепче к себе.
– Ничего, – пилот посмотрел на часы. – Скоро должна быть небольшая деревушка, она стоит почти перед самой рекой. Если немцы и задумали где-то нас остановить, так это там. Сейчас мы там недолго покрутимся, а потом вернемся обратно. Возможно, нас там ждет горячий прием, так что будьте готовы.
– Возможно? – фыркнул я. – Это при том, что наша птичка дырявится из всего, что может стрелять?
– Возможно, – повторил Алексей. – Еще вчера там было тихо. Но осторожность не помешает. Нам до нее осталось пару минут полета, так что соберитесь.
Я закусил губу и повернулся к пулемету. Сбоку на меня смотрели встревоженные глаза Лены. Она прижалась ко мне, не отрывая от меня взгляда, и крепко обхватила руками.
– Всё будет хорошо, – тихо сказал я.
Самолёт начало слегка потряхивать – ветер у земли усилился. Наш «кукурузник снизился вплотную к земле, поднимая пыль и почти что царапая колесами землю. Лена вцепилась в меня и задрожала. Успокаивающе гладя ее по голове, я обернулся – позади нас от винта мотора тянулся пыльный след, как от едущей по пескам машины.
Обросшие лесом низкие холмы вдруг расступились. Впереди было широкое поле, за которым виднелись крыши деревенских домов. Деревня была довольно большой, в ее центре возвышался шпиль колокольни. Рядом стояло несколько грузовиков и бронемашин, выкрашенных в мышиный цвет, а возле них, словно муравьи, копошились люди в чёрной форме.
– К бою! – пилот потянул ручку тяги, и мотор грозно заурчал, повысив тон. Самолёт с ускорением понесся к поселку, вздымая позади себя клубы дыма. Люди на площади перед церковью забегали, несколько из них поспешили к чему-то большому, спрятанному под чехлом из брезента. Застучали редкие хлопки выстрелов.
– Держись!
Биплан лег на крыло и круто отвернул, летя над главной улицей. Я загнул турельный пулемет стволом вниз, и нажал на спусковой крючок, паля по разбегающимся солдатам. Не уверен, впрочем, что мне удалось хоть в кого-то попасть – скорость была слишком большой. Тем временем Алексей поднял самолёт выше в небо и начал облетать поселок по кругу, делая пометки в блокноте и что-то бормоча под нос.
– Так… ПТО на окраине… две, нет, три…четыре… В окопах, замаскированы ветками. Три «ганомага»… у церкви. Четыре тягача там же…
– Кого ты считаешь? – спросил я.
– Немца! – был короткий ответ.
Тем временем огонь с земли усилился. С щелчком в крыле самолёта появилась маленькая круглая дырка, словно от сигаретного окурка. Еще одна, уже в верхней плоскости. Звонко стукнул рикошет от стойки шасси. Еще одна пуля пробила обращенную к земле часть корпуса самолёта и с лязгом ударила в броню под моим креслом. Я рефлекторно дернулся и поджал ноги.
– Спокойно, молодежь! – засмеялся летчик, движением ручки круто уводя биплан из-под обстрела. – Пуля может попасть только в дурака или в труса!
Я сглотнул и приподнял ладонь, прикрывая ею лицо Лены. Та в ответ с улыбкой посмотрела на меня и взяв пальчиками мою кисть, потянула вниз, открывая себе обзор. Проклятье, да она наслаждалась этим! Наркоманка адреналиновая!
И чтобы усугубить моё впечатление от этого, девушка прижалась губами к моему уху и прошептала:
– Ты трясешься, Семён! – и хихикнула.
В душе я взвыл и прикусил губу, изо всех сил стараясь не дрожать так сильно.
– Внимание, крайний заход! – прокричал пилот, разворачивая машину. – Семён, к пулемету! Пали по всем, кто захочет пострелять по нашей «фанере»!
Я сжал рукоять «дегтярева». Внизу мелькали вперемешку крыши домов, верхушки деревьев, подвешенные на столбах скворечники и деревенские заборы. Загнув пулемет книзу, я перехватил его за короткий приклад – смотреть через прицел уже было невозможно, и оставалось только целиться «по струе». Стрельба из редких отдельных выстрелов стала сплошной. Противник наконец опомнился, и выбежав из домов, стрелял теперь по нам из всего наличного оружия.
– Не понял! – вдруг услышал я растерянный возглас Алексея. – Неужели… Твою мать, держитесь!
«Что», – хотел переспросить я. Но оглушительный стук зенитной пушки заставил меня вместо этого вжать голову в плечи и съежиться в своей кабине бортстрелка.
Биплан с воющим на максимальных оборотах двигателем рванулся в сторону, резко меняя направление полета. Перегрузка вжала меня в сиденье. Летчик потянул штурвал на себя, круто наклонив самолёт к земле, крылья «кукурузника» накренились почти перпендикулярно, и я смог увидеть до того заслоняемую корпусом деревню перед собой – и тех кто по нам стрелял.
Площадь перед церковью опустела. Но в тени под кронами деревьев перебегали темные силуэты и сквозь дым мелькали слабые вспышки выстрелов. Пули с тонким свистом проносились над головой и дырявили наш По-2. Их свист заглушало громыхание крупного калибра, установленного на краю площади. Там, на месте закутанной в брезент установки, стояло нечто с тонким длинным стволом и сидящими позади стрелками-наводчиками. Мне с моего места было очень хорошо видно, как этот тонкий ствол следует за нашим самолётом, выплевывая каждые полсекунды стальную смерть. Биплан окутался паутиной трассеров.
– Стреляй, Семён! – словно сквозь вату донесся до меня крик пилота. Я как во сне вытянул руки, загнув тело пулемета чуть ли ни до отказа вниз и вбок, и придерживая ладонью за ручку, нажал на спусковой крючок. «Дегтярев» затрясся, выплевывая тонкую белую линию из дула. Та беспорядочно чертила петли в пыли внизу, словно кто-то невидимый исступлено отплясывал на площади, но без результата – я ни в кого не попал.
Один из снарядов зенитки коснулся борта самолёта. Биплан потряс удар, словно по нему со всей дури шмякнули огромной кувалдой. На уровне ног потянуло сквозняком. Я заорал, изо всех сил держась за пулемет – мне показалось, что под моими ступнями пустота, куда я могу провалиться. Оружие дернулось, все еще продолжая стрелять (я машинально давил на спуск рукой), очертило дулом полукруг, рассекая воздух белыми трассерами, и наконец замолчало. Кончились патроны.
Я осознал, что до сих пор ору, хватаясь за рукоять «дегтяря» как оглашенный – и замолчал, красный от смущения и пережитого страха.
– Улетаем отсюда! – Алексей выровнял самолёт, уходя из зоны поражения. – Эй сзади, вы там живы?
– Я в порядке, – отозвалась Лена и повернулась ко мне. – Ты как, Сёма?
– Э-э… Х-хорошо…
– Ну и славно, – пилот сорвал с головы шлем и промокнул им мокрую от пота голову. – Мы выяснили всё что нужно. Можно улетать.
– И что же мы выяснили? – фыркнул я. Страх постепенно отпускал, и на смену ему приходила злость.
– В Юрьево стоит батальон фрицев при поддержке артиллерии. В Орешково, вероятно, тоже. Похоже что все поселки на левом берегу заняты фашистами, что логично – мы у них в тылу, и они не хотят допустить нашего прорыва к Волге.
– Угу. – кивнул я, хотя мне эти названия ничего не говорили. – Что будем делать сейчас?
– Нам придется облететь на малой высоте эти деревни. Так мы узнаем, какие силы там сейчас стоят. К счастью, на этом берегу много лесов, пехоте проще будет пробираться по лесной чаще между опорными пунктами. Ну да это уже как наше командование решит. Готовы прошвырнуться?
– Готовы, да не на тот свет, – огрызнулся я. – У них тут зенитки понаставлены, из нас решето сделают. Особенно если ты крутиться будешь по пять минут!
– Попридержи язык, или пешком домой пойдешь! – ответил Алексей. – Если нужно для дела – будем крутиться. А ты лучше пока пулемет перезаряди, мне даже отсюда видно, что ты с испугу все патроны расстрелял.
Я сердито засопел и отвернувшись, принялся снимать диск с пулемета. Тот был громоздким, и не хотел слезать со своего крепления. Наконец мне удалось отжать пружину, и сняв пустой магазин, я закрепил на его месте новый. Старый же отправился на освободившееся место в боеукладку.
Дальнейший полет мы провели, почти не разговаривая – было не до того. Нам пришлось обследовать с воздуха еще несколько деревень, примыкавших к реке. Везде нас встречали выстрелами. К счастью, по нам били только из легкого стрелкового; ситуация когда мы попали под обстрел скорострельной пушки больше не повторилась. Алексей записывал в свой блокнот разведданные, а мы с Леной по очереди стреляли из пулемета. Девушка, вопреки моим ожиданиям, с оружием обращалась превосходно – и стреляла, и наводила, и перезаряжала она гораздо ловчее чем я, полностью концентрируясь на своей задаче.
А мне не давал покоя сквозняк в ногах из-за огромной дыры в корпусе самолёта. От него ноги мерзли до костей, несмотря на лето.
Я сжал рукоять «дегтярева». Внизу мелькали вперемешку крыши домов, верхушки деревьев, подвешенные на столбах скворечники и деревенские заборы. Загнув пулемет книзу, я перехватил его за короткий приклад – смотреть через прицел уже было невозможно, и оставалось только целиться «по струе». Стрельба из редких отдельных выстрелов стала сплошной. Противник наконец опомнился, и выбежав из домов, стрелял теперь по нам из всего наличного оружия.
– Не понял! – вдруг услышал я растерянный возглас Алексея. – Неужели… Твою мать, держитесь!
«Что», – хотел переспросить я. Но оглушительный стук зенитной пушки заставил меня вместо этого вжать голову в плечи и съежиться в своей кабине бортстрелка.
Биплан с воющим на максимальных оборотах двигателем рванулся в сторону, резко меняя направление полета. Перегрузка вжала меня в сиденье. Летчик потянул штурвал на себя, круто наклонив самолёт к земле, крылья «кукурузника» накренились почти перпендикулярно, и я смог увидеть до того заслоняемую корпусом деревню перед собой – и тех кто по нам стрелял.
Площадь перед церковью опустела. Но в тени под кронами деревьев перебегали темные силуэты и сквозь дым мелькали слабые вспышки выстрелов. Пули с тонким свистом проносились над головой и дырявили наш По-2. Их свист заглушало громыхание крупного калибра, установленного на краю площади. Там, на месте закутанной в брезент установки, стояло нечто с тонким длинным стволом и сидящими позади стрелками-наводчиками. Мне с моего места было очень хорошо видно, как этот тонкий ствол следует за нашим самолётом, выплевывая каждые полсекунды стальную смерть. Биплан окутался паутиной трассеров.
– Стреляй, Семён! – словно сквозь вату донесся до меня крик пилота. Я как во сне вытянул руки, загнув тело пулемета чуть ли ни до отказа вниз и вбок, и придерживая ладонью за ручку, нажал на спусковой крючок. «Дегтярев» затрясся, выплевывая тонкую белую линию из дула. Та беспорядочно чертила петли в пыли внизу, словно кто-то невидимый исступлено отплясывал на площади, но без результата – я ни в кого не попал.
Один из снарядов зенитки коснулся борта самолёта. Биплан потряс удар, словно по нему со всей дури шмякнули огромной кувалдой. На уровне ног потянуло сквозняком. Я заорал, изо всех сил держась за пулемет – мне показалось, что под моими ступнями пустота, куда я могу провалиться. Оружие дернулось, все еще продолжая стрелять (я машинально давил на спуск рукой), очертило дулом полукруг, рассекая воздух белыми трассерами, и наконец замолчало. Кончились патроны.
Я осознал, что до сих пор ору, хватаясь за рукоять «дегтяря» как оглашенный – и замолчал, красный от смущения и пережитого страха.
– Улетаем отсюда! – Алексей выровнял самолёт, уходя из зоны поражения. – Эй сзади, вы там живы?
– Я в порядке, – отозвалась Лена и повернулась ко мне. – Ты как, Сёма?
– Э-э… Х-хорошо…
– Ну и славно, – пилот сорвал с головы шлем и промокнул им мокрую от пота голову. – Мы выяснили всё что нужно. Можно улетать.
– И что же мы выяснили? – фыркнул я. Страх постепенно отпускал, и на смену ему приходила злость.
– В Юрьево стоит батальон фрицев при поддержке артиллерии. В Орешково, вероятно, тоже. Похоже что все поселки на левом берегу заняты фашистами, что логично – мы у них в тылу, и они не хотят допустить нашего прорыва к Волге.
– Угу. – кивнул я, хотя мне эти названия ничего не говорили. – Что будем делать сейчас?
– Нам придется облететь на малой высоте эти деревни. Так мы узнаем, какие силы там сейчас стоят. К счастью, на этом берегу много лесов, пехоте проще будет пробираться по лесной чаще между опорными пунктами. Ну да это уже как наше командование решит. Готовы прошвырнуться?
– Готовы, да не на тот свет, – огрызнулся я. – У них тут зенитки понаставлены, из нас решето сделают. Особенно если ты крутиться будешь по пять минут!
– Попридержи язык, или пешком домой пойдешь! – ответил Алексей. – Если нужно для дела – будем крутиться. А ты лучше пока пулемет перезаряди, мне даже отсюда видно, что ты с испугу все патроны расстрелял.
Я сердито засопел и отвернувшись, принялся снимать диск с пулемета. Тот был громоздким, и не хотел слезать со своего крепления. Наконец мне удалось отжать пружину, и сняв пустой магазин, я закрепил на его месте новый. Старый же отправился на освободившееся место в боеукладку.
Дальнейший полет мы провели, почти не разговаривая – было не до того. Нам пришлось обследовать с воздуха еще несколько деревень, примыкавших к реке. Везде нас встречали выстрелами. К счастью, по нам били только из легкого стрелкового; ситуация когда мы попали под обстрел скорострельной пушки больше не повторилась. Алексей записывал в свой блокнот разведданные, а мы с Леной по очереди стреляли из пулемета. Девушка, вопреки моим ожиданиям, с оружием обращалась превосходно – и стреляла, и наводила, и перезаряжала она гораздо ловчее чем я, полностью концентрируясь на своей задаче.
А мне не давал покоя сквозняк в ногах из-за огромной дыры в корпусе самолёта. От него ноги мерзли до костей, несмотря на лето.
– На сегодня всё, теперь домой, – объявил летчик, когда мы пролетели через очередной поселок. – Поздравляю, ваш первый разведывательный полет прошел успешно.
– Спасибо… – вяло отозвался я (меня укачало тряской). Лена не ответила, с закрытыми глазами тихонько сопя на моём плече.
Алексей покачал головой, глядя на нас, и повернул штурвал, шепнув под нос что-то вроде «зелёные…». Самолёт несильно покачивался на ветру, и успокаивающе порыкивал мотором. Под его рев и шум ветра я начал медленно куда-то проваливаться, поминутно клюя носом. Пригревшаяся у меня под боком Лена явно не собиралась слезать, и поэтому я сидел неподвижно, чтобы не потревожить девушку. Благодаря этому я постепенно тоже задремал.
Внезапный толчок привел меня в чувство. Я открыл глаза. Самолёт летел, рассекая воздух на минимальной высоте. Алексей обеспокоенно разглядывал что-то впереди и выше – в зеркале были видны его глаза и глубокая морщина на переносице.
– Что случилось? – спросил я.
Летчик молча указал рукой вперед. Я прищурившись от ветра посмотрел в указанную сторону. Над горизонтом выше нас неспешно плыл журавлиный клин.
– Птицы?
– Нет, Семён, не птицы это. Посмотри внимательней.
Я пригляделся к небесному строю. Эти «птицы» не махали крыльями. Более того, у каждой из них выступали под брюхом по две округлых «лапы», словно они были обуты в валенки.
– Немцы?
– Юнкерсы, – ответил Алексей. – Стервятники фашистские.
– Они нас видят? – спросил я.
– Вряд ли. Они выше нас, да и задача у них другая. Будем надеяться, что не заметят.
Я потряс Лену за плечо. Та подняла голову и посмотрела на меня заспанно-недоуменным взглядом.
– Что такое?..
В ответ я показал ей пальцем на вражеские самолёты. Лена распахнула зеленые глаза:
– А куда это они?
– Не знаю.
– Они над нашим аэродромом, – сказал летчик. – Возможно, что…
Рядом со строем бомбардировщиков появились белые облачка разрывов. Если присмотреться, то можно было заметить, что с земли к ним тянутся тонкие, как струны, трассы зенитных снарядов. Я затаил дыхание, ожидая что вот-вот один из них задымит, и с ревом понесется к земле, как в военно-патриотических фильмах про Великую Отечественную.
Но вместо этого к земле с ревом понеслись все. Они действительно были похожи на стервятников – пикирующие, расставившие в воздухе лапы-шасси с обтекателями, с угловатыми крыльями. От нас до них было наверное километра три, но даже на таком расстоянии было слышно как ревут их сирены в унисон двигателям.
– Аэродром бомбят, – мрачно констатировал летчик.
Мы продолжали молча смотреть. Штурмовики по очереди цепочкой зашли на атаку, сопровождаемые с земли огнем. Впрочем, вспыхивающие рядом с ними яркие шарики шрапнельных разрывов, похоже не слишком волновали их. От первого самолёта отделились черные точки бомб, на таком расстоянии казавшиеся не больше песчинки, которые с нарастающей скоростью понеслись к земле.
– Сейчас долбанёт, – Алексей сжал зубы. – Сволочи…
– Глядите! – воскликнула Лена, встав с кресла и размахивая рукой. – Они подбили его!
Огонь зениток, оказывается, был не таким уж и безвредным. Первый самолёт, отбомбившийся по аэродрому, теперь волок за собой черный дымный шлейф, словно смертный саван. Неуверенно рыская на курсе, он всё сильнее окутывался дымом и пламенем, и наконец, закрутившись вокруг оси, со всего маху врезался в лес.
– Ура!!! – я вскочил, подняв кверху кулаки.
– Есть! – засмеялся Алексей. – Молодцы зенитчики!
Я взглянул в сторону аэродорома, и ликующий крик застрял у меня в глотке. Над поселком и летным полем расплывались тяжелые клубы дыма. Последний в строю вражеский штурмовик сбросил свой смертоносный груз, отвернул – и в том месте, куда тот попал, вспыхнуло огромное пламя выше домов. Несколько секунд спустя до нас докатилось гулкое рокочущее эхо. В воздух поднялся темно-серый колеблющийся на ветру дымный гриб; еще выше него в небе танцевали обломки, разметанные ненормально мощным взрывом.
– Что это за… – я в растерянности ткнул в сторону взрыва пальцем.
– Склад с авиабомбами бахнул, – глухо сказал пилот.
Я медленно опустился на сиденье. Фашистские самолёты снизились и весело тарахтя, принялись полосовать аэродром очередями из пулеметов. С земли по ним хлестали тонкие трассы пуль, но с каждой минутой их становилось всё меньше. До нас доносился отдаленный треск выстрелов и хлопки разрывов на земле. Рикошеты трассеров метались в дымном небе над разрушаемым поселком, и от того казалось что над ним идет сверкающий дождь.
– Почему мы не садимся? – спросил я.
– Нельзя, – коротко ответил Алексей. – Сожгут.
– Но там гибнут люди, им нужна помощь!
– На «ушке» против девятки «лапотников»? Не смеши меня. Мы живы только потому, что нас до сих пор не заметили. Немцы слишком заняты аэродромом. Когда они расстреляют боезапас и повернут обратно, вот тогда мы приземлимся, а сейчас нельзя.
– И что нам делать?
– Ждать конца налёта.
Я замолчал и отвернулся. «Юнкерсы» тем временем дожгли всё, до чего смогли дотянуться, и собравшись в строй, потянули прочь от аэродрома. Позади них в небо поднимались несколько больших дымных столбов от пылающих цистерн, и полтора десятка поменьше от горящих домов, грузовиков, взорванных блиндажей и зажжённой бомбами рощи. Вслед им одиноко строчил пулемет, который выпустив несколько очередей, замолчал.
– Теперь можно, – летчик переложил штурвал, направив биплан к летному полю.
– А мы сядем? – я подергал свой ремень, проверяя надежно ли тот закреплен.
– Сядем, куда денемся.
Пилот перевел ручку газа на «малый». Самолёт с шуршанием начал спускаться на истерзанную бомбами землю. Я нервничал, опасаясь что мы сейчас зацепим колесом воронку и перевернемся, но всё обошлось. Коротко прокатившись по выгоревшей траве луга, наш По-2 встал возле самой рощи. Подруливая и газуя двигателем, летчик закатил самолёт под прикрытие деревьев.
– Готовьте самолёт к вылету. – Алексей на руках поднялся и прокатившись о крылу, ловко спрыгнул на землю. – Я к командиру. Перкаль и лак несите с нашей стоянки, если ее еще не разбомбили. Увидимся через полчаса.
– Спасибо… – вяло отозвался я (меня укачало тряской). Лена не ответила, с закрытыми глазами тихонько сопя на моём плече.
Алексей покачал головой, глядя на нас, и повернул штурвал, шепнув под нос что-то вроде «зелёные…». Самолёт несильно покачивался на ветру, и успокаивающе порыкивал мотором. Под его рев и шум ветра я начал медленно куда-то проваливаться, поминутно клюя носом. Пригревшаяся у меня под боком Лена явно не собиралась слезать, и поэтому я сидел неподвижно, чтобы не потревожить девушку. Благодаря этому я постепенно тоже задремал.
Внезапный толчок привел меня в чувство. Я открыл глаза. Самолёт летел, рассекая воздух на минимальной высоте. Алексей обеспокоенно разглядывал что-то впереди и выше – в зеркале были видны его глаза и глубокая морщина на переносице.
– Что случилось? – спросил я.
Летчик молча указал рукой вперед. Я прищурившись от ветра посмотрел в указанную сторону. Над горизонтом выше нас неспешно плыл журавлиный клин.
– Птицы?
– Нет, Семён, не птицы это. Посмотри внимательней.
Я пригляделся к небесному строю. Эти «птицы» не махали крыльями. Более того, у каждой из них выступали под брюхом по две округлых «лапы», словно они были обуты в валенки.
– Немцы?
– Юнкерсы, – ответил Алексей. – Стервятники фашистские.
– Они нас видят? – спросил я.
– Вряд ли. Они выше нас, да и задача у них другая. Будем надеяться, что не заметят.
Я потряс Лену за плечо. Та подняла голову и посмотрела на меня заспанно-недоуменным взглядом.
– Что такое?..
В ответ я показал ей пальцем на вражеские самолёты. Лена распахнула зеленые глаза:
– А куда это они?
– Не знаю.
– Они над нашим аэродромом, – сказал летчик. – Возможно, что…
Рядом со строем бомбардировщиков появились белые облачка разрывов. Если присмотреться, то можно было заметить, что с земли к ним тянутся тонкие, как струны, трассы зенитных снарядов. Я затаил дыхание, ожидая что вот-вот один из них задымит, и с ревом понесется к земле, как в военно-патриотических фильмах про Великую Отечественную.
Но вместо этого к земле с ревом понеслись все. Они действительно были похожи на стервятников – пикирующие, расставившие в воздухе лапы-шасси с обтекателями, с угловатыми крыльями. От нас до них было наверное километра три, но даже на таком расстоянии было слышно как ревут их сирены в унисон двигателям.
– Аэродром бомбят, – мрачно констатировал летчик.
Мы продолжали молча смотреть. Штурмовики по очереди цепочкой зашли на атаку, сопровождаемые с земли огнем. Впрочем, вспыхивающие рядом с ними яркие шарики шрапнельных разрывов, похоже не слишком волновали их. От первого самолёта отделились черные точки бомб, на таком расстоянии казавшиеся не больше песчинки, которые с нарастающей скоростью понеслись к земле.
– Сейчас долбанёт, – Алексей сжал зубы. – Сволочи…
– Глядите! – воскликнула Лена, встав с кресла и размахивая рукой. – Они подбили его!
Огонь зениток, оказывается, был не таким уж и безвредным. Первый самолёт, отбомбившийся по аэродрому, теперь волок за собой черный дымный шлейф, словно смертный саван. Неуверенно рыская на курсе, он всё сильнее окутывался дымом и пламенем, и наконец, закрутившись вокруг оси, со всего маху врезался в лес.
– Ура!!! – я вскочил, подняв кверху кулаки.
– Есть! – засмеялся Алексей. – Молодцы зенитчики!
Я взглянул в сторону аэродорома, и ликующий крик застрял у меня в глотке. Над поселком и летным полем расплывались тяжелые клубы дыма. Последний в строю вражеский штурмовик сбросил свой смертоносный груз, отвернул – и в том месте, куда тот попал, вспыхнуло огромное пламя выше домов. Несколько секунд спустя до нас докатилось гулкое рокочущее эхо. В воздух поднялся темно-серый колеблющийся на ветру дымный гриб; еще выше него в небе танцевали обломки, разметанные ненормально мощным взрывом.
– Что это за… – я в растерянности ткнул в сторону взрыва пальцем.
– Склад с авиабомбами бахнул, – глухо сказал пилот.
Я медленно опустился на сиденье. Фашистские самолёты снизились и весело тарахтя, принялись полосовать аэродром очередями из пулеметов. С земли по ним хлестали тонкие трассы пуль, но с каждой минутой их становилось всё меньше. До нас доносился отдаленный треск выстрелов и хлопки разрывов на земле. Рикошеты трассеров метались в дымном небе над разрушаемым поселком, и от того казалось что над ним идет сверкающий дождь.
– Почему мы не садимся? – спросил я.
– Нельзя, – коротко ответил Алексей. – Сожгут.
– Но там гибнут люди, им нужна помощь!
– На «ушке» против девятки «лапотников»? Не смеши меня. Мы живы только потому, что нас до сих пор не заметили. Немцы слишком заняты аэродромом. Когда они расстреляют боезапас и повернут обратно, вот тогда мы приземлимся, а сейчас нельзя.
– И что нам делать?
– Ждать конца налёта.
Я замолчал и отвернулся. «Юнкерсы» тем временем дожгли всё, до чего смогли дотянуться, и собравшись в строй, потянули прочь от аэродрома. Позади них в небо поднимались несколько больших дымных столбов от пылающих цистерн, и полтора десятка поменьше от горящих домов, грузовиков, взорванных блиндажей и зажжённой бомбами рощи. Вслед им одиноко строчил пулемет, который выпустив несколько очередей, замолчал.
– Теперь можно, – летчик переложил штурвал, направив биплан к летному полю.
– А мы сядем? – я подергал свой ремень, проверяя надежно ли тот закреплен.
– Сядем, куда денемся.
Пилот перевел ручку газа на «малый». Самолёт с шуршанием начал спускаться на истерзанную бомбами землю. Я нервничал, опасаясь что мы сейчас зацепим колесом воронку и перевернемся, но всё обошлось. Коротко прокатившись по выгоревшей траве луга, наш По-2 встал возле самой рощи. Подруливая и газуя двигателем, летчик закатил самолёт под прикрытие деревьев.
– Готовьте самолёт к вылету. – Алексей на руках поднялся и прокатившись о крылу, ловко спрыгнул на землю. – Я к командиру. Перкаль и лак несите с нашей стоянки, если ее еще не разбомбили. Увидимся через полчаса.
Неплохо.
бамп
Бамп.
И слог не идет.
И слог не идет.
бамп
bump
Самолёт приземлился не возле своего обычного места. Летчик спешил спрятать хрупкую машину под деревья, в результате чего до места, где были сложены инструменты и принадлежности было идти метров триста. Тащить всё это на новое место не хотелось, поэтому я решил просто перегнать наш «кукурузник» к стоянке, благо теперь я знал, как это делается.
– Лен, садись! Прокатимся!
– Ой… – она сложила ладони лодочкой у губ и удивленно смотрела, как я забираюсь в кабину. – Сёма, а так разве можно? Ты уже умеешь им управлять?
– Разберусь, – я подмигнул. – Да мы и не взлетаем же.
Сев в пилотское кресло, я начал изучать управление. Авиакомпас, высотомер, указатель скорости, и самое важное для запуска – тумблеры электропитания и магнето. Вдоль борта у левой руки тянутся трубки бензо- и маслопроводов. Краник на бензопроводе закрыт – чтобы запустить двигатель, нужно будет открыть его. Касаниями тумблеров включаю электросистему, зажигание, отворачиваю кран на бензопроводе и легонько тяну рычаг тяги двигателя. Мотор с чихающим звуком машет пропеллером раз, другой – и заводится. Можно взлетать… или по меньшей мере передвигаться по полю.
Оглянувшись, я вижу что Лена улыбается мне и показывает большой палец одобрения. Я возвращаю улыбку – даже такая скромная похвала с ее стороны мне приятна, а еще потому, что только мне известно, насколько сложную операцию я провёл. Запускать самолёт, даже такой маленький – это далеко не одно и то же, что заводить автомобиль. Если там это решается одним поворотом ключа, то здесь нужно сделать множество малозначительных на первый взгляд действий, причем в нужном порядке. Если напутать или пропустить что-то, то можно налажать – и в определенных случаях очень сильно. Так что я мог гордиться собой.
Ладно, мы запустились. Теперь можно ехать. Я прибавляю тягу и кладу ноги на педали. Если автомобиль управляется в большей степени руками, то здесь, в кабине самолёта и на земле, рулить нужно ногами. Биплан не спеша катится по траве, изредка подскакивая на неровностях. Где находится тормоз шасси я не знаю, и поэтому стараюсь действовать осторожно, не разгоняясь слишком сильно.
Вот и стоянка. На краю рощи выстроен из досок и мешков с песком капонир для самолёта. С трех сторон его окружают деревья, между которыми растянута маскировочная сетка, а сам он обсажен кустами и засыпан землей, так что его трудно заметить с воздуха. Я загоняю самолёт в укрытие, следя за тем чтобы не задеть что-нибудь крыльями, и разворачиваю носом к полю. Двигатель заглушен, бензопровод перекрыт, можно начинать ремонт. Вместе с Леной я опускаю маскировочную накидку, закрывающую этот ангар под открытым небом с четвёртой стороны, так что теперь нас здесь никто не увидит с неба.
Осмотревшись вокруг, я заметил, что сетка над капониром иссечена осколками и во многих местах выгорела. Дерево, к которому одним концом она была привязана, было полностью лишено листвы и сочилось соком от свежих ран на коре. Еще дальше была видна огромная воронка, окруженная горящими деревьями и исходящая дымом. Похоже, это и был тот самый склад с бомбами. Нам повезло, что мы не успели сесть раньше – всё вокруг было завалено тлеющими обломками, от которых, попади они на самолёт, тот мог бы запросто сгореть.
И запах гари. Не знаю чем таким бомбили немцы, но роща была буквально пропитана неприятной вонью – что-то среднее между горящими покрышками и жженой газетой. От нее жутко свербило в носу, так что через несколько минут нахождения в этом амбре я начал чихать и тереть слезящиеся глаза.
Впрочем, отвлекаться не было времени, надо было ремонтировать самолёт. Работы было немало – после нашего вылета в плоскостях и корпусе пестрели десятки дырочек, дырок и совсем уж больших дырищ. В фюзеляже ближе к хвосту зияла огромная прореха, через которую можно было свободно пролезть внутрь биплана.
Тут я пожалел, что оставил свой пионерский галстук в пионерлагере. Сейчас он бы отлично помог в качестве носового платка. Чихая и шмыгая носом, я подтащил к По-2 фляги с лаком и клеем, инструменты, обгоревший рулон плотной ткани для заплаток, и мы с Леной принялись за работу.
Кропотливое и нудное занятие. Мне вспомнилась одна сцена из виденного когда-то фильма про войну, где вернувшегося после вылета на дырявом самолёте летчика техник крыл матом. Теперь я его отлично понимал. Мало кому будет приятно, если его труд кто-нибудь подставит под огонь и изрешетит в дуршлаг. Заклеивать обычные дырки было еще довольно легко, хоть их было и много. Перкаля на заплаты хватало, нужно было только вырезать из него небольшие куски, приклеивать на места пробоин, обработать шкуркой выступающие края для восстановления аэродинамики и замазать лаком. Гораздо хуже было, если пуля разбила элемент несущей конструкции в крыле – тут уже нужно было вытачивать из сухого дерева новый, резать само крыло и менять разбитую планку на целую. Наиболее серьезные повреждения, вроде треснувшего лонжерона я решил не трогать: плотник из меня был дрянной, и вряд ли у меня хватило таланта починить всё как надо.
Самым серьезным повреждением была пробоина в борту у хвоста – та самая, от зенитного снаряда. С ней было больше всего возни. Я наверное провёл целый час, вытачивая из деревяшек подходящие по размеру стойки взамен тех что были побиты осколками. Потом пришлось мастерить и ставить растяжки в фюзеляже. Потом вырезать из ткани огромную заплату и крепить ее поверх пробоины. Да, Алексей определенно был прав – зенитным пушкам лучше не попадаться в прицел.
Наконец биплан был более-менее приведен в порядок. Оставшиеся дырки не составляло большого труда заклеить, и мы с Леной решили отдохнуть. Гарь от пожаров к тому времени ветер развеял, и дышать снова стало хорошо. Жара, правда, никуда не делась, так что гимнастерка по-прежнему была мокрой, не просыхая.
– Семён, я пить хочу, – Лена устало вздохнула и села на песок, обтирая грязные руки о юбку. Я примостился рядом с ней и взял ее руки в свои ладони.
– Я тоже хочу.
– Может, поищем воду?
– Или спросим у кого-нибудь, – задумчиво произнес я. – Думаю, тут должна быть какая-то кухня или что-то подобное.
– Так давай сходим? – спросила девушка.
– Сейчас, – я размял затекшие плечи. – Отдохну только немного.
– Угу… – Лена рукавом промокнула лоб и прижавшись ко мне уткнулась головой в плечо. Я стал гладить ее руки, в уме тем временем прикидывая, чего мне хочется больше – спокойно посидеть на одном месте, мучаясь жаждой, или всё же пойти искать у кого-нибудь воды. Делать что-либо было совершенно лень, но так хотелось пить (живот подал напоминающий о себе сигнал)… Да и поесть тоже не помешало бы.
– Лен, садись! Прокатимся!
– Ой… – она сложила ладони лодочкой у губ и удивленно смотрела, как я забираюсь в кабину. – Сёма, а так разве можно? Ты уже умеешь им управлять?
– Разберусь, – я подмигнул. – Да мы и не взлетаем же.
Сев в пилотское кресло, я начал изучать управление. Авиакомпас, высотомер, указатель скорости, и самое важное для запуска – тумблеры электропитания и магнето. Вдоль борта у левой руки тянутся трубки бензо- и маслопроводов. Краник на бензопроводе закрыт – чтобы запустить двигатель, нужно будет открыть его. Касаниями тумблеров включаю электросистему, зажигание, отворачиваю кран на бензопроводе и легонько тяну рычаг тяги двигателя. Мотор с чихающим звуком машет пропеллером раз, другой – и заводится. Можно взлетать… или по меньшей мере передвигаться по полю.
Оглянувшись, я вижу что Лена улыбается мне и показывает большой палец одобрения. Я возвращаю улыбку – даже такая скромная похвала с ее стороны мне приятна, а еще потому, что только мне известно, насколько сложную операцию я провёл. Запускать самолёт, даже такой маленький – это далеко не одно и то же, что заводить автомобиль. Если там это решается одним поворотом ключа, то здесь нужно сделать множество малозначительных на первый взгляд действий, причем в нужном порядке. Если напутать или пропустить что-то, то можно налажать – и в определенных случаях очень сильно. Так что я мог гордиться собой.
Ладно, мы запустились. Теперь можно ехать. Я прибавляю тягу и кладу ноги на педали. Если автомобиль управляется в большей степени руками, то здесь, в кабине самолёта и на земле, рулить нужно ногами. Биплан не спеша катится по траве, изредка подскакивая на неровностях. Где находится тормоз шасси я не знаю, и поэтому стараюсь действовать осторожно, не разгоняясь слишком сильно.
Вот и стоянка. На краю рощи выстроен из досок и мешков с песком капонир для самолёта. С трех сторон его окружают деревья, между которыми растянута маскировочная сетка, а сам он обсажен кустами и засыпан землей, так что его трудно заметить с воздуха. Я загоняю самолёт в укрытие, следя за тем чтобы не задеть что-нибудь крыльями, и разворачиваю носом к полю. Двигатель заглушен, бензопровод перекрыт, можно начинать ремонт. Вместе с Леной я опускаю маскировочную накидку, закрывающую этот ангар под открытым небом с четвёртой стороны, так что теперь нас здесь никто не увидит с неба.
Осмотревшись вокруг, я заметил, что сетка над капониром иссечена осколками и во многих местах выгорела. Дерево, к которому одним концом она была привязана, было полностью лишено листвы и сочилось соком от свежих ран на коре. Еще дальше была видна огромная воронка, окруженная горящими деревьями и исходящая дымом. Похоже, это и был тот самый склад с бомбами. Нам повезло, что мы не успели сесть раньше – всё вокруг было завалено тлеющими обломками, от которых, попади они на самолёт, тот мог бы запросто сгореть.
И запах гари. Не знаю чем таким бомбили немцы, но роща была буквально пропитана неприятной вонью – что-то среднее между горящими покрышками и жженой газетой. От нее жутко свербило в носу, так что через несколько минут нахождения в этом амбре я начал чихать и тереть слезящиеся глаза.
Впрочем, отвлекаться не было времени, надо было ремонтировать самолёт. Работы было немало – после нашего вылета в плоскостях и корпусе пестрели десятки дырочек, дырок и совсем уж больших дырищ. В фюзеляже ближе к хвосту зияла огромная прореха, через которую можно было свободно пролезть внутрь биплана.
Тут я пожалел, что оставил свой пионерский галстук в пионерлагере. Сейчас он бы отлично помог в качестве носового платка. Чихая и шмыгая носом, я подтащил к По-2 фляги с лаком и клеем, инструменты, обгоревший рулон плотной ткани для заплаток, и мы с Леной принялись за работу.
Кропотливое и нудное занятие. Мне вспомнилась одна сцена из виденного когда-то фильма про войну, где вернувшегося после вылета на дырявом самолёте летчика техник крыл матом. Теперь я его отлично понимал. Мало кому будет приятно, если его труд кто-нибудь подставит под огонь и изрешетит в дуршлаг. Заклеивать обычные дырки было еще довольно легко, хоть их было и много. Перкаля на заплаты хватало, нужно было только вырезать из него небольшие куски, приклеивать на места пробоин, обработать шкуркой выступающие края для восстановления аэродинамики и замазать лаком. Гораздо хуже было, если пуля разбила элемент несущей конструкции в крыле – тут уже нужно было вытачивать из сухого дерева новый, резать само крыло и менять разбитую планку на целую. Наиболее серьезные повреждения, вроде треснувшего лонжерона я решил не трогать: плотник из меня был дрянной, и вряд ли у меня хватило таланта починить всё как надо.
Самым серьезным повреждением была пробоина в борту у хвоста – та самая, от зенитного снаряда. С ней было больше всего возни. Я наверное провёл целый час, вытачивая из деревяшек подходящие по размеру стойки взамен тех что были побиты осколками. Потом пришлось мастерить и ставить растяжки в фюзеляже. Потом вырезать из ткани огромную заплату и крепить ее поверх пробоины. Да, Алексей определенно был прав – зенитным пушкам лучше не попадаться в прицел.
Наконец биплан был более-менее приведен в порядок. Оставшиеся дырки не составляло большого труда заклеить, и мы с Леной решили отдохнуть. Гарь от пожаров к тому времени ветер развеял, и дышать снова стало хорошо. Жара, правда, никуда не делась, так что гимнастерка по-прежнему была мокрой, не просыхая.
– Семён, я пить хочу, – Лена устало вздохнула и села на песок, обтирая грязные руки о юбку. Я примостился рядом с ней и взял ее руки в свои ладони.
– Я тоже хочу.
– Может, поищем воду?
– Или спросим у кого-нибудь, – задумчиво произнес я. – Думаю, тут должна быть какая-то кухня или что-то подобное.
– Так давай сходим? – спросила девушка.
– Сейчас, – я размял затекшие плечи. – Отдохну только немного.
– Угу… – Лена рукавом промокнула лоб и прижавшись ко мне уткнулась головой в плечо. Я стал гладить ее руки, в уме тем временем прикидывая, чего мне хочется больше – спокойно посидеть на одном месте, мучаясь жаждой, или всё же пойти искать у кого-нибудь воды. Делать что-либо было совершенно лень, но так хотелось пить (живот подал напоминающий о себе сигнал)… Да и поесть тоже не помешало бы.
Зашуршали чьи-то приближающиеся шаги. Я поднял голову. К нашему капониру шла девушка в юбке и гимнастерке. По рыжим струям волос я мгновенно опознал Алису.
Зачем она пришла из лагеря? Неужели что-то произошло?
– Семён! – позвала Алиса, еще не видя нас. Девушка остановилась, разглядывая наш ангар. – Лена? Скажите что вы тут, иначе я с ума сойду!
– Алиса? – я встал, проглатывая окончание фразы: «Какого чёрта ты тут делаешь?». Вместе со мной поднялась и Лена.
– Вот вы где. – Алиса уперлась рукой в стену из мешков с песком. Тут я увидел, что она буквально падает с ног от усталости. – У вас вода есть?
– Вода?
– Ну или хоть что-нибудь! Пить хочу, умираю!
– Эм… – я в легкой растерянности посмотрел на стоявшую рядом со мной Лену. – Клей есть. Лак есть. Что будешь?
– Шутник, – печально констатировала Алиса. – Тебе смешно, а я, между прочим, по этой грёбаной лесной дороге полтора часа сюда пёрлась!
– Случилось чего? – я решил перейти к делу.
– Да не, ничего, – рыжеволосая девушка замотала головой. – Ничего страшного, в смысле. Об остальном потом расскажу. А пока давайте хоть что-то попить найдем, иначе я из вас всю кровь высосу, клянусь!
Лена засмеялась.
– Ну пошли, – вздохнул я.
«Что-нибудь попить» вскоре нашлось. Проходя мимо одного из солдат, я спросил его о воде. Тот указал на протекавший на краю лагеря маленький родник, который использовался для умывания. Разжившись кое-какой посудой в местной столовой, мы набрали воды во взятый со стоянки пустой бидон из-под клея, который перед этим как следует вымыли и протёрли. Умывшись и сполоснув головы в источнике, мы пошли обратно к самолётному укрытию, освежившиеся и с чувством облегчения.
По пути я заметил, что несмотря на разрушения, причиненные бомбежкой, суеты в лагере не было. Все работали деловито и без спешки – в организованном лазарете поили и перевязывали раненых, неподалеку группа солдат прибирала обломки, а напротив восстанавливали маскировочную сеть, пострадавшую при налёте. Всё это излучало такую уверенность в том, что никакие вражеские самолёты не страшны, что я окончательно успокоился.
Мы сели возле капонира на мешках с песком, вытащенных под солнце. Девушки сидели передо мной, уплетая за обе щеки половинки деревенского пирога с мясом, который украли со стола возле кухни, а я приземлился на корточки и хлебал из кружки воду, черпая ее из бидона.
– …Мне тот сержантик и говорит – мол, не в нашей компетенции, и вообще насчет оружия надо с интендантом разговаривать. Тогда пошли все вместе к нему. А он сидит у себя в кладовке, чаи гоняет, важный как принцесса Помпадур. Я выхожу вперед – так и так, нам нужны стволы. Этот… – Алиса обозвала кладовщика смачным словом, – подстаканник отставляет, глазки свои на меня поднял, смотрит, как будто я перед ним майку задрала и голыми буферами трясу. Аж противно стало. И заявляет – не положено.
– Так он и не дал бы, – хмыкнул я. – Мы с Ванькой к нему ходили уже, он нас послал.
– Вот, и нас тоже послал. Сержант этот с нами не пошел, сказал чтобы мы сами договаривались. А эта сволочь начала нам объяснять что положено, что нельзя, что надо к командиру полка идти, и с ним это решать. Мы его и уговаривали, и помочь обещали, а хрен там – нельзя и всё! Под конец он мне вообще заявил, типа ты слишком красивая чтобы в окопах гнить. Представляешь?
– Да уж. Сочувствую, – сказала Лена.
– Мразь, – сплюнула Алиса и потянулась кружкой к бидону с водой. Налив воды, она залпом выпила ее.
– Так что я и вызвалась идти сюда, – переведя дух сказала девушка. – Ребята там разбираются с тем хозяйством что Семён и Ванька натащили. Ульянку я с ними оставила, а сама ноги в руки и сюда. По пути решила к вам еще зайти. Весь лагерь перерыла, пока мне какой-то летчик не сказал, что вы у него самолёт чините. Кстати, вы что, серьезно эту штуку ремонтируете?
– Да, – ответил я. – И даже летали.
От удивления у Алисы округлились глаза.
– Обалдеть. На этом? Вместе летали?
– Вместе, – в голосе Лены неожиданно хрустнул лёд.
Взгляд Алисы стал пустым. Она отвела его, на миг задержав на мне. В глазах девушки была грусть и какая-то затаённая обида. Из дерзкой на язык задиры и пацанки она сразу превратилась в ребенка, у которого забрали дорогую игрушку. У меня дрогнуло сердце.
– Понятно… – Алиса отвернулась и уставилась в поле. Над нами повисла тишина; все мы знали об её причинах, так, как если бы сказали о ней вслух.
Я вспомнил, как вечером второго дня после карточной партии шел по лагерю и думал о взаимоотношениях Алисы и Лены, и том, какое место я занимаю в их чувствах. На первый взгляд, всё было достаточно прозрачно для понимания – общий интерес, общий предмет соперничества. Причем, если для Алисы это, видимо, был спортивный интерес, позже развившийся в некое чувство привязанности, то для Лены это – скорее любовь с парты, которую она выносила в себе достаточно долго, прежде чем явить ее мне.
Алиса, Лена. Первая – пацанка с неуравновешенным характером и взрывным темпераментом, вторая – стеснительная книжная девочка, полная скрытых комплексов. Но так ли это на самом деле? За дни, проведенные с Леной, я уже успел убедиться, что внутренний ее образ, мягко говоря, не соответствует внешнему. Вспомнить хотя бы, с какой настойчивостью она меня «романсила», что уже не было похоже на типичную «няшу-стесняшу». Да и других «неподходящих образу» качеств у нее хватало: вспомнить хотя бы ее тягу к авантюрам. С какой легкостью она решилась на поездку на аэродром, полет – хотя уверен, ей еще никогда не приходилось летать вот так, когда ветер дует в лицо, а под самыми ногами, за тонкой перегородкой лежит бездна.
Я поймал себя на мысли, что буравлю глазами Лену и при этом покачиваю головой в такт мыслям. А она смотрит на меня, покрасневшая то ли от стыда, то ли от…
– Семён, дырку прожжешь.
Слова, сказанные вроде бы и обычным тоном, но в них чувствовался рокот приближающейся бури. Пылающий взгляд изумрудных глаз. Таких глубоких, что можно провалиться в них. Сейчас, от упавшей с челки тени они казались темно-зелеными – точно глубокое море, необузданное в своём гневе, дробящее в ледяные осколки айсберги и крушащее ими скорлупки кораблей, беспомощных перед стихией…
Лена поджала губы, недовольно глядя на меня. Я же, тем временем утонув в пучине драматизации, выпал из реальности, и очнулся только когда меня слегка треснули по башке.
– Ау! – передо мной помахали ладошкой. – Проснись!
– Что? – я вздрогнул и едва не опрокинулся на спину. Затекшие ноги подвели в самый неподходящий момент. – Ай, блин!
Лена невольно прыснула, глядя как я поднимаюсь с песка и отряхиваю штаны. Вслед за ней засмеялась Алиса. Пытаясь сохранять остатки неприступности, девушка с зелеными глазами еще пыталась дуться, но уже через несколько секунд сдалась.
– Смейтесь-смейтесь, – проворчал я, пытаясь сесть. – Над несчастным, убогим…
– То-то этот убогий на тебя смотрел, будто голодный на пирожок, – насмешливо фыркнула Алиса. – Везет некоторым…
Лена вздохнула.
– Алис, ну не начинай опять этот разговор по новой. Старая тема уже.
– Какой разговор? – не понял я.
– А тебе о нём знать нельзя, – в унисон парировали девчонки.
– Вот так всегда, – я наконец смог устроиться на бидоне с водой. – Воланчик искать или в столовку лазить, это запросто. А как до чего серьезного доходит, так сразу – нельзя. Ну что за ерунда, народ?
– Не переживай. – Лена улыбнулась и коснулась моих пальцев. – Когда-нибудь если хорошо попросишь Алису, она с тобой поделится.
– И не мечтайте, – рыжеволосая задира презрительно фыркнула. – Вот хорошо вам вдвоем, и ладно. А до посторонних со всякой ерундой не лезьте.
– Значит я помогу, – хихикнула Лена.
– Не вздумай! – Алиса сверкнула глазами. – Задушу! И над останками издеваться буду!
– Ну, тогда ладно. Боюсь-боюсь.
– Да ну вас, – Алиса встала со своего места и направилась за капонир. – Прошу прощения, я сейчас приду.
Зачем она пришла из лагеря? Неужели что-то произошло?
– Семён! – позвала Алиса, еще не видя нас. Девушка остановилась, разглядывая наш ангар. – Лена? Скажите что вы тут, иначе я с ума сойду!
– Алиса? – я встал, проглатывая окончание фразы: «Какого чёрта ты тут делаешь?». Вместе со мной поднялась и Лена.
– Вот вы где. – Алиса уперлась рукой в стену из мешков с песком. Тут я увидел, что она буквально падает с ног от усталости. – У вас вода есть?
– Вода?
– Ну или хоть что-нибудь! Пить хочу, умираю!
– Эм… – я в легкой растерянности посмотрел на стоявшую рядом со мной Лену. – Клей есть. Лак есть. Что будешь?
– Шутник, – печально констатировала Алиса. – Тебе смешно, а я, между прочим, по этой грёбаной лесной дороге полтора часа сюда пёрлась!
– Случилось чего? – я решил перейти к делу.
– Да не, ничего, – рыжеволосая девушка замотала головой. – Ничего страшного, в смысле. Об остальном потом расскажу. А пока давайте хоть что-то попить найдем, иначе я из вас всю кровь высосу, клянусь!
Лена засмеялась.
– Ну пошли, – вздохнул я.
«Что-нибудь попить» вскоре нашлось. Проходя мимо одного из солдат, я спросил его о воде. Тот указал на протекавший на краю лагеря маленький родник, который использовался для умывания. Разжившись кое-какой посудой в местной столовой, мы набрали воды во взятый со стоянки пустой бидон из-под клея, который перед этим как следует вымыли и протёрли. Умывшись и сполоснув головы в источнике, мы пошли обратно к самолётному укрытию, освежившиеся и с чувством облегчения.
По пути я заметил, что несмотря на разрушения, причиненные бомбежкой, суеты в лагере не было. Все работали деловито и без спешки – в организованном лазарете поили и перевязывали раненых, неподалеку группа солдат прибирала обломки, а напротив восстанавливали маскировочную сеть, пострадавшую при налёте. Всё это излучало такую уверенность в том, что никакие вражеские самолёты не страшны, что я окончательно успокоился.
Мы сели возле капонира на мешках с песком, вытащенных под солнце. Девушки сидели передо мной, уплетая за обе щеки половинки деревенского пирога с мясом, который украли со стола возле кухни, а я приземлился на корточки и хлебал из кружки воду, черпая ее из бидона.
– …Мне тот сержантик и говорит – мол, не в нашей компетенции, и вообще насчет оружия надо с интендантом разговаривать. Тогда пошли все вместе к нему. А он сидит у себя в кладовке, чаи гоняет, важный как принцесса Помпадур. Я выхожу вперед – так и так, нам нужны стволы. Этот… – Алиса обозвала кладовщика смачным словом, – подстаканник отставляет, глазки свои на меня поднял, смотрит, как будто я перед ним майку задрала и голыми буферами трясу. Аж противно стало. И заявляет – не положено.
– Так он и не дал бы, – хмыкнул я. – Мы с Ванькой к нему ходили уже, он нас послал.
– Вот, и нас тоже послал. Сержант этот с нами не пошел, сказал чтобы мы сами договаривались. А эта сволочь начала нам объяснять что положено, что нельзя, что надо к командиру полка идти, и с ним это решать. Мы его и уговаривали, и помочь обещали, а хрен там – нельзя и всё! Под конец он мне вообще заявил, типа ты слишком красивая чтобы в окопах гнить. Представляешь?
– Да уж. Сочувствую, – сказала Лена.
– Мразь, – сплюнула Алиса и потянулась кружкой к бидону с водой. Налив воды, она залпом выпила ее.
– Так что я и вызвалась идти сюда, – переведя дух сказала девушка. – Ребята там разбираются с тем хозяйством что Семён и Ванька натащили. Ульянку я с ними оставила, а сама ноги в руки и сюда. По пути решила к вам еще зайти. Весь лагерь перерыла, пока мне какой-то летчик не сказал, что вы у него самолёт чините. Кстати, вы что, серьезно эту штуку ремонтируете?
– Да, – ответил я. – И даже летали.
От удивления у Алисы округлились глаза.
– Обалдеть. На этом? Вместе летали?
– Вместе, – в голосе Лены неожиданно хрустнул лёд.
Взгляд Алисы стал пустым. Она отвела его, на миг задержав на мне. В глазах девушки была грусть и какая-то затаённая обида. Из дерзкой на язык задиры и пацанки она сразу превратилась в ребенка, у которого забрали дорогую игрушку. У меня дрогнуло сердце.
– Понятно… – Алиса отвернулась и уставилась в поле. Над нами повисла тишина; все мы знали об её причинах, так, как если бы сказали о ней вслух.
Я вспомнил, как вечером второго дня после карточной партии шел по лагерю и думал о взаимоотношениях Алисы и Лены, и том, какое место я занимаю в их чувствах. На первый взгляд, всё было достаточно прозрачно для понимания – общий интерес, общий предмет соперничества. Причем, если для Алисы это, видимо, был спортивный интерес, позже развившийся в некое чувство привязанности, то для Лены это – скорее любовь с парты, которую она выносила в себе достаточно долго, прежде чем явить ее мне.
Алиса, Лена. Первая – пацанка с неуравновешенным характером и взрывным темпераментом, вторая – стеснительная книжная девочка, полная скрытых комплексов. Но так ли это на самом деле? За дни, проведенные с Леной, я уже успел убедиться, что внутренний ее образ, мягко говоря, не соответствует внешнему. Вспомнить хотя бы, с какой настойчивостью она меня «романсила», что уже не было похоже на типичную «няшу-стесняшу». Да и других «неподходящих образу» качеств у нее хватало: вспомнить хотя бы ее тягу к авантюрам. С какой легкостью она решилась на поездку на аэродром, полет – хотя уверен, ей еще никогда не приходилось летать вот так, когда ветер дует в лицо, а под самыми ногами, за тонкой перегородкой лежит бездна.
Я поймал себя на мысли, что буравлю глазами Лену и при этом покачиваю головой в такт мыслям. А она смотрит на меня, покрасневшая то ли от стыда, то ли от…
– Семён, дырку прожжешь.
Слова, сказанные вроде бы и обычным тоном, но в них чувствовался рокот приближающейся бури. Пылающий взгляд изумрудных глаз. Таких глубоких, что можно провалиться в них. Сейчас, от упавшей с челки тени они казались темно-зелеными – точно глубокое море, необузданное в своём гневе, дробящее в ледяные осколки айсберги и крушащее ими скорлупки кораблей, беспомощных перед стихией…
Лена поджала губы, недовольно глядя на меня. Я же, тем временем утонув в пучине драматизации, выпал из реальности, и очнулся только когда меня слегка треснули по башке.
– Ау! – передо мной помахали ладошкой. – Проснись!
– Что? – я вздрогнул и едва не опрокинулся на спину. Затекшие ноги подвели в самый неподходящий момент. – Ай, блин!
Лена невольно прыснула, глядя как я поднимаюсь с песка и отряхиваю штаны. Вслед за ней засмеялась Алиса. Пытаясь сохранять остатки неприступности, девушка с зелеными глазами еще пыталась дуться, но уже через несколько секунд сдалась.
– Смейтесь-смейтесь, – проворчал я, пытаясь сесть. – Над несчастным, убогим…
– То-то этот убогий на тебя смотрел, будто голодный на пирожок, – насмешливо фыркнула Алиса. – Везет некоторым…
Лена вздохнула.
– Алис, ну не начинай опять этот разговор по новой. Старая тема уже.
– Какой разговор? – не понял я.
– А тебе о нём знать нельзя, – в унисон парировали девчонки.
– Вот так всегда, – я наконец смог устроиться на бидоне с водой. – Воланчик искать или в столовку лазить, это запросто. А как до чего серьезного доходит, так сразу – нельзя. Ну что за ерунда, народ?
– Не переживай. – Лена улыбнулась и коснулась моих пальцев. – Когда-нибудь если хорошо попросишь Алису, она с тобой поделится.
– И не мечтайте, – рыжеволосая задира презрительно фыркнула. – Вот хорошо вам вдвоем, и ладно. А до посторонних со всякой ерундой не лезьте.
– Значит я помогу, – хихикнула Лена.
– Не вздумай! – Алиса сверкнула глазами. – Задушу! И над останками издеваться буду!
– Ну, тогда ладно. Боюсь-боюсь.
– Да ну вас, – Алиса встала со своего места и направилась за капонир. – Прошу прощения, я сейчас приду.
Мы остались с Леной наедине. Алиса прошуршала, забираясь в густые кусты позади ангара, и затихла. Решив, что это хороший момент чтобы расспросить Лену, я повернулся к ней.
– Лена… Можно я кое-что спрошу?
Девушка выжидающе посмотрела на меня.
– Что вас вместе связывает? Имею в виду, тебя и Алису? Вообще, ты ее хорошо знаешь?
– Ну… мы подруги. Или около того. Мы знаем друг друга с детства, но у нас мало общих знакомых. Алиса старше на год, и у нас был разный круг общения.
Я продолжал смотреть на неё. Лена вздохнула:
– У Алисы проблемы. Ты может заметил, что она вся такая самостоятельная, вызывающая, резкая… Она всегда такой была. И это не всегда помогает в общении с… ну ты понимаешь.
– Если честно, еще нет. – признался я.
– Как бы это объяснить… В общем, мальчики не любят знакомиться с Алисой. Она из-за этого бесится. Мы даже несколько раз ругались из-за этого. Ей кажется… Ну…
– Будто ты уводишь у нее парней? – весело спросил я. Лена помрачнела.
– Это не смешно, Семён. Представь, что ты знакомишься с девушкой, знакомишь с ней своего друга, и в итоге она уходит к нему. Когда это происходит несколько раз подряд, что бы ты думал?
– Ну, это наверняка неприятно, – я запнулся. – Погоди. К тебе клеились знакомые Алисы?
– Да… – Лена прикусила губу и отвела взгляд. – Один даже поцеловать пытался. Но они потом всё равно уходили.
– Прости, – я погладил ее кисть.
– Не за что, Сёма. Алиса этого не заслужила. У нее и так жизнь не слишком веселая. Когда в жизни кроме нескольких друзей больше никого из близких нет, это совсем…
– Эм… Что значит «никого из близких»?
– Она детдомовская, – нехотя ответила Лена. – Только не подавай вид, что знаешь – обидится смертельно.
– Кхм. – я нервно откашлялся. – Спасибо что сказала.
– Только ты не подумай чего… Она хорошая. Ей просто очень не повезло в жизни. Она не беспризорница.
– Ясно, – кивнул я. – А что всё-таки за разговор у вас был?
– Может, не надо?
– Не бойся, это останется между нами, – успокоил я девушку.
– Я не боюсь, просто… Ты потом станешь относиться ко мне по-другому.
– Всё хорошо, Лена, – я обнял ее за плечи и притянул к себе.
Девушка задрожала, прижавшись ко мне всем телом, глубоко вздохнула, и наконец решилась. Глядя на меня снизу вверх, она робко спросила:
– А ты не будешь сердиться?
– Не буду, конечно! Ну что такое было между вами?
– Эх, ладно… Когда Алиса заметила, что я тобой интересуюсь, она подошла ко мне. Стала говорить, что все мальчишки – кобели, что верить им нельзя, что ты тоже уйдешь, как и все другие… Мне кажется, это она хотела себе доказать сильнее, чем мне. А в конце предложила пари.
– Пари?! – тихо спросил я, внутренне закипая.
– Угу. Если ты со мной останешься, то она позволит мне ей в лицо плюнуть. А если ты в нее влюбишься, то наоборот, она мне. При этом, у нее был такой вид, будто она сейчас как бомба взорвется. Доконало ее, что парни на неё внимания не обращают, а ко мне тянутся, вот видимо и захотела себе доказать, что и по-другому может быть.
Я изумленно покачал головой, обнимая Лену. Нет, это было похоже на Алису – вспомнить хотя бы наш разговор перед карточной игрой! Но вот чтобы так…
И тут меня осенило. Злость, раздражение, смутное желание романтики, вызов, спор, привязанность, а затем любовь – именно такая цепочка привела Двачевскую к текущему положению вещей. Похоже, этот спор обернулся для нее самой натуральной влюбленностью, с которой Алиса теперь не знает, что делать, и не понимая, как строятся отношения, желает добиться взаимности.
Дура ты, Алиска. Бедная несчастная дурочка. Что же теперь с тобой делать?
– И ты приняла пари? – спросил я.
– Да, – коротко сказала Лена, пряча лицо у меня на груди.
У меня дрогнуло сердце. Неприятная, отвратительная мысль – а что, если для нее это такая же игра, как и для Алисы? Что, если на самом деле она не любит меня, а приняла условия игры только чтобы не злить нервную Двачевскую?
– Лена… – пробормотал я, чувствуя как глаза предательски щиплет. – Еще один вопрос… Для тебя это игра? Как для нее?
– Нет, – девушка приподняла голову и серьезно посмотрела для меня. – Это не игра, Семён. Я в таких делах никогда не шучу.
Я глубоко вздохнул, и закрыл глаза, продолжая обнимать её. На душе было облегчение, но всё же оставался некий страх, что это всё понарошку. Даже несмотря на то, что Лене явно было не наплевать на наши чувства, мне всё равно было страшно, что все, что есть между нами, может рассыпаться.
К моему рту прикоснулось что-то теплое и нежное. Я открыл глаза, чувствуя как мои губы горят от поцелуя.
– Ты не сердишься? – Лена смотрела на меня с тревогой в глазах.
– Нет, – прошептал я и наклонился к ней.
Мы сидели, прижимаясь друг другу. В поле пели кузнечики, которых не смогла распугать недавняя бомбардировка. Ветер тихо шевелил траву и играл матерчатыми ленточками на маскировочной сети. Пахло травой, древесным соком, и совсем немного – гарью, напоминая этим о войне.
– Лена… Можно я кое-что спрошу?
Девушка выжидающе посмотрела на меня.
– Что вас вместе связывает? Имею в виду, тебя и Алису? Вообще, ты ее хорошо знаешь?
– Ну… мы подруги. Или около того. Мы знаем друг друга с детства, но у нас мало общих знакомых. Алиса старше на год, и у нас был разный круг общения.
Я продолжал смотреть на неё. Лена вздохнула:
– У Алисы проблемы. Ты может заметил, что она вся такая самостоятельная, вызывающая, резкая… Она всегда такой была. И это не всегда помогает в общении с… ну ты понимаешь.
– Если честно, еще нет. – признался я.
– Как бы это объяснить… В общем, мальчики не любят знакомиться с Алисой. Она из-за этого бесится. Мы даже несколько раз ругались из-за этого. Ей кажется… Ну…
– Будто ты уводишь у нее парней? – весело спросил я. Лена помрачнела.
– Это не смешно, Семён. Представь, что ты знакомишься с девушкой, знакомишь с ней своего друга, и в итоге она уходит к нему. Когда это происходит несколько раз подряд, что бы ты думал?
– Ну, это наверняка неприятно, – я запнулся. – Погоди. К тебе клеились знакомые Алисы?
– Да… – Лена прикусила губу и отвела взгляд. – Один даже поцеловать пытался. Но они потом всё равно уходили.
– Прости, – я погладил ее кисть.
– Не за что, Сёма. Алиса этого не заслужила. У нее и так жизнь не слишком веселая. Когда в жизни кроме нескольких друзей больше никого из близких нет, это совсем…
– Эм… Что значит «никого из близких»?
– Она детдомовская, – нехотя ответила Лена. – Только не подавай вид, что знаешь – обидится смертельно.
– Кхм. – я нервно откашлялся. – Спасибо что сказала.
– Только ты не подумай чего… Она хорошая. Ей просто очень не повезло в жизни. Она не беспризорница.
– Ясно, – кивнул я. – А что всё-таки за разговор у вас был?
– Может, не надо?
– Не бойся, это останется между нами, – успокоил я девушку.
– Я не боюсь, просто… Ты потом станешь относиться ко мне по-другому.
– Всё хорошо, Лена, – я обнял ее за плечи и притянул к себе.
Девушка задрожала, прижавшись ко мне всем телом, глубоко вздохнула, и наконец решилась. Глядя на меня снизу вверх, она робко спросила:
– А ты не будешь сердиться?
– Не буду, конечно! Ну что такое было между вами?
– Эх, ладно… Когда Алиса заметила, что я тобой интересуюсь, она подошла ко мне. Стала говорить, что все мальчишки – кобели, что верить им нельзя, что ты тоже уйдешь, как и все другие… Мне кажется, это она хотела себе доказать сильнее, чем мне. А в конце предложила пари.
– Пари?! – тихо спросил я, внутренне закипая.
– Угу. Если ты со мной останешься, то она позволит мне ей в лицо плюнуть. А если ты в нее влюбишься, то наоборот, она мне. При этом, у нее был такой вид, будто она сейчас как бомба взорвется. Доконало ее, что парни на неё внимания не обращают, а ко мне тянутся, вот видимо и захотела себе доказать, что и по-другому может быть.
Я изумленно покачал головой, обнимая Лену. Нет, это было похоже на Алису – вспомнить хотя бы наш разговор перед карточной игрой! Но вот чтобы так…
И тут меня осенило. Злость, раздражение, смутное желание романтики, вызов, спор, привязанность, а затем любовь – именно такая цепочка привела Двачевскую к текущему положению вещей. Похоже, этот спор обернулся для нее самой натуральной влюбленностью, с которой Алиса теперь не знает, что делать, и не понимая, как строятся отношения, желает добиться взаимности.
Дура ты, Алиска. Бедная несчастная дурочка. Что же теперь с тобой делать?
– И ты приняла пари? – спросил я.
– Да, – коротко сказала Лена, пряча лицо у меня на груди.
У меня дрогнуло сердце. Неприятная, отвратительная мысль – а что, если для нее это такая же игра, как и для Алисы? Что, если на самом деле она не любит меня, а приняла условия игры только чтобы не злить нервную Двачевскую?
– Лена… – пробормотал я, чувствуя как глаза предательски щиплет. – Еще один вопрос… Для тебя это игра? Как для нее?
– Нет, – девушка приподняла голову и серьезно посмотрела для меня. – Это не игра, Семён. Я в таких делах никогда не шучу.
Я глубоко вздохнул, и закрыл глаза, продолжая обнимать её. На душе было облегчение, но всё же оставался некий страх, что это всё понарошку. Даже несмотря на то, что Лене явно было не наплевать на наши чувства, мне всё равно было страшно, что все, что есть между нами, может рассыпаться.
К моему рту прикоснулось что-то теплое и нежное. Я открыл глаза, чувствуя как мои губы горят от поцелуя.
– Ты не сердишься? – Лена смотрела на меня с тревогой в глазах.
– Нет, – прошептал я и наклонился к ней.
Мы сидели, прижимаясь друг другу. В поле пели кузнечики, которых не смогла распугать недавняя бомбардировка. Ветер тихо шевелил траву и играл матерчатыми ленточками на маскировочной сети. Пахло травой, древесным соком, и совсем немного – гарью, напоминая этим о войне.
На поле с грохотом вспучился фонтан земли и огня. Земля под нами вздрогнула, и мы с Леной отстранились друг от друга. Из образовавшейся воронки наружу выполз белый дым. Спустя несколько секунд из-за леса примчалось глухое эхо орудийного выстрела.
– Что это?! – Лена была напугана.
– Не знаю! – я встал, держа ее руки, и стал лихорадочно озираться в поисках укрытия.
Второй разрыв ударил под корень стоявшей невдалеке березы. Дерево со стоном ломающегося ствола и сучьев медленно повалилось на землю. Вокруг забарабанили вырванные взрывом комья глины и обрывки корней. В роще раздались встревоженные возгласы.
– Что происходит?! – к нам подбежала растрепанная Алиса.
– Авианалет? – предположила Лена, сжимая мою ладонь.
– Нет, – если бы это была бомбежка с воздуха, сейчас бы всё вокруг выло от самолётных сирен и стабилизаторов падающих бомб. В поисках подтверждения своей мысли я взглянул на небо, но оно было чистым.
– Это может быть только артобстрел.
В ответ роща громыхнула целой серией разрывов. Позади нас кто-то страшно закричал. Между деревьев с визгом разлетались осколки снарядов, срубая ветки и стегая землю. Один из них срикошетировал от бревенчатой подпорки капонира и упал к моим ногам. Я попробовал его взять, и чертыхнувшись, бросил – тот был горячий как из печки.
– Давайте скорей в укрытие! – Лена потянула меня за руку к темневшим холмикам блиндажей. – Разбираться потом будем! Бежим!
За горизонтом между тем всё сильнее разгоралась орудийная пальба. Снаряды продолжали сыпаться на расположение полка, словно начинающийся ливень. Наверное, по нам била как минимум целая батарея, а может и не одна – грохот выстрелов был настолько частым, что казалось, будто вразнобой бьют несколько исполинских барабанов. Мы бежали, окруженные громыхающим, свистящим мимо и проносившимся над головой железом. Пятьдесят метров забега до ближайшего блиндажа показались вечностью.
Забегая последним, я оглянулся. Картина увиденного впечаталась в мою память, как проявленная фотография – огненно-черные фонтаны вздыбившейся земли, мечущиеся и ищущие укрытия среди этого хаоса люди, и вращающаяся в воздухе бензиновая бочка с пляшущими на ее боках маслянисто-рыжими языками пламени.
Я успел нырнуть в темное нутро землянки за секунду до того, как она раскрылась от удара об землю огненной розой, расплескивая своё пылающее содержимое далеко вокруг.
– Что это?! – Лена была напугана.
– Не знаю! – я встал, держа ее руки, и стал лихорадочно озираться в поисках укрытия.
Второй разрыв ударил под корень стоявшей невдалеке березы. Дерево со стоном ломающегося ствола и сучьев медленно повалилось на землю. Вокруг забарабанили вырванные взрывом комья глины и обрывки корней. В роще раздались встревоженные возгласы.
– Что происходит?! – к нам подбежала растрепанная Алиса.
– Авианалет? – предположила Лена, сжимая мою ладонь.
– Нет, – если бы это была бомбежка с воздуха, сейчас бы всё вокруг выло от самолётных сирен и стабилизаторов падающих бомб. В поисках подтверждения своей мысли я взглянул на небо, но оно было чистым.
– Это может быть только артобстрел.
В ответ роща громыхнула целой серией разрывов. Позади нас кто-то страшно закричал. Между деревьев с визгом разлетались осколки снарядов, срубая ветки и стегая землю. Один из них срикошетировал от бревенчатой подпорки капонира и упал к моим ногам. Я попробовал его взять, и чертыхнувшись, бросил – тот был горячий как из печки.
– Давайте скорей в укрытие! – Лена потянула меня за руку к темневшим холмикам блиндажей. – Разбираться потом будем! Бежим!
За горизонтом между тем всё сильнее разгоралась орудийная пальба. Снаряды продолжали сыпаться на расположение полка, словно начинающийся ливень. Наверное, по нам била как минимум целая батарея, а может и не одна – грохот выстрелов был настолько частым, что казалось, будто вразнобой бьют несколько исполинских барабанов. Мы бежали, окруженные громыхающим, свистящим мимо и проносившимся над головой железом. Пятьдесят метров забега до ближайшего блиндажа показались вечностью.
Забегая последним, я оглянулся. Картина увиденного впечаталась в мою память, как проявленная фотография – огненно-черные фонтаны вздыбившейся земли, мечущиеся и ищущие укрытия среди этого хаоса люди, и вращающаяся в воздухе бензиновая бочка с пляшущими на ее боках маслянисто-рыжими языками пламени.
Я успел нырнуть в темное нутро землянки за секунду до того, как она раскрылась от удара об землю огненной розой, расплескивая своё пылающее содержимое далеко вокруг.
бамп грустной Мику из следующей главы
Ждём-ждём. Надеюсь, "ждать осталось недолого" (c)
Двачую
…Глина. Она была повсюду. Она сыпалась с потолка при каждом близком разрыве, набиваясь в волосы, оседала мелкой серой пылью на вещах и одежде, забивалась в нос, не давая нормально дышать. Избавиться от нее было невозможно – сколько не стряхивай, всё равно вслед за очередным разрывом на тебя свалится новая порция этого сыпучего дерьма. Единственным способом спастись от нее было выйти наружу и отряхнуться, но это была верная смерть.
– Господи, это когда-нибудь кончится?! – в сердцах воскликнула Двачевская, шмыгая носом. Рыжая забияка сжалась в комок у стены нашего импровизированного укрытия, вздрагивая каждый раз, когда на нее из щелей между бревнами перекрытия сыпалась земля. – Уже третий час бьют без передышки, у них вообще будет перерыв или нет?
Я промолчал, сидя у противоположной стены. Рядом со мной сидела Лена, рассеяно крутя в руках комок глины. Кроме нас в крохотном блиндаже сидело еще человек шесть красноармейцев, на количество которых тот рассчитан не был. В результате мы сидели в жуткой тесноте под непрерывной бомбежкой.
– Ты успела поговорить с Сапрыкиным? – спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься от рокота снарядов над головой.
– Нет. – Алиса покачала головой. – Я его вообще не видела с того момента как всё это началось.
– Плохо.
– Угу… Семён, как думаешь, это только по нам обстрел ведется, или по пионерлагерю тоже?
– Понятия не имею.
– Я должна быть там, – девушка отряхнулась от насыпавшейся на голову глины. – Меня в лагере ждут, я же по делу пришла. А тут такое…
– Ну и куда ты пойдешь сейчас? – скептически поинтересовался я. – Снаружи погода нелетная.
– Ну когда-то же они должны прекратить эту чёртову долбежку! Снаряды у них может кончатся, или еще что… Вот сейчас тише станет, и пойду!
– Сиди уж! – прикрикнул я. – Пойдешь ты… Осколком тебя достанет в голову, и что тогда делать будешь? Наверняка у них снарядов под завязку, так что отдыхай, успеешь еще.
– Меня просто раздражает сидеть вот так без дела, – обиженно возразила Алиса, пересыпая в горсти песок.
– Всех раздражает. Я тоже не хочу тут в духоте маяться. Но сижу же!
– Да ты!..
Алиса хотела в ответ сказать что-то резкое, но осеклась и задрала голову к потолку. Все, кто был в блиндаже, насторожились, напряженно прислушиваясь. Сквозь глухие раскатистые удары артиллерии я буквально кожей почувствовал отдаленное вибрирующее жужжание на басах, и затем глухое «Уррр-ррррр», стремительно срывающееся в пронзительный вой. По спине поползли мурашки, плечи сами приподнялись, подпирая голову.
– Воздух! – воскликнул кто-то из красноармейцев.
– Очередной налёт, – проговорил я. – Держитесь, тряханёт сейчас!
Вой настиг своей наивысшей точки, после чего земля заходила ходуном от сыплющихся на нее бомб. С потолка между щелей наката обвалилась земля, наполняя воздух пылью; большой ком попал в стоявшую в углу на выступе гильзу-«катюшу» и потушил ее. В блиндаже стало темно.
– Чёрт! – ахнула Алиса.
– Спокойно, без паники! – крикнул я. – Сейчас…
Что должно быть «сейчас», я договорить так и не успел. Снаружи штурмовик с ревом сделал заход и сбросил бомбу. На какие-то секунды наше укрытие заполнил тонкий визг, от которого заложило уши. Потом в крышу землянки пришелся удар, от которого на нас посыпался целый поток – от разрыва внутри обвалилось несколько досок перекрытия, и в образовавшуюся дыру хлынула земля, хороня нас в нашем укрытии как в общей могиле.
Грохот, тяжесть, духота. Меня обжало со всех сторон, и что-то тяжелое навалилось сверху. Грудь словно перехватило тугим поясом, мешая дышать. В момент удара я прижался к стене, закрывая руками голову. Завалило меня, впрочем, не сильно, так что я начал остервенело отталкиваться локтями и всем телом, выдергивая себя из-под насыпавшейся земли. Через минуту мне удалось вырваться на свободу.
Блиндаж, видимо, получил непрямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда – более точный удар оставил бы от нас мокрое место. Деревянное перекрытие обвалилось внутрь и засыпало наше укрытие почти полностью. В потолке была дыра, сквозь которую падал тусклый свет. Обстрел всё еще продолжался, и от грохота разрывов земля с шуршанием падала, затекая пыльными ручейками внутрь. Я чихнул.
Рядом со мной сидела Лена, сидела Алиса. Где же они? Неужели их завалило сильнее, и они не могут выбраться? Они же могут задохнуться, надо скорее помочь им!
Мне стало жутко. Я торопливо начал копать голыми руками, разрывая землю. Следовало спешить – человек не сможет долго пробыть погребенным заживо, без воздуха!
Из-под земли донесся слабый звук. Я замер и прислушался. Звук повторился – это был словно сдавленный крик и плач. Но важнее всего, он звучал прямо под моими руками!
– Лена! – закричал я, и заработал с удвоенными усилиями. – Я здесь! Я сейчас!
Смахнув очередной слой земли, я наткнулся на человеческую руку. Та тут же судорожно вцепилась в меня, а рядом с ней показались пальцы другой. Разметав несколькими яростными движениями осыпь и расширив дыру, я изо всех сил потянул за эти руки, и вытащил из земли девушку, словно морковь из грядки. Это была Лена – грязная с ног до головы. Я прижал ее к себе, и как есть – с перемазанными щеками, с глиной в волосах – крепко поцеловал.
Она закашлялась, и заколотила по моим плечам кулачками. Затем отстранилась от меня.
– Ты чего? – удивился я.
– Хе-кхе! – Лена согнулась, судорожно кашляя и указала рукой в сторону противоположной стены: – Кхек… Алиса!..
Я бросился в ту сторону, обозвав себя болваном. Спас одну девчонку, а о другой и не подумал. Какой же я кретин!
Земля в одном месте шевелилась. Поспешно разрыв тот бугорок, я обнажил руку, которая билась, размахивая в стороны. Откапывая человека, который был внизу, я прикоснулся к этой руке, положил ее себе на плечо, чтобы успокоить Алису (тонкая женская кисть могла принадлежать только ей одной). Лена опустилась рядом, помогая мне.
Из груды земли вдруг вылетела вторая рука и вслепую ударила меня в лицо. Я с матюгом отшатнулся.
Обе руки замахали в воздухе. Из-под земли донесся душераздирающий крик:
– Помомффф-те! Земля… пмрффф …в рот! А-а-а!!
– Сейчас! – Лена нагнулась, разгребая глину. – Успокойся, мы тебя вытащим!
Я взял обломок доски и принялся орудовать им как лопатой. Вскоре я докопался до лица лежавшей под слоем земли Алисы, ее плеч и придавившей ее в районе талии балки. Девушка смотрела на нас и плакала – по измазанному глиной лицу текли грязные дорожки слёз.
Наконец я отбросил балку в сторону. Алиса, цепляясь за наши руки с трудом выбралась из ниши где ее завалило, и уткнувшись мне в рубаху лицом, разрыдалась.
– Тише, тише. Всё позади, – я взял ее за плечи и принялся укачивать как ребенка. – Всё хорошо. Мы вытащили тебя.
– Семё-он… – всхлипывая, шептала Алиса.
Позади неё Лена дипломатично отвернулась и с хмурым видом изучала стенку. Я, заметив это, слегка отстранился и несильно похлопал девушку по щеке, чтобы привести в чувство.
– Ты как? Нигде не болит?
– Д-да… – зарёванные глаза Алисы приняли более осмысленное выражение. – Я в порядке… кажется.
Сзади нас началась возня – несколько солдат, которые сидели с нам в блиндаже, наконец выбрались из-под завала и теперь помогали своим товарищам, подручными средствами выкапывая их из-под земли. Я отпустил Алису и стал следить за их действиями. Снаружи всё так же грохотала артиллерийская канонада. От близких разрывов земля содрогалась, и падала сквозь щели. Над головами подрагивали ослабшие от удара доски перекрытия.
– Эта землянка того и гляди развалится, – произнес один из красноармейцев. – Надо выходить наружу.
– Выходить? – изумился я. – Там же снаружи такой звиздец творится! Как туда выходить можно?
– Здесь нас завалит, – сказал другой солдат. – Еще один снаряд и всё, землянка больше не выдержит. Даже если рядом, всё равно каюк.
– А наверху разве не каюк?
Солдат переглянулся с другими, и беспомощно развел руками.
– Мы никуда не пойдем, – решительно возразил я, так и не дождавшись ответа на свой вопрос. – Да и вам бы…
«Бумм!» – невдалеке грянул взрыв. Доски наката угрожающе заскрипели, подаваясь под тяжестью земляного покрытия.
– …не советовал, – машинально договорил я, нервно глядя на потолок.
Солдат покачал головой, но ничего не сказал.
– Господи, это когда-нибудь кончится?! – в сердцах воскликнула Двачевская, шмыгая носом. Рыжая забияка сжалась в комок у стены нашего импровизированного укрытия, вздрагивая каждый раз, когда на нее из щелей между бревнами перекрытия сыпалась земля. – Уже третий час бьют без передышки, у них вообще будет перерыв или нет?
Я промолчал, сидя у противоположной стены. Рядом со мной сидела Лена, рассеяно крутя в руках комок глины. Кроме нас в крохотном блиндаже сидело еще человек шесть красноармейцев, на количество которых тот рассчитан не был. В результате мы сидели в жуткой тесноте под непрерывной бомбежкой.
– Ты успела поговорить с Сапрыкиным? – спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься от рокота снарядов над головой.
– Нет. – Алиса покачала головой. – Я его вообще не видела с того момента как всё это началось.
– Плохо.
– Угу… Семён, как думаешь, это только по нам обстрел ведется, или по пионерлагерю тоже?
– Понятия не имею.
– Я должна быть там, – девушка отряхнулась от насыпавшейся на голову глины. – Меня в лагере ждут, я же по делу пришла. А тут такое…
– Ну и куда ты пойдешь сейчас? – скептически поинтересовался я. – Снаружи погода нелетная.
– Ну когда-то же они должны прекратить эту чёртову долбежку! Снаряды у них может кончатся, или еще что… Вот сейчас тише станет, и пойду!
– Сиди уж! – прикрикнул я. – Пойдешь ты… Осколком тебя достанет в голову, и что тогда делать будешь? Наверняка у них снарядов под завязку, так что отдыхай, успеешь еще.
– Меня просто раздражает сидеть вот так без дела, – обиженно возразила Алиса, пересыпая в горсти песок.
– Всех раздражает. Я тоже не хочу тут в духоте маяться. Но сижу же!
– Да ты!..
Алиса хотела в ответ сказать что-то резкое, но осеклась и задрала голову к потолку. Все, кто был в блиндаже, насторожились, напряженно прислушиваясь. Сквозь глухие раскатистые удары артиллерии я буквально кожей почувствовал отдаленное вибрирующее жужжание на басах, и затем глухое «Уррр-ррррр», стремительно срывающееся в пронзительный вой. По спине поползли мурашки, плечи сами приподнялись, подпирая голову.
– Воздух! – воскликнул кто-то из красноармейцев.
– Очередной налёт, – проговорил я. – Держитесь, тряханёт сейчас!
Вой настиг своей наивысшей точки, после чего земля заходила ходуном от сыплющихся на нее бомб. С потолка между щелей наката обвалилась земля, наполняя воздух пылью; большой ком попал в стоявшую в углу на выступе гильзу-«катюшу» и потушил ее. В блиндаже стало темно.
– Чёрт! – ахнула Алиса.
– Спокойно, без паники! – крикнул я. – Сейчас…
Что должно быть «сейчас», я договорить так и не успел. Снаружи штурмовик с ревом сделал заход и сбросил бомбу. На какие-то секунды наше укрытие заполнил тонкий визг, от которого заложило уши. Потом в крышу землянки пришелся удар, от которого на нас посыпался целый поток – от разрыва внутри обвалилось несколько досок перекрытия, и в образовавшуюся дыру хлынула земля, хороня нас в нашем укрытии как в общей могиле.
Грохот, тяжесть, духота. Меня обжало со всех сторон, и что-то тяжелое навалилось сверху. Грудь словно перехватило тугим поясом, мешая дышать. В момент удара я прижался к стене, закрывая руками голову. Завалило меня, впрочем, не сильно, так что я начал остервенело отталкиваться локтями и всем телом, выдергивая себя из-под насыпавшейся земли. Через минуту мне удалось вырваться на свободу.
Блиндаж, видимо, получил непрямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда – более точный удар оставил бы от нас мокрое место. Деревянное перекрытие обвалилось внутрь и засыпало наше укрытие почти полностью. В потолке была дыра, сквозь которую падал тусклый свет. Обстрел всё еще продолжался, и от грохота разрывов земля с шуршанием падала, затекая пыльными ручейками внутрь. Я чихнул.
Рядом со мной сидела Лена, сидела Алиса. Где же они? Неужели их завалило сильнее, и они не могут выбраться? Они же могут задохнуться, надо скорее помочь им!
Мне стало жутко. Я торопливо начал копать голыми руками, разрывая землю. Следовало спешить – человек не сможет долго пробыть погребенным заживо, без воздуха!
Из-под земли донесся слабый звук. Я замер и прислушался. Звук повторился – это был словно сдавленный крик и плач. Но важнее всего, он звучал прямо под моими руками!
– Лена! – закричал я, и заработал с удвоенными усилиями. – Я здесь! Я сейчас!
Смахнув очередной слой земли, я наткнулся на человеческую руку. Та тут же судорожно вцепилась в меня, а рядом с ней показались пальцы другой. Разметав несколькими яростными движениями осыпь и расширив дыру, я изо всех сил потянул за эти руки, и вытащил из земли девушку, словно морковь из грядки. Это была Лена – грязная с ног до головы. Я прижал ее к себе, и как есть – с перемазанными щеками, с глиной в волосах – крепко поцеловал.
Она закашлялась, и заколотила по моим плечам кулачками. Затем отстранилась от меня.
– Ты чего? – удивился я.
– Хе-кхе! – Лена согнулась, судорожно кашляя и указала рукой в сторону противоположной стены: – Кхек… Алиса!..
Я бросился в ту сторону, обозвав себя болваном. Спас одну девчонку, а о другой и не подумал. Какой же я кретин!
Земля в одном месте шевелилась. Поспешно разрыв тот бугорок, я обнажил руку, которая билась, размахивая в стороны. Откапывая человека, который был внизу, я прикоснулся к этой руке, положил ее себе на плечо, чтобы успокоить Алису (тонкая женская кисть могла принадлежать только ей одной). Лена опустилась рядом, помогая мне.
Из груды земли вдруг вылетела вторая рука и вслепую ударила меня в лицо. Я с матюгом отшатнулся.
Обе руки замахали в воздухе. Из-под земли донесся душераздирающий крик:
– Помомффф-те! Земля… пмрффф …в рот! А-а-а!!
– Сейчас! – Лена нагнулась, разгребая глину. – Успокойся, мы тебя вытащим!
Я взял обломок доски и принялся орудовать им как лопатой. Вскоре я докопался до лица лежавшей под слоем земли Алисы, ее плеч и придавившей ее в районе талии балки. Девушка смотрела на нас и плакала – по измазанному глиной лицу текли грязные дорожки слёз.
Наконец я отбросил балку в сторону. Алиса, цепляясь за наши руки с трудом выбралась из ниши где ее завалило, и уткнувшись мне в рубаху лицом, разрыдалась.
– Тише, тише. Всё позади, – я взял ее за плечи и принялся укачивать как ребенка. – Всё хорошо. Мы вытащили тебя.
– Семё-он… – всхлипывая, шептала Алиса.
Позади неё Лена дипломатично отвернулась и с хмурым видом изучала стенку. Я, заметив это, слегка отстранился и несильно похлопал девушку по щеке, чтобы привести в чувство.
– Ты как? Нигде не болит?
– Д-да… – зарёванные глаза Алисы приняли более осмысленное выражение. – Я в порядке… кажется.
Сзади нас началась возня – несколько солдат, которые сидели с нам в блиндаже, наконец выбрались из-под завала и теперь помогали своим товарищам, подручными средствами выкапывая их из-под земли. Я отпустил Алису и стал следить за их действиями. Снаружи всё так же грохотала артиллерийская канонада. От близких разрывов земля содрогалась, и падала сквозь щели. Над головами подрагивали ослабшие от удара доски перекрытия.
– Эта землянка того и гляди развалится, – произнес один из красноармейцев. – Надо выходить наружу.
– Выходить? – изумился я. – Там же снаружи такой звиздец творится! Как туда выходить можно?
– Здесь нас завалит, – сказал другой солдат. – Еще один снаряд и всё, землянка больше не выдержит. Даже если рядом, всё равно каюк.
– А наверху разве не каюк?
Солдат переглянулся с другими, и беспомощно развел руками.
– Мы никуда не пойдем, – решительно возразил я, так и не дождавшись ответа на свой вопрос. – Да и вам бы…
«Бумм!» – невдалеке грянул взрыв. Доски наката угрожающе заскрипели, подаваясь под тяжестью земляного покрытия.
– …не советовал, – машинально договорил я, нервно глядя на потолок.
Солдат покачал головой, но ничего не сказал.
Наше убежище было засыпано землей почти доверху. Мы полулежали, зарывшись в сыпучий суглинок, слушая доносящиеся снаружи звуки обстрела. Девушки в тесноте и для ободрения держались ближе ко мне. Алиса боялась – это чувствовалось по тому, каким частым было ее дыхание, и по дрожащей руке, которой она то и дело касалась меня в поисках поддержки. Лежавшая с другой стороны Лена была гораздо спокойней. Сам я не переживал так, как Двачевская, но всё же мне было крайне не по себе в полуразрушенном блиндаже, который того и гляди грозил рухнуть.
Звуки ревущих авиамоторов и треск пулеметов стих – вражеские штурмовики закончили свой налет и отправились на свой аэродром. Уже третий раз за эти два с лишним часа. Очевидно, их летное поле располагалось где-то очень близко, что они имели возможность в короткие сроки слетать к нам, вернуться, перезарядиться и заправиться, после чего снова отбомбиться по нашей позиции. В сочетании с артиллерийским огнем это имело исключительно мощный эффект – я был уверен, что наверху не может быть ничего живого. Наверняка много людей погибло за эти бесконечно долгие два часа.
В какой-то момент канонада начала слабеть. Обстрел продолжался, но разрывы снарядов становились всё более и более редкими. В это время в дверь нашей землянки кто-то застучал. Мы его не сразу услышали – от продолжавшегося всё это время грохота я чуть не оглох.
– Эй! Есть тут кто живой?
Снятая с какого-то сарая дощатая дверь приоткрылась. Внутрь заглянула вихрастая голова в пилотке:
– Ого! Ну нихрена вас тут засыпало… Тут есть некий Семён?
– Ну есть, а что? – отозвался я.
– Вылезай. Тебя командир требует.
– Зачем?
– Откуда я знаю? Мне сказали тебя найти.
– Понятно. – проворчал я. – Тогда вот обстрел закончится, и пойду.
– Он уже закончился. Сейчас иди.
– Серьезно? – возмутился я и прислушался. Но наверху наступила тишина, подтверждавшая слова посланника. – Ладно, а куда идти?
– На КП. Я тебя провожу.
– Я с тобой, – тихо сказала Лена.
– И я! – немедленно откликнулась Алиса.
– Комполка ничего не говорил о вас, – нахмурился солдат с вихрами.
Я вздохнул и потер лоб. Либо идти с ними обеими – либо одному. В одиночку тащиться к неведомому начальству не хотелось.
– Они со мной. Мы идем вместе.
Солдат неодобрительно хмыкнул, но затем махнул рукой.
– Тогда поторопитесь. Командир сказал, что это срочно.
– Как будто в армии иначе не бывает, – я подполз к двери и стал вышатывать ее – деревянную панель перекосило и она заклинила в проеме.
Выбираясь наружу, я гадал зачем вдруг понадобился командиру местного подразделения. Но эта мысль покинула мою голову, когда наконец мне удалось пролезть сквозь щель наружу, и осмотреться.
Рощу было не узнать. Десятки и сотни снарядов, обрушившихся на наши позиции, перевернули всё вверх дном. Деревья, до того закрывавшие землю от солнца, были расколоты и истерзаны взрывами; их листва лежала на вздыбленной земле. Окружающему пейзажу больше всего подходило определение «лунный». Всё вокруг было взорвано, иссечено осколками, обожжено огнем. Над землей тянулись клубы дыма и стоял неприятный запах сгоревшей взрывчатки. Я оглянулся на наш блиндаж – тот был окружен большими и малыми воронками от снарядов и бомб. Одна из них была в крыше, и на дне ее было отверстие, которое очевидно было подземельем, где мы прятались.
С тревогой я посмотрел в сторону капонира, где стоял самолёт – не разбомбили ли его? Но тот стоял, как ни в чем не бывало, поблескивая крыльями в свете заходящего солнца.
– Мама моя… – Алиса смотрела на окружающее круглыми глазами. – Какой кошмар.
– Что стоим? Идемте! – наш провожатый сердито покосился на нас. Пожав плечами, я двинулся за ним.
Путь до командирской землянки был коротким. Сам же блиндаж ничем не отличался от таких же по соседству, разве что был больше. Возле входа дымилась свежая воронка, судя по размерам, от авиабомбы. Солдат, сопровождавший нас, остановился.
– Здесь. Заходите.
Я коротко кивнул, и вместе с девушками спустился по земляной лестнице к двери.
– Семён, как думаешь, с ним можно будет поговорить насчет того чтобы нам наконец выдали оружие? – тихонько шепнула Алиса.
– Надеюсь, да.
Перед тем, как войти, я постучал в дверь. Внутри было трое человек – один за крохотным столом в накинутом на плечи кителе, и другой в белом халате, обрабатывавший рану лежавшему на топчане у стены раненому. В нем я с удивлением узнал Алексея.
– Разрешите? – я шагнул в комнату. Сидевший за столом офицер внимательно посмотрел на меня.
– Семён Сычёв? – спросил он.
– Так точно, – я опустил руки по швам и подтянулся. – Ваш, эм… мне сказали что вы звали меня.
– Да, – он кивнул, не отрывая от меня взгляда. – Вызывал.
Я промолчал, ожидая продолжения. Молчали и вошедшие вслед за мной Лена с Алисой. Только рыжая незаметно толкнула меня локтем: мол что стоишь, давай, спроси по нашему делу! Но я решил выждать.
– Я действительно вызывал вас, – произнес командир, всё так же задумчиво разглядывая меня, и заставляя неуютно ёжиться под этим взглядом. – Вот что, Семён… Насколько хорошо вы освоили пилотирование У-2?
Звуки ревущих авиамоторов и треск пулеметов стих – вражеские штурмовики закончили свой налет и отправились на свой аэродром. Уже третий раз за эти два с лишним часа. Очевидно, их летное поле располагалось где-то очень близко, что они имели возможность в короткие сроки слетать к нам, вернуться, перезарядиться и заправиться, после чего снова отбомбиться по нашей позиции. В сочетании с артиллерийским огнем это имело исключительно мощный эффект – я был уверен, что наверху не может быть ничего живого. Наверняка много людей погибло за эти бесконечно долгие два часа.
В какой-то момент канонада начала слабеть. Обстрел продолжался, но разрывы снарядов становились всё более и более редкими. В это время в дверь нашей землянки кто-то застучал. Мы его не сразу услышали – от продолжавшегося всё это время грохота я чуть не оглох.
– Эй! Есть тут кто живой?
Снятая с какого-то сарая дощатая дверь приоткрылась. Внутрь заглянула вихрастая голова в пилотке:
– Ого! Ну нихрена вас тут засыпало… Тут есть некий Семён?
– Ну есть, а что? – отозвался я.
– Вылезай. Тебя командир требует.
– Зачем?
– Откуда я знаю? Мне сказали тебя найти.
– Понятно. – проворчал я. – Тогда вот обстрел закончится, и пойду.
– Он уже закончился. Сейчас иди.
– Серьезно? – возмутился я и прислушался. Но наверху наступила тишина, подтверждавшая слова посланника. – Ладно, а куда идти?
– На КП. Я тебя провожу.
– Я с тобой, – тихо сказала Лена.
– И я! – немедленно откликнулась Алиса.
– Комполка ничего не говорил о вас, – нахмурился солдат с вихрами.
Я вздохнул и потер лоб. Либо идти с ними обеими – либо одному. В одиночку тащиться к неведомому начальству не хотелось.
– Они со мной. Мы идем вместе.
Солдат неодобрительно хмыкнул, но затем махнул рукой.
– Тогда поторопитесь. Командир сказал, что это срочно.
– Как будто в армии иначе не бывает, – я подполз к двери и стал вышатывать ее – деревянную панель перекосило и она заклинила в проеме.
Выбираясь наружу, я гадал зачем вдруг понадобился командиру местного подразделения. Но эта мысль покинула мою голову, когда наконец мне удалось пролезть сквозь щель наружу, и осмотреться.
Рощу было не узнать. Десятки и сотни снарядов, обрушившихся на наши позиции, перевернули всё вверх дном. Деревья, до того закрывавшие землю от солнца, были расколоты и истерзаны взрывами; их листва лежала на вздыбленной земле. Окружающему пейзажу больше всего подходило определение «лунный». Всё вокруг было взорвано, иссечено осколками, обожжено огнем. Над землей тянулись клубы дыма и стоял неприятный запах сгоревшей взрывчатки. Я оглянулся на наш блиндаж – тот был окружен большими и малыми воронками от снарядов и бомб. Одна из них была в крыше, и на дне ее было отверстие, которое очевидно было подземельем, где мы прятались.
С тревогой я посмотрел в сторону капонира, где стоял самолёт – не разбомбили ли его? Но тот стоял, как ни в чем не бывало, поблескивая крыльями в свете заходящего солнца.
– Мама моя… – Алиса смотрела на окружающее круглыми глазами. – Какой кошмар.
– Что стоим? Идемте! – наш провожатый сердито покосился на нас. Пожав плечами, я двинулся за ним.
Путь до командирской землянки был коротким. Сам же блиндаж ничем не отличался от таких же по соседству, разве что был больше. Возле входа дымилась свежая воронка, судя по размерам, от авиабомбы. Солдат, сопровождавший нас, остановился.
– Здесь. Заходите.
Я коротко кивнул, и вместе с девушками спустился по земляной лестнице к двери.
– Семён, как думаешь, с ним можно будет поговорить насчет того чтобы нам наконец выдали оружие? – тихонько шепнула Алиса.
– Надеюсь, да.
Перед тем, как войти, я постучал в дверь. Внутри было трое человек – один за крохотным столом в накинутом на плечи кителе, и другой в белом халате, обрабатывавший рану лежавшему на топчане у стены раненому. В нем я с удивлением узнал Алексея.
– Разрешите? – я шагнул в комнату. Сидевший за столом офицер внимательно посмотрел на меня.
– Семён Сычёв? – спросил он.
– Так точно, – я опустил руки по швам и подтянулся. – Ваш, эм… мне сказали что вы звали меня.
– Да, – он кивнул, не отрывая от меня взгляда. – Вызывал.
Я промолчал, ожидая продолжения. Молчали и вошедшие вслед за мной Лена с Алисой. Только рыжая незаметно толкнула меня локтем: мол что стоишь, давай, спроси по нашему делу! Но я решил выждать.
– Я действительно вызывал вас, – произнес командир, всё так же задумчиво разглядывая меня, и заставляя неуютно ёжиться под этим взглядом. – Вот что, Семён… Насколько хорошо вы освоили пилотирование У-2?
Неожиданный вопрос. Против воли мой взгляд уперся в летчика, над которым колдовал фельдшер. К чему меня спрашивают, хорошо ли я летаю на «ушке»?
Так или иначе, лучше будет честно ответить – к чему клонится этот диалог, пока еще неясно.
– Я могу на нем взлетать и садиться. Выполнять несложные приемы и фигуры пилотажа…
– Как у вас с ориентированием на местности? – перебил меня офицер.
– Ну… с картой – могу.
– А ночью?
– Ночью… – я смущенно закусил губу. – Мне никогда еще не приходилось летать ночью.
– Понятно… – взгляд военного помрачнел. Он уставился в стол, сцепив пальцы
рук и что-то напряженно обдумывая.
– Что с раной? – вдруг спросил он фельдшера.
– Что мог, сделал, – ответил тот. – Летать ему нельзя. Не может ни сидеть, ни стоять.
– Чёрт побери, – командир слегка стукнул кулаком по столешнице. – В самый неподходящий момент!
– Виноват, товарищ подполковник! – сдавленным голосом отозвался летчик. – Неловко получилось.
– Ладно, ладно, не винись! – сидевший за столом офицер вновь посмотрел на меня. – Младший лейтенант Звягинцев сказал мне, что преподал вам азы воздушного боя и штурмовки вражеских позиций. Это так?
– Так, – ответил я, недоумевая всё больше.
Военный встал со своего места и стал мерять шагами пол, поглядывая то на нас, то на Алексея. Наконец приняв, какое-то решение, он тряхнул седеющей головой, подошел ближе и произнес:
– Ну что сказать…Хотел бы я, чтобы обошлось без этого, но похоже у нас нет выбора. Мне нужна твоя помощь, Семён, и у меня есть для тебя задание.
Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Я, наверное, уставился на подполковника как на неведомую зверушку, настолько тот меня огорошил своим спичем.
– Какое задание?
– Так вышло, что у нас ранен единственный летчик, – движением подбородка командир указал в сторону Алексея на топчане. – Некому лететь на ночном бомбардировщике. И вот именно сейчас нам, кровь из носу, необходимо нанести удар сегодня ночью.
– Какой удар?
– Бомбовый. По фашистскому аэродрому. – подполковник впечатал кулак правой в левую ладонь. – Ты видел бомбежку, которая была сегодня?
Я молча кивнул. Такое сложно забыть.
– Артиллерия – это ничего, – командир снова принялся шагать взад и вперед по тесной комнатушке блиндажа. – От артиллерии можно спрятаться в лесах. Можно спрятаться от корректировщиков и наблюдателей. Но от авиации не спрячешься. Когда мы будем прорываться на восток, они будут искать нас, а когда найдут – над лесными дорогами, в полях, при переходе Волги – они будут расстреливать нас с воздуха и сыпать бомбы нам на головы. Их надо остановить. Вам ясно?
– Виноват, товарищ подполковник. – я решил обратиться по званию. – Но я не сертифицированный пилот. Я даже в ваш штат не вписан.
– Документы выправить – это несложно. Что касается твоих навыков, то вот он, – командир кивнул на Алексея, – хорошо отзывался о них. Так что дело лишь в твоем желании. Итак, – он уперся руками в стол, глядя на меня в упор. – Ты поможешь нам?
И в его голосе было столько силы и надежды, что я не посмел отказать.
– Есть, товарищ подполковник. Только…
– Самолёт заправят и подготовят к вылету, – перебил меня офицер. – Я уже распорядился. Что у вас, девушки?
Двачевская, которая всё это время стояла, изнывая от нетерпения, получила наконец возможность поговорить с руководством. Пока она объясняла суть проблемы, я отступил назад, встав рядом с Леной. В глазах девушки, обращенных ко мне, читалась странная смесь чувств: какая-то непонятная мне тревога и в то же время радость. Её кисть коснулась моих пальцев, и я нежно пожал её.
– Мы разберемся с вашим вопросом, – заявил подполковник, принимая из рук ДваЧе список с фамилиями пионеров. – Хотя мне это не очень нравится, но мы выправим вам всем красноармейские книжки и поставим на довольствие. Я отдам соответствующий приказ интенданту. А вы, Семён, подойдите сюда. Нужно уточнить подробности вашего полетного задания.
Мы проговорили еще полчаса, уточняя различные детали и советуясь с лежащим тут же рядом Алексеем. Наконец командир полка выпрямился, и хлопнул ладонью по лежащей на столе карте:
– На этом всё. Вы решили, кто полетит с вами?
– Эмм… – я растерялся, так как не задумывался над этим.
– Вам нужен будет штурман-стрелок. – сказал подполковник. – Кого вы выберете?
– Возьми меня с собой! – Лена дотронулась до моего плеча. – Я помогу тебе.
– Подруга, ты уверена? – язвительно осведомилась Алиса.
Лена не ответила, лишь стрельнув глазами в ответ. На ее скулах заиграли желваки.
– Семён, я в тире девяносто восемь из ста выбивала на состязании, – произнесла Двачевская. – В темноте мне не нужен фонарь, я хорошо вижу ночью. Возьми к себе стрелком, я тебе пригожусь!
– Я тоже умею стрелять, – ледяным тоном произнесла Лена.
– И сносить всё ногами впотьмах, натыкаясь на всякое барахло ты тоже умеешь, – едко улыбнулась Алиса.
Лена моргнула, и сжав кулачки качнулась, словно собираясь ударить рыжую насмешницу. Та, заметив это, перестала улыбаться. Воздух ощутимо наэлектризовался, предзнаменуя надвигающуюся грозу. Впрочем, Лена, совладав со вспышкой гнева, осталась стоять на месте, лишь сделав глубокий вдох-выдох.
Развернувшись ко мне, она произнесла обычным холодно-бесстрастным голосом, означавшим у нее раздражение:
– Выбирай, Семён. Кого ты возьмешь в ночной вылет?
Честно говоря, я не знал, что сказать. Мне не хотелось брать никого. Дело выглядело слишком опасным, чтобы впутывать в него еще и девчат. Особенно тех, которые были мне хоть немного симпатичны. Правда, если их обеих оставить тут, некому будет прикрыть мне спину в полёте, а если взять кого-то одну, другая безмерно обидится.
Сделать выбор всё же было необходимо. Сначала я хотел взять Алису – чтобы не подставлять Лену под пули и всевозможные неприятности. Но потом я представил, что потом будет между нами и с нашими отношениями, и передумал. Лучше уж нам обоим гробануться, чем если потом она будет меня тихо ненавидеть за то, что я улетел с ее соперницей.
Вот только Алису жалко…
Стараясь не смотреть в сторону рыжеволосой девушки, я сказал:
– Лена, ты летишь со мной.
Так или иначе, лучше будет честно ответить – к чему клонится этот диалог, пока еще неясно.
– Я могу на нем взлетать и садиться. Выполнять несложные приемы и фигуры пилотажа…
– Как у вас с ориентированием на местности? – перебил меня офицер.
– Ну… с картой – могу.
– А ночью?
– Ночью… – я смущенно закусил губу. – Мне никогда еще не приходилось летать ночью.
– Понятно… – взгляд военного помрачнел. Он уставился в стол, сцепив пальцы
рук и что-то напряженно обдумывая.
– Что с раной? – вдруг спросил он фельдшера.
– Что мог, сделал, – ответил тот. – Летать ему нельзя. Не может ни сидеть, ни стоять.
– Чёрт побери, – командир слегка стукнул кулаком по столешнице. – В самый неподходящий момент!
– Виноват, товарищ подполковник! – сдавленным голосом отозвался летчик. – Неловко получилось.
– Ладно, ладно, не винись! – сидевший за столом офицер вновь посмотрел на меня. – Младший лейтенант Звягинцев сказал мне, что преподал вам азы воздушного боя и штурмовки вражеских позиций. Это так?
– Так, – ответил я, недоумевая всё больше.
Военный встал со своего места и стал мерять шагами пол, поглядывая то на нас, то на Алексея. Наконец приняв, какое-то решение, он тряхнул седеющей головой, подошел ближе и произнес:
– Ну что сказать…Хотел бы я, чтобы обошлось без этого, но похоже у нас нет выбора. Мне нужна твоя помощь, Семён, и у меня есть для тебя задание.
Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Я, наверное, уставился на подполковника как на неведомую зверушку, настолько тот меня огорошил своим спичем.
– Какое задание?
– Так вышло, что у нас ранен единственный летчик, – движением подбородка командир указал в сторону Алексея на топчане. – Некому лететь на ночном бомбардировщике. И вот именно сейчас нам, кровь из носу, необходимо нанести удар сегодня ночью.
– Какой удар?
– Бомбовый. По фашистскому аэродрому. – подполковник впечатал кулак правой в левую ладонь. – Ты видел бомбежку, которая была сегодня?
Я молча кивнул. Такое сложно забыть.
– Артиллерия – это ничего, – командир снова принялся шагать взад и вперед по тесной комнатушке блиндажа. – От артиллерии можно спрятаться в лесах. Можно спрятаться от корректировщиков и наблюдателей. Но от авиации не спрячешься. Когда мы будем прорываться на восток, они будут искать нас, а когда найдут – над лесными дорогами, в полях, при переходе Волги – они будут расстреливать нас с воздуха и сыпать бомбы нам на головы. Их надо остановить. Вам ясно?
– Виноват, товарищ подполковник. – я решил обратиться по званию. – Но я не сертифицированный пилот. Я даже в ваш штат не вписан.
– Документы выправить – это несложно. Что касается твоих навыков, то вот он, – командир кивнул на Алексея, – хорошо отзывался о них. Так что дело лишь в твоем желании. Итак, – он уперся руками в стол, глядя на меня в упор. – Ты поможешь нам?
И в его голосе было столько силы и надежды, что я не посмел отказать.
– Есть, товарищ подполковник. Только…
– Самолёт заправят и подготовят к вылету, – перебил меня офицер. – Я уже распорядился. Что у вас, девушки?
Двачевская, которая всё это время стояла, изнывая от нетерпения, получила наконец возможность поговорить с руководством. Пока она объясняла суть проблемы, я отступил назад, встав рядом с Леной. В глазах девушки, обращенных ко мне, читалась странная смесь чувств: какая-то непонятная мне тревога и в то же время радость. Её кисть коснулась моих пальцев, и я нежно пожал её.
– Мы разберемся с вашим вопросом, – заявил подполковник, принимая из рук ДваЧе список с фамилиями пионеров. – Хотя мне это не очень нравится, но мы выправим вам всем красноармейские книжки и поставим на довольствие. Я отдам соответствующий приказ интенданту. А вы, Семён, подойдите сюда. Нужно уточнить подробности вашего полетного задания.
Мы проговорили еще полчаса, уточняя различные детали и советуясь с лежащим тут же рядом Алексеем. Наконец командир полка выпрямился, и хлопнул ладонью по лежащей на столе карте:
– На этом всё. Вы решили, кто полетит с вами?
– Эмм… – я растерялся, так как не задумывался над этим.
– Вам нужен будет штурман-стрелок. – сказал подполковник. – Кого вы выберете?
– Возьми меня с собой! – Лена дотронулась до моего плеча. – Я помогу тебе.
– Подруга, ты уверена? – язвительно осведомилась Алиса.
Лена не ответила, лишь стрельнув глазами в ответ. На ее скулах заиграли желваки.
– Семён, я в тире девяносто восемь из ста выбивала на состязании, – произнесла Двачевская. – В темноте мне не нужен фонарь, я хорошо вижу ночью. Возьми к себе стрелком, я тебе пригожусь!
– Я тоже умею стрелять, – ледяным тоном произнесла Лена.
– И сносить всё ногами впотьмах, натыкаясь на всякое барахло ты тоже умеешь, – едко улыбнулась Алиса.
Лена моргнула, и сжав кулачки качнулась, словно собираясь ударить рыжую насмешницу. Та, заметив это, перестала улыбаться. Воздух ощутимо наэлектризовался, предзнаменуя надвигающуюся грозу. Впрочем, Лена, совладав со вспышкой гнева, осталась стоять на месте, лишь сделав глубокий вдох-выдох.
Развернувшись ко мне, она произнесла обычным холодно-бесстрастным голосом, означавшим у нее раздражение:
– Выбирай, Семён. Кого ты возьмешь в ночной вылет?
Честно говоря, я не знал, что сказать. Мне не хотелось брать никого. Дело выглядело слишком опасным, чтобы впутывать в него еще и девчат. Особенно тех, которые были мне хоть немного симпатичны. Правда, если их обеих оставить тут, некому будет прикрыть мне спину в полёте, а если взять кого-то одну, другая безмерно обидится.
Сделать выбор всё же было необходимо. Сначала я хотел взять Алису – чтобы не подставлять Лену под пули и всевозможные неприятности. Но потом я представил, что потом будет между нами и с нашими отношениями, и передумал. Лучше уж нам обоим гробануться, чем если потом она будет меня тихо ненавидеть за то, что я улетел с ее соперницей.
Вот только Алису жалко…
Стараясь не смотреть в сторону рыжеволосой девушки, я сказал:
– Лена, ты летишь со мной.
бамп
…Ночь. Тускло работает лампочка на приборной панели, подсвечивая циферблаты. Под ногами дрожат педали рулевого управления. Самолёт покачивается в воздухе, словно на морских волнах, и меня в такт качкам мягко вдавливает в сиденье. Вокруг меня – ночь, высоко в небе в разрывах облаков виднеется прохудившийся с одного боку диск луны. Внизу, под крыльями, проплывает земля в виде пятен и смазанных линий. Довольно светло, но из-за лампочки кажется будто за пределами кабины непроглядная тьма. Ветер забирается под лётную тужурку, и мне холодно, как бы я в неё ни кутался. На бортовых часах время – три часа. Мрак…
Наша цель, фашистский аэродром, находился в тридцати километрах к северо-западу. По словам Алексея, это было оставленное нашими войсками летное поле с грунтовым покрытием. Сейчас же там базировалась немецкая эскадрилья штурмовиков, утюжившая нас с перерывами до самой темноты. Это был хорошо укреплённый объект, который стал бы крепким орешком и для нескольких ночных бомбардировщиков, не то что для одинокого «кукурузника». Я стараюсь не думать о том, что мы летим, по сути, на самоубийственное задание, но мысль о том, что скоро придется рисковать жизнью, всё настойчивей скребется в черепушке. Биплан небронирован, если не считать железной плиты под сиденьем летчика и штурмана-бортстрелка. Парашютов, естественно, нет.
«Будь внимателен», – вспомнились слова летчика, еще во время обсуждения в командирской землянке. – «Там полно зенитной артиллерии всех калибров, стоят прожектора и звуковые локаторы. Вместо бомб тебе повесят кассеты с ампулами КС, тебе не нужно будет держать режим над аэродромом и производить бомбовые вычисления. Но вместо этого тебе придется бомбить с предельно малой высоты. Что это значит, объяснять думаю не нужно – ты сам всё сегодня видел. Лучше всего заходить со стороны противника – они так могут решить что ты свой, и не открыть огонь сразу. В полете держись реки, так ты не заблудишься в темноте. Удачи, Семён».
Да, вместо стандартной бомбовой нагрузки к нашему По-2 прицепили два решетчатых контейнера с круглыми шарами, наполненными горючим составом. Наличие почти двухсот литров зажигательной огнесмеси не добавляло спокойствия. Я уже успел оценить слабую защиту планера, и представить что будет, если кассета с зарядами взорвется на крыле, было совсем несложно. А такое могло произойти от единственного осколка или пули. Сами же кассеты, к тому же, оказались довольно тяжелы. С ними биплан разгонялся хуже, маневрировал тяжелее, и теперь напоминал уже не просто «небесного тихохода», а скорее беременную жабу – это ясно чувствовалось в управлении самолётом.
Вообще, этот вылет был во всех отношениях труднее дневного. Мне теперь нужно было самому определять курс; держать высоту, скорость и направление; следить за окружающей обстановкой, насколько это было возможно в темноте, и не сбиться с пути – и всё это ночью, при плохой видимости. Луна, наш союзник и враг, помогала тут слабо, света от нее кот наплакал – но зато от нее плоскости крыльев серебрились приманивающим блеском, напоминавшим мне рыболовную блесну. Такое сверкание опытный истребитель ни с чем не спутает.
…Точно так же серебрилась река внизу – мой главный ориентир. Без него я бы наверняка заблудился и завернул куда-нибудь не туда. Тем не менее, карта лежала наготове у меня на коленях. Волга имела в этом месте кучу всевозможных притоков, затонов, стариц; и пропустить в темноте нужный поворот очень не хотелось – вся моя ориентировка полетела бы к чёрту.
До цели осталось километров десять. Наш самолёт вылетел каких-то полчаса назад, но время в напряженном полёте пролетало незаметно. Я покачиваю пальцами штурвал и изредка рулю ногами, ощущая в животе сосущую пустоту. На нервной почве у меня разыгрался голод, который не смог заглушить ни плотный ужин, ни половина полётной пайки шоколада. Вторая половина была у Лены, но клянчить у неё я стеснялся.
Моя спутница молчала, сидя в штурманской кабине за пулеметом. Перед полётом девушка вовсю травила забавные истории и смеялась, видимо пытаясь таким незамысловатым образом отогнать страх. Но как только «ушка» оторвалась от земли, Лена замолчала, и за весь полет не проронила ни слова, как бы я не пытался ее разговорить. Последнюю попытку я сделал, когда мы пролетали над нашим пионерлагерем. Привлекая внимание девушки, я что-то сказал, обернулся – и увидел в слабом лунном свете бледное лицо с застывшим взглядом и дрожащие на рукояти «дегтярева» пальцы. Больше я ни о чем спрашивать её не решился.
Она тоже боялась. По-своему.
Пейзаж вокруг изменился. Вдоль берегов протянулись небольшие деревушки. Сквозь плотно закрытые ставни изредка тускло светили огоньки. Их становилось всё больше, а дома стояли всё плотнее – самолёт приближался к большому городу. Я знал его название, мне сообщил его командир полка: Калинин.
Пора было поворачивать. Я максимально прижался к земле и отключил подсветку, чтобы та не мешала смотреть в темноту. Следя чтобы ни во что не врезаться, я повёл самолёт по выделявшейся светлой лентой на тёмной земле трассе, летя над ней по намеченному курсу.
– Мы подлетаем? – спросила меня Лена, перекрикивая шум мотора.
– Да!
Мои пальцы крепче сжали штурвал, предательски подрагивая. Мотор зло урчал, толкая крылатую машину вперед. У земли ветер усилился – болтанка стала такой, что самолёт приходилось с большим трудом удерживать на курсе. Я смотрел вперед, держа штурвал обеими руками, и чувствуя как несмотря на холод, по спине стекает ледяная струйка пота.
Перед глазами вдруг промелькнули лица командира полка и летчика там, в блиндаже, перед нашим прощанием. Перед тем, как отпустить меня, они на миг встретились глазами.
«Мальчишка. Неопытный ещё», – сказал взгляд одного.
«Не справится. Погибнет», – так же молчаливо ответствовал другой.
Нет уж, к чёрту! Я заскрежетал зубами и крепче стиснул ручку управления, чувствуя поднимающийся в душе кураж и гнев. Я справлюсь! Я докажу вам, и скажу лично, что вы были неправы насчет меня! У нас с Леной получится!
Один заход. Это всё, что мне нужно, и всё, что у нас есть. Глупо полагать, что фашисты в ужасе разбегутся, когда я вылью дождь из ампул им на головы. Если я промедлю, на самолёт обрушится огненный шквал из десятков стволов малокалиберной зенитной артиллерии, которому не смог бы противостоять и «бетонный» Ил-2. Про «русс фанер» и говорить нечего – один залп, и мы останемся догорать на этом лугу.
Пока самолёт преодолевал последние километры, я судорожно вспоминал аэрофотоснимки и составленную по ним схему аэродрома. Моя главная задача – сжечь бомбардировщики. Если останется время, я должен подорвать хранилища топлива – большие цистерны в окопах на краю поля, рядом с полевыми ангарами. Их много, целых три. В один заход все не сжечь, на каждую понадобится порядка полминуты, и это в лучшем случае. А время на удар жестко ограничено. Вот бы еще эрэсов хотя бы пару штук…
Ладно. «Используй то, что под рукой, и не ищи себе другое». Первым делом, всё же самолёты. Ха, это меня от нервов так на цитаты пробивает, или я уже заговариваться начал?
Наша цель, фашистский аэродром, находился в тридцати километрах к северо-западу. По словам Алексея, это было оставленное нашими войсками летное поле с грунтовым покрытием. Сейчас же там базировалась немецкая эскадрилья штурмовиков, утюжившая нас с перерывами до самой темноты. Это был хорошо укреплённый объект, который стал бы крепким орешком и для нескольких ночных бомбардировщиков, не то что для одинокого «кукурузника». Я стараюсь не думать о том, что мы летим, по сути, на самоубийственное задание, но мысль о том, что скоро придется рисковать жизнью, всё настойчивей скребется в черепушке. Биплан небронирован, если не считать железной плиты под сиденьем летчика и штурмана-бортстрелка. Парашютов, естественно, нет.
«Будь внимателен», – вспомнились слова летчика, еще во время обсуждения в командирской землянке. – «Там полно зенитной артиллерии всех калибров, стоят прожектора и звуковые локаторы. Вместо бомб тебе повесят кассеты с ампулами КС, тебе не нужно будет держать режим над аэродромом и производить бомбовые вычисления. Но вместо этого тебе придется бомбить с предельно малой высоты. Что это значит, объяснять думаю не нужно – ты сам всё сегодня видел. Лучше всего заходить со стороны противника – они так могут решить что ты свой, и не открыть огонь сразу. В полете держись реки, так ты не заблудишься в темноте. Удачи, Семён».
Да, вместо стандартной бомбовой нагрузки к нашему По-2 прицепили два решетчатых контейнера с круглыми шарами, наполненными горючим составом. Наличие почти двухсот литров зажигательной огнесмеси не добавляло спокойствия. Я уже успел оценить слабую защиту планера, и представить что будет, если кассета с зарядами взорвется на крыле, было совсем несложно. А такое могло произойти от единственного осколка или пули. Сами же кассеты, к тому же, оказались довольно тяжелы. С ними биплан разгонялся хуже, маневрировал тяжелее, и теперь напоминал уже не просто «небесного тихохода», а скорее беременную жабу – это ясно чувствовалось в управлении самолётом.
Вообще, этот вылет был во всех отношениях труднее дневного. Мне теперь нужно было самому определять курс; держать высоту, скорость и направление; следить за окружающей обстановкой, насколько это было возможно в темноте, и не сбиться с пути – и всё это ночью, при плохой видимости. Луна, наш союзник и враг, помогала тут слабо, света от нее кот наплакал – но зато от нее плоскости крыльев серебрились приманивающим блеском, напоминавшим мне рыболовную блесну. Такое сверкание опытный истребитель ни с чем не спутает.
…Точно так же серебрилась река внизу – мой главный ориентир. Без него я бы наверняка заблудился и завернул куда-нибудь не туда. Тем не менее, карта лежала наготове у меня на коленях. Волга имела в этом месте кучу всевозможных притоков, затонов, стариц; и пропустить в темноте нужный поворот очень не хотелось – вся моя ориентировка полетела бы к чёрту.
До цели осталось километров десять. Наш самолёт вылетел каких-то полчаса назад, но время в напряженном полёте пролетало незаметно. Я покачиваю пальцами штурвал и изредка рулю ногами, ощущая в животе сосущую пустоту. На нервной почве у меня разыгрался голод, который не смог заглушить ни плотный ужин, ни половина полётной пайки шоколада. Вторая половина была у Лены, но клянчить у неё я стеснялся.
Моя спутница молчала, сидя в штурманской кабине за пулеметом. Перед полётом девушка вовсю травила забавные истории и смеялась, видимо пытаясь таким незамысловатым образом отогнать страх. Но как только «ушка» оторвалась от земли, Лена замолчала, и за весь полет не проронила ни слова, как бы я не пытался ее разговорить. Последнюю попытку я сделал, когда мы пролетали над нашим пионерлагерем. Привлекая внимание девушки, я что-то сказал, обернулся – и увидел в слабом лунном свете бледное лицо с застывшим взглядом и дрожащие на рукояти «дегтярева» пальцы. Больше я ни о чем спрашивать её не решился.
Она тоже боялась. По-своему.
Пейзаж вокруг изменился. Вдоль берегов протянулись небольшие деревушки. Сквозь плотно закрытые ставни изредка тускло светили огоньки. Их становилось всё больше, а дома стояли всё плотнее – самолёт приближался к большому городу. Я знал его название, мне сообщил его командир полка: Калинин.
Пора было поворачивать. Я максимально прижался к земле и отключил подсветку, чтобы та не мешала смотреть в темноту. Следя чтобы ни во что не врезаться, я повёл самолёт по выделявшейся светлой лентой на тёмной земле трассе, летя над ней по намеченному курсу.
– Мы подлетаем? – спросила меня Лена, перекрикивая шум мотора.
– Да!
Мои пальцы крепче сжали штурвал, предательски подрагивая. Мотор зло урчал, толкая крылатую машину вперед. У земли ветер усилился – болтанка стала такой, что самолёт приходилось с большим трудом удерживать на курсе. Я смотрел вперед, держа штурвал обеими руками, и чувствуя как несмотря на холод, по спине стекает ледяная струйка пота.
Перед глазами вдруг промелькнули лица командира полка и летчика там, в блиндаже, перед нашим прощанием. Перед тем, как отпустить меня, они на миг встретились глазами.
«Мальчишка. Неопытный ещё», – сказал взгляд одного.
«Не справится. Погибнет», – так же молчаливо ответствовал другой.
Нет уж, к чёрту! Я заскрежетал зубами и крепче стиснул ручку управления, чувствуя поднимающийся в душе кураж и гнев. Я справлюсь! Я докажу вам, и скажу лично, что вы были неправы насчет меня! У нас с Леной получится!
Один заход. Это всё, что мне нужно, и всё, что у нас есть. Глупо полагать, что фашисты в ужасе разбегутся, когда я вылью дождь из ампул им на головы. Если я промедлю, на самолёт обрушится огненный шквал из десятков стволов малокалиберной зенитной артиллерии, которому не смог бы противостоять и «бетонный» Ил-2. Про «русс фанер» и говорить нечего – один залп, и мы останемся догорать на этом лугу.
Пока самолёт преодолевал последние километры, я судорожно вспоминал аэрофотоснимки и составленную по ним схему аэродрома. Моя главная задача – сжечь бомбардировщики. Если останется время, я должен подорвать хранилища топлива – большие цистерны в окопах на краю поля, рядом с полевыми ангарами. Их много, целых три. В один заход все не сжечь, на каждую понадобится порядка полминуты, и это в лучшем случае. А время на удар жестко ограничено. Вот бы еще эрэсов хотя бы пару штук…
Ладно. «Используй то, что под рукой, и не ищи себе другое». Первым делом, всё же самолёты. Ха, это меня от нервов так на цитаты пробивает, или я уже заговариваться начал?
Плавное движение руки – и биплан задрал нос вверх, набирая высоту перед решающим рывком. Еще движение ручкой тяги, и мотор из глухого урчания перешел на протяжный вой. Вроде бы легкие и почти незаметные манипуляции, но проделывая их я взмок, словно разгружал грузовик на солнцепеке.
– Лена, готова?! – заглушая шум двигателя, кричу я. Адреналин уже кипит в жилах и захлестывает горло, отчего мой голос хрипит.
За спиной у меня ничего не слышно. Я привстаю, чувствуя как натягиваются привязные ремни, и оборачиваюсь. Одновременно на краю поля впереди загорается прожектор. Его луч описывает кривую дугу, нащупывая нас. На миг в его отсвете становится видно лицо Лены, сжатые в узкую линию губы, и горящие холодным огнем зеленые глаза под сдвинутыми узкими стрелками бровей.
– Я готова.
– Тогда… – по телу проходит озноб и судорога, словно пропустили электрический ток. – Тогда поехали.
Самолёт повисает в верхней точке дуги, перед тем как нырнуть вниз. Передо мной в тусклом свете луны становится виден весь аэродром. Я сверил по памяти то, что вижу сейчас и ту схему лётного поля, что показали мне на брифинге. Полевые ангары, обтянутые маскировочной сетью, приземистые здания пакгаузов, цистерны… и капониры со стоящими самолётами. Но почему они стоят так открыто, даже без сеток? Словно нарочно поставлены, чтобы бомбардировщикам было проще ударить по ним… Это действительно самолёты?
А что это вон там, в тени под деревьями, укрытое срубленными ветками? Тень, раскинувшая угловатые крылья. И не одна, а пять… десять… нет, еще больше, трудно сосчитать. Елки, да ведь вся роща возле аэродрома битком набита замаскированными самолётами! А в капонирах на открытом месте – муляжи, мишени!
Всё это пронеслось у меня в голове за какие-то секунды. Решение возникает мгновенно. Я плавно дал ручку от себя и положил палец на кнопку бомбосбрасывателя. Биплан накренился, и с ревом устремился вниз.
Впереди прожектор взмахнул лучом, словно клинком, пытаясь поразить самолёт. Рядом с ним суматошно загрохотал пулемет. Струя трассеров вспарывает темноту – стрелок бьёт вслепую, ориентируясь на звук. Ни одна пуля не задела нас, и я ухмыльнулся, нацелив нос «кукурузника» на рощу. Самолёт снижается, набирая скорость, и расстояние до цели стремительно сокращается. Двести метров… сто пятьдесят… сто…
Короткое нажатие кнопки сброса, отцепляющей защелки на кассетах. Ампулы с жестяным грохотом выпадают из своего ложа и летят к земле как горох. Несколько мгновений, и внизу просыпается огонь. Я не слышу звука, с которым ампулы раскалываются, изливая своё содержимое, но результат освещает поле мечущимися желто-зелеными сполохами. Впрочем, у меня нет времени любоваться им – у меня есть следующая цель.
В сетку пулеметного прицела попадает прожектор и стоящая рядом пулеметная установка. Я ловлю их в перекрестие и жму на спуск.
– Ррррррых-х!
Ярко-зеленая линия трассеров перечеркивает прожектор и гасит его. Мне представляется хруст, с которым разлетелось стекло этой «грозы ночных бомбардировщиков». Пулемет врага всё еще продолжает стрельбу, и я добавляю ему, после чего тот наконец затыкается.
И аэродром проснулся. Вверх взлетает гроздь ракет, зажигающих яркие огни над лётным полем. Вместо уничтоженного мной прожектора в небо упираются полтора десятка ярких столбов света. Вразноголосье заревели сирены. Началась стрельба – пока суматошная и неприцельная, но это только вопрос времени. Скоро они проснутся окончательно.
Но я не думаю об этом.
За спиной у меня стучит «дегтярь» – степенно и неторопливо, если сравнивать с бешеной скорострельностью курсового пулемета. Моя подруга тоже не теряет времени зря. На миг я позволяю себе порадоваться за неё, и снова фокусируюсь на своей цели. Крен, ручку на себя, доворот – и в прицеле уже лежит круглое черное тело цистерны с горючим. Нажатие на спусковую скобу, сливающийся в единый рёв грохот ШКАСа, рикошетирующие от железных боков яркие пули, и…
В глаза ударяет ослепительная вспышка. Темнота и ночь над аэродромом улетают куда-то в космос, прогоняемые огненно-рыжим шаром пламени. Я не успеваю отвернуть, и самолёт пронзает его насквозь. Меня овевает нестерпимо-горячий воздух, нос ощущает смрад бензиновой гари. Но, кажется, биплан не пострадал, и это удивительно. Не теряя времени, я делаю петлю побольше, чтобы было время увернуться, и делаю заход на вторую бочку, затем – на третью. И ныряю в спасительную темноту за пределами огненного круга.
И только теперь рискую оглянуться.
Вслед нам бьют десятки трассирующих очередей. В нашу сторону, но не в нас. Прожекторные установки беспомощно шарят по небу, пытаясь настичь того, кто уже натворил дел и исчез. На месте аэродрома растекается огненное море – все три стоянки самолётов коптят, протянув к небу масляные столбы дыма. Особенно не повезло стоянке в роще возле летного поля – там бушует желто-зеленый огонь, и то и дело что-то взрывается, разбрасывая яркие желтые и красные искры.
Дело сделано. Можно лететь домой.
На секунду появляется искушение вернуться и добавить жару. Но подключившийся инстинкт самосохранения советует включить голову и не лезть на рожон. Теперь меня уже ждут, и хотят отомстить дерзкой «фанере», за какие-то секунды разнесшей всё летное поле. Ну его. И так неплохо получилось…
– Семен! – Лена вдруг перебивает поток мыслей в моей голове. – Смотри! Там взлетают!
– Лена, готова?! – заглушая шум двигателя, кричу я. Адреналин уже кипит в жилах и захлестывает горло, отчего мой голос хрипит.
За спиной у меня ничего не слышно. Я привстаю, чувствуя как натягиваются привязные ремни, и оборачиваюсь. Одновременно на краю поля впереди загорается прожектор. Его луч описывает кривую дугу, нащупывая нас. На миг в его отсвете становится видно лицо Лены, сжатые в узкую линию губы, и горящие холодным огнем зеленые глаза под сдвинутыми узкими стрелками бровей.
– Я готова.
– Тогда… – по телу проходит озноб и судорога, словно пропустили электрический ток. – Тогда поехали.
Самолёт повисает в верхней точке дуги, перед тем как нырнуть вниз. Передо мной в тусклом свете луны становится виден весь аэродром. Я сверил по памяти то, что вижу сейчас и ту схему лётного поля, что показали мне на брифинге. Полевые ангары, обтянутые маскировочной сетью, приземистые здания пакгаузов, цистерны… и капониры со стоящими самолётами. Но почему они стоят так открыто, даже без сеток? Словно нарочно поставлены, чтобы бомбардировщикам было проще ударить по ним… Это действительно самолёты?
А что это вон там, в тени под деревьями, укрытое срубленными ветками? Тень, раскинувшая угловатые крылья. И не одна, а пять… десять… нет, еще больше, трудно сосчитать. Елки, да ведь вся роща возле аэродрома битком набита замаскированными самолётами! А в капонирах на открытом месте – муляжи, мишени!
Всё это пронеслось у меня в голове за какие-то секунды. Решение возникает мгновенно. Я плавно дал ручку от себя и положил палец на кнопку бомбосбрасывателя. Биплан накренился, и с ревом устремился вниз.
Впереди прожектор взмахнул лучом, словно клинком, пытаясь поразить самолёт. Рядом с ним суматошно загрохотал пулемет. Струя трассеров вспарывает темноту – стрелок бьёт вслепую, ориентируясь на звук. Ни одна пуля не задела нас, и я ухмыльнулся, нацелив нос «кукурузника» на рощу. Самолёт снижается, набирая скорость, и расстояние до цели стремительно сокращается. Двести метров… сто пятьдесят… сто…
Короткое нажатие кнопки сброса, отцепляющей защелки на кассетах. Ампулы с жестяным грохотом выпадают из своего ложа и летят к земле как горох. Несколько мгновений, и внизу просыпается огонь. Я не слышу звука, с которым ампулы раскалываются, изливая своё содержимое, но результат освещает поле мечущимися желто-зелеными сполохами. Впрочем, у меня нет времени любоваться им – у меня есть следующая цель.
В сетку пулеметного прицела попадает прожектор и стоящая рядом пулеметная установка. Я ловлю их в перекрестие и жму на спуск.
– Ррррррых-х!
Ярко-зеленая линия трассеров перечеркивает прожектор и гасит его. Мне представляется хруст, с которым разлетелось стекло этой «грозы ночных бомбардировщиков». Пулемет врага всё еще продолжает стрельбу, и я добавляю ему, после чего тот наконец затыкается.
И аэродром проснулся. Вверх взлетает гроздь ракет, зажигающих яркие огни над лётным полем. Вместо уничтоженного мной прожектора в небо упираются полтора десятка ярких столбов света. Вразноголосье заревели сирены. Началась стрельба – пока суматошная и неприцельная, но это только вопрос времени. Скоро они проснутся окончательно.
Но я не думаю об этом.
За спиной у меня стучит «дегтярь» – степенно и неторопливо, если сравнивать с бешеной скорострельностью курсового пулемета. Моя подруга тоже не теряет времени зря. На миг я позволяю себе порадоваться за неё, и снова фокусируюсь на своей цели. Крен, ручку на себя, доворот – и в прицеле уже лежит круглое черное тело цистерны с горючим. Нажатие на спусковую скобу, сливающийся в единый рёв грохот ШКАСа, рикошетирующие от железных боков яркие пули, и…
В глаза ударяет ослепительная вспышка. Темнота и ночь над аэродромом улетают куда-то в космос, прогоняемые огненно-рыжим шаром пламени. Я не успеваю отвернуть, и самолёт пронзает его насквозь. Меня овевает нестерпимо-горячий воздух, нос ощущает смрад бензиновой гари. Но, кажется, биплан не пострадал, и это удивительно. Не теряя времени, я делаю петлю побольше, чтобы было время увернуться, и делаю заход на вторую бочку, затем – на третью. И ныряю в спасительную темноту за пределами огненного круга.
И только теперь рискую оглянуться.
Вслед нам бьют десятки трассирующих очередей. В нашу сторону, но не в нас. Прожекторные установки беспомощно шарят по небу, пытаясь настичь того, кто уже натворил дел и исчез. На месте аэродрома растекается огненное море – все три стоянки самолётов коптят, протянув к небу масляные столбы дыма. Особенно не повезло стоянке в роще возле летного поля – там бушует желто-зеленый огонь, и то и дело что-то взрывается, разбрасывая яркие желтые и красные искры.
Дело сделано. Можно лететь домой.
На секунду появляется искушение вернуться и добавить жару. Но подключившийся инстинкт самосохранения советует включить голову и не лезть на рожон. Теперь меня уже ждут, и хотят отомстить дерзкой «фанере», за какие-то секунды разнесшей всё летное поле. Ну его. И так неплохо получилось…
– Семен! – Лена вдруг перебивает поток мыслей в моей голове. – Смотри! Там взлетают!
Какого…
Я впиваюсь взглядом в аэродром. По взлетной полосе тянется длинная полоса пыли, подсвеченная пожаром. Проследив за ней, мои глаза замечают исчезающий в темноте силуэт небольшого самолёта с убирающимися внутрь корпуса шасси.
Это истребитель. Мессершмитт. Чёрт. Как мы его проморгали, пока он был на рулежной дорожке?!
– Уходим! – я переложил штурвал, уводя самолёт прочь. – Нам нельзя встречаться с истребителями. Лена, смотри внимательно, он нас сейчас ловить будет!
– Хорошо!
В это время большая туча, закрывавшая луну, снова открыла ее. Окрестности залило серебристым светом – неярким, но вполне достаточным, чтобы обнаружить нас.
– Твою мать, – я с ненавистью уставился на лунный диск.
Рев сирен стихал, по мере того как По-2 удалялся от аэродрома. Мотор успокаивающе тарахтел на средних оборотах, но нам было не до спокойствия. Я обшаривал взглядом небо, в любой момент ожидая атаки. Самолёт летел, прижимаясь к земле и двигаясь по складкам местности – так были больше шансы убраться отсюда незамеченными. Но поможет ли это?
Зловещий рокот над головой, и пронзившие воздух перед носом биплана пушечные трассы подсказали, что я ошибался.
«Мессер» с воем пронесся над самолётом и свечой взвился в небеса. На секунду в свете луны мелькнули белые кресты на чёрных крыльях, и отличительные отметки на хвосте. По спине прошел холодок – я узнал его: это был тот самый истребитель, что ранил меня в первый день.
– Лена! – мой голос предательски сорвался, «пустив петуха». – Почему ты не предупредила меня?!
– Я его не заметила! Прости! – прокричала девушка позади.
– В следующий раз у тебя не будет времени извиниться! Даже ахнуть не успеешь! Смотри за небом, ты здесь для этого!
Подчиняясь движениям штурвала, самолёт изменил курс. Я всё еще надеялся оторваться от противника и скрыться в темноте. Но проклятая луна заливала своим светом равнину, словно театральные софиты сцену в особо драматический момент. Обычно в спектакле на этом месте следует любовная сцена, признание, или на худой конец нечто умиротворяющее. Но у нас тут вместо этого идет смертельная битва на заведомо неравных условиях.
– Чёрт, ну где же вы? – прошептал я, имея в виду облака на небе. – Когда вас не надо, вы есть, а именно в этот момент, когда вы так нужны – вас всех куда-то нахрен сдуло!
«Урр-ррррр!» – зловеще зарокотал мотор приближающегося истребителя где-то позади. Я закрутил головой, высматривая невидимого врага, но тот словно провалился.
– Лена, где он? Ты его видишь?
– Нет!
Рокот становился всё громче, и вдруг к нему присоединился грохот пушек. Вокруг нашего самолёта заструились трассы пуль, пронизывавших плоскости и отрывавших куски обшивки. В громе ударов потонул крик Лены и стук ее пулемета. Я потянул штурвал на себя, выводя биплан из-под огня, и в этот момент в меня попали. В спину обрушился сильный и болезненный удар, от которого я улетел носом в приборную панель.
Грудь сдавило обручем, так что стало тяжело дышать. Звуки окружения стали глухими и искаженными. Я судорожно вцепился в штурвал, чувствуя, как немеют пальцы. По телу, быстро распространяясь, стремительно потек холод, от которого оно стало вялым и непослушным.
«Такого не должно быть при ранении! Что происходит?!»
С огромным усилием оттолкнувшись от приборной доски, я откинулся на спинку сиденья, тяжело дыша. Самолёт полого пикировал вниз. Перед носом планера вырастали деревья, быстро приближаясь ко мне.
«Семён!!!» – моих ушей коснулся далёкий голос Лены. Кажется, она вытянулась, пытаясь взглянуть мне в лицо, и трясла меня за плечи, но я этого уже не чувствовал. Голову заволакивал приятный туман, суливший что-то о сне, об отдыхе. Лишь смутное ощущение чего-то незавершенного мешало мне впасть в беспамятство.
– Лена… – простонал я. – Сядь… Бери…
«Сёма! Сёмушка, проснись! Что с тобой?!»
Моя рука сжалась, сделав вялую попытку подняться. Я вижу приближающиеся деревья, и понимаю, что самолёт сейчас разобьется. Нужно потянуть ручку на себя, но совершенно нет сил. Запасной штурвал есть у Лены, но она сейчас занята совершенно бессмысленными попытками привести меня в чувство.
Сядь в кресло, дура! Потяни штурвал на себя, не дай самолёту врезаться в землю!
Тяни штурвал на себя! На себя!!!
– На… себя… – прохрипел я. – Штурвал… на себя!..
Лицо Лены, маячащее на фоне неба, исчезает. Перегрузка вдавливает меня в кресло. Деревья перед носом биплана исчезают.
«Умница, Лена. Прости за то, что о тебе подумал. Ты не дура, ты очень умная. Ты справишься…»
Моя голова уткнулась в кромку борта. Под моей щекой что-то холодное… или мне это только кажется? Может, моё подсознание выдумывает цвет, запахи, ощущения, вкусы? Может всё вокруг – ненастоящее, и я живу во сне?
Но тогда это чертовски настоящий сон…
Снова грохочут пушки. Им в ответ огрызается пулемет «кукурузника» – я чувствую вибрацию, проходящую через корпус самолёта. Перед глазами, словно сквозь дымку вращается небо в звездах, через секунду земля, крылья самолёта, и нечто огромное, сверкающее вспышками, пролетающее рядом в каких-то метрах. Мозгу всё труднее анализировать то, что видят глаза – мне как будто ввели сильнодействующее снотворное. Только тупая ноющая боль под лопаткой и тугой, словно резиновый обруч, сдавливающий грудную клетку, напоминают мне что это последствия ранения. Меня поминутно швыряет из стороны в сторону и вдавливает в кресло, но мне уже почти всё равно. Меня только волнует, как там Лена.
Медленно, с трудом развернув тело так, чтобы видеть, что происходит позади меня, я поворачиваюсь назад. За плексигласовым козырьком я вижу злые, прищуренные глаза и сжатые губы. Она смотрит на меня, затем протягивает мне руку. С трудом выпростав из кабины онемевшую конечность, я крепко жму ее кисть бесчувственными пальцами. Девушка коротко кивает, и убирает её обратно, обеими руками держась за штурвал. Самолёт делает резкий вираж, я валюсь обратно в кресло – и вижу нашего противника.
Он разворачивается, как и мы. Мы сближаемся на сходящихся курсах. Он выше нас, его подсвечивает луна. Лене приходится задрать нос самолёта и карабкаться изо всех лошадиных сил мотора. Сейчас мы полетим друг другу в лоб, и тот, кто первый выцелит чужой самолёт, получит преимущество, а возможно, и победу.
Мы успеваем первыми.
Зеленая строчка трассирующих пуль устремляется к истребителю и искрит на его металлических боках, кромсая и решетя фюзеляж. Но нужно чудо, чтобы сбить этого крылатого хищника в лоб. Повсюду – на коробке двигателя, вокруг кабины пилота, даже на лобовом стекле – у него броня. Её толщина слишком велика, чтобы наверняка поразить важные узлы самолёта. Курсовый пулемет По-2 для этого слишком слаб.
«Мессер» открывает огонь – мимо. Струя пуль и снарядов приближается, словно луч прожектора – вражеский пилот наводит прицел на нас. Еще секунда, и этот шквал ударит в биплан, разрушая плоскости, ломая деревянные лонжероны, превращая самолёт в обломки, а нас – в обезображенные трупы.
Но почему-то «мессер» не выдерживает, и ныряет под нас, подставляя под пули незащищенную с крыши стеклянную капсулу кабины. И улетает вниз, кувыркаясь и размахивая крыльями как подстреленная птица – в лес.
На земле распускается пылающий оранжевым и алым цветок. Его отблески играют на лице моей девушки, сверкая золотом на стекающих по щекам слезах. Лицо Лены понемногу расплывается, медленно превращаясь в светлое пятно и уходя из фокуса. Вместе с ним растворяется и окружающий мир. Я пытаюсь сказать что-то ободряющее, но вместо этого с коротким вздохом обвисаю на своих ремнях, чувствуя как по спине стекает что-то мокрое и горячее. Последним из этого мира исчезает потухшая стеклянная лампочка, смутно блестящая в темноте.
Я впиваюсь взглядом в аэродром. По взлетной полосе тянется длинная полоса пыли, подсвеченная пожаром. Проследив за ней, мои глаза замечают исчезающий в темноте силуэт небольшого самолёта с убирающимися внутрь корпуса шасси.
Это истребитель. Мессершмитт. Чёрт. Как мы его проморгали, пока он был на рулежной дорожке?!
– Уходим! – я переложил штурвал, уводя самолёт прочь. – Нам нельзя встречаться с истребителями. Лена, смотри внимательно, он нас сейчас ловить будет!
– Хорошо!
В это время большая туча, закрывавшая луну, снова открыла ее. Окрестности залило серебристым светом – неярким, но вполне достаточным, чтобы обнаружить нас.
– Твою мать, – я с ненавистью уставился на лунный диск.
Рев сирен стихал, по мере того как По-2 удалялся от аэродрома. Мотор успокаивающе тарахтел на средних оборотах, но нам было не до спокойствия. Я обшаривал взглядом небо, в любой момент ожидая атаки. Самолёт летел, прижимаясь к земле и двигаясь по складкам местности – так были больше шансы убраться отсюда незамеченными. Но поможет ли это?
Зловещий рокот над головой, и пронзившие воздух перед носом биплана пушечные трассы подсказали, что я ошибался.
«Мессер» с воем пронесся над самолётом и свечой взвился в небеса. На секунду в свете луны мелькнули белые кресты на чёрных крыльях, и отличительные отметки на хвосте. По спине прошел холодок – я узнал его: это был тот самый истребитель, что ранил меня в первый день.
– Лена! – мой голос предательски сорвался, «пустив петуха». – Почему ты не предупредила меня?!
– Я его не заметила! Прости! – прокричала девушка позади.
– В следующий раз у тебя не будет времени извиниться! Даже ахнуть не успеешь! Смотри за небом, ты здесь для этого!
Подчиняясь движениям штурвала, самолёт изменил курс. Я всё еще надеялся оторваться от противника и скрыться в темноте. Но проклятая луна заливала своим светом равнину, словно театральные софиты сцену в особо драматический момент. Обычно в спектакле на этом месте следует любовная сцена, признание, или на худой конец нечто умиротворяющее. Но у нас тут вместо этого идет смертельная битва на заведомо неравных условиях.
– Чёрт, ну где же вы? – прошептал я, имея в виду облака на небе. – Когда вас не надо, вы есть, а именно в этот момент, когда вы так нужны – вас всех куда-то нахрен сдуло!
«Урр-ррррр!» – зловеще зарокотал мотор приближающегося истребителя где-то позади. Я закрутил головой, высматривая невидимого врага, но тот словно провалился.
– Лена, где он? Ты его видишь?
– Нет!
Рокот становился всё громче, и вдруг к нему присоединился грохот пушек. Вокруг нашего самолёта заструились трассы пуль, пронизывавших плоскости и отрывавших куски обшивки. В громе ударов потонул крик Лены и стук ее пулемета. Я потянул штурвал на себя, выводя биплан из-под огня, и в этот момент в меня попали. В спину обрушился сильный и болезненный удар, от которого я улетел носом в приборную панель.
Грудь сдавило обручем, так что стало тяжело дышать. Звуки окружения стали глухими и искаженными. Я судорожно вцепился в штурвал, чувствуя, как немеют пальцы. По телу, быстро распространяясь, стремительно потек холод, от которого оно стало вялым и непослушным.
«Такого не должно быть при ранении! Что происходит?!»
С огромным усилием оттолкнувшись от приборной доски, я откинулся на спинку сиденья, тяжело дыша. Самолёт полого пикировал вниз. Перед носом планера вырастали деревья, быстро приближаясь ко мне.
«Семён!!!» – моих ушей коснулся далёкий голос Лены. Кажется, она вытянулась, пытаясь взглянуть мне в лицо, и трясла меня за плечи, но я этого уже не чувствовал. Голову заволакивал приятный туман, суливший что-то о сне, об отдыхе. Лишь смутное ощущение чего-то незавершенного мешало мне впасть в беспамятство.
– Лена… – простонал я. – Сядь… Бери…
«Сёма! Сёмушка, проснись! Что с тобой?!»
Моя рука сжалась, сделав вялую попытку подняться. Я вижу приближающиеся деревья, и понимаю, что самолёт сейчас разобьется. Нужно потянуть ручку на себя, но совершенно нет сил. Запасной штурвал есть у Лены, но она сейчас занята совершенно бессмысленными попытками привести меня в чувство.
Сядь в кресло, дура! Потяни штурвал на себя, не дай самолёту врезаться в землю!
Тяни штурвал на себя! На себя!!!
– На… себя… – прохрипел я. – Штурвал… на себя!..
Лицо Лены, маячащее на фоне неба, исчезает. Перегрузка вдавливает меня в кресло. Деревья перед носом биплана исчезают.
«Умница, Лена. Прости за то, что о тебе подумал. Ты не дура, ты очень умная. Ты справишься…»
Моя голова уткнулась в кромку борта. Под моей щекой что-то холодное… или мне это только кажется? Может, моё подсознание выдумывает цвет, запахи, ощущения, вкусы? Может всё вокруг – ненастоящее, и я живу во сне?
Но тогда это чертовски настоящий сон…
Снова грохочут пушки. Им в ответ огрызается пулемет «кукурузника» – я чувствую вибрацию, проходящую через корпус самолёта. Перед глазами, словно сквозь дымку вращается небо в звездах, через секунду земля, крылья самолёта, и нечто огромное, сверкающее вспышками, пролетающее рядом в каких-то метрах. Мозгу всё труднее анализировать то, что видят глаза – мне как будто ввели сильнодействующее снотворное. Только тупая ноющая боль под лопаткой и тугой, словно резиновый обруч, сдавливающий грудную клетку, напоминают мне что это последствия ранения. Меня поминутно швыряет из стороны в сторону и вдавливает в кресло, но мне уже почти всё равно. Меня только волнует, как там Лена.
Медленно, с трудом развернув тело так, чтобы видеть, что происходит позади меня, я поворачиваюсь назад. За плексигласовым козырьком я вижу злые, прищуренные глаза и сжатые губы. Она смотрит на меня, затем протягивает мне руку. С трудом выпростав из кабины онемевшую конечность, я крепко жму ее кисть бесчувственными пальцами. Девушка коротко кивает, и убирает её обратно, обеими руками держась за штурвал. Самолёт делает резкий вираж, я валюсь обратно в кресло – и вижу нашего противника.
Он разворачивается, как и мы. Мы сближаемся на сходящихся курсах. Он выше нас, его подсвечивает луна. Лене приходится задрать нос самолёта и карабкаться изо всех лошадиных сил мотора. Сейчас мы полетим друг другу в лоб, и тот, кто первый выцелит чужой самолёт, получит преимущество, а возможно, и победу.
Мы успеваем первыми.
Зеленая строчка трассирующих пуль устремляется к истребителю и искрит на его металлических боках, кромсая и решетя фюзеляж. Но нужно чудо, чтобы сбить этого крылатого хищника в лоб. Повсюду – на коробке двигателя, вокруг кабины пилота, даже на лобовом стекле – у него броня. Её толщина слишком велика, чтобы наверняка поразить важные узлы самолёта. Курсовый пулемет По-2 для этого слишком слаб.
«Мессер» открывает огонь – мимо. Струя пуль и снарядов приближается, словно луч прожектора – вражеский пилот наводит прицел на нас. Еще секунда, и этот шквал ударит в биплан, разрушая плоскости, ломая деревянные лонжероны, превращая самолёт в обломки, а нас – в обезображенные трупы.
Но почему-то «мессер» не выдерживает, и ныряет под нас, подставляя под пули незащищенную с крыши стеклянную капсулу кабины. И улетает вниз, кувыркаясь и размахивая крыльями как подстреленная птица – в лес.
На земле распускается пылающий оранжевым и алым цветок. Его отблески играют на лице моей девушки, сверкая золотом на стекающих по щекам слезах. Лицо Лены понемногу расплывается, медленно превращаясь в светлое пятно и уходя из фокуса. Вместе с ним растворяется и окружающий мир. Я пытаюсь сказать что-то ободряющее, но вместо этого с коротким вздохом обвисаю на своих ремнях, чувствуя как по спине стекает что-то мокрое и горячее. Последним из этого мира исчезает потухшая стеклянная лампочка, смутно блестящая в темноте.
бамп
поднимаю
>поднимаю
Песдуй сбивать самолеты над Донбассом в другом месте.
У вас ПОМПАЖ?
Качинский, жри макароны и не давись
Бляд, ну зачем! НУ ЗАЧЕМ ТЫ ВСЁ СКАТИЛ В ЕБАНЫЕ ПИЗДОСТРАДАНИЯ ПО ЛЕНОЧКИ, МРАЗЬ.
СЛАВА ТИТАНУ ОДИНОЧЕСТВА!
такую-то годноту проебали
Очередная порция благодарностей за годную главу, и вопрос когда примерно ждать следующую?И в чем прикол того что Семен считает Лену уже своей девушкой но сама Лена думает что чувства Семена не искренние, мимолетные?
Следующая глава примерно в конце октября.
Потому что Лена до сих пор сомневается. Её уже бросали парни, а у Семёна она первая любовь. Поэтому вот такая вот ситуация.
Ты по нему три прохода минегешосами от носа до хвоста, он разворачивается и из шкасика в лобовой выносит тебе пилота. Ебанная улитка, о да, немцефилы должны страдать.
Неистово проиграл
Леночка за тебя воевала а ты даже не знаешь ее фамилии.
бамп
Вроде и годно, а вроде и нет.
Ты какой-то глупый, а твой персонаж сьюха.
Вяло. Даже не греет. Старайся лучше, пионер.
Алсо, бамп.
Я и не старался.
Тогда свободен. Завтра на занятия.
Я тебя не держу
Бамп посещенным в детстве лагерем
бамп
Сознание возвращалось медленно и болезненно. Ощущения были странными. Тело было словно изрублено на кусочки мясницким топором и пропитано концентрированной болью, будто соусом для маринада. Одновременно оно было словно чужим, принадлежащим кому-то другому, кого ты хорошо знаешь, но не им не являешься. тяжёсть, зажатая в тиски невидимыми путами – и отдельно плавающий в переливающейся всеми цветами радуги мгле мозг, в окружении теней, отзвуков и расплывающихся образов. Это было похоже на пробуждение из глубины кошмара, который ты смутно осознаёшь, но не имеешь достаточно сил ни на то чтобы вырваться, ни даже на то чтобы по-настоящему испугаться. На то, чтобы пошевелиться, сил тем более не было – к тому же было ощущение, что едва вернется чувствительность, вернется и боль.
«Кажется, он просыпается».
В окружающем меня клубящемся мареве что-то изменилось. Нет, перед глазами всё так же танцевала разноцветная хмарь, сквозь которую ничего не было видно. Просто я вдруг почувствовал, что моё тело изменило своё положение. Видимо, до этого я лежал; теперь меня усадили, придерживая в вертикальном положении.
«Осторожней! Ваня, держи его крепче, он всё ещё без сознания».
«Да успокойся, держу я его!»
«Надо дать ему попить. Медсестра сказала, что его надо постоянно поить водой».
«А он не захлебнётся в таком состоянии?»
«Давай это лучше у него спроси, когда он будет в состоянии ответить. И вообще, пора бы ему уже проснуться – двенадцать часов лежит!»
«Иван!» – говорившая была явно раздражена. – «Вообще-то его ранили сегодня ночью!»
«Расслабься, ничего с твоим парнем не случится».
«Семён! Сёма! Просыпайся!» – девичий голос совсем рядом прикоснулся к моим ушам, лаская их.
Такой знакомый голос…
Я попытался открыть глаза. Веки были такими тяжелыми, будто к ним было привязано по кирпичу, но со второй или третьей попытки мне это удалось. Сначала перед взором замаячила жёлтая пелена с яркой звездой в самом центре. Потом чёткость зрения улучшилась, и жёлтое пятно превратилось в потемневший от времени потолок с расползающимися по нему подтеками воды и трещинами на штукатурке, а яркая звезда – в лампу с поржавевшим плафоном. Похоже, меня принесли в бомбоубежище под административным корпусом пионерлагеря. В серьёзной же я был отключке, раз не помню как сюда попал после того злосчастного полета.
Сразу заныла лопатка, в которую попала пуля. Чёрт, а что же было потом? Лена довела самолёт до аэродрома впотьмах, без карты, и сама посадила самолёт? Если так, она молодец…
Перед глазами появилось светлое пятно с обрамляющим его фиолетовым ореолом. Нечто теплое коснулось моих губ, и я, догадавшись что это, потянулся в ответ. Горячие руки схватили меня, и девичья голова зарылась между моей головой и плечом, рассыпав волосы по груди.
– Ого, очнулся наконец! – с другой стороны в поле зрения вплыла ухмыляющаяся физиономия Ерохина. Было немного непривычно видеть на этом некрасивом лице смесь облегчения и искренней радости.
Обнимая прильнувшую ко мне Лену, я обвел глазами комнату. Кроме нас с Леной тут был ещё Ванька-Смерть и Славя. Больше никого. Я лежал на старой пружинной кровати. Моя грудь была туго замотана в какую-то повязку. Под лопаткой была ноющая боль, голова кружилась, и мне было очень нехорошо.
– Здорово, братан! – Ерохин по своей привычке слегка ткнул кулаком в плечо в знак приветствия. – Ну и заставил же ты нас поволноваться! Честно сказать, я тебя в таком хреновом виде никогда ещё не видел.
– Постеснялся бы, Ваня. Здесь девушки есть, – раздалась негромкая реплика Слави.
– А чего такого? Я же не… – Ерохин осекся. – Понял, не дурак. Молчу.
– Кххх… Какого… – мой язык отказывался повиноваться, и произнести сколько-нибудь длинную фразу было проблемой. Поэтому мой вопрос: «Какого чёрта я делаю в пионерлагере в бункере?» пропал втуне.
Но, как ни странно, Лена поняла, о чем я спрашиваю.
– Ты долго был без сознания. – сказала она, гладя меня по голове. – Когда мы… когда я привезла тебя, на аэродроме сказали, что не смогут тебе помочь. Их командир выделил машину, чтобы отвезти тебя сюда. Я помогла тебя погрузить, и сидела с тобой, потом мальчики перенесли тебя сюда, и я ждала, пока ты не очнёшься. Тебя осмотрела медсестра, и сказала, что тебе ничего не грозит, и посоветовала поить почаще.
– Ага… А как ты тогда… самолёт…
– Я разбила его при посадке. – Лена потупилась. – Прости.
Молча протянув руку, я погладил девушку по щеке. Она подняла на меня взгляд посветлевших глаз и увидела, как я улыбаюсь ей.
– Славя, передай мне стакан с той тумбочки, – сказал Иван. – Ага, спасибо. Пей, Семён.
В мое горло полилась свежая холодная вода, от которой сводило зубы – должно быть вода из петлянки. Сделав несколько глотков, я закрыл рот, и стакан тотчас убрали.
– Спасибо, – я с радостью отметил, что говорить стало легче. – А почему в бомбоубежище?
– Теперь наш лазарет находится здесь. Виолетта Церновна распорядилась, чтобы его сюда перенесли. Так что мы вчера полдня перетаскивали вниз все эти коробки и упаковки с лекарствами.
– Понятно, – я помолчал, собираясь с мыслями. Голова была всё ещё словно закутанной в вату. Было тяжело сосредоточиться на какой-то одной мысли, и я боялся снова заснуть, упустив что-то важное.
– Как тут вообще дела?
– Нормально, – Ерохин пожал плечами. – Нам всем наконец выдали красноармейские книжки, подкинули оружия. Только теперь от казармы не продохнуть. Сержант этот, с пополнением прибывший, достал уже: туда нельзя, это нельзя, это не по уставу, то не положено… Задрал уже, козёл. Мы у него насилу допросились, чтобы тебя проведать, как ты тут после ранения оклемываешься.
– Спасибо, – я вздохнул и выпрямившись на своей койке, протянул Ивану руку. – Действительно спасибо. Вы классные друзья.
– Не за что, – хмыкнул Ванька, пожимая мне руку. – Но за тобой косяк, Семён.
– В смысле?
– В том, что книжки, стволы, паёк и прочее – это благодаря Алиске. Она молодец, обо всём договорилась. В отличие от тебя. Тебя ведь за этим посылали, разве нет?
– Не понял, – я исподлобья уставился на Ивана. – Хочешь сказать, мы с Леной там дурью маялись, а не делом занимались? Так, что ли?
– Со слов Алисы: пока она не пришла и не поговорила, ничего не сделали. Так она сказала. – Ерохин пожал плечами. – Такие вот выводы.
– Она так сказала? – я резко дернул рукой и скривился от боли. – Мы вообще-то подходили с этим к их интенданту! Так что мы вместе договаривались, а не она одна сама по себе! Кстати, где она? Я её тут не вижу.
– Без понятия.
– К слову, где ты был утром? – я решил прояснить сразу все интересующие меня вопросы. Ерохин же только загадочно ухмыльнулся.
– Потом расскажу. А пока давай, отдыхай. Нас отпустили только на полчаса. Тебе Лена книжек из библиотеки принесла и твой плеер. Шурик его передал. Жратва на тумбочке лежит, там яблоки и прочая хрень. А ещё мы твои документы, форму и автомат притащили. Цени, друган!
– Благодарю, – устало откликнулся я. – Спасибо, друг.
– Ладно, поправляйся. Пока!
Иван стукнул кулаком в подставленную пятерню и пошел к двери. Следом к выходу направилась и Славя. Лена осталась сидеть рядом с моей кроватью, прикасаясь ко мне руками.
– Лена, пойдём! – позвал Ерохин.
– Я с ним остаюсь, – сказала Лена, не шелохнувшись.
– Ты чего, Лен? – стоя у выхода Иван развернулся к нам. – Серж нас с дерьмом сожрёт, если мы не все придем. Помнишь?
– Мне всё равно, – девушка поджала губы. – Я остаюсь с Семеном, можешь так и передать.
– У нас у всех проблемы начнутся, ты понимаешь? – Ерохин повысил голос.
– Тише, Вань. – Славя коснулась его плеча, и подошла к нам. – Лена, не бойся. С Семёном всё будет в порядке. Нам ведь сказала это медсестра!
– Я знаю, – голос Лены дрогнул, но она, сглотнув, вернула себе обычный тон. – Но я не хочу его оставлять.
– Сейчас придёт Мику, она присмотрит за ним. Не волнуйся.
– Мне это всё равно не нравится, – рука, сжимавшая моё предплечье, предательски задрожала.
«Кажется, он просыпается».
В окружающем меня клубящемся мареве что-то изменилось. Нет, перед глазами всё так же танцевала разноцветная хмарь, сквозь которую ничего не было видно. Просто я вдруг почувствовал, что моё тело изменило своё положение. Видимо, до этого я лежал; теперь меня усадили, придерживая в вертикальном положении.
«Осторожней! Ваня, держи его крепче, он всё ещё без сознания».
«Да успокойся, держу я его!»
«Надо дать ему попить. Медсестра сказала, что его надо постоянно поить водой».
«А он не захлебнётся в таком состоянии?»
«Давай это лучше у него спроси, когда он будет в состоянии ответить. И вообще, пора бы ему уже проснуться – двенадцать часов лежит!»
«Иван!» – говорившая была явно раздражена. – «Вообще-то его ранили сегодня ночью!»
«Расслабься, ничего с твоим парнем не случится».
«Семён! Сёма! Просыпайся!» – девичий голос совсем рядом прикоснулся к моим ушам, лаская их.
Такой знакомый голос…
Я попытался открыть глаза. Веки были такими тяжелыми, будто к ним было привязано по кирпичу, но со второй или третьей попытки мне это удалось. Сначала перед взором замаячила жёлтая пелена с яркой звездой в самом центре. Потом чёткость зрения улучшилась, и жёлтое пятно превратилось в потемневший от времени потолок с расползающимися по нему подтеками воды и трещинами на штукатурке, а яркая звезда – в лампу с поржавевшим плафоном. Похоже, меня принесли в бомбоубежище под административным корпусом пионерлагеря. В серьёзной же я был отключке, раз не помню как сюда попал после того злосчастного полета.
Сразу заныла лопатка, в которую попала пуля. Чёрт, а что же было потом? Лена довела самолёт до аэродрома впотьмах, без карты, и сама посадила самолёт? Если так, она молодец…
Перед глазами появилось светлое пятно с обрамляющим его фиолетовым ореолом. Нечто теплое коснулось моих губ, и я, догадавшись что это, потянулся в ответ. Горячие руки схватили меня, и девичья голова зарылась между моей головой и плечом, рассыпав волосы по груди.
– Ого, очнулся наконец! – с другой стороны в поле зрения вплыла ухмыляющаяся физиономия Ерохина. Было немного непривычно видеть на этом некрасивом лице смесь облегчения и искренней радости.
Обнимая прильнувшую ко мне Лену, я обвел глазами комнату. Кроме нас с Леной тут был ещё Ванька-Смерть и Славя. Больше никого. Я лежал на старой пружинной кровати. Моя грудь была туго замотана в какую-то повязку. Под лопаткой была ноющая боль, голова кружилась, и мне было очень нехорошо.
– Здорово, братан! – Ерохин по своей привычке слегка ткнул кулаком в плечо в знак приветствия. – Ну и заставил же ты нас поволноваться! Честно сказать, я тебя в таком хреновом виде никогда ещё не видел.
– Постеснялся бы, Ваня. Здесь девушки есть, – раздалась негромкая реплика Слави.
– А чего такого? Я же не… – Ерохин осекся. – Понял, не дурак. Молчу.
– Кххх… Какого… – мой язык отказывался повиноваться, и произнести сколько-нибудь длинную фразу было проблемой. Поэтому мой вопрос: «Какого чёрта я делаю в пионерлагере в бункере?» пропал втуне.
Но, как ни странно, Лена поняла, о чем я спрашиваю.
– Ты долго был без сознания. – сказала она, гладя меня по голове. – Когда мы… когда я привезла тебя, на аэродроме сказали, что не смогут тебе помочь. Их командир выделил машину, чтобы отвезти тебя сюда. Я помогла тебя погрузить, и сидела с тобой, потом мальчики перенесли тебя сюда, и я ждала, пока ты не очнёшься. Тебя осмотрела медсестра, и сказала, что тебе ничего не грозит, и посоветовала поить почаще.
– Ага… А как ты тогда… самолёт…
– Я разбила его при посадке. – Лена потупилась. – Прости.
Молча протянув руку, я погладил девушку по щеке. Она подняла на меня взгляд посветлевших глаз и увидела, как я улыбаюсь ей.
– Славя, передай мне стакан с той тумбочки, – сказал Иван. – Ага, спасибо. Пей, Семён.
В мое горло полилась свежая холодная вода, от которой сводило зубы – должно быть вода из петлянки. Сделав несколько глотков, я закрыл рот, и стакан тотчас убрали.
– Спасибо, – я с радостью отметил, что говорить стало легче. – А почему в бомбоубежище?
– Теперь наш лазарет находится здесь. Виолетта Церновна распорядилась, чтобы его сюда перенесли. Так что мы вчера полдня перетаскивали вниз все эти коробки и упаковки с лекарствами.
– Понятно, – я помолчал, собираясь с мыслями. Голова была всё ещё словно закутанной в вату. Было тяжело сосредоточиться на какой-то одной мысли, и я боялся снова заснуть, упустив что-то важное.
– Как тут вообще дела?
– Нормально, – Ерохин пожал плечами. – Нам всем наконец выдали красноармейские книжки, подкинули оружия. Только теперь от казармы не продохнуть. Сержант этот, с пополнением прибывший, достал уже: туда нельзя, это нельзя, это не по уставу, то не положено… Задрал уже, козёл. Мы у него насилу допросились, чтобы тебя проведать, как ты тут после ранения оклемываешься.
– Спасибо, – я вздохнул и выпрямившись на своей койке, протянул Ивану руку. – Действительно спасибо. Вы классные друзья.
– Не за что, – хмыкнул Ванька, пожимая мне руку. – Но за тобой косяк, Семён.
– В смысле?
– В том, что книжки, стволы, паёк и прочее – это благодаря Алиске. Она молодец, обо всём договорилась. В отличие от тебя. Тебя ведь за этим посылали, разве нет?
– Не понял, – я исподлобья уставился на Ивана. – Хочешь сказать, мы с Леной там дурью маялись, а не делом занимались? Так, что ли?
– Со слов Алисы: пока она не пришла и не поговорила, ничего не сделали. Так она сказала. – Ерохин пожал плечами. – Такие вот выводы.
– Она так сказала? – я резко дернул рукой и скривился от боли. – Мы вообще-то подходили с этим к их интенданту! Так что мы вместе договаривались, а не она одна сама по себе! Кстати, где она? Я её тут не вижу.
– Без понятия.
– К слову, где ты был утром? – я решил прояснить сразу все интересующие меня вопросы. Ерохин же только загадочно ухмыльнулся.
– Потом расскажу. А пока давай, отдыхай. Нас отпустили только на полчаса. Тебе Лена книжек из библиотеки принесла и твой плеер. Шурик его передал. Жратва на тумбочке лежит, там яблоки и прочая хрень. А ещё мы твои документы, форму и автомат притащили. Цени, друган!
– Благодарю, – устало откликнулся я. – Спасибо, друг.
– Ладно, поправляйся. Пока!
Иван стукнул кулаком в подставленную пятерню и пошел к двери. Следом к выходу направилась и Славя. Лена осталась сидеть рядом с моей кроватью, прикасаясь ко мне руками.
– Лена, пойдём! – позвал Ерохин.
– Я с ним остаюсь, – сказала Лена, не шелохнувшись.
– Ты чего, Лен? – стоя у выхода Иван развернулся к нам. – Серж нас с дерьмом сожрёт, если мы не все придем. Помнишь?
– Мне всё равно, – девушка поджала губы. – Я остаюсь с Семеном, можешь так и передать.
– У нас у всех проблемы начнутся, ты понимаешь? – Ерохин повысил голос.
– Тише, Вань. – Славя коснулась его плеча, и подошла к нам. – Лена, не бойся. С Семёном всё будет в порядке. Нам ведь сказала это медсестра!
– Я знаю, – голос Лены дрогнул, но она, сглотнув, вернула себе обычный тон. – Но я не хочу его оставлять.
– Сейчас придёт Мику, она присмотрит за ним. Не волнуйся.
– Мне это всё равно не нравится, – рука, сжимавшая моё предплечье, предательски задрожала.
– Лена, – тихо проговорил я, чувствуя что девушку надо срочно успокоить. – Со мной всё будет хорошо. Не переживай так.
Она вздохнула и с силой стиснула меня руками, изо всех сил прижавшись ко мне. И отпустила.
– Пока… – прошептала девушка.
Я молча взял её руку и поднял в воздух оттопыренный мизинец. Полузабытый жест из далекого детства, когда дети в песочнице заключают пари.
«Держись! Всё будет хорошо! Ты веришь мне?»
Лена несколько секунд смотрела на меня, затем на её губах мелькнула улыбка, а глаза сверкнули радостью. Она зацепилась своим мизинцем за мой и крепко пожала его.
– Бывай, Семён! Поправляйся скорее! – донесся из коридора возглас Ерохина. – Лена, ты с нами?
– Сейчас она идёт, – вместо Лены отозвалась Славя, ставшая невольной свидетельницей нашего прощания. Обернувшись ко мне, она помахала рукой. – Пока, Семён.
Лена чмокнула меня в щеку и вместе со старостой вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Стало очень тихо. Я лежал и смотрел в потолок, слыша как звенят лампы освещения. В комнате пахло сыростью. Через некоторое время до меня стали доноситься звуки на грани слышимости: «кап-кап-кап» – в туалете в конце коридора из незакрытого крана подтекала вода.
Неожиданно стало очень тоскливо. Я почувствовал себя больным, до которого никому нет дела – настолько мне стало одиноко. Странное дело. До этой минуты то время, когда я мог побыть один, никогда не тяготило меня. Даже во время какой-нибудь особо зловредной болезни вроде острого гриппа и мне приходилось лежать в постели, это не было так тяжело – всегда находилось дело, которым можно было отвлечься. Можно было почитать интересную книжку, порисовать, послушать музыку с плеера. Может, потому что за окном пели птицы, ездили машины, и не было такой угнетающей тишины?
Одиночество и безделье становились невыносимыми. Решив хоть чем-нибудь занять себя, я вялым движением отбросил одеяло. Кожу начало покалывать ледяными иглами – на мне ничего не было кроме нижнего белья, а в комнате было довольно прохладно. На груди белела марлевая повязка, обматывавшая тело, тугая и шершавая на ощупь.
С большим трудом я согнулся и сел на кровати. Мои движения были медлительными и неточными. Руки и ноги, казалось, были из бесчувственного свинца. И ещё очень сильно хотелось спать. Картинка перед глазами кружилась, то становясь размытой, то снова обретая чёткость. Было сложно сфокусироваться на каком-то одном предмете.
Я подпёр себя руками и уставился на стоящую в ногах кровати тумбочку. О чем вообще думали, когда её туда ставили? Чтобы до неё добраться, нужно будет перевернуться, доползти до конца кровати, нагнуться и тогда только можно будет дотянуться рукой. Или встать с кровати и дойти своим ходом. В моём нынешнем состоянии я не был уверен, что смогу сделать подобный подвиг.
Тем не менее, я сполз с кровати и, придерживаясь за неё рукой, сделал первый шаг. В босые ступни впился шероховатый бетонный пол. Голова тотчас закружилась, и чтобы не упасть, я вцепился обеими руками в кровать. В каждой ноге как будто было по двадцать килограмм, и двигались они как чугунные тумбы. Однако делать нечего – надо закончить то что начал.
В несколько приемов добравшись до тумбочки, я уперся ладонями в шершавую деревянную поверхность. Ерохин не соврал – сверху лежала моя аккуратно свёрнутая форма, а на ней пакет с едой. Рядом стоял стакан и бутылка с водой, к которой я тотчас присосался. Утолив жажду, я продолжил осмотр.
Моё оружие стояло прислоненным к тумбочке, и я обрадовался, что оно никуда не пропало за время моего отсутствия. С книгами же всё было интересней. Открывая тумбочку, я ожидал увидеть там кучу пыльных томов, однако вместо них на полке лежал букридер, поблескивавший серебристыми боками.
Спасибо тебе, Леночка.
Взяв планшет, я было собрался лечь обратно в кровать, но ударивший в голову дурман закружил меня и едва не опрокинул на пол. В себя я пришёл с хрипом хватая ртом воздух, стоя на коленях возле тумбочки и уткнувшись лицом в матрас. В теле была чудовищная слабость, и я понял, что обратно на кровать сам залезть не смогу. Чёрт возьми. Как же меня развезло-то, блин…
В коридоре раздался стук каблучков, и скрипнула открывающаяся дверь. В следующий миг раздался растерянный девичий голос:
– Ой! Семён, что ты делаешь! Тебе ещё нельзя вставать!
– Я уже понял…
– Сейчас, погоди секундочку! Я тебе помогу! – цокот каблучков приблизился ко мне, рядом с шуршанием на пол опустился пакет, а меня под мышки подхватили тонкие, но удивительно сильные руки. Затем я плавно перенесся по воздуху и упал на скрипнувший под моим весом матрас.
Уф. Но это лучше чем валяться без чувств на холодном каменном полу.
– Мику, ты? – спросил я.
– Ага. Ложись поудобней. Да, вот так! Хорошо. О чем ты думал, когда поднимался, ведь тебе это ещё пока вредно! Разве Лена и остальные не говорили тебе? Ты ведь ещё такой слабый!
– Я не слабый! – попытался возмутиться я, пока меня укладывали спиной на кровать и укрывали одеялом. – Я, эм… просто чего-то раскис.
– Раскис, раскис, – охотно согласилась девушка с бирюзовыми косами. Удобно лежать? Дать воды? Тут тебе девочки должны были принести бутылку!
– Спасибо, не надо. Я уже…
– А, тебя уже напоили? Это очень хорошо! Я и Лена разговаривали с доктором, и она сказала, что тебя надо поить обычной водой – понемногу, но часто! Это вроде бы для того чтобы вывести все вредные вещества из организма, которые заставляют так плохо себя чувствовать. Правда я не понимаю, зачем это, ведь тебя ранили в спину, а не отравили. Но ведь доктору виднее, не так ли? Если хочешь, я могу заварить для тебя чай, здесь где-то лежали пакетики, а на кухне есть чайник и плита. Ты полежи пока, я сейчас всё принесу.
Мику сорвалась с места и упорхнула за дверь. Я облегченно вздохнул и откинулся на подушке. С непривычки было трудно снова привыкнуть к потоку красноречия одногруппницы. Хотя, как ни удивительно, это теперь не вызывало такого резкого отторжения, как если бы я слушал её трескотню в перемену между парами. Может, потому что слушать говор Мику было приятнее, чем эту глухую ватную тишину подземного бункера?
Наверное. Я не знаю.
Вскоре девушка вернулась с чайником в одной руке и коробкой в другой. Разложив это на тумбочке, Мику взяла мой стакан, кинула в него заварной пакетик чая, и залила до половины кипятком. Всё это она сопровождала комментариями в своём обычном стиле: «Говори обо всем, что взбредет в голову».
– Сахар положить?
– М? Ах, да, конечно!
– Ага, сейчас. Там на кухне была сахарница, и в ней валялся рафинад. И кто додумался его туда класть, ведь все знают, что сахарница для сахарного песка! Одну минутку.
Надо ли говорить, что Мику обернулась туда и обратно быстрее минуты?
– Приятного чаепития! – с улыбкой она протянула мне разбавленный чай.
– Спасибо, – я осторожно пригубил. Впрочем, мои опасения были напрасны – советский чай из бомбоубежища оказался не так уж и плох. Мику примостилась рядом на стуле, дуя на дымящуюся кружку в руках.
– Как себя чувствуешь? – спросила она.
– Нормально. Только голова кружится. И в сон тянет.
– Ничего, бывает и хуже, – улыбнулась девушка. – Ты поправишься, Семён.
Я молча кивнул и приложился к кружке. Где-то с минуту мы молчали, думая о своём.
Она вздохнула и с силой стиснула меня руками, изо всех сил прижавшись ко мне. И отпустила.
– Пока… – прошептала девушка.
Я молча взял её руку и поднял в воздух оттопыренный мизинец. Полузабытый жест из далекого детства, когда дети в песочнице заключают пари.
«Держись! Всё будет хорошо! Ты веришь мне?»
Лена несколько секунд смотрела на меня, затем на её губах мелькнула улыбка, а глаза сверкнули радостью. Она зацепилась своим мизинцем за мой и крепко пожала его.
– Бывай, Семён! Поправляйся скорее! – донесся из коридора возглас Ерохина. – Лена, ты с нами?
– Сейчас она идёт, – вместо Лены отозвалась Славя, ставшая невольной свидетельницей нашего прощания. Обернувшись ко мне, она помахала рукой. – Пока, Семён.
Лена чмокнула меня в щеку и вместе со старостой вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Стало очень тихо. Я лежал и смотрел в потолок, слыша как звенят лампы освещения. В комнате пахло сыростью. Через некоторое время до меня стали доноситься звуки на грани слышимости: «кап-кап-кап» – в туалете в конце коридора из незакрытого крана подтекала вода.
Неожиданно стало очень тоскливо. Я почувствовал себя больным, до которого никому нет дела – настолько мне стало одиноко. Странное дело. До этой минуты то время, когда я мог побыть один, никогда не тяготило меня. Даже во время какой-нибудь особо зловредной болезни вроде острого гриппа и мне приходилось лежать в постели, это не было так тяжело – всегда находилось дело, которым можно было отвлечься. Можно было почитать интересную книжку, порисовать, послушать музыку с плеера. Может, потому что за окном пели птицы, ездили машины, и не было такой угнетающей тишины?
Одиночество и безделье становились невыносимыми. Решив хоть чем-нибудь занять себя, я вялым движением отбросил одеяло. Кожу начало покалывать ледяными иглами – на мне ничего не было кроме нижнего белья, а в комнате было довольно прохладно. На груди белела марлевая повязка, обматывавшая тело, тугая и шершавая на ощупь.
С большим трудом я согнулся и сел на кровати. Мои движения были медлительными и неточными. Руки и ноги, казалось, были из бесчувственного свинца. И ещё очень сильно хотелось спать. Картинка перед глазами кружилась, то становясь размытой, то снова обретая чёткость. Было сложно сфокусироваться на каком-то одном предмете.
Я подпёр себя руками и уставился на стоящую в ногах кровати тумбочку. О чем вообще думали, когда её туда ставили? Чтобы до неё добраться, нужно будет перевернуться, доползти до конца кровати, нагнуться и тогда только можно будет дотянуться рукой. Или встать с кровати и дойти своим ходом. В моём нынешнем состоянии я не был уверен, что смогу сделать подобный подвиг.
Тем не менее, я сполз с кровати и, придерживаясь за неё рукой, сделал первый шаг. В босые ступни впился шероховатый бетонный пол. Голова тотчас закружилась, и чтобы не упасть, я вцепился обеими руками в кровать. В каждой ноге как будто было по двадцать килограмм, и двигались они как чугунные тумбы. Однако делать нечего – надо закончить то что начал.
В несколько приемов добравшись до тумбочки, я уперся ладонями в шершавую деревянную поверхность. Ерохин не соврал – сверху лежала моя аккуратно свёрнутая форма, а на ней пакет с едой. Рядом стоял стакан и бутылка с водой, к которой я тотчас присосался. Утолив жажду, я продолжил осмотр.
Моё оружие стояло прислоненным к тумбочке, и я обрадовался, что оно никуда не пропало за время моего отсутствия. С книгами же всё было интересней. Открывая тумбочку, я ожидал увидеть там кучу пыльных томов, однако вместо них на полке лежал букридер, поблескивавший серебристыми боками.
Спасибо тебе, Леночка.
Взяв планшет, я было собрался лечь обратно в кровать, но ударивший в голову дурман закружил меня и едва не опрокинул на пол. В себя я пришёл с хрипом хватая ртом воздух, стоя на коленях возле тумбочки и уткнувшись лицом в матрас. В теле была чудовищная слабость, и я понял, что обратно на кровать сам залезть не смогу. Чёрт возьми. Как же меня развезло-то, блин…
В коридоре раздался стук каблучков, и скрипнула открывающаяся дверь. В следующий миг раздался растерянный девичий голос:
– Ой! Семён, что ты делаешь! Тебе ещё нельзя вставать!
– Я уже понял…
– Сейчас, погоди секундочку! Я тебе помогу! – цокот каблучков приблизился ко мне, рядом с шуршанием на пол опустился пакет, а меня под мышки подхватили тонкие, но удивительно сильные руки. Затем я плавно перенесся по воздуху и упал на скрипнувший под моим весом матрас.
Уф. Но это лучше чем валяться без чувств на холодном каменном полу.
– Мику, ты? – спросил я.
– Ага. Ложись поудобней. Да, вот так! Хорошо. О чем ты думал, когда поднимался, ведь тебе это ещё пока вредно! Разве Лена и остальные не говорили тебе? Ты ведь ещё такой слабый!
– Я не слабый! – попытался возмутиться я, пока меня укладывали спиной на кровать и укрывали одеялом. – Я, эм… просто чего-то раскис.
– Раскис, раскис, – охотно согласилась девушка с бирюзовыми косами. Удобно лежать? Дать воды? Тут тебе девочки должны были принести бутылку!
– Спасибо, не надо. Я уже…
– А, тебя уже напоили? Это очень хорошо! Я и Лена разговаривали с доктором, и она сказала, что тебя надо поить обычной водой – понемногу, но часто! Это вроде бы для того чтобы вывести все вредные вещества из организма, которые заставляют так плохо себя чувствовать. Правда я не понимаю, зачем это, ведь тебя ранили в спину, а не отравили. Но ведь доктору виднее, не так ли? Если хочешь, я могу заварить для тебя чай, здесь где-то лежали пакетики, а на кухне есть чайник и плита. Ты полежи пока, я сейчас всё принесу.
Мику сорвалась с места и упорхнула за дверь. Я облегченно вздохнул и откинулся на подушке. С непривычки было трудно снова привыкнуть к потоку красноречия одногруппницы. Хотя, как ни удивительно, это теперь не вызывало такого резкого отторжения, как если бы я слушал её трескотню в перемену между парами. Может, потому что слушать говор Мику было приятнее, чем эту глухую ватную тишину подземного бункера?
Наверное. Я не знаю.
Вскоре девушка вернулась с чайником в одной руке и коробкой в другой. Разложив это на тумбочке, Мику взяла мой стакан, кинула в него заварной пакетик чая, и залила до половины кипятком. Всё это она сопровождала комментариями в своём обычном стиле: «Говори обо всем, что взбредет в голову».
– Сахар положить?
– М? Ах, да, конечно!
– Ага, сейчас. Там на кухне была сахарница, и в ней валялся рафинад. И кто додумался его туда класть, ведь все знают, что сахарница для сахарного песка! Одну минутку.
Надо ли говорить, что Мику обернулась туда и обратно быстрее минуты?
– Приятного чаепития! – с улыбкой она протянула мне разбавленный чай.
– Спасибо, – я осторожно пригубил. Впрочем, мои опасения были напрасны – советский чай из бомбоубежища оказался не так уж и плох. Мику примостилась рядом на стуле, дуя на дымящуюся кружку в руках.
– Как себя чувствуешь? – спросила она.
– Нормально. Только голова кружится. И в сон тянет.
– Ничего, бывает и хуже, – улыбнулась девушка. – Ты поправишься, Семён.
Я молча кивнул и приложился к кружке. Где-то с минуту мы молчали, думая о своём.
– А как вообще это было? – спросила вдруг Мику.
– О чем ты?
– Ну, я про то что было ночью. Как это случилось? Я спрашивала Лену, но она не хотела объяснять. Расскажешь?
Я начал рассказ, не вдаваясь впрочем в подробности. Мику ахала, прикладывая ладони к щекам и поминутно перебивая меня вопросами. Незаметно для себя я увлекся и рассказал всю историю наших с Леной похождений за вчерашний день. Впечатления ещё не выветрились из памяти, и были ещё столь яркими, что стоило чуть напрячься – и в уме всплывали грохот артиллерийского огня, навалившаяся земля, вспыхивающие перед глазами масляные языки пламени и сверкающие вспышки пулеметов. Поначалу я пытался сдерживаться, но ближе к концу из меня лилось как из неисправного крана – я вывалил на Мику свои переживания и чувства в тот момент, пытаясь выговориться.
– Да… – протянула синеволосая девушка, когда наконец я замолчал и присосался к стакану с чаем. – Теперь я понимаю, почему Лене не хотелось говорить на эту тему.
– Угум. – я проглотил чай. – Извини, что всё это тебе рассказываю.
– Ничего. Тебе ведь нужно было с кем-то поговорить на эту тему. А я всегда готова оказать психологическую помощь! – Мику засмеялась и подмигнула.
– Это разве смешно?
– Нет. Но если всё время хмуриться и быть букой, то в конце концов можно разучиться радоваться жизни! Ведь что случилось? Ты и Лена живы, вернулись почти целыми, и ты скоро поправишься! Эта странная доктор, Виола, сказала что уже к концу дня ты будешь полностью здоров.
– Правда? – удивился я.
– Ну, если доктора говорят, что пациент жив и идёт на поправку, то надо им верить, не так ли? Если конечно это хорошие доктора. – Мику кокетливо хихикнула, прикрывая рот ладошкой.
С ней легко было шутить. И смеяться. И разговаривать ни о чём. Через час, находясь в её обществе, я уже забыл о своём предубеждении против неё. Мику Хацунова, «бака-бака», как её за глаза называли недоброжелатели, оказалась вполне приятной и общительной девушкой, с которой не в напряг было говорить о самых неожиданных вещах. А ещё она была очень умной и при этом не подавляла своим интеллектом, умея поддержать разговор на любую тему. За то время, пока она сидела со мной, мы успели обсудить мои увлечения видеоиграми, наших общих знакомых, и чем Zoom 505 лучше других процессоров для начинающих музыкантов. При этом Мику с таким юмором и знанием дела описывала предмет обсуждения, что я невольно ухахатывался.
«Ей бы в психологи пойти. Или в педагоги. Пожалуй, из всей нашей группы только у неё есть реальный талант к преподаванию. Не то, что у нас».
– А ты всегда такая весёлая? – после очередной шутки от Мику мне вдруг стало интересно, как она сохраняет свою жизнерадостность. – Ну, в смысле… Я никогда не видел, чтобы ты грустила.
– Нет, конечно, – удивилась девушка. – Всему есть своё время. И чтобы повеселиться, и чтобы погрустить – на всё есть свой час. Мне это чуть проще, чем другим.
– Почему?
– Не знаю. – Мику пожала плечиками. – Само получается. За плохой погодой следует хорошая, а после бури всегда восходит солнце. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её только на грусть и переживания. Ведь в ней хватает и других вещей, которым стоит радоваться! Тебе так не кажется, Семён?
– Может быть. Но у меня так не получается. А если, допустим, что-то совсем плохое, или что-то еще? Горе?
– Ну… – чело Мику омрачилось. – Горе есть горе. Тут уже ничего не поделаешь. Помню, в шестнадцатом году у меня умерла бабушка. От рака. Я раньше жила у неё в Киото. Это уже потом меня в Россию забрали родители. Я тогда несколько дней проплакала, никого не могла видеть. Ничего не замечала.
– Извини, – я прикусил губу. – Я тоже терял близких.
– Ничего, – Мику пропустила между пальцев прядь бирюзовых волос и улыбнулась. – Это было давно. Но она была хорошей. И когда я вспоминаю о ней, то тоже только хорошее. В такие минуты мне кажется, что она до сих пор со мной.
Помолчали. Я пил свой чай. Потом Мику отставила пустую кружку.
– Ещё что-нибудь хочешь спросить, Семён?
– Ну… – я поскрёб затылок, собираясь с решимостью. – Если позволишь.
– Что-нибудь неприличное? – хихикнула девушка.
– Да не… скорее бестактное.
– Дай угадаю! Это про мою болтовню?
– А… – только и сказал я. Дело в том, что мой вопрос был как раз об этом.
– Неужели угадала? – Мику прыснула в кулачок. – Если честно, я уже давно его жду. Ты гораздо тактичнее других парней. Меня об этом постоянно спрашивают: «Ты затыкаешься когда-нибудь?» «Почему ты столько болтаешь?» «Тебе не надоедает трепаться о всякой чепухе?» И прочее в подобном роде.
Я промолчал, сгорая от стыда.
– Что ж, отвечу. Никогда! – и Мику расхохоталась в голос.
– На самом деле, не всегда, – отсмеявшись, договорила девушка. – Но в таком случае, должно произойти нечто ужасное – или конец света, или у меня отрежут язык.
– Действительно ужасно, – с глубокомысленным видом заметил я. – А потом из-за туч выглянет солнце?
– Да!!! – теперь мы рассмеялись оба.
Мику взглянула на часики, что были у неё на левой руке.
– Ой. Уже четыре часа дня. А меня отпустили из части только до четырёх, – она виновато посмотрела на меня. – Прости меня, Семён, но мне нужно бежать, иначе сделают выговор.
– Да никаких проблем, беги, – я улыбнулся. – Мне нетрудно и одному полежать.
– Только не сочти, что я тебя бросаю. – Мику погрозила пальчиком. – Как только освобожусь, я прибегу. Или попрошу, чтобы к тебе отправили Лену.
– Хорошо. Спасибо.
– Пока, Семён! – Мику встала со стула, и подскочив, чмокнула в щеку. – Пойду донимать всякими глупостями Шурика. Он, поди, тоже обо мне соскучился! До встречи!
Дверь захлопнулась за девушкой. Я некоторое время слушал цокот каблучков, пока тот не стих.
Было странно и одновременно неловко ощущать заботу со стороны Мику. При том, что девушка это делала совершенно бескорыстно, не рассчитывая ни на какой-то профит, ни желая привлечь внимание. Было очевидно, что она просто не может не делиться теплотой внутри себя с окружающими.
Почти идеальная ламповая тян…
Я зарылся глубже в одеяло, и закрыл глаза. Читать не хотелось, делать что-либо ещё – тоже. Пожалуй, лучшим занятием на ближайшие часы будет сон. Надо дать телу и психике отдохнуть, уж очень много всего навалилось за вчерашний день. Надо быть в форме. Надо…
Мозг не успел додумать мысль, отключившись как выдернутый из сети комп.
– О чем ты?
– Ну, я про то что было ночью. Как это случилось? Я спрашивала Лену, но она не хотела объяснять. Расскажешь?
Я начал рассказ, не вдаваясь впрочем в подробности. Мику ахала, прикладывая ладони к щекам и поминутно перебивая меня вопросами. Незаметно для себя я увлекся и рассказал всю историю наших с Леной похождений за вчерашний день. Впечатления ещё не выветрились из памяти, и были ещё столь яркими, что стоило чуть напрячься – и в уме всплывали грохот артиллерийского огня, навалившаяся земля, вспыхивающие перед глазами масляные языки пламени и сверкающие вспышки пулеметов. Поначалу я пытался сдерживаться, но ближе к концу из меня лилось как из неисправного крана – я вывалил на Мику свои переживания и чувства в тот момент, пытаясь выговориться.
– Да… – протянула синеволосая девушка, когда наконец я замолчал и присосался к стакану с чаем. – Теперь я понимаю, почему Лене не хотелось говорить на эту тему.
– Угум. – я проглотил чай. – Извини, что всё это тебе рассказываю.
– Ничего. Тебе ведь нужно было с кем-то поговорить на эту тему. А я всегда готова оказать психологическую помощь! – Мику засмеялась и подмигнула.
– Это разве смешно?
– Нет. Но если всё время хмуриться и быть букой, то в конце концов можно разучиться радоваться жизни! Ведь что случилось? Ты и Лена живы, вернулись почти целыми, и ты скоро поправишься! Эта странная доктор, Виола, сказала что уже к концу дня ты будешь полностью здоров.
– Правда? – удивился я.
– Ну, если доктора говорят, что пациент жив и идёт на поправку, то надо им верить, не так ли? Если конечно это хорошие доктора. – Мику кокетливо хихикнула, прикрывая рот ладошкой.
С ней легко было шутить. И смеяться. И разговаривать ни о чём. Через час, находясь в её обществе, я уже забыл о своём предубеждении против неё. Мику Хацунова, «бака-бака», как её за глаза называли недоброжелатели, оказалась вполне приятной и общительной девушкой, с которой не в напряг было говорить о самых неожиданных вещах. А ещё она была очень умной и при этом не подавляла своим интеллектом, умея поддержать разговор на любую тему. За то время, пока она сидела со мной, мы успели обсудить мои увлечения видеоиграми, наших общих знакомых, и чем Zoom 505 лучше других процессоров для начинающих музыкантов. При этом Мику с таким юмором и знанием дела описывала предмет обсуждения, что я невольно ухахатывался.
«Ей бы в психологи пойти. Или в педагоги. Пожалуй, из всей нашей группы только у неё есть реальный талант к преподаванию. Не то, что у нас».
– А ты всегда такая весёлая? – после очередной шутки от Мику мне вдруг стало интересно, как она сохраняет свою жизнерадостность. – Ну, в смысле… Я никогда не видел, чтобы ты грустила.
– Нет, конечно, – удивилась девушка. – Всему есть своё время. И чтобы повеселиться, и чтобы погрустить – на всё есть свой час. Мне это чуть проще, чем другим.
– Почему?
– Не знаю. – Мику пожала плечиками. – Само получается. За плохой погодой следует хорошая, а после бури всегда восходит солнце. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её только на грусть и переживания. Ведь в ней хватает и других вещей, которым стоит радоваться! Тебе так не кажется, Семён?
– Может быть. Но у меня так не получается. А если, допустим, что-то совсем плохое, или что-то еще? Горе?
– Ну… – чело Мику омрачилось. – Горе есть горе. Тут уже ничего не поделаешь. Помню, в шестнадцатом году у меня умерла бабушка. От рака. Я раньше жила у неё в Киото. Это уже потом меня в Россию забрали родители. Я тогда несколько дней проплакала, никого не могла видеть. Ничего не замечала.
– Извини, – я прикусил губу. – Я тоже терял близких.
– Ничего, – Мику пропустила между пальцев прядь бирюзовых волос и улыбнулась. – Это было давно. Но она была хорошей. И когда я вспоминаю о ней, то тоже только хорошее. В такие минуты мне кажется, что она до сих пор со мной.
Помолчали. Я пил свой чай. Потом Мику отставила пустую кружку.
– Ещё что-нибудь хочешь спросить, Семён?
– Ну… – я поскрёб затылок, собираясь с решимостью. – Если позволишь.
– Что-нибудь неприличное? – хихикнула девушка.
– Да не… скорее бестактное.
– Дай угадаю! Это про мою болтовню?
– А… – только и сказал я. Дело в том, что мой вопрос был как раз об этом.
– Неужели угадала? – Мику прыснула в кулачок. – Если честно, я уже давно его жду. Ты гораздо тактичнее других парней. Меня об этом постоянно спрашивают: «Ты затыкаешься когда-нибудь?» «Почему ты столько болтаешь?» «Тебе не надоедает трепаться о всякой чепухе?» И прочее в подобном роде.
Я промолчал, сгорая от стыда.
– Что ж, отвечу. Никогда! – и Мику расхохоталась в голос.
– На самом деле, не всегда, – отсмеявшись, договорила девушка. – Но в таком случае, должно произойти нечто ужасное – или конец света, или у меня отрежут язык.
– Действительно ужасно, – с глубокомысленным видом заметил я. – А потом из-за туч выглянет солнце?
– Да!!! – теперь мы рассмеялись оба.
Мику взглянула на часики, что были у неё на левой руке.
– Ой. Уже четыре часа дня. А меня отпустили из части только до четырёх, – она виновато посмотрела на меня. – Прости меня, Семён, но мне нужно бежать, иначе сделают выговор.
– Да никаких проблем, беги, – я улыбнулся. – Мне нетрудно и одному полежать.
– Только не сочти, что я тебя бросаю. – Мику погрозила пальчиком. – Как только освобожусь, я прибегу. Или попрошу, чтобы к тебе отправили Лену.
– Хорошо. Спасибо.
– Пока, Семён! – Мику встала со стула, и подскочив, чмокнула в щеку. – Пойду донимать всякими глупостями Шурика. Он, поди, тоже обо мне соскучился! До встречи!
Дверь захлопнулась за девушкой. Я некоторое время слушал цокот каблучков, пока тот не стих.
Было странно и одновременно неловко ощущать заботу со стороны Мику. При том, что девушка это делала совершенно бескорыстно, не рассчитывая ни на какой-то профит, ни желая привлечь внимание. Было очевидно, что она просто не может не делиться теплотой внутри себя с окружающими.
Почти идеальная ламповая тян…
Я зарылся глубже в одеяло, и закрыл глаза. Читать не хотелось, делать что-либо ещё – тоже. Пожалуй, лучшим занятием на ближайшие часы будет сон. Надо дать телу и психике отдохнуть, уж очень много всего навалилось за вчерашний день. Надо быть в форме. Надо…
Мозг не успел додумать мысль, отключившись как выдернутый из сети комп.
Новая глава? Отлично
>Новая глава? Отлично
Старая уже. На фикбуке почти месяц как лежит
Гм, ну что тут сказать.
В грамоту ты можешь, но писательского мастерства тебе не достаёт.
Прологом подтёрся, собран из политача и "двач я хикка" тредов.
Да ещё и сблизил нашего анона с быдланом-фошыздом и осквернил травлю, в которой Сёма наверняка участвовал и потому ещё более странна такая дружба.
Идея с секретным экспериментом вообще затёрта до дыр всеми пейсателями и потому убога + к тому же, как страна при таком кризисе, давлении со всех сторон и утечке мозгов, могла такое развить?
В атмосферу ты совсем не можешь, попав в 1942, атмосфера вокруг такая, будто на съёмках фильма.
Особенно это чувствуется после того как рыли окопы/происходили военные действия и т.д.
Сёма помочил фошыздов и пошёл дальше, будто ничего и не было, битву описывать ты тоже не умеешь.
Так же поддвачну, трясёт от пиздолиства и эгоизма спермотоксикозного Сьюхи.
Особенно с "НУ МОЖЫТ АЛИСУ ВОЗЬМУ, ЧТОБЫ НЕ ПОДСТАВЛЯТЬ ЛЕНАЧКУ ПОД ПУЛИ".
Намного логичнее было бы в таком случае взять, вообще мужчину, не все же воены полегли.
Дрищ наигравшийся в симуляторы ВНЕЗАПНО справляется с управлением и даже выполняет задание.
В общем, Стрилков, уёбуй в ракач.
свин подошел, понюхал, хрюкнул, и пошел дальше
Забыл сажу. Ну ты понял, в общем.
Хм. Если честно, не хотел отвечать, поскольку в комменте прослеживается желание обговнять. Но для читателя всё же хочу разобрать его подробно, дабы вдруг кто не воспринял эту "рецензию" всерьез. Итак:
>Прологом подтёрся, собран из политача и "двач я хикка" тредов.
Увы, но пролог и глава 1 писались после долгого творческого перерыва, и не под самыми приятными впечатлениями. Когда книга будет подходить к концу, собираюсь полностью переписать их.
>Да ещё и сблизил нашего анона с быдланом-фошыздом и осквернил травлю, в которой Сёма наверняка участвовал и потому ещё более странна такая дружба.
Кстати, перевоспитывающийся быдлан-фошизд - один из моих любимых персонажей. Дружба хиккана с этим ерохиным - кстати, многократно наблюдаемый в жизни факт. Что же до травли, то дай угадаю - писАвший это анон наверняка участвовал в аналогичной травле не-буду-называть-кого, и теперь уверен что каждый будет брать с него пример. Мне же такое предположение кажется абсурдным.
>Идея с секретным экспериментом вообще затёрта до дыр всеми пейсателями и потому убога
Как и идея с попаданчеством в принципе. Однако это замыленное клише по прежнему идет в ход. Если есть это, почему нельзя быть эксперименту?
>к тому же, как страна при таком кризисе, давлении со всех сторон и утечке мозгов, могла такое развить?
А вот так. Это ведь не ракетная программа Северной Кореи, которая на секунду, тоже в блокаде.
>В атмосферу ты совсем не можешь, попав в 1942, атмосфера вокруг такая, будто на съёмках фильма.
Это 2024-й. В симуляции. Созданной правнуками тех, кто был на войне. Другое восприятие. Другое отношение. Это не реальность, это приближенный к ней симулякр. Это НЕ РЕАЛЬНОСТЬ.
>Сёма помочил фошыздов и пошёл дальше, будто ничего и не было, битву описывать ты тоже не умеешь.
Конечно нет. Он должен был сначала сказать Ерохину что любит его, поплакать на плече, дать обет что они всегда будут вместе, а потом поваляться в истерике и долго-долго рефлексировать по поводу убитых пикселей безжалостным извергом-фашистом Ерохиным.
Но увы, мои герои трусят, страдают, рефлексируют, но выполняют свой долг, защищая себя и своих друзей. Некогда в истерике биться, дело надо делать.
>Так же поддвачну, трясёт от пиздолиства и эгоизма спермотоксикозного Сьюхи.
>Намного логичнее было бы в таком случае взять, вообще мужчину, не все же воены полегли.
Где? Ближайшие соратники были в лагере. А непись в полет брать было нельзя - это было одно из испытаний Семёну, подброшенное ИИ симуляции. И решения Семёна, хотя и не всегда обдуманные, отражают его отношение к девочкам и колебания. Находясь в кресле за компом очень легко рассуждать о поступках героя, которому вот прямо сейчас надо выбирать, с кем ему придется развивать отношения, а кого оставить за бортом.
>Дрищ наигравшийся в симуляторы ВНЕЗАПНО справляется с управлением и даже выполняет задание...
...Находясь в симуляции. Иронично, не правда ли? Учитывая что с управлением ЭТОГО самолета при некоторой подготовке может справиться и подросток, никогда до этого не игравший в авиасимы.
>В общем, Стрилков, уёбуй в ракач.
Меня зовут Павел. Павел Стрелков, ублюдок. И я срал на твою попытку деанона.
Продолжение будет в середине-конце следующего месяца.
> Продолжение будет в середине-конце следующего месяца.
Ждём-ждём. И не слушай диванных кукаретиков. Идея довольно оригинальная (и, в целом, довольно реалистичная), пишешь хорошо (уж по сравнению с большинством других фанфиков точно). Мне нравится.
О да, 6 главу вчера в электричке осилил. Если коротко - пиши дальше, если длинно - классно пишешь.
Ici, tout reste a construire. http://lenitsky.com/novaya-sovmestnaya-rabota-lenitskiy-ft-kartashov-paradoksyi/ Il y a la certainement un impact H1N1 .
Што
Чсвйный ты и отмазки у тебя глупые.
Никого я дианонить не собирался будто тут фэйков мало, и обговнять тоже.
Просто накипело во время чтения.
>для читателя
Это кто-то читает, кроме 1,5 семёна?
>долгий творческий перерыв
Ты никогда, Ондреаном не был? Знакомые вскудахты
>перевоспитывающийся
В каком месте он перевоспитывается? Каким быдланом был, таким и остался. Ещё и оставляет что-то типо "Фу, шакалы трусливые, я бы их парвал".
>многократно наблюдаемый в жизни факт
Сам что ли шестеришь под кем-нибудь?
Семёны с двачей, не так воспитаны чтобы в бетках ходить.
>уверен что каждый будет брать с него пример
Это стандартный ход травли, и ты сам это знаешь, если засунул в своё "произведение".
Треды с такой-то эпичной травлей, наверняка растянулись как миниум на несколько десятков тредов и семён наверняка бы в них поучаствовал, пусть даже и с сажей, но всё равно пропитался бы неприязнью к альфачу.
>почему нельзя быть эксперименту
>замыленное клише
>эксперимент
>не ракетная программа
Одно дело, ракетная программа, другое - непонятный эксперимент, которые непонятно что даст.
>приближенный к ней симулякр
Если у них хватило денег на симулятор, почему бы не нанять нормального режиссёра, блджа?!
К тому же, ты сам несколько раз выдавливал из персонажей "УХ ТЫ, КАКАЯ РЕАЛИСТИЧНОСТЬ", а сёме было жалко солдата, которого не успел напоить, хоть и понимал что это всего лишь игра.
>но выполняют свой долг, защищая себя и своих друзей. Некогда в истерике биться, дело надо делать.
Проиграл с тя, что за совковые лозунги? Это блет не красноармейцы из пропагандистских фильмов/книг, это вчерашние школьники которых закинули не понятно куда.
>очень легко рассуждать о поступках героя
Ну да, ну да. Но ведь как раз таки, рассуждать о поступках героя и есть классика обсуждения произведения.
+ ещё был вопрос про тупость Семёна
Почему он никак не ассоциировал девочек его окружавших, пионерлагерь "Совёнок" и прочее, с Бесконечным Летом, осты из которого лежали у него на плеере
Теперь я понимаю твоё смятение и твой гнев. Представляю, как ты страдал, превозмогал себя, вчитывался в текст и надеясь что вот-вот будет что-то, что наконец тебя проберёт в хорошем смысле. Но нет.
Что ж, могу посоветовать - не читай дальше. Там для тебя ничего хорошего не будет.
Алсо, бамп.
Спасибо
В эфире корректор-кун с паяльником из 410-го треда. Я регулярно читаю фикбук по "Бесконечному Лету", помню еще те дни, когда там были единицы произведений. Поэтому у меня есть с чем сравнивать по крайней мере в этом фэндоме. Вступать в длительную полемику нет особого желания, но вкратце - годный фанфик, автор, обязательно продолжай! С удовольствием тебя читаю.
значит глюкануло
не туда
Спасибо! Продолжаю работу
Тред не читал, но вопрос есть. Есть ли мод на совёнок 1942?
Хуй знает. Начал внезапно читать, пока что-то никак. Сюжет какой-то мутный, герои картонные. Проматываю текст целыми абзацами. Надеюсь дальше лучше пойдет.
Хм.. я вот думаю начать делать или нет, просто я безрукий энтузиаст и кроме как перевести это в код и то хуй знает как наверно ничего не смогу.
Гиблое дело, тут без двух-трех художников делать нечего.
Вот и подтянулись диванные кукаретики.То им не так и это.
Я как и 443384-кун на фикбуке в фендоме БЛ давно, и могу сказать что это 1 из годнейших фанфиков на которые автор не забил и пилит.На остальные такие же к сожалению авторы забили https://ficbook.net/readfic/2096240 например вот тоже годный фанфик, но ватор походу забил на него
Я как и 443384-кун на фикбуке в фендоме БЛ давно, и могу сказать что это 1 из годнейших фанфиков на которые автор не забил и пилит.На остальные такие же к сожалению авторы забили https://ficbook.net/readfic/2096240 например вот тоже годный фанфик, но ватор походу забил на него
Был бы рад, если бы кто-то сделал мод. Только боюсь, сейчас это невозможно, но если кто-то всё же примется, могу помочь как сценарист.
да всем похуй на твои говновкусы, сёма.
бамп
– Так что всё-таки с вами случилось? – спросил Ерохин сразу же, как только они втроём вышли из подвала.
– О чём ты? – быстро взглянула на него Лена.
– Ну, я слышал от Алисы, что ты с Семеном ночью куда-то летала, вы что-то бомбили и Семена ранило. А еще, будто вы кого-то там сбили.
– Может, потом?
– В смысле потом? Я хочу подробностей! А то походу как обычно пропустил всё интересное. Эх, надо было мне в деревню с Семёном ехать, мы бы там всю фашню на ножи подняли!
– Это было не так весело, как ты себе представляешь.
– Ну и что? – ухмыльнулся Иван и почесал щеку. – Война – это моё. И всё-таки, как всё прошло?
– Давай лучше в другой раз. Я не могу сейчас говорить об этом. Прости.
– Ну, вот опять, – Ерохин зевнул и скривил унылую мину. – Ты из этого делаешь такую трагедию, как будто вас там убить могли.
Лена ничего не ответила, лишь метнув из-под челки неприязненный взгляд.
– Ваня, тебе лучше оставить Лену в покое, – неожиданно резким голосом сказала Славяна.
– Славь, ты чего? – удивился Ерохин. – Я просто интересуюсь. В этом есть какая-то проблема?
– Иван. Пожалуйста.
Ерохин покосился на шагавшую рядом с ним девушку с пшеничными косами, пожал плечами и отвернулся, любуясь деревьями.
Славя посмотрела на Лену и кивнула. Девушка благодарно прикрыла глаза в ответ. Она была рада, что Славя оборвала неприятный разговор.
Начиная с того момента как стало ясно, что жизни Семёна ничто не угрожает, Лену не отпускала злость. Когда во время вылета в ночь Семён ахнул и завалился лицом вниз, фонтанируя кровью из пробитой пулей спины, ей стало очень страшно. Не за себя – о себе Лена в тот момент не думала. Но тому, кого она любила, было больно, и всё вокруг заставляло его поверить в то, что он умирает от потери крови.
И он действительно мог умереть.
«Система ещё не отработана, Света. Откат к базовым настройкам вызовет сброс калибровки всего отрегулированного комплекса устройств обратной связи. Амплитуда воздействий на тело и сознание пользователя будут превышать пороговые, в результате этого могут последовать нервный шок, различные шизофренические расстройства и даже гибель мозга».
«Вас поняла, Анатолий Игнатьевич».
Краем уха слушая болтовню однокурсников, Лена до боли сжимала кулаки, чувствуя как далеко-далеко, в секретном бункере сквозь резинополимер виртуального костюма её ногти впиваются в кожу ладоней, и изо всех сил пыталась не заплакать от бессильной ярости. Ей симулятор виртуальной реальности был знаком очень хорошо. Наверное, ей приходилось одновременно и легче, и тяжелее всех в этом лагере, расположенном на серверах лаборатории. Легче, потому что она знала, что здесь реальны только человеческие чувства и переживания. тяжелее – потому что, как она знала, из этого мира, когда всё станет очень плохо, некуда будет бежать.
Мирка, к созданию которого руку приложил её отец.
Лена глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Но у неё не получалось. Она была зла на весь мир. На себя, на придурка Ерохина, на Славю (которая этого никак не заслуживала), на болтунью-Алису, на Семёна, который так глупо подставился под виртуальную пулю и теперь лежал внизу, накаченный снотворным по самые ноздри. Но больше всего на Анатолия Игнатьевича Тихонова, кандидата педагогических наук, совмещавшего должность в спецслужбах и деятельность под грифом «секретно» с работой в университете, и в самую последнюю очередь – бывшего её папой. В последнюю, потому что работа на благо страны для него была важнее воспитания дочери.
Когда Лена узнала, что она попадет в виртуальную реальность на целую неделю вместе с Семёном, она очень обрадовалась. Немного странноватый, в целом симпатичный и чем-то напоминавший её саму парень ей очень нравился. Много раз она хотела предложить ему погулять вместе, или сходить в кафе после пар, но никак не могла набраться решимости, а сам он её словно не замечал. Погружение в симуляцию казалось Лене последней надеждой расшевелить его, найти с ним общий язык, и возможно, если получится…
И вот теперь, когда Семён наконец начал отвечать ей взаимностью, ночное происшествие словно ударило под дых, мешая дышать полной грудью и нормально мыслить.
– О чём ты? – быстро взглянула на него Лена.
– Ну, я слышал от Алисы, что ты с Семеном ночью куда-то летала, вы что-то бомбили и Семена ранило. А еще, будто вы кого-то там сбили.
– Может, потом?
– В смысле потом? Я хочу подробностей! А то походу как обычно пропустил всё интересное. Эх, надо было мне в деревню с Семёном ехать, мы бы там всю фашню на ножи подняли!
– Это было не так весело, как ты себе представляешь.
– Ну и что? – ухмыльнулся Иван и почесал щеку. – Война – это моё. И всё-таки, как всё прошло?
– Давай лучше в другой раз. Я не могу сейчас говорить об этом. Прости.
– Ну, вот опять, – Ерохин зевнул и скривил унылую мину. – Ты из этого делаешь такую трагедию, как будто вас там убить могли.
Лена ничего не ответила, лишь метнув из-под челки неприязненный взгляд.
– Ваня, тебе лучше оставить Лену в покое, – неожиданно резким голосом сказала Славяна.
– Славь, ты чего? – удивился Ерохин. – Я просто интересуюсь. В этом есть какая-то проблема?
– Иван. Пожалуйста.
Ерохин покосился на шагавшую рядом с ним девушку с пшеничными косами, пожал плечами и отвернулся, любуясь деревьями.
Славя посмотрела на Лену и кивнула. Девушка благодарно прикрыла глаза в ответ. Она была рада, что Славя оборвала неприятный разговор.
Начиная с того момента как стало ясно, что жизни Семёна ничто не угрожает, Лену не отпускала злость. Когда во время вылета в ночь Семён ахнул и завалился лицом вниз, фонтанируя кровью из пробитой пулей спины, ей стало очень страшно. Не за себя – о себе Лена в тот момент не думала. Но тому, кого она любила, было больно, и всё вокруг заставляло его поверить в то, что он умирает от потери крови.
И он действительно мог умереть.
«Система ещё не отработана, Света. Откат к базовым настройкам вызовет сброс калибровки всего отрегулированного комплекса устройств обратной связи. Амплитуда воздействий на тело и сознание пользователя будут превышать пороговые, в результате этого могут последовать нервный шок, различные шизофренические расстройства и даже гибель мозга».
«Вас поняла, Анатолий Игнатьевич».
Краем уха слушая болтовню однокурсников, Лена до боли сжимала кулаки, чувствуя как далеко-далеко, в секретном бункере сквозь резинополимер виртуального костюма её ногти впиваются в кожу ладоней, и изо всех сил пыталась не заплакать от бессильной ярости. Ей симулятор виртуальной реальности был знаком очень хорошо. Наверное, ей приходилось одновременно и легче, и тяжелее всех в этом лагере, расположенном на серверах лаборатории. Легче, потому что она знала, что здесь реальны только человеческие чувства и переживания. тяжелее – потому что, как она знала, из этого мира, когда всё станет очень плохо, некуда будет бежать.
Мирка, к созданию которого руку приложил её отец.
Лена глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Но у неё не получалось. Она была зла на весь мир. На себя, на придурка Ерохина, на Славю (которая этого никак не заслуживала), на болтунью-Алису, на Семёна, который так глупо подставился под виртуальную пулю и теперь лежал внизу, накаченный снотворным по самые ноздри. Но больше всего на Анатолия Игнатьевича Тихонова, кандидата педагогических наук, совмещавшего должность в спецслужбах и деятельность под грифом «секретно» с работой в университете, и в самую последнюю очередь – бывшего её папой. В последнюю, потому что работа на благо страны для него была важнее воспитания дочери.
Когда Лена узнала, что она попадет в виртуальную реальность на целую неделю вместе с Семёном, она очень обрадовалась. Немного странноватый, в целом симпатичный и чем-то напоминавший её саму парень ей очень нравился. Много раз она хотела предложить ему погулять вместе, или сходить в кафе после пар, но никак не могла набраться решимости, а сам он её словно не замечал. Погружение в симуляцию казалось Лене последней надеждой расшевелить его, найти с ним общий язык, и возможно, если получится…
И вот теперь, когда Семён наконец начал отвечать ей взаимностью, ночное происшествие словно ударило под дых, мешая дышать полной грудью и нормально мыслить.
– …А где Ольга Дмитриевна? – донесся до неё обрывок реплики Ерохина.
– Вместе со всеми, на поле. Ей ведь швы уже сняли. Теперь она обычными делами занимается.
– В смысле, в деканат докладные отправляет и прочей фигней? – хохотнул Ерохин.
– Иван. – с укоризной посмотрела на него Славя. – В какой деканат она может докладные писать, его тут нет! Она всякие интересные вещи рассказывает. Ты помнишь, что она историк по образованию?
– Нет, – короткое молчание. – Не знал. И что такого она рассказывает?
– Ну, к примеру, утром она рассказывала про начало Великой Отечественной Войны. Про то, как Сталину приходили сигналы о том, что война вот-вот начнется, а он на них не реагировал.
– Я бы на его месте тоже засомневался, – фыркнул Ванька-Смерть.
– Почему?
– Лезть на СССР в тот момент, это был жутко идиотский поступок. У Гитлера даже армия была не готова для долгой войны. Она планировалась на 44-46 год, и не с Советским Союзом, а с Англией.
– Но Гитлер всё-таки полез, – Славя пожала плечиком и отвернулась от Ерохина.
– Его заставили, – возразил Иван. – Те же Англия с Америкой, на чьи деньги он флот и армию после Первой Мировой восстанавливал. Если бы он не согласился, его бы убили, а на его место посадили другого фюрера.
Девушка неопределенно покивала, впрочем, не проронив ни слова.
– Глупо это всё вышло, – вздохнул Ванька-Смерть и поскреб бритый затылок. – Гитлеру со Сталиным надо было мир заключить, чтобы весь остальной мир к ногтю прижать, всех этих заокеанских буржуа-капиталистов. У них ведь уже договор был, только его похерили.
– Вань, у меня вообще-то прадед воевал, – отозвалась Славя.
– У меня тоже, и что? – не понял Ерохин.
Девушка, ничего не ответив, аккуратно выдернула пальцы из ручищи Ивана и пошла вперед.
– Славя, ты чего? Я не хотел тебя обидеть! Подожди! – тот бросился за Славей, догнал её и принялся что-то с жаром говорить. Лена намеренно отстала, чтобы не мешать им.
Какой же всё-таки Ерохин бывает кретин. У Лены возникло желание устроить ему урок налаживания отношений со Славяной. Объяснить так, чтобы тот проникся и поклялся что больше никогда и ни за что. А для пущей доходчивости невзначай поигрывать ножом для резки картона. Потому что если тот ещё раз ляпнет про Гитлера со Сталиным, то его девушка скорее всего не будет говорить укоризненные слова или со слезами ругать. Она его просто оставит и навсегда уйдет. Ну хоть бы он сам подумал, почитал мемуары участников войны или хотя бы посмотрел по сторонам, на то что происходило с ними за последнюю неделю. Разве мог быть в истории мир советского государства с фашистами? Временный союз, возможно перемирие, но мир – никогда!
Впрочем, кажется, до Ивана уже дошло. Когда она догнала их, Ерохин осторожно держался обеими руками за тонкую кисть Слави и робко смотрел на неё. Девушка же недовольно косилась, однако руку не убирала.
Мысли Лены вновь обратились к лежащему в бомбоубежище Семёну. Если Мику не появится, то она ещё раз попросит разрешения у нового сержанта и отпросится у него до конца дня, чтобы быть с Семёном вместе. Оставлять его наедине с Мику Лена не боялась – она просто не хотела, чтобы тот лежал один.
Они с Хацуновой дружили давно. Некоторых удивляло, что тараторящая без умолку «девочка-вокалоид» общается с самой тихой девушкой группы, но Лена знала, что за личиной вечно позитивной и энергичной Мику скрывается одинокая, и оттого очень похожая на неё саму девушка. Болтливость Мику была лишь следствием её желания контактировать с окружающими и делиться позитивом, которая наоборот отпугивала всех вокруг. Из-за этого у девушки-японки почти не было друзей, кроме Лены.
Лена не беспокоилась за Семёна и Мику ещё по одной причине, которую звали Шурик. Хацуновой очень нравился высокий блондин в очках. Настолько, что позавчера она даже пригласила его на медленный танец – к крайнему огорчению Сыроежкина, который втайне любил Мику. Когда она вызвалась быть сиделкой у Семёна, Лена была уверена, что она искренне переживает за него как товарищ, и при этом оказывает услугу ей, как подруге. Мику присутствовала при том разговоре с сержантом, когда тот отказал Лене сидеть с ним.
Лена доверяла Мику. И могла доверить ей Семёна.
– Ну вот, мы пришли, – Ерохин с сарказмом выбросил вперед правую руку и провозгласил, указывая вперед: – Добро пожаловать снова!
Тропинка заканчивалась у границы пионерлагеря. Дальше был небольшой пояс деревьев и густых кустов, среди которых утопал ветхий от старости двухэтажный деревянный дом. Похоже, это был старый жилой корпус – на огороженном забором пространстве стояли качели и ржавая детская карусель. Именно тут теперь квартировали защитники пионерлагеря. Дальше за перелеском было поле с паутиной окопов, отстроенных заново блиндажей и десятком сгоревших в предыдущих атаках немецких танков.
– Нашли же место, где жить, – с досадой сказал Иван. – Эту халупу продувает насквозь. И за каким чертом нужно было уходить из тех домиков?
Никто ему не ответил.
– Ладно, пошли, – так и не дождавшись реакции на свой риторический вопрос продолжил Ерохин. – Чую, опять сейчас копать заставят…
Они подошли к крыльцу и поднялись по ступенькам. В дверях Иван повернулся к девушкам.
– Я пойду, посмотрю что там парни на поле делают, – он посмотрел на Славю. – А ты куда сейчас?
– Ольга Дмитриевна просила ей помочь с уборкой. – ответила Славя.
– А я пойду и узнаю, где Мику, – сказала Лена.
– Хорошо, – кивнул Ерохин. – Тогда до скорой встречи.
– Пока, Вань. Смотри, не пропадай больше, как вчера утром!
Славя со смешком прикоснулась губами к щеке Ивана и ушла. Ванька-смерть посмотрел, как она идёт, легко касаясь ногами поскрипывающих досок, и с облегчением вздохнул.
– Мда… Пока, Лена.
– Пока, – она помахала рукой. Ерохин направился через двор к кустам, за которыми было поле. Лена смотрела ему вслед.
– Иван!
Тот обернулся.
– А где ты был вчера, когда мы с Семёном вместе уезжали?
Ерохин хитро улыбнулся и шагнул ближе.
– О, совсем забыл рассказать. Передай Семёну, ему наверняка будет интересно. Вчера утром я пытался открыть ту запертую дверь в бомбоубежище. Помнишь?
– Да.
– Так вот – она была открыта. А знаешь, что было там внутри?
– Что?
– Вместе со всеми, на поле. Ей ведь швы уже сняли. Теперь она обычными делами занимается.
– В смысле, в деканат докладные отправляет и прочей фигней? – хохотнул Ерохин.
– Иван. – с укоризной посмотрела на него Славя. – В какой деканат она может докладные писать, его тут нет! Она всякие интересные вещи рассказывает. Ты помнишь, что она историк по образованию?
– Нет, – короткое молчание. – Не знал. И что такого она рассказывает?
– Ну, к примеру, утром она рассказывала про начало Великой Отечественной Войны. Про то, как Сталину приходили сигналы о том, что война вот-вот начнется, а он на них не реагировал.
– Я бы на его месте тоже засомневался, – фыркнул Ванька-Смерть.
– Почему?
– Лезть на СССР в тот момент, это был жутко идиотский поступок. У Гитлера даже армия была не готова для долгой войны. Она планировалась на 44-46 год, и не с Советским Союзом, а с Англией.
– Но Гитлер всё-таки полез, – Славя пожала плечиком и отвернулась от Ерохина.
– Его заставили, – возразил Иван. – Те же Англия с Америкой, на чьи деньги он флот и армию после Первой Мировой восстанавливал. Если бы он не согласился, его бы убили, а на его место посадили другого фюрера.
Девушка неопределенно покивала, впрочем, не проронив ни слова.
– Глупо это всё вышло, – вздохнул Ванька-Смерть и поскреб бритый затылок. – Гитлеру со Сталиным надо было мир заключить, чтобы весь остальной мир к ногтю прижать, всех этих заокеанских буржуа-капиталистов. У них ведь уже договор был, только его похерили.
– Вань, у меня вообще-то прадед воевал, – отозвалась Славя.
– У меня тоже, и что? – не понял Ерохин.
Девушка, ничего не ответив, аккуратно выдернула пальцы из ручищи Ивана и пошла вперед.
– Славя, ты чего? Я не хотел тебя обидеть! Подожди! – тот бросился за Славей, догнал её и принялся что-то с жаром говорить. Лена намеренно отстала, чтобы не мешать им.
Какой же всё-таки Ерохин бывает кретин. У Лены возникло желание устроить ему урок налаживания отношений со Славяной. Объяснить так, чтобы тот проникся и поклялся что больше никогда и ни за что. А для пущей доходчивости невзначай поигрывать ножом для резки картона. Потому что если тот ещё раз ляпнет про Гитлера со Сталиным, то его девушка скорее всего не будет говорить укоризненные слова или со слезами ругать. Она его просто оставит и навсегда уйдет. Ну хоть бы он сам подумал, почитал мемуары участников войны или хотя бы посмотрел по сторонам, на то что происходило с ними за последнюю неделю. Разве мог быть в истории мир советского государства с фашистами? Временный союз, возможно перемирие, но мир – никогда!
Впрочем, кажется, до Ивана уже дошло. Когда она догнала их, Ерохин осторожно держался обеими руками за тонкую кисть Слави и робко смотрел на неё. Девушка же недовольно косилась, однако руку не убирала.
Мысли Лены вновь обратились к лежащему в бомбоубежище Семёну. Если Мику не появится, то она ещё раз попросит разрешения у нового сержанта и отпросится у него до конца дня, чтобы быть с Семёном вместе. Оставлять его наедине с Мику Лена не боялась – она просто не хотела, чтобы тот лежал один.
Они с Хацуновой дружили давно. Некоторых удивляло, что тараторящая без умолку «девочка-вокалоид» общается с самой тихой девушкой группы, но Лена знала, что за личиной вечно позитивной и энергичной Мику скрывается одинокая, и оттого очень похожая на неё саму девушка. Болтливость Мику была лишь следствием её желания контактировать с окружающими и делиться позитивом, которая наоборот отпугивала всех вокруг. Из-за этого у девушки-японки почти не было друзей, кроме Лены.
Лена не беспокоилась за Семёна и Мику ещё по одной причине, которую звали Шурик. Хацуновой очень нравился высокий блондин в очках. Настолько, что позавчера она даже пригласила его на медленный танец – к крайнему огорчению Сыроежкина, который втайне любил Мику. Когда она вызвалась быть сиделкой у Семёна, Лена была уверена, что она искренне переживает за него как товарищ, и при этом оказывает услугу ей, как подруге. Мику присутствовала при том разговоре с сержантом, когда тот отказал Лене сидеть с ним.
Лена доверяла Мику. И могла доверить ей Семёна.
– Ну вот, мы пришли, – Ерохин с сарказмом выбросил вперед правую руку и провозгласил, указывая вперед: – Добро пожаловать снова!
Тропинка заканчивалась у границы пионерлагеря. Дальше был небольшой пояс деревьев и густых кустов, среди которых утопал ветхий от старости двухэтажный деревянный дом. Похоже, это был старый жилой корпус – на огороженном забором пространстве стояли качели и ржавая детская карусель. Именно тут теперь квартировали защитники пионерлагеря. Дальше за перелеском было поле с паутиной окопов, отстроенных заново блиндажей и десятком сгоревших в предыдущих атаках немецких танков.
– Нашли же место, где жить, – с досадой сказал Иван. – Эту халупу продувает насквозь. И за каким чертом нужно было уходить из тех домиков?
Никто ему не ответил.
– Ладно, пошли, – так и не дождавшись реакции на свой риторический вопрос продолжил Ерохин. – Чую, опять сейчас копать заставят…
Они подошли к крыльцу и поднялись по ступенькам. В дверях Иван повернулся к девушкам.
– Я пойду, посмотрю что там парни на поле делают, – он посмотрел на Славю. – А ты куда сейчас?
– Ольга Дмитриевна просила ей помочь с уборкой. – ответила Славя.
– А я пойду и узнаю, где Мику, – сказала Лена.
– Хорошо, – кивнул Ерохин. – Тогда до скорой встречи.
– Пока, Вань. Смотри, не пропадай больше, как вчера утром!
Славя со смешком прикоснулась губами к щеке Ивана и ушла. Ванька-смерть посмотрел, как она идёт, легко касаясь ногами поскрипывающих досок, и с облегчением вздохнул.
– Мда… Пока, Лена.
– Пока, – она помахала рукой. Ерохин направился через двор к кустам, за которыми было поле. Лена смотрела ему вслед.
– Иван!
Тот обернулся.
– А где ты был вчера, когда мы с Семёном вместе уезжали?
Ерохин хитро улыбнулся и шагнул ближе.
– О, совсем забыл рассказать. Передай Семёну, ему наверняка будет интересно. Вчера утром я пытался открыть ту запертую дверь в бомбоубежище. Помнишь?
– Да.
– Так вот – она была открыта. А знаешь, что было там внутри?
– Что?
бамп
ОП, здесь корректор-кун с паяльником из 410-го треда.
Во-первых, бамп, а то невесть что повсплывало.
Во-вторых, техническая правка:
>Амплитуда воздействий на тело и сознание пользователя будут превышать пороговые
ИМХО, не "будут превышать пороговые", а "могут превышать предельно допустимые". В технике "пороговое значение" - это минимальный уровень, с которого начинает что-то происходить (срабатывать датчик, переключаться реле, отклоняться стрелка осциллографа и так далее). В данном случае речь идет именно о максимально/предельно допустимых значениях.
Спасибо. Исправил.
Сложно такое оценить, но где-то 6.5/10
Что-то на уровне детективчиков Донцовой, ну и прочих убивателей времени.
Не дочитал правда, слишком уж всё уныло.
Может быть дальше - лучше.
> -
>Дефисоблядь
Иди в сраку по соседству с твоим "веским" мнением, пиздюк чсвшный.
бамп.
Сейчас обнаружились серьезные проблемы с компом, поэтому выход продолжения в очередной раз откладывается.
Сейчас обнаружились серьезные проблемы с компом, поэтому выход продолжения в очередной раз откладывается.
Nothing personal, just test.
Как же порой раздражает невозможность вычистить говно из треда.
становись модом. ну а вообще, да. я бы потёр этот тредж, и ещё парочку.
бам
Лучшее, что ты можешь это забыть о существовании есача. Попроси себе также бан во избежание соблазна.
Энивей. Бамп тленом.
Я отложил планшет и лёг, закинув руки за голову. Мику давно ушла, и с тех пор никто не заходил. Сколько времени прошло, мне было неизвестно, наверное пара часов. Набор занятий был невелик – я спал урывками, а в перерывах читал и ел. На что-то большее моих всё ещё закутанных дурманом мозгов пока не хватало. Тело по-прежнему отказывалось повиноваться в полной мере, и один раз я из-за этого облился горячим чаем. Было не столько больно, сколько обидно. Но всё это было пустяками по сравнению с попыткой сходить в туалет. Сама попытка не запомнилась (кажется, мне стало дурно в процессе), но её последствия были налицо. Пришлось потратить почти час, чтобы на ватных ногах доковылять до кладовой, взять там тряпку и оттереть все, что осталось после меня.
Отмывшись, я продолжил есть и читать книги. В букридере оказалась обширная подборка различной беллетристики, как отечественной, так и зарубежной. Всё же, хорошая у них в лагере библиотека. Хотя, возможно, это просто те книги, что читает Лена. Ради интереса я зашел в «Избранное», нашел там «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, и не читая вышел: не моё.
Особенно интересным был раздел с современной отечественной фантастикой. Но после десятка прочитанных по диагонали томов надоел и он. Многие книги я читал раньше, особенно из раздела про всевозможные «войны будущего». Большинство из них так или иначе повторялись в идеях, штампах, особенностях сюжета. Если отвлечься от частного и взглянуть на картину в общем, то вид был не из лучших – авторы были откровенно скучны, а творчество их заурядным. Хуже того, все они в той или иной степени поднимали тему «Русских людей обижают», в особых случаях «Медведь снова зол». Или даже – «Как нам обустроить Россию».
Русская фантастика деградировала.
А ведь когда-то я любил читать такие книги. Хотелось верить, что мы по-прежнему впереди планеты всей и можем от души вломить кому угодно. И не хотелось выходить из этого уютного мира, где мы всех побеждаем, выходить в реальный – с обвалившимся рублём, экономической блокадой и новостями про локальные конфликты на границах. Впрочем, и эту фантастику уже тогда было не сравнить с произведениями Стругацких, Ефремова, Булычёва, Толстого. Ощущение чего-то светлого, бесконечно далекой мечты, в которую верили советские писатели, было не сравнить с угрюмым посылом: «Вот убьем всех ворогов, и вот тогда-то заживем» нынешнего поколения фантастов.
Наверное, всё дело в желании реванша. Фантастика всегда отображала проблемы реального мира, если и не в основной идее, то в декорациях. За последние два десятилетия нам успели нанести ряд чувствительных поражений. Сейчас очень многие желали возрождения Могучей (с большой буквы) и Независимой России, а не плетущейся в хвосте мировой политики державы. Варианты этого возрождения описывались самые разные, начиная от «инопланетяне всё сделают за нас», и до «всех в труху, а сами из пепла». Желание вполне естественное, и в чем-то даже логичное, но занятие в очередной раз читать про возрождающих Империю монархистов или про стирание Вашингтона мегатоннами уже набило оскомину. Случаев, когда патриотические идеи подавались не в таком открыто-истеричном виде, а в прикладном, не вызывающем отторжения, были единицы. К сожалению.
И этих книг не было на букридере. Поглощать и далее ударные дозы футуристического ура-патриотизма я уже не мог. Это занятие навевало слишком грустные мысли.
От одной я никак не мог избавиться.
Реваншизм.
«Германия никогда не примирится с унижением».
Цитата из «Гиперболоида инженера Гарина» заставила меня ещё больше приуныть. Высказанный за каких-то пятнадцать лет до начала Второй Мировой войны, этот лозунг с незначительными поправками вполне подходил и к нынешней России. К чему он мог привести в моей стране, где озлобленное население много раз убедилось в продажности элиты, в лживости политиков, где уже вовсю гремели призывы свергнуть правительство и установить подлинно «народную» власть, после чего начать войну? История уже показывала много раз, что может из этого выйти.
Слабый шум в коридоре отвлек меня от размышлений. Дверь была открыта, и в тишине явственно слышались тихие шаги. Кто-то шёл, негромко постукивая ботинками по бетонному полу – такой характерный звук ни с чем не спутаешь.
Заинтересовавшись, я повернул голову к двери. Кто бы это мог быть? Судя по ритму шагов, шёл мужчина. Но что бы ему здесь делать? Кто-то из однокурсников пришёл меня навестить? Да не, вряд ли. Ерохин (да и остальные) не стал бы приходить повторно, тем более по словам Ваньки, у них там режим и всё такое. Не отпустили бы, даже к больному другу. Тогда кто же это?
Шаги приближались. У меня промелькнула мысль, что визитёр мог явиться и с недружелюбными намерениями. Что ж, раз так…
Мои кулаки сжались под одеялом. Я закрыл глаза, и сделал вид что сплю. Даже стал посапывать носом для пущего впечатления. Но за дверным проемом сквозь ресницы всё же наблюдал. Кто бы ни прошел в коридоре, я его увижу.
В тёмном прямоугольнике промелькнул силуэт. К моёму удивлению, это был Толик. Уродливый «пионер» остановился возле двери и посмотрел в мою сторону. Возможно, это была лишь игра светотени, но сейчас его лицо выглядело особенно отталкивающим. Толик стоял у входа словно бы в нерешительности, буравя меня своими черными бельмами глаз.
Я старался не подавать виду, что вижу его. Иди мимо, мерзкая морда, я сплю. Занимайся своими делами… если конечно они не связаны со мной.
Толик, словно подслушав мои мысли, тихо отступил в коридор и продолжил идти, гораздо тише, чем перед этим. Вряд ли это было только затем, чтобы не потревожить мой сон. Вернее будет предположить, что он что-то задумал.
Я настороженно слушал шорох удаляющихся шагов. Толик прошел по коридору дальше, но за моей комнатой была только уборная. Коридор оканчивался тупиком, в котором была закрытая гермодверь. Никто из нас не мог её открыть и посмотреть что за ней, несмотря на все попытки. Вряд ли это получится у Толика.
Или же… До меня донесся скрежет и лязг открывающейся железной створки. Напрашивавшийся факт меня поразил. У Толика получилось её открыть – но каким же образом?!
Вслед за скрежетом несмазанных петель раздался лёгкий топот обутых ног. Потом всё стихло.
Взволнованный, я приподнялся на кровати. Что бы ни делал Толик, это связано с запертой дверью и тем, что расположено за ней. Здесь была какая-то тайна, и было бы глупо не попытаться разгадать её, когда представилась такая возможность.
Стараясь не шуметь, я сполз с койки. Матрас предательски поскрипывал подо мной, и прошла не одна минута, прежде чем я смог подняться. Но наконец мои ноги твердо встали на кафель пола. Я сделал шаг к двери…
…И судорожно ухватился за холодную раму кровати, тяжело дыша и покрывшись испариной от навалившегося головокружения. Ноги тряслись, подгибаясь под моим весом – словно я стоял не на ногах, а на войлочных тюфяках.
Уф. Спокойно, без паники. Это всего лишь прогулка длиной в сорок-пятьдесят шагов, не больше. Я могу это сделать. Просто мне нужно прийти в себя.
Отмывшись, я продолжил есть и читать книги. В букридере оказалась обширная подборка различной беллетристики, как отечественной, так и зарубежной. Всё же, хорошая у них в лагере библиотека. Хотя, возможно, это просто те книги, что читает Лена. Ради интереса я зашел в «Избранное», нашел там «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, и не читая вышел: не моё.
Особенно интересным был раздел с современной отечественной фантастикой. Но после десятка прочитанных по диагонали томов надоел и он. Многие книги я читал раньше, особенно из раздела про всевозможные «войны будущего». Большинство из них так или иначе повторялись в идеях, штампах, особенностях сюжета. Если отвлечься от частного и взглянуть на картину в общем, то вид был не из лучших – авторы были откровенно скучны, а творчество их заурядным. Хуже того, все они в той или иной степени поднимали тему «Русских людей обижают», в особых случаях «Медведь снова зол». Или даже – «Как нам обустроить Россию».
Русская фантастика деградировала.
А ведь когда-то я любил читать такие книги. Хотелось верить, что мы по-прежнему впереди планеты всей и можем от души вломить кому угодно. И не хотелось выходить из этого уютного мира, где мы всех побеждаем, выходить в реальный – с обвалившимся рублём, экономической блокадой и новостями про локальные конфликты на границах. Впрочем, и эту фантастику уже тогда было не сравнить с произведениями Стругацких, Ефремова, Булычёва, Толстого. Ощущение чего-то светлого, бесконечно далекой мечты, в которую верили советские писатели, было не сравнить с угрюмым посылом: «Вот убьем всех ворогов, и вот тогда-то заживем» нынешнего поколения фантастов.
Наверное, всё дело в желании реванша. Фантастика всегда отображала проблемы реального мира, если и не в основной идее, то в декорациях. За последние два десятилетия нам успели нанести ряд чувствительных поражений. Сейчас очень многие желали возрождения Могучей (с большой буквы) и Независимой России, а не плетущейся в хвосте мировой политики державы. Варианты этого возрождения описывались самые разные, начиная от «инопланетяне всё сделают за нас», и до «всех в труху, а сами из пепла». Желание вполне естественное, и в чем-то даже логичное, но занятие в очередной раз читать про возрождающих Империю монархистов или про стирание Вашингтона мегатоннами уже набило оскомину. Случаев, когда патриотические идеи подавались не в таком открыто-истеричном виде, а в прикладном, не вызывающем отторжения, были единицы. К сожалению.
И этих книг не было на букридере. Поглощать и далее ударные дозы футуристического ура-патриотизма я уже не мог. Это занятие навевало слишком грустные мысли.
От одной я никак не мог избавиться.
Реваншизм.
«Германия никогда не примирится с унижением».
Цитата из «Гиперболоида инженера Гарина» заставила меня ещё больше приуныть. Высказанный за каких-то пятнадцать лет до начала Второй Мировой войны, этот лозунг с незначительными поправками вполне подходил и к нынешней России. К чему он мог привести в моей стране, где озлобленное население много раз убедилось в продажности элиты, в лживости политиков, где уже вовсю гремели призывы свергнуть правительство и установить подлинно «народную» власть, после чего начать войну? История уже показывала много раз, что может из этого выйти.
Слабый шум в коридоре отвлек меня от размышлений. Дверь была открыта, и в тишине явственно слышались тихие шаги. Кто-то шёл, негромко постукивая ботинками по бетонному полу – такой характерный звук ни с чем не спутаешь.
Заинтересовавшись, я повернул голову к двери. Кто бы это мог быть? Судя по ритму шагов, шёл мужчина. Но что бы ему здесь делать? Кто-то из однокурсников пришёл меня навестить? Да не, вряд ли. Ерохин (да и остальные) не стал бы приходить повторно, тем более по словам Ваньки, у них там режим и всё такое. Не отпустили бы, даже к больному другу. Тогда кто же это?
Шаги приближались. У меня промелькнула мысль, что визитёр мог явиться и с недружелюбными намерениями. Что ж, раз так…
Мои кулаки сжались под одеялом. Я закрыл глаза, и сделал вид что сплю. Даже стал посапывать носом для пущего впечатления. Но за дверным проемом сквозь ресницы всё же наблюдал. Кто бы ни прошел в коридоре, я его увижу.
В тёмном прямоугольнике промелькнул силуэт. К моёму удивлению, это был Толик. Уродливый «пионер» остановился возле двери и посмотрел в мою сторону. Возможно, это была лишь игра светотени, но сейчас его лицо выглядело особенно отталкивающим. Толик стоял у входа словно бы в нерешительности, буравя меня своими черными бельмами глаз.
Я старался не подавать виду, что вижу его. Иди мимо, мерзкая морда, я сплю. Занимайся своими делами… если конечно они не связаны со мной.
Толик, словно подслушав мои мысли, тихо отступил в коридор и продолжил идти, гораздо тише, чем перед этим. Вряд ли это было только затем, чтобы не потревожить мой сон. Вернее будет предположить, что он что-то задумал.
Я настороженно слушал шорох удаляющихся шагов. Толик прошел по коридору дальше, но за моей комнатой была только уборная. Коридор оканчивался тупиком, в котором была закрытая гермодверь. Никто из нас не мог её открыть и посмотреть что за ней, несмотря на все попытки. Вряд ли это получится у Толика.
Или же… До меня донесся скрежет и лязг открывающейся железной створки. Напрашивавшийся факт меня поразил. У Толика получилось её открыть – но каким же образом?!
Вслед за скрежетом несмазанных петель раздался лёгкий топот обутых ног. Потом всё стихло.
Взволнованный, я приподнялся на кровати. Что бы ни делал Толик, это связано с запертой дверью и тем, что расположено за ней. Здесь была какая-то тайна, и было бы глупо не попытаться разгадать её, когда представилась такая возможность.
Стараясь не шуметь, я сполз с койки. Матрас предательски поскрипывал подо мной, и прошла не одна минута, прежде чем я смог подняться. Но наконец мои ноги твердо встали на кафель пола. Я сделал шаг к двери…
…И судорожно ухватился за холодную раму кровати, тяжело дыша и покрывшись испариной от навалившегося головокружения. Ноги тряслись, подгибаясь под моим весом – словно я стоял не на ногах, а на войлочных тюфяках.
Уф. Спокойно, без паники. Это всего лишь прогулка длиной в сорок-пятьдесят шагов, не больше. Я могу это сделать. Просто мне нужно прийти в себя.
Медленно, ощупывая босыми ступнями пол, я шагнул вперед, придерживаясь за кровать. Ноги с трудом повиновались мне, вялые и обессиленные. Однако я мог стоять. Осторожно перебирая ногами, я прошел в проходе между койками, добрался до двери, и остановился возле неё, вцепившись в косяк. На лбу выступил пот.
Так, теперь надо выйти в коридор. Можно идти, держась за стенку – это поможет мне не грохнуться. Надо следить за своим состоянием. Голова поминутно кружится, грозя отправить мне в обморок и на пол бомбоубежища. Будет забавно, если Толик вернется и застанет меня в таком состоянии.
Переходя через дверной проем, я зацепился ногой за порог и чуть не полетел носом вниз. Перед взором всё завертелось, и только вовремя подставленная нога удержала меня от падения. Переведя дух, я оперся на стену и огляделся. Гермодверь в конце коридора была приоткрыта, из-за неё мерцал слабый свет. Лампы под потолком слабо звенели; за этим исключением, в коридоре больше не было никаких звуков, кроме моего дыхания.
Скользя рукой по известке, я сделал шаг. И ещё один. И еще. Тело протестовало, напоминая о своём неудовлетворительном состоянии и намекая, что лучше бы мне вернуться в такую уютную кровать и досыпать остаток дня. Но разыгравшееся любопытство и жажда действия толкали меня вперед на поиски приключений. Наверное, однажды причиной моей смерти будет то, что я суну свой нос не туда куда нужно.
Вот наконец и дверь. Подойдя к ней, я приложил ухо и прислушался. Мне показалось, что я слышу два голоса – мужской и женский. Первый, несомненно, принадлежал Толику, но кто его собеседник? Сгорая от любопытства, я медленно, без скрипа приоткрыл створку гермодвери так, чтобы можно было просунуть голову, и заглянул внутрь.
Помещение за дверью было полутемным. Единственным источником света была голограмма, висевшая в воздухе в центре комнаты. Перед ней на расстоянии пары шагов маячила фигура Толика, сидевшая за компьютером. Но честно говоря, я не обратил на него почти никакого внимания – его целиком захватила невысокая девушка в обтягивающем комбинезоне, с кошачьими ушками и хвостом, неподвижно парившая над полом. Сквозь неё были видны стены, увитые проводами и другие технические причиндалы, которых мне пока не удалось рассмотреть.
– …Проверь с тридцать первой по сорок первую позицию.
– Сделано, Анатолий Игнатьевич. Вывожу отчет на экран.
Мне пришло в голову, что на фоне света в коридоре моя голова выделяется слишком ярко. Я потянул створку ещё на себя, молясь в душе чтобы та не заскрипела. Медленно отворив её на приемлемую ширину, я скользнул внутрь.
Толик же продолжал сидеть за компьютером, сложив руки на подбородке и что-то бормоча себе под нос. Я притаился, стоя у стены за каким-то набитым аппаратурой стеллажом, дожидаясь когда у меня адаптируется зрение. Голограмма всё так же висела над проектором (круглым светящимся диском), изредка совершая движения. Они были столь естественны и плавны, что мне вскоре начало казаться что я смотрю на изображение абонента, передаваемое с живого человека.
– Юля, дай мне сводку текущих событий, – сказал Толик.
– Готово, – фигурка неко шевельнула рукой, и экран перед «пионером» моргнул открывающимся окном.
«Юля, значит…»
– Контрольную сумму, пожалуйста.
– Передано.
Толик принялся читать открывшиеся данные. Я же тем временем рассматривал Юлю. Цветопередача в голограмме была хорошей, и мне были видны в подробностях детали её облегающего комбинезона, который чем-то напоминал костюм виртуальной реальности. ещё у неё были длинные каштановые волосы до пояса, из которых на голове выглядывали аккуратные кошачьи ушки. Длинный шерстистый хвост расслаблено извивался, скользя по блестящему латексу.
– Хреново справляетесь, «пионеры», – вдруг донеслось до меня. Я повернул голову. Толик сидел, глядя на экран, и нервно крутил в руке ручку. Его и без того несимпатичное лицо стало совсем мрачным – он был похож на школьного тренера по футболу, чьи спортсмены сливают городской чемпионат.
– Хреново справляетесь! – ещё раз повторив это, он резко выпрямился и встал.
– Ребята неплохо справляются, в сравнении со своими сверстниками на аналогичных сценариях, – подала голос Юля.
– На этой войне не будет никаких «в сравнении»! – зло прорычал Толик. – Будет лишь один критерий – либо ты, либо тебя! Сколько очков им осталось до потери инициативы?
– Сто тридцать два.
– Вот о чём и речь. – Толик вышел из-за стола. Я замер, боясь шевельнуться за своим стеллажом и надеясь что меня не заметят. – Сто тридцать два! А будь это по-настоящему? Их бы размазали уже во второй день, без вариантов.
– Не исключено, что они прошли бы этот этап даже при базовых установках, – возразила парящая в воздухе голограмма. – Пользователи Ерохин Иван и Сычев Семён показывают хорошие индексы приспособляемости и сопротивления.
– Этого всё равно недостаточно, – уродливый «пионер» стукнул кулаком по столу. – На этой войне мы пока ещё проигрываем своему противнику. И до победы ещё очень далеко…
Он взял со стола стакан с водой и сделал глоток, пытаясь успокоиться. А я наблюдал и пытался понять, что же именно в нем мне так знакомо. Голос? Нет, определенно. Нечто другое, возможно, порядок построения слов, или характерные движения при ходьбе. Может, интонация…
«Анатолий Игнатьевич…» Анатолий Игнатьевич Тихонов.
Я изумленно вытаращил глаза. И медленно сполз на пол.
Разгадка была очевидна, и лежала перед глазами.
В это время наш декан (а это мог быть только он) сел обратно за стол и повернулся к девушке-кошке.
– Ладно, хватит о лагере и наших проблемах, – он зевнул. – Юля, выдай, пожалуйста, подборку мировых новостей за вчера и сегодня. Текстом, только заголовки, рубрика – наука. Ключевые фразы – Россия, США, виртуальная реальность.
– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич.
Перед «Толиком» раскрылось очередное окно, которое он принялся скроллить, щелкая мышкой. Я пока думал, что же мне делать. То, чему мне удалось стать свидетелем, было интересным и наводило на определенные выводы, вот только что теперь с этим нужно было делать? И нужно ли было вообще?
Пожалуй, самым благоразумным было бы обсудить ситуацию с Ерохиным. Он парень свой, не выдаст. А Лене ни слова – неизвестно еще, как она себя поведёт, когда узнает что за всеми нами с первых дней следил её папаша.
– Стоп, – сказал Тихонов. – Прочитай новость под заголовком: «В Штатах создано устройство для переноса реальности в компьютер».
– Да, Анатолий Игнатьевич. «Sony представила своё новое устройство виртуальной реальности. Оно представляет собой шар-додекаэдр, в котором размещены двенадцать оптических блоков, способных вести запись в высоком разрешении. Высокоадаптивный эмулятор и программа создания виртуальной 3D-среды позволяет воссоздавать на основе снимков виртуальный мир, в мельчайших деталях повторяющий реальный…»
– Достаточно.
Юля замолчала. «Толик» сцепил пальцы и уставился на экран с мрачным видом.
– Я нашла в сети и проанализировала их наработки, – вдруг заявила неко-девушка. – Согласно моим прогнозам, они достигнут уровня «Проект «Слепок» через шесть лет. Также мои выкладки показывают высокую вероятность использования устройства Sony в военных целях.
Декан хрустнул пальцами, но не сказал ни слова. Он снова встал, прошелся по комнате, и остановился перед Юлей.
– То есть уже через шесть лет американцы смогут тренировать в симуляциях своих солдат?
– Да.
Так, теперь надо выйти в коридор. Можно идти, держась за стенку – это поможет мне не грохнуться. Надо следить за своим состоянием. Голова поминутно кружится, грозя отправить мне в обморок и на пол бомбоубежища. Будет забавно, если Толик вернется и застанет меня в таком состоянии.
Переходя через дверной проем, я зацепился ногой за порог и чуть не полетел носом вниз. Перед взором всё завертелось, и только вовремя подставленная нога удержала меня от падения. Переведя дух, я оперся на стену и огляделся. Гермодверь в конце коридора была приоткрыта, из-за неё мерцал слабый свет. Лампы под потолком слабо звенели; за этим исключением, в коридоре больше не было никаких звуков, кроме моего дыхания.
Скользя рукой по известке, я сделал шаг. И ещё один. И еще. Тело протестовало, напоминая о своём неудовлетворительном состоянии и намекая, что лучше бы мне вернуться в такую уютную кровать и досыпать остаток дня. Но разыгравшееся любопытство и жажда действия толкали меня вперед на поиски приключений. Наверное, однажды причиной моей смерти будет то, что я суну свой нос не туда куда нужно.
Вот наконец и дверь. Подойдя к ней, я приложил ухо и прислушался. Мне показалось, что я слышу два голоса – мужской и женский. Первый, несомненно, принадлежал Толику, но кто его собеседник? Сгорая от любопытства, я медленно, без скрипа приоткрыл створку гермодвери так, чтобы можно было просунуть голову, и заглянул внутрь.
Помещение за дверью было полутемным. Единственным источником света была голограмма, висевшая в воздухе в центре комнаты. Перед ней на расстоянии пары шагов маячила фигура Толика, сидевшая за компьютером. Но честно говоря, я не обратил на него почти никакого внимания – его целиком захватила невысокая девушка в обтягивающем комбинезоне, с кошачьими ушками и хвостом, неподвижно парившая над полом. Сквозь неё были видны стены, увитые проводами и другие технические причиндалы, которых мне пока не удалось рассмотреть.
– …Проверь с тридцать первой по сорок первую позицию.
– Сделано, Анатолий Игнатьевич. Вывожу отчет на экран.
Мне пришло в голову, что на фоне света в коридоре моя голова выделяется слишком ярко. Я потянул створку ещё на себя, молясь в душе чтобы та не заскрипела. Медленно отворив её на приемлемую ширину, я скользнул внутрь.
Толик же продолжал сидеть за компьютером, сложив руки на подбородке и что-то бормоча себе под нос. Я притаился, стоя у стены за каким-то набитым аппаратурой стеллажом, дожидаясь когда у меня адаптируется зрение. Голограмма всё так же висела над проектором (круглым светящимся диском), изредка совершая движения. Они были столь естественны и плавны, что мне вскоре начало казаться что я смотрю на изображение абонента, передаваемое с живого человека.
– Юля, дай мне сводку текущих событий, – сказал Толик.
– Готово, – фигурка неко шевельнула рукой, и экран перед «пионером» моргнул открывающимся окном.
«Юля, значит…»
– Контрольную сумму, пожалуйста.
– Передано.
Толик принялся читать открывшиеся данные. Я же тем временем рассматривал Юлю. Цветопередача в голограмме была хорошей, и мне были видны в подробностях детали её облегающего комбинезона, который чем-то напоминал костюм виртуальной реальности. ещё у неё были длинные каштановые волосы до пояса, из которых на голове выглядывали аккуратные кошачьи ушки. Длинный шерстистый хвост расслаблено извивался, скользя по блестящему латексу.
– Хреново справляетесь, «пионеры», – вдруг донеслось до меня. Я повернул голову. Толик сидел, глядя на экран, и нервно крутил в руке ручку. Его и без того несимпатичное лицо стало совсем мрачным – он был похож на школьного тренера по футболу, чьи спортсмены сливают городской чемпионат.
– Хреново справляетесь! – ещё раз повторив это, он резко выпрямился и встал.
– Ребята неплохо справляются, в сравнении со своими сверстниками на аналогичных сценариях, – подала голос Юля.
– На этой войне не будет никаких «в сравнении»! – зло прорычал Толик. – Будет лишь один критерий – либо ты, либо тебя! Сколько очков им осталось до потери инициативы?
– Сто тридцать два.
– Вот о чём и речь. – Толик вышел из-за стола. Я замер, боясь шевельнуться за своим стеллажом и надеясь что меня не заметят. – Сто тридцать два! А будь это по-настоящему? Их бы размазали уже во второй день, без вариантов.
– Не исключено, что они прошли бы этот этап даже при базовых установках, – возразила парящая в воздухе голограмма. – Пользователи Ерохин Иван и Сычев Семён показывают хорошие индексы приспособляемости и сопротивления.
– Этого всё равно недостаточно, – уродливый «пионер» стукнул кулаком по столу. – На этой войне мы пока ещё проигрываем своему противнику. И до победы ещё очень далеко…
Он взял со стола стакан с водой и сделал глоток, пытаясь успокоиться. А я наблюдал и пытался понять, что же именно в нем мне так знакомо. Голос? Нет, определенно. Нечто другое, возможно, порядок построения слов, или характерные движения при ходьбе. Может, интонация…
«Анатолий Игнатьевич…» Анатолий Игнатьевич Тихонов.
Я изумленно вытаращил глаза. И медленно сполз на пол.
Разгадка была очевидна, и лежала перед глазами.
В это время наш декан (а это мог быть только он) сел обратно за стол и повернулся к девушке-кошке.
– Ладно, хватит о лагере и наших проблемах, – он зевнул. – Юля, выдай, пожалуйста, подборку мировых новостей за вчера и сегодня. Текстом, только заголовки, рубрика – наука. Ключевые фразы – Россия, США, виртуальная реальность.
– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич.
Перед «Толиком» раскрылось очередное окно, которое он принялся скроллить, щелкая мышкой. Я пока думал, что же мне делать. То, чему мне удалось стать свидетелем, было интересным и наводило на определенные выводы, вот только что теперь с этим нужно было делать? И нужно ли было вообще?
Пожалуй, самым благоразумным было бы обсудить ситуацию с Ерохиным. Он парень свой, не выдаст. А Лене ни слова – неизвестно еще, как она себя поведёт, когда узнает что за всеми нами с первых дней следил её папаша.
– Стоп, – сказал Тихонов. – Прочитай новость под заголовком: «В Штатах создано устройство для переноса реальности в компьютер».
– Да, Анатолий Игнатьевич. «Sony представила своё новое устройство виртуальной реальности. Оно представляет собой шар-додекаэдр, в котором размещены двенадцать оптических блоков, способных вести запись в высоком разрешении. Высокоадаптивный эмулятор и программа создания виртуальной 3D-среды позволяет воссоздавать на основе снимков виртуальный мир, в мельчайших деталях повторяющий реальный…»
– Достаточно.
Юля замолчала. «Толик» сцепил пальцы и уставился на экран с мрачным видом.
– Я нашла в сети и проанализировала их наработки, – вдруг заявила неко-девушка. – Согласно моим прогнозам, они достигнут уровня «Проект «Слепок» через шесть лет. Также мои выкладки показывают высокую вероятность использования устройства Sony в военных целях.
Декан хрустнул пальцами, но не сказал ни слова. Он снова встал, прошелся по комнате, и остановился перед Юлей.
– То есть уже через шесть лет американцы смогут тренировать в симуляциях своих солдат?
– Да.
Тихонов угрюмо кивнул и снова зашагал по комнате.
– Это очень плохо, – наконец пробормотал он. – Юля, ты помнишь, для чего был создан Проект «Совёнок»?
– Да, Анатолий Игнатьевич.
– Дело ведь даже не в патриотическом воспитании, – медленно, словно рассуждая вслух, произнес Тихонов. – Нам нужны те, кто хочет и может сражаться. Кто не нагадит штаны, едва увидит в прицеле вражеский танк или морду чужого солдата. Можно призвать парня в военкомат, обучить, дать винтовку и послать в окоп, но нельзя заставить его перестать бояться смерти. Он этому научиться должен сам – а это недели, если не месяцы боёв, в которых ему ещё надо выжить, не струсить и не побежать. Совёнок решит эту проблему. Если его внедрить по всей стране – у нас на выходе будут сотни тысяч таких людей. Не маньяков, не безумных психопатов и фанатиков, как у исламских террористов, нет. Здоровых юношей и девушек, которые любят свою Родину и умеют контролировать свой страх. Тех, кто сражался и умирал в виртуальном симуляторе, кого настоящая смерть и боль уже не будут ввергать в панику. Американцы это тоже понимают.
– И они тоже готовятся, – негромко проронила девушка-кошка.
– Да. Проект «Слепок» был настоящей находкой. Идея того ученого, выкупленная нами и доведенная до ума, сберегла годы разработки и миллиарды рублей. Ненужно стало тратиться на рисовку уровней, на работу дизайнеров, с нуля придумывать текстуры разных типов поверхностей – теперь можно было это снять с натуры, а потом обработать в 3D-редакторе и совместить с заранее просчитанной физической моделью. Это было долго, но быстрее, чем делать с нуля, а главное – достовернее.
– Теперь у них есть технология, которая для них всё ещё сырая. И мы по-прежнему впереди.
– Впереди. Пока. Но у нас есть всего лишь несколько лет для того чтобы подготовиться. Впрочем, это неважно. Продолжай мониторить сценарий, Юля. Я пойду посплю. И закрой за мной дверь на замок.
– Да, Анатолий Игнатьевич.
Увлекшись подслушиванием разговора, я встрепенулся. Декан подошел к своему рабочему месту и, на моё счастье, принялся собирать какие-то бумаги, спиной повернувшись к выходу. У меня было несколько секунд на то, чтобы незамеченным проскользнуть к двери, протиснуться и бегом вернуться в свою койку. Шуметь при этом было нельзя – от декана до меня было буквально четыре метра. Будь я в обуви, меня бы наверняка уже застукали, а так ещё был шанс тихо смыться. Им надо было воспользоваться.
Ну, или сидеть в своём укрытии, пока я не останусь взаперти наедине с этой… этим… гм… существом. Но в мои планы это не входило. Я набрался решительности, и на цыпочках пошел к выходу.
Просочиться через щель, против ожидания, не составило труда – наверное, потому, что я был без одежды. Изнутри не донеслось предупреждающих окриков. Оглянувшись на гермодверь, я тихим сапом направился в комнату, откуда пришёл. Что оказалось особенно приятным – моё недомогание почти прошло. Голова не кружилась, и ноги вели себя как ноги, а не как мешки с песком. Обрадованный этим, я добрался до своей комнаты и заполз в постель. Прикинуться спящим в таком взбудораженном состоянии мне вряд ли бы удалось, так что я взял букридер и сделал вид, будто читаю.
Подошедший вскоре из своего тайного убежища «Толик» заглянул в комнату, но не увидел ничего подозрительного. Только меня.
– Проснулся? – спросил он своим хриплым голосом много курящего человека. – Как себя чувствуешь, пионер?
Его тембр голоса был совершенно непохож на таковой у декана. Скорее всего, какая-то голосовая шкурка. Хотя, это вполне объяснимо, почему он скрывает свой голос – его дочь с нами в этом же лагере.
– Нормально, – хмыкнул я. – Привет.
– Привет, – он взмахнул своей толстой ручищей, внимательно прошелся взглядом по комнате, и, не найдя чего искал, пожал плечами и ушёл. Я слушал его шаги, пока их не заглушил визг входной гермодвери, затем сорвался с места и побежал к створке, за которой была потайная комната. Было, естественно, закрыто.
Я опёрся руками на запертую дверь и задумался.
Услышанное вернуло меня к разговору с Ольгой Дмитриевной. Я был пока всё ещё слишком взбудоражен, чтобы анализировать услышанное, но и то, что было, присоединилось к складывающейся мозаике. А сказанные куратором несколько фраз дополнили картину и определили место для новых кусочков паззла.
Проект, направленный на подавление чувства страха смерти.
Военно-патриотическая игра в условиях, максимально приближенных к боевым.
Вот только всё стало слишком круто, чтобы и дальше относиться к этому как к игре. В мозгу засела фраза декана насчет смерти в виртуальной реальности. А что, если это произойдет по-настоящему?
Ну его нафиг, такие игры. Вчерашнего треша мне с Леной хватило по горло. Рука машинально потрогала повязку и потянулась за спину, где до сих пор ныло под лопаткой. Вообще, от такой раны я ещё долго должен был валяться в постели, но и того, что я почувствовал, нельзя было назвать приятными переживаниями. А уж если бы пострадал не я, а Лена…
Мои руки сжались в кулаки. Если бы пострадал не я, а Лена, декан бы пережил несколько очень неприятных для него минут. И плевать, что он играючи скрутил Ваньку – если бы этот урод причинил боль моей девушке во время своего безумного эксперимента, я бы порвал его голыми руками.
…Слишком много «бы». Глупо тешить свою фантазию. Надо искать выход отсюда. И бежать, взяв с собой Лену, и по возможности – всех остальных сокурсников. Для этого надо серьёзно поговорить с Иваном, Леной, и втроём вытрясти из «Толика» информацию.
Лязг открывающейся гермодвери и тяжелый топот обутых ног заставили меня резко обернуться. Нет, сегодня мне положительно везёт. В коридор вбежал тот человек, которого я сейчас хотел видеть.
– Семён!
Я выпрямился и пошел к нему, шлепая босыми ступнями.
– Иван! Слушай…
Начав фразу, я посмотрел на Ерохина внимательно и осекся. Лицо моего приятеля было черным от гари, одежда была перепачкана окопной глиной. В одной руке Иван держал автомат, другую нервно то сжимая в кулак, то разжимая. Глаза на грязном лице дико сверкали; в следующий миг они впились в меня.
– Ты чё голый ходишь! – проорал Ванька-Смерть мне в лицо. – Одевайся!!!
– Тихо, не ори! – я отшатнулся, закрыв уши – акустика в коридоре была просто дикой. – Что случилось?
– А?! – переспросил меня Ерохин, в очередной раз будя гулкое эхо.
– Что случилось, говорю?! – закричал я.
– Одевайся давай! И ствол возьми! Да поживее, блин!
Иван попытался схватить меня за плечо, но я отбил его руку и отшагнул назад.
– Стой, братан! Успокойся! Спокойно, и по порядку, что там у вас? Почему ты такой всклокоченный?
– Утюжат нас! – задыхаясь, выкрикнул Иван. – Бой уже час идёт! Ты что тут, не слышишь что ли нихрена?
– Не-а. – я растерянно покачал головой.
– Меня близким разрывом оглушило, я херово слышу с тех пор. Это, короче, нам все, кто может держать оружие нужны! Нас и артиллерией, и танками давят, мы уже две атаки отразили. Там творится полный пиздец! Так что давай одевайся, бери автомат, и скорей за мной, а то боюсь мы там хер удержимся! Пошли!
Подгоняемый чуть ли не силой, я зашел в комнату и стал торопливо напяливать на себя форму. Ерохин стоял рядом, нетерпеливо притопывая ногой. Взгляд моего друга блуждал по комнате, не в силах задержаться на чем-то одном, а сам он периодически покачивался то в одну, то в другую сторону как пьяный. Увидев это, я понял, что дела действительно идут плохо. Мой грубый и циничный приятель-скинхед был напуган «до усрачки». Было глупо сейчас о чем-то с ним серьёзно говорить.
– Иван, – всё же спросил я. – Ты помнишь ту запертую гермодверь в конце коридора?
– Чего? – тот уставился на меня.
Я коротко рассказал ему, что было со мной внизу. Постепенно взгляд Ерохина приобрел осмысленное выражение.
– А я там тоже был, кстати, – заявил он, выслушав мой рассказ. – Значит, Толик – декан наш? Вот сука, падла вонючая! Завел нас сюда как лохов, и наблюдает, значит? Тварь!
– Угу. Что делать с ним будем?
– Возьмём его за яйца и узнаем, как свалить отсюда нахер! Наверняка есть способ, надо только его узнать!
– А с Виолой как быть?
– С кем? – не понял Иван.
– Ну, с медсестрой этой. Они ведь вместе в одной команде. Она нас ещё через сканер медицинский прогнала, перед тем как мы тут оказались, помнишь?
– Это очень плохо, – наконец пробормотал он. – Юля, ты помнишь, для чего был создан Проект «Совёнок»?
– Да, Анатолий Игнатьевич.
– Дело ведь даже не в патриотическом воспитании, – медленно, словно рассуждая вслух, произнес Тихонов. – Нам нужны те, кто хочет и может сражаться. Кто не нагадит штаны, едва увидит в прицеле вражеский танк или морду чужого солдата. Можно призвать парня в военкомат, обучить, дать винтовку и послать в окоп, но нельзя заставить его перестать бояться смерти. Он этому научиться должен сам – а это недели, если не месяцы боёв, в которых ему ещё надо выжить, не струсить и не побежать. Совёнок решит эту проблему. Если его внедрить по всей стране – у нас на выходе будут сотни тысяч таких людей. Не маньяков, не безумных психопатов и фанатиков, как у исламских террористов, нет. Здоровых юношей и девушек, которые любят свою Родину и умеют контролировать свой страх. Тех, кто сражался и умирал в виртуальном симуляторе, кого настоящая смерть и боль уже не будут ввергать в панику. Американцы это тоже понимают.
– И они тоже готовятся, – негромко проронила девушка-кошка.
– Да. Проект «Слепок» был настоящей находкой. Идея того ученого, выкупленная нами и доведенная до ума, сберегла годы разработки и миллиарды рублей. Ненужно стало тратиться на рисовку уровней, на работу дизайнеров, с нуля придумывать текстуры разных типов поверхностей – теперь можно было это снять с натуры, а потом обработать в 3D-редакторе и совместить с заранее просчитанной физической моделью. Это было долго, но быстрее, чем делать с нуля, а главное – достовернее.
– Теперь у них есть технология, которая для них всё ещё сырая. И мы по-прежнему впереди.
– Впереди. Пока. Но у нас есть всего лишь несколько лет для того чтобы подготовиться. Впрочем, это неважно. Продолжай мониторить сценарий, Юля. Я пойду посплю. И закрой за мной дверь на замок.
– Да, Анатолий Игнатьевич.
Увлекшись подслушиванием разговора, я встрепенулся. Декан подошел к своему рабочему месту и, на моё счастье, принялся собирать какие-то бумаги, спиной повернувшись к выходу. У меня было несколько секунд на то, чтобы незамеченным проскользнуть к двери, протиснуться и бегом вернуться в свою койку. Шуметь при этом было нельзя – от декана до меня было буквально четыре метра. Будь я в обуви, меня бы наверняка уже застукали, а так ещё был шанс тихо смыться. Им надо было воспользоваться.
Ну, или сидеть в своём укрытии, пока я не останусь взаперти наедине с этой… этим… гм… существом. Но в мои планы это не входило. Я набрался решительности, и на цыпочках пошел к выходу.
Просочиться через щель, против ожидания, не составило труда – наверное, потому, что я был без одежды. Изнутри не донеслось предупреждающих окриков. Оглянувшись на гермодверь, я тихим сапом направился в комнату, откуда пришёл. Что оказалось особенно приятным – моё недомогание почти прошло. Голова не кружилась, и ноги вели себя как ноги, а не как мешки с песком. Обрадованный этим, я добрался до своей комнаты и заполз в постель. Прикинуться спящим в таком взбудораженном состоянии мне вряд ли бы удалось, так что я взял букридер и сделал вид, будто читаю.
Подошедший вскоре из своего тайного убежища «Толик» заглянул в комнату, но не увидел ничего подозрительного. Только меня.
– Проснулся? – спросил он своим хриплым голосом много курящего человека. – Как себя чувствуешь, пионер?
Его тембр голоса был совершенно непохож на таковой у декана. Скорее всего, какая-то голосовая шкурка. Хотя, это вполне объяснимо, почему он скрывает свой голос – его дочь с нами в этом же лагере.
– Нормально, – хмыкнул я. – Привет.
– Привет, – он взмахнул своей толстой ручищей, внимательно прошелся взглядом по комнате, и, не найдя чего искал, пожал плечами и ушёл. Я слушал его шаги, пока их не заглушил визг входной гермодвери, затем сорвался с места и побежал к створке, за которой была потайная комната. Было, естественно, закрыто.
Я опёрся руками на запертую дверь и задумался.
Услышанное вернуло меня к разговору с Ольгой Дмитриевной. Я был пока всё ещё слишком взбудоражен, чтобы анализировать услышанное, но и то, что было, присоединилось к складывающейся мозаике. А сказанные куратором несколько фраз дополнили картину и определили место для новых кусочков паззла.
Проект, направленный на подавление чувства страха смерти.
Военно-патриотическая игра в условиях, максимально приближенных к боевым.
Вот только всё стало слишком круто, чтобы и дальше относиться к этому как к игре. В мозгу засела фраза декана насчет смерти в виртуальной реальности. А что, если это произойдет по-настоящему?
Ну его нафиг, такие игры. Вчерашнего треша мне с Леной хватило по горло. Рука машинально потрогала повязку и потянулась за спину, где до сих пор ныло под лопаткой. Вообще, от такой раны я ещё долго должен был валяться в постели, но и того, что я почувствовал, нельзя было назвать приятными переживаниями. А уж если бы пострадал не я, а Лена…
Мои руки сжались в кулаки. Если бы пострадал не я, а Лена, декан бы пережил несколько очень неприятных для него минут. И плевать, что он играючи скрутил Ваньку – если бы этот урод причинил боль моей девушке во время своего безумного эксперимента, я бы порвал его голыми руками.
…Слишком много «бы». Глупо тешить свою фантазию. Надо искать выход отсюда. И бежать, взяв с собой Лену, и по возможности – всех остальных сокурсников. Для этого надо серьёзно поговорить с Иваном, Леной, и втроём вытрясти из «Толика» информацию.
Лязг открывающейся гермодвери и тяжелый топот обутых ног заставили меня резко обернуться. Нет, сегодня мне положительно везёт. В коридор вбежал тот человек, которого я сейчас хотел видеть.
– Семён!
Я выпрямился и пошел к нему, шлепая босыми ступнями.
– Иван! Слушай…
Начав фразу, я посмотрел на Ерохина внимательно и осекся. Лицо моего приятеля было черным от гари, одежда была перепачкана окопной глиной. В одной руке Иван держал автомат, другую нервно то сжимая в кулак, то разжимая. Глаза на грязном лице дико сверкали; в следующий миг они впились в меня.
– Ты чё голый ходишь! – проорал Ванька-Смерть мне в лицо. – Одевайся!!!
– Тихо, не ори! – я отшатнулся, закрыв уши – акустика в коридоре была просто дикой. – Что случилось?
– А?! – переспросил меня Ерохин, в очередной раз будя гулкое эхо.
– Что случилось, говорю?! – закричал я.
– Одевайся давай! И ствол возьми! Да поживее, блин!
Иван попытался схватить меня за плечо, но я отбил его руку и отшагнул назад.
– Стой, братан! Успокойся! Спокойно, и по порядку, что там у вас? Почему ты такой всклокоченный?
– Утюжат нас! – задыхаясь, выкрикнул Иван. – Бой уже час идёт! Ты что тут, не слышишь что ли нихрена?
– Не-а. – я растерянно покачал головой.
– Меня близким разрывом оглушило, я херово слышу с тех пор. Это, короче, нам все, кто может держать оружие нужны! Нас и артиллерией, и танками давят, мы уже две атаки отразили. Там творится полный пиздец! Так что давай одевайся, бери автомат, и скорей за мной, а то боюсь мы там хер удержимся! Пошли!
Подгоняемый чуть ли не силой, я зашел в комнату и стал торопливо напяливать на себя форму. Ерохин стоял рядом, нетерпеливо притопывая ногой. Взгляд моего друга блуждал по комнате, не в силах задержаться на чем-то одном, а сам он периодически покачивался то в одну, то в другую сторону как пьяный. Увидев это, я понял, что дела действительно идут плохо. Мой грубый и циничный приятель-скинхед был напуган «до усрачки». Было глупо сейчас о чем-то с ним серьёзно говорить.
– Иван, – всё же спросил я. – Ты помнишь ту запертую гермодверь в конце коридора?
– Чего? – тот уставился на меня.
Я коротко рассказал ему, что было со мной внизу. Постепенно взгляд Ерохина приобрел осмысленное выражение.
– А я там тоже был, кстати, – заявил он, выслушав мой рассказ. – Значит, Толик – декан наш? Вот сука, падла вонючая! Завел нас сюда как лохов, и наблюдает, значит? Тварь!
– Угу. Что делать с ним будем?
– Возьмём его за яйца и узнаем, как свалить отсюда нахер! Наверняка есть способ, надо только его узнать!
– А с Виолой как быть?
– С кем? – не понял Иван.
– Ну, с медсестрой этой. Они ведь вместе в одной команде. Она нас ещё через сканер медицинский прогнала, перед тем как мы тут оказались, помнишь?
– Стой. – Ерохин медленно опустился на табурет, не сводя с меня глаз. – Она живой человек?! Я думал, она игровой персонаж, кукла говорящая!
– Ну да.
– Твою мать. – Ерохина передернуло, – Слушай, так это… Я оказывается не помню, как тут оказался. У меня эта, как её… амнезия! Я реально не помню ни эту Виолу, ни как я оказался в виртуалке! Твою мать!
– Эй, эй, спокойно! – я выронил из рук ботинок и схватил Ерохина за ворот, вспомнив как в своё время отреагировал на эту информацию. Но Иван не торопился корчиться в приступе – только смотрел на меня, повторяя в ступоре: «Твою мать».
Неожиданно его лицо сделалось жёстким.
– Вот, значит, как они с нами, – не спеша, почти безмятежно проговорил он. – Значит, мы с них спросим за это. Ты готов?
– Э… – я в растерянности выпустил его воротник. От вида спокойного Ерохина мне почему-то сделалось жутко – как возле спокойно лежащей бомбы с тикающим механизмом.
Иван пристально поглядел на меня и встал с табурета, перехватив автомат.
– У тебя внизу тут действительно ни хера не слышно, – хмыкнул он, поглядев на потолок. – Давай, обувайся быстрее и пошли. Надо кое-кого убить.
– Ну да.
– Твою мать. – Ерохина передернуло, – Слушай, так это… Я оказывается не помню, как тут оказался. У меня эта, как её… амнезия! Я реально не помню ни эту Виолу, ни как я оказался в виртуалке! Твою мать!
– Эй, эй, спокойно! – я выронил из рук ботинок и схватил Ерохина за ворот, вспомнив как в своё время отреагировал на эту информацию. Но Иван не торопился корчиться в приступе – только смотрел на меня, повторяя в ступоре: «Твою мать».
Неожиданно его лицо сделалось жёстким.
– Вот, значит, как они с нами, – не спеша, почти безмятежно проговорил он. – Значит, мы с них спросим за это. Ты готов?
– Э… – я в растерянности выпустил его воротник. От вида спокойного Ерохина мне почему-то сделалось жутко – как возле спокойно лежащей бомбы с тикающим механизмом.
Иван пристально поглядел на меня и встал с табурета, перехватив автомат.
– У тебя внизу тут действительно ни хера не слышно, – хмыкнул он, поглядев на потолок. – Давай, обувайся быстрее и пошли. Надо кое-кого убить.
бамп
хуй тебе
Когда этот фанфик закончится?
А тебя мамка спать гонит?
Да просто идея норм, прочитаю полностью, когда кончится.
Кстати иди нахуй с моих двачей, ракоблядок.
Не весь, но большинство. Я бы сейчас трафик весь отдал за то, что бы посратся с умным капчевателем двачей, а не ссаным рачьём общатся.
Тогда я тебя огорчу - местный контингент состоит либо из рачья, либо из притворяющихся умными раков, либо сидит в рид онли и не лезет в это говно за .
Увы. Стырено с тумблера саманто-мода.
Ближе к январю, если повезет.
бамп
Сажа
бамп
бамп
Прочитал за вечер все шесть глав. Очень хотелось растянуть, но больно интересно. Автор, молодец. С нетерпением жду следующую главу.
Два чая. Если тебя заценили на фикбуке, не значит что стоит тащить эту парашу к нам. Серьёзно.
И твои похвалы в свой же адрес, выглядят убого.
Может и не твои, но явно какого-то Семёна
>239023
Блят, а всё-таки это ты. Тогда вообще, иди нахуй пидорас. Сажи.
не Семён, но пиздабол какой-то. сам перечитал множество книжек про пионерок, и ощущение от них намного приятнее и ламповее, чем от твоего говна
Чувак, в чём проблема? Просто не заходи сюда.
Слишком просто
Двачую этого. К тому же я уже писал тебе? что ничего приятного ты там дальше не прочтешь. Нет, ты продолжаешь называть дерьмом, но не уходишь, значит тебе что-таки тут приглянулось надеюсь что не я
К слову, у меня есть такое подозрение что засирающий тред анон сам семёнит потихоньку. Ну а от себя скажу, что я такой хернёй не занимаюсь - нет нужды, пока находятся те кому фанфик таки по душе. Поэтому:
Съеби. Или не съеби. Твои попытки меня задеть только забавляют. Так что выбирай, нищая душа, уверен, ты надорвешь только свой пукан даже если будешь стараться изо всех сил. Dixi.
Мне чето страшно. Оп описал похожую штуку в рассказе а ща оно в новостях.
http://www.3dnews.ru/923152
http://www.3dnews.ru/923152
прогресс не стоит на месте, очевидно же
А ты думал, кто ему платит за писанину?
Всё так, его засагали с самого начала, вот он и пытается подняться за счёт своих же похвал.
Однако, ему действительно похуй на чьё-то недовольство он будет писать для тех нескольких говноедов с фика, которые его заценили. Будет писать в надежде что кому-то нужна его параша.
От себя: персонажи совсем не летовские, и сюжет совсем не оригинальный. Явно написано под впечатлением с какого-то говнокина про попаданцев, типо как "Мы из будущего".
ОП просто решил пофаниться за счёт летосеттинга (см. прошлые фики, где по одному-два плюса, и этот) и ему плевать что параша, схавают же!
Алсо, посмотри аккаунты заценивших с фика.
Это явно однодневки.
Семён, иди, тебя мешки с сахаром ждут.
>Семён
одна сэссия, ээсвыш. я уже ухожу
бамп
Бамп.
Кто это?
Небо над полем было пасмурным, сплошь затянутым густыми облаками. От земли к нему тянулись клубы дыма, затягивая его колеблющейся иссиня-черной хмарью. Из-за этого, казалось, мир потерял свои краски, поблек, как будто картина, нарисованная талантливым художником-пейзажистом, от долгого лежания в чулане покрывшаяся пылью и паутиной. Каждую секунду с этого замыленного и обесцвеченного неба на такую же землю падали мины. Они издавали в полете тоскливый свист, словно предвещая чью-то гибель, а при ударе раскрывались цветком пламени и дыма, разбрасывая вокруг железные семена смерти.
Лена лежала, скорчившись на дне окопа, уткнувшись носом в левую руку, а правой закрывая макушку. Визг летящих мин отдавался в ней мерзкой дрожью, которую никак не удавалось сдержать. Ей ещё никогда не приходилось попадать в такую переделку, и Лена, со всеми своими знаниями и памятью о том, что всё это лишь очень реалистичная игра, оказалась не готова к происходящему. Из покрасневших глаз сами по себе лились слёзы, предплечье покрылось отметинами от зубов, которыми девушка впивалась в руку, когда очередная мина разрывалась о землю где-то рядом.
Очередная атака закончилась несколько минут назад. Или часов – Лена не знала, сколько она уже лежит под открытым небом в этой грязной стрелковой ячейке. Уцелевшие группы немцев отступили, огрызаясь очередями автоматов, и ушли в поле, в заросшие бурьяном балки. Но бой ещё не закончился. Просто пока в дело вступили минометы, в то время как пехота отсиживалась в окопах под обстрелом. Невдалеке стрекотали два пулемета, изредка прерываемые характерным хаканьем танковой пушки – задержавшийся гость на этом поле, немецкий танк с перебитой гусеницей стоял, своим огнем прижимая к земле красноармейцев. Изредка ему отвечал расчёт ПТР, перемещавшийся с места на место, чтобы не попасть под залп орудия подбитой машины. Всё это Лена слышала, вжимаясь в холодную землю.
Рядом послышался топот. Кто-то пробежал мимо, даже не заметив лежащую девушку. Лена почувствовала себя никому не нужной, никчёмной. Если она погибнет здесь, вряд ли хоть кому-то будет до этого дело. Правда, был один человек, которому не всё равно, но девушка до сих пор сомневалась, была ли его привязанность искренней, или же это было для него мимолетное увлечение, интрижка с партнером по учёбе.
Раздался хруст глины под ногами. Несколько человек шли и разговаривали. Вскоре Лена различила голоса Шурика и Мику.
– Этот чёртов танк мне уже всю кровь выпил. Из ПТР его не достать. Слишком толстая броня, – говорил Шурик, шумно дыша между фразами. – Надо его гранатами или бутылками подорвать.
– Ты что, Саш! – горячо возразила ему Мику. – У него же два пулемета! И он своей башней постоянно крутит, разве можно к нему незаметно подобраться? Ты же сам видел, те люди, то есть солдаты, к нему трижды пытались подползти, и все погибли!
– Ну а что ещё делать? – раздался странный звук, как кто-то плюнул сквозь зубы. – Пушки у нас нет. Дымовых гранат тоже. Если ничего не делать, то следующая атака будет в направлении него, и под его прикрытием немцы легко доберутся до линии окопов. Там же всего сто метров по прямой! Хорошо еще, что ты его так классно остановила выстрелом в гусеницу. Иначе он бы дополз и начал нас утюжить.
– Спасибо, Саша! Но мне просто повезло, только и всего.
– Такое везение было очень кстати, – засмеялся Шурик. – Пойдём.
– Стой. Там кто-то лежит. Подожди, Саш, это же Лена!
Глухо бухнул опустившийся на дно окопа ящик. Ноги в ботинках легко простучали по земле и Мику упала на колени возле девушки.
– Лена! – воскликнула она. – Лена, что с тобой? Ты ранена? Тебя контузило? Сейчас, родная, я помогу тебе!
– Нет… – девушка вяло взмахнула рукой. – Я…
Очередная мина врезалась в землю и разорвалась рядом с окопом. Все резко присели. Шурик негромко ругнулся, весь обсыпанный землёй.
– Я в порядке, – докончила фразу Лена. – Мне просто страшно.
– А! – Мику облегченно улыбнулась и коротко чмокнула Лену в лоб. – Это нормально. Нам с Сашей тоже страшно, но мы сражаемся, потому что так надо. Не бойся, эти мины почти не попадают в окоп, так что здесь мы в безопасности.
– Да… – Лена прижала к груди кулаки, пытаясь собраться с духом. – Только этот свист…
Мику покивала, и, подав руку, помогла Лене встать. Теперь девушка смогла увидеть их обоих. На плече Хацуновой была сумка, из которой высовывали носы длинные остромордые патроны. Рядом стоял Шурик с карабином за плечами, держа в руках ещё одну огромную винтовку с длинным и толстым стволом. Лена вспомнила, как Семён назвал её «противотанковое ружье».
– Что вы делаете?
– Пытаемся уничтожить тот танк. – Шурик качнул головой в ту сторону, где тарахтели пулеметы. – Мы с Мику по нему лупили, наверное, минут пять, и всё, что получилось – это его остановить. Теперь эта хреновина долбит по окопам. Если увидит кого на открытом месте, то сразу стреляет туда из пушки. Так что не высовывайся, Ленка, это верная смерть.
– Я поняла, – кивнула Лена, чувствуя, что когда подруга рядом, ужас перед падающими и визжащими снарядами внутри неё слабеет.
Лена лежала, скорчившись на дне окопа, уткнувшись носом в левую руку, а правой закрывая макушку. Визг летящих мин отдавался в ней мерзкой дрожью, которую никак не удавалось сдержать. Ей ещё никогда не приходилось попадать в такую переделку, и Лена, со всеми своими знаниями и памятью о том, что всё это лишь очень реалистичная игра, оказалась не готова к происходящему. Из покрасневших глаз сами по себе лились слёзы, предплечье покрылось отметинами от зубов, которыми девушка впивалась в руку, когда очередная мина разрывалась о землю где-то рядом.
Очередная атака закончилась несколько минут назад. Или часов – Лена не знала, сколько она уже лежит под открытым небом в этой грязной стрелковой ячейке. Уцелевшие группы немцев отступили, огрызаясь очередями автоматов, и ушли в поле, в заросшие бурьяном балки. Но бой ещё не закончился. Просто пока в дело вступили минометы, в то время как пехота отсиживалась в окопах под обстрелом. Невдалеке стрекотали два пулемета, изредка прерываемые характерным хаканьем танковой пушки – задержавшийся гость на этом поле, немецкий танк с перебитой гусеницей стоял, своим огнем прижимая к земле красноармейцев. Изредка ему отвечал расчёт ПТР, перемещавшийся с места на место, чтобы не попасть под залп орудия подбитой машины. Всё это Лена слышала, вжимаясь в холодную землю.
Рядом послышался топот. Кто-то пробежал мимо, даже не заметив лежащую девушку. Лена почувствовала себя никому не нужной, никчёмной. Если она погибнет здесь, вряд ли хоть кому-то будет до этого дело. Правда, был один человек, которому не всё равно, но девушка до сих пор сомневалась, была ли его привязанность искренней, или же это было для него мимолетное увлечение, интрижка с партнером по учёбе.
Раздался хруст глины под ногами. Несколько человек шли и разговаривали. Вскоре Лена различила голоса Шурика и Мику.
– Этот чёртов танк мне уже всю кровь выпил. Из ПТР его не достать. Слишком толстая броня, – говорил Шурик, шумно дыша между фразами. – Надо его гранатами или бутылками подорвать.
– Ты что, Саш! – горячо возразила ему Мику. – У него же два пулемета! И он своей башней постоянно крутит, разве можно к нему незаметно подобраться? Ты же сам видел, те люди, то есть солдаты, к нему трижды пытались подползти, и все погибли!
– Ну а что ещё делать? – раздался странный звук, как кто-то плюнул сквозь зубы. – Пушки у нас нет. Дымовых гранат тоже. Если ничего не делать, то следующая атака будет в направлении него, и под его прикрытием немцы легко доберутся до линии окопов. Там же всего сто метров по прямой! Хорошо еще, что ты его так классно остановила выстрелом в гусеницу. Иначе он бы дополз и начал нас утюжить.
– Спасибо, Саша! Но мне просто повезло, только и всего.
– Такое везение было очень кстати, – засмеялся Шурик. – Пойдём.
– Стой. Там кто-то лежит. Подожди, Саш, это же Лена!
Глухо бухнул опустившийся на дно окопа ящик. Ноги в ботинках легко простучали по земле и Мику упала на колени возле девушки.
– Лена! – воскликнула она. – Лена, что с тобой? Ты ранена? Тебя контузило? Сейчас, родная, я помогу тебе!
– Нет… – девушка вяло взмахнула рукой. – Я…
Очередная мина врезалась в землю и разорвалась рядом с окопом. Все резко присели. Шурик негромко ругнулся, весь обсыпанный землёй.
– Я в порядке, – докончила фразу Лена. – Мне просто страшно.
– А! – Мику облегченно улыбнулась и коротко чмокнула Лену в лоб. – Это нормально. Нам с Сашей тоже страшно, но мы сражаемся, потому что так надо. Не бойся, эти мины почти не попадают в окоп, так что здесь мы в безопасности.
– Да… – Лена прижала к груди кулаки, пытаясь собраться с духом. – Только этот свист…
Мику покивала, и, подав руку, помогла Лене встать. Теперь девушка смогла увидеть их обоих. На плече Хацуновой была сумка, из которой высовывали носы длинные остромордые патроны. Рядом стоял Шурик с карабином за плечами, держа в руках ещё одну огромную винтовку с длинным и толстым стволом. Лена вспомнила, как Семён назвал её «противотанковое ружье».
– Что вы делаете?
– Пытаемся уничтожить тот танк. – Шурик качнул головой в ту сторону, где тарахтели пулеметы. – Мы с Мику по нему лупили, наверное, минут пять, и всё, что получилось – это его остановить. Теперь эта хреновина долбит по окопам. Если увидит кого на открытом месте, то сразу стреляет туда из пушки. Так что не высовывайся, Ленка, это верная смерть.
– Я поняла, – кивнула Лена, чувствуя, что когда подруга рядом, ужас перед падающими и визжащими снарядами внутри неё слабеет.
Шурик забрался в оставленную Леной стрелковую ячейку, и пригибаясь, установил ружье на бруствер окопа.
– Жаль Ванька ушел, – пробормотал он, оглядев обстановку из новой позиции. – Кто-то должен забросать этого монстра гранатами. Отсюда ползти лучше всего.
– Ты не пойдёшь! – Мику ухватила парня за рукав гимнастерки.
– Если Ерохин или Семён сейчас не явятся, то придется мне. – Шурик сверкнул очками и освободил руку. – Дай-ка мне все гранаты.
– Не дам! Не пущу! – японка впилась в Шурика злыми глазами, уперев руки в бока. – Тебя убьют! Куда ты лезешь, зачем? Надо подождать, рано или поздно его кто-нибудь подобьёт и без тебя! Зачем тебе геройствовать, ну зачем?!
Шурик закусил губу и попытался обнять Мику. Та не далась, помотав головой и отступив на шаг назад. Вздохнув, Шурик снял очки.
– Не хорони меня заранее, – он посмотрел в поле. – Всё будет хорошо, поверь.
Мику вдруг бросилась вперед и порывисто обхватила его руками, шмыгая носом.
– Не уходи… – пробормотала она.
Шурик ничего не ответил. Гладя девушку по волосам, он хмуро смотрел в небо.
– Чёрт, – сказал он и мягко отстранился от Мику.
– Что?
– Обстрел кончается.
Лена стиснула зубы и закрыла глаза. Вслед за обстрелом начиналась атака. Так было всегда. Наверняка будет и на этот раз. Сначала немцы штурмовали позиции одни, без поддержки, потом появился этот застрявший перед окопами танк. Сколько ещё их будет, два, три? Что вообще будет дальше?..
– Надо спешить, – наконец принял решение Шурик. – Будьте здесь и прикройте огнем. Лена, помоги Мику с перезарядкой!
– Саша! – закричала Мику.
– Нет. – Шурик твердо посмотрел на неё, и протянул руки. – Дай гранаты.
Девушка не глядя на парня достала из-за пояса тяжелую связку и протянула ему, после чего села на землю, закрыв лицо руками. Шурик надел очки и постоял минуту, глядя на неё. Потом молча повернулся и перелез через окоп, держа в одной руке гранаты, а другой волоча за собой винтовку.
– Мику, вставай. Пожалуйста. – Лена присела перед подругой, и взяла её руки, отняв их от лица девушки. – Ему надо помочь.
– Сейчас, Лена, – японка рукавом вытерла слезы и встала. Подойдя к ПТР, она сняла сумку с патронами, кинув её на бруствер. Лена встала справа, рядом с ней.
– Что мне делать?
– Бери из той сумки патрон и вставляй в это отверстие. Носиком вниз, аккуратно, береги пальцы. Зарядила, задвинула затвор от себя слева направо и вниз до упора, и зажимай уши.
– Хорошо.
Лена взяла остроносый стержень патрона и принялась его вставлять в патронник. Тем временем Шурик быстро полз, сжимая в руке связку гранат.
– Быстрее, Лена! – поторопила Мику.
– Сейчас, – девушка с усилием дослала затвором патрон. – Готово!
Японка закусила губу, наводя ПТР. Помедлив, она нажала на спуск.
Винтовка рявкнула, с силой толкнувшись назад. На броне немецкой машины зажегся сноп искр от рикошета.
– Заряжай! – Мику продолжала целиться. – Лена, заряжай!
Еще один выстрел. И снова без видимых результатов. Попадания были, но либо броня была слишком толстой, либо пробития были не в критические узлы. Между тем, их с Мику стрельба не осталась незамеченной – башня танка зашевелилась, разворачивая пушку в их направлении.
– Прячемся! – девушка-вокалоид схватила тяжелый ствол винтовки, и, с натугой ухнув, взвалила на плечи. – Лена, возьми сумку с патронами! Уходим отсюда! Пригнись! Скорее, ложись на пол!
Танк наставил свою пушку как указательный палец, целясь в окоп. Ещё секунда – и из отверстий дульного тормоза орудия выплеснулось пламя. Снаряд с уханьем разметал бруствер окопа в том месте, где только что были две подруги.
Лена приподнялась на локтях, чувствуя в ухе противный звон. Первым, что она увидела сквозь дым и пыль, было взволнованное лицо Мику.
– Ты как, в порядке? Сможешь ползти?
– Смогу… – девушка попыталась подняться, но Мику торопливо усадила её обратно.
– Не поднимайся! Они смотрят за нами, и обязательно заметят, если ты встанешь! Нам придется проползти какое-то время. Делай как я!
Японка опустилась на колени и поползла, волоча за собой ПТР. Лена направилась вслед за ней, ощущая кашу в голове. Перемешавшиеся картины боя, стрельба, грохот, визг мин и выматывающая душу трескотня пулеметов вызывали у неё опустошение, отравляя желание о чем-то думать и принимать решения. Осталось лишь одно желание, чтобы всё это прекратилось как можно скорее.
Проползя метров двадцать, Мику выпустила из руки ствол винтовки и привалилась к доскам окопа спиной, тяжело дыша.
– Не могу… Устала…
– Давай я помогу. – Лена взяла у неё ПТР и с трудом потащила по дну траншеи. Через пару минут она уже пожалела, что сделала это. Оружие было невероятно тяжелым, а тащить его по земле, где оно цеплялось за всё прикладом, при этом пригибаясь и двигаясь гусиным шагом было очень трудно. Казалось, траншея уже никогда не кончится, но вскоре сзади раздался голос Мику:
– Стой, Лена. Достаточно. Помоги мне его поднять!
Вдвоём девушки подняли винтовку на бруствер. Мику улыбнулась:
– Спасибо! – и прильнула к оружию. Тут же её улыбка пропала.
– Где Саша?
Лена взглянула на поле. Шурика не было. Луг был перепахан продолжительным артобстрелом и на нем было много воронок. Возможно, он укрылся в одной из них?
Танк всё стоял на поле. Угрожающе ворочая пушкой, он поливал окопами огнем курсового и спаренного пулеметов. Позиции же советских солдат словно вымерли, но Лена видела, как то тут, то там мелькают каски и силуэты пригибающихся бойцов, ручейками стекавшихся к подбитой боевой машине. Красноармейцы готовились к решающему броску, дожидаясь, когда у фашистов раскалятся стволы и кончатся патроны, и тогда разом выдвинуться и забросать танк гранатами.
Но где же Шурик?
И вдруг Лена увидела мелькнувшую белобрысую башку и сверкающие стекла очков. Шурик притаился всего в полусотне метров от вражеского танка, укрываясь в воронке от мины. Немецкие танкисты его не видели, увлеченно «гоняя призраков» в русских траншеях. Но чтобы успешно подорвать боевую машину, Шурику нужно было выбраться из воронки, подобраться по открытому месту ещё ближе, и, встав, бросить тяжелую связку в танк.
Смертельно опасная затея.
– Лена, дай патрон! – сказала Мику. Кивнув ей, Лена раскрыла патронную сумку, засунула туда руку, нащупывая холодные латунные цилиндры – и похолодела. Осталось всего два.
– Что такое? – воскликнула девушка-вокалоид, увидев изменившееся лицо подруги. В ответ Лена показала ей стиснутые в кулаке оставшиеся два патрона:
– Это последние, Мику… Больше нет.
Впервые японка не нашлась, что сказать. Взяв из руки Лены один, она загнала его в патронник и приложилась к винтовке, целясь в танк.
– Жаль Ванька ушел, – пробормотал он, оглядев обстановку из новой позиции. – Кто-то должен забросать этого монстра гранатами. Отсюда ползти лучше всего.
– Ты не пойдёшь! – Мику ухватила парня за рукав гимнастерки.
– Если Ерохин или Семён сейчас не явятся, то придется мне. – Шурик сверкнул очками и освободил руку. – Дай-ка мне все гранаты.
– Не дам! Не пущу! – японка впилась в Шурика злыми глазами, уперев руки в бока. – Тебя убьют! Куда ты лезешь, зачем? Надо подождать, рано или поздно его кто-нибудь подобьёт и без тебя! Зачем тебе геройствовать, ну зачем?!
Шурик закусил губу и попытался обнять Мику. Та не далась, помотав головой и отступив на шаг назад. Вздохнув, Шурик снял очки.
– Не хорони меня заранее, – он посмотрел в поле. – Всё будет хорошо, поверь.
Мику вдруг бросилась вперед и порывисто обхватила его руками, шмыгая носом.
– Не уходи… – пробормотала она.
Шурик ничего не ответил. Гладя девушку по волосам, он хмуро смотрел в небо.
– Чёрт, – сказал он и мягко отстранился от Мику.
– Что?
– Обстрел кончается.
Лена стиснула зубы и закрыла глаза. Вслед за обстрелом начиналась атака. Так было всегда. Наверняка будет и на этот раз. Сначала немцы штурмовали позиции одни, без поддержки, потом появился этот застрявший перед окопами танк. Сколько ещё их будет, два, три? Что вообще будет дальше?..
– Надо спешить, – наконец принял решение Шурик. – Будьте здесь и прикройте огнем. Лена, помоги Мику с перезарядкой!
– Саша! – закричала Мику.
– Нет. – Шурик твердо посмотрел на неё, и протянул руки. – Дай гранаты.
Девушка не глядя на парня достала из-за пояса тяжелую связку и протянула ему, после чего села на землю, закрыв лицо руками. Шурик надел очки и постоял минуту, глядя на неё. Потом молча повернулся и перелез через окоп, держа в одной руке гранаты, а другой волоча за собой винтовку.
– Мику, вставай. Пожалуйста. – Лена присела перед подругой, и взяла её руки, отняв их от лица девушки. – Ему надо помочь.
– Сейчас, Лена, – японка рукавом вытерла слезы и встала. Подойдя к ПТР, она сняла сумку с патронами, кинув её на бруствер. Лена встала справа, рядом с ней.
– Что мне делать?
– Бери из той сумки патрон и вставляй в это отверстие. Носиком вниз, аккуратно, береги пальцы. Зарядила, задвинула затвор от себя слева направо и вниз до упора, и зажимай уши.
– Хорошо.
Лена взяла остроносый стержень патрона и принялась его вставлять в патронник. Тем временем Шурик быстро полз, сжимая в руке связку гранат.
– Быстрее, Лена! – поторопила Мику.
– Сейчас, – девушка с усилием дослала затвором патрон. – Готово!
Японка закусила губу, наводя ПТР. Помедлив, она нажала на спуск.
Винтовка рявкнула, с силой толкнувшись назад. На броне немецкой машины зажегся сноп искр от рикошета.
– Заряжай! – Мику продолжала целиться. – Лена, заряжай!
Еще один выстрел. И снова без видимых результатов. Попадания были, но либо броня была слишком толстой, либо пробития были не в критические узлы. Между тем, их с Мику стрельба не осталась незамеченной – башня танка зашевелилась, разворачивая пушку в их направлении.
– Прячемся! – девушка-вокалоид схватила тяжелый ствол винтовки, и, с натугой ухнув, взвалила на плечи. – Лена, возьми сумку с патронами! Уходим отсюда! Пригнись! Скорее, ложись на пол!
Танк наставил свою пушку как указательный палец, целясь в окоп. Ещё секунда – и из отверстий дульного тормоза орудия выплеснулось пламя. Снаряд с уханьем разметал бруствер окопа в том месте, где только что были две подруги.
Лена приподнялась на локтях, чувствуя в ухе противный звон. Первым, что она увидела сквозь дым и пыль, было взволнованное лицо Мику.
– Ты как, в порядке? Сможешь ползти?
– Смогу… – девушка попыталась подняться, но Мику торопливо усадила её обратно.
– Не поднимайся! Они смотрят за нами, и обязательно заметят, если ты встанешь! Нам придется проползти какое-то время. Делай как я!
Японка опустилась на колени и поползла, волоча за собой ПТР. Лена направилась вслед за ней, ощущая кашу в голове. Перемешавшиеся картины боя, стрельба, грохот, визг мин и выматывающая душу трескотня пулеметов вызывали у неё опустошение, отравляя желание о чем-то думать и принимать решения. Осталось лишь одно желание, чтобы всё это прекратилось как можно скорее.
Проползя метров двадцать, Мику выпустила из руки ствол винтовки и привалилась к доскам окопа спиной, тяжело дыша.
– Не могу… Устала…
– Давай я помогу. – Лена взяла у неё ПТР и с трудом потащила по дну траншеи. Через пару минут она уже пожалела, что сделала это. Оружие было невероятно тяжелым, а тащить его по земле, где оно цеплялось за всё прикладом, при этом пригибаясь и двигаясь гусиным шагом было очень трудно. Казалось, траншея уже никогда не кончится, но вскоре сзади раздался голос Мику:
– Стой, Лена. Достаточно. Помоги мне его поднять!
Вдвоём девушки подняли винтовку на бруствер. Мику улыбнулась:
– Спасибо! – и прильнула к оружию. Тут же её улыбка пропала.
– Где Саша?
Лена взглянула на поле. Шурика не было. Луг был перепахан продолжительным артобстрелом и на нем было много воронок. Возможно, он укрылся в одной из них?
Танк всё стоял на поле. Угрожающе ворочая пушкой, он поливал окопами огнем курсового и спаренного пулеметов. Позиции же советских солдат словно вымерли, но Лена видела, как то тут, то там мелькают каски и силуэты пригибающихся бойцов, ручейками стекавшихся к подбитой боевой машине. Красноармейцы готовились к решающему броску, дожидаясь, когда у фашистов раскалятся стволы и кончатся патроны, и тогда разом выдвинуться и забросать танк гранатами.
Но где же Шурик?
И вдруг Лена увидела мелькнувшую белобрысую башку и сверкающие стекла очков. Шурик притаился всего в полусотне метров от вражеского танка, укрываясь в воронке от мины. Немецкие танкисты его не видели, увлеченно «гоняя призраков» в русских траншеях. Но чтобы успешно подорвать боевую машину, Шурику нужно было выбраться из воронки, подобраться по открытому месту ещё ближе, и, встав, бросить тяжелую связку в танк.
Смертельно опасная затея.
– Лена, дай патрон! – сказала Мику. Кивнув ей, Лена раскрыла патронную сумку, засунула туда руку, нащупывая холодные латунные цилиндры – и похолодела. Осталось всего два.
– Что такое? – воскликнула девушка-вокалоид, увидев изменившееся лицо подруги. В ответ Лена показала ей стиснутые в кулаке оставшиеся два патрона:
– Это последние, Мику… Больше нет.
Впервые японка не нашлась, что сказать. Взяв из руки Лены один, она загнала его в патронник и приложилась к винтовке, целясь в танк.
– Почему ты не стреляешь? – спросила Лена.
Не отвечая, Мику выставила раскрытую ладонь: не мешай! Глядя сквозь прицел сощуренными глазами на вращающуюся башню, она словно ожидала чего-то. В то же самое время танк, словно почувствовав угрозу, наводил пушку на новую цель – окоп, где засели две подруги.
– Он выстрелит! – Лена против воли съёжилась, глядя как длинный ствол орудия тянется в их сторону. – Мику, чего ты ждешь?!
Девушка-вокалоид прищурилась и нажала на спуск. Ахнув, та оттолкнула её худенькое тело. Одновременно на смотровой щели командирской башенки танка на миг сверкнула искра, от которой в разные стороны полетели сверкающие обломки металла.
– Ещё патрон! Скорей! – японка выдернула из рук Лены блестящий цилиндр, и, загнав его в ствол, снова прицелилась. На этот раз пауза между лязгом затвора и выстрелом была минимальной, каких-то пара секунд. Лена ожидала, что пуля вновь со звоном высечет сноп искр, но вместо этого из командирской башенки с каким-то мокрым хлюпаньем выплеснулось что-то жидкое и черно-багровое. По матово-серой броне растеклись кровавые потеки.
Танк так и не выстрелил. Замолчал даже пулеметчик. В поле настала тишина – только тихо шелестела трава, да свистело дуновение ветра над равниной. Рядом послышался шорох глины и следом булькающие и хрипящие звуки. Оглянувшись, Лена увидела Мику, стоявшую на коленях. Её тошнило, и сквозь всхлипывания она пыталась что-то сказать, содрогаясь всем телом.
Лена склонилась над подругой, и прикоснулась к ней. Мику дрожала крупной дрожью, совсем как сама Лена несколько минут назад.
– Тише, родная, – Лена обняла её. – Спокойней, спокойней, всё хорошо!
Мику замотала головой, вырываясь из рук. Лена сорвала с шеи галстук и принялась вытирать её грязное лицо. Японка в ответ невнятно мычала и отчаянно дергалась.
– Что у вас тут происходит? Где Шурик с Сыроежкиным? – раздался голос над головой.
Лена подняла глаза и увидела Ерохина. Здоровенный детина стоял, держа автомат, и глядел на них сверху вниз немигающим взглядом. Позади него, привалившись к стенке траншеи, стоял Семён. Лицо у него было осунувшимся, а под неровно застегнутой гимнастеркой белела повязка.
«Где же вы были?» – мелькнула у Лены злая, горькая, и пожалуй, в чем-то несправедливая мысль. – «Где ты был?» – её глаза уперлись в Ерохина, этого здоровенного бугая, который пока они, семеро девчат с двумя ботаниками, околачивался где-то в тылу, а теперь приволок с собой Семёна, наверняка страдающего от последствий ран.
– Где ты был?! – прошипела Лена, темнея лицом.
Ерохин ничего не ответил. Только продолжал нависать над Леной как башня, смотря вниз то на Лену, то на Мику, которую била истерика. Семён стоял поодаль, опираясь на свой автомат и запрокинув голову с закрытыми глазами.
Ветер тоскливо посвистывал над полем, гоняя пыль и сухие травинки.
– Противно… – прошептала Мику. – Мерзко…
Лена гладила её голову, молча соглашаясь с ней. Мерзко было лежать в грязной траншее. Мерзко было дрожать, в ожидании снаряда который тебя убьёт. Но хуже, противней и мерзостней всего было убивать самой; нажимать на спусковой крючок и видеть как люди падают под твоими пулями, или ещё хуже – в рукопашной сзади, с размаху деревянным прикладом по голове, как по сочному спелому арбузу.
Нахлынувшие воспоминания прошлых часов боя заполнили сознание, и Лену едва саму не вывернуло от отвращения. Сглотнув противный ком слюны, она прижалась к подруге.
– Так где Шурик? – спросил ещё раз Ерохин?
– Там… – Лена вяло махнула рукой в сторону поля.
– Где? – Иван нахмурился и посмотрел в указанную сторону.
Затарахтел пулемет, выбивая фонтанчики земли из бруствера. Ерохин, чертыхнувшись, пригнулся.
– Он на поле, что ли? – сказал он, протирая глаза. – Какого хера он туда поперся?
– Танк взрывать.
– Он упоролся, что ли? – Иван ещё раз осторожно выглянул наружу. – Чёрт! Эти мохнарылые снова едут! К бою!
Все бросились к брустверу, рассредоточиваясь по траншее. Лена осталась с Мику, держа её голову на коленях. Ерохин был прав – до ушей девушки дошёл негромкий лязг и позвякивание траков, перебиваемый ревом двигателя. Или двигателей – звук был множественным.
Иван взял ПТР и отвел затвор.
– Лена! Эй, Лена, дай патрон!
– Нет патронов.
– А-а, чёрт возьми! – в сердцах выругался Ерохин, отбросив бесполезное ружье. – Гранат тоже нет? Твою ж мать. А этот, – его рука махнула в сторону воронки где прятался Шурик, – Он ещё свою гранату не кидал?
– Нет.
– Так а хули он ждет? Если эти гаврики сейчас ещё ближе подъедут, то его прижмут огнем, и он уже не сможет уйти оттуда!
Лена отпустила Мику и поднялась во весь рост, глядя в поле. Оттуда со стороны позиций немцев на линию траншей двигались две боевые машины – танк и тягач-эвакуатор. Позади них, укрываясь за бронированными корпусами, двигались двумя колоннами вражеские солдаты. Намерения их были очевидны: вытащить подбитую машину, после чего развить успех.
Шурика надо было срочно спасать.
– Иван! – крикнул Семён, целясь в немцев из своего автомата. – Чего делать-то будем?
– Не знаю! – Ерохин снова выругался.
– Его надо вытаскивать оттуда! – Семён не отрываясь смотрел в поле. – Надо чтобы кто-то один его оттуда увёл, а остальные прижали огнем фрицев!
– Кто пойдет?
У Лены екнуло сердце. Неужели Семён вздумал рисковать жизнью, чтобы геройствовать? Он же ещё болен, ему нельзя! И вообще, вокруг и без того хватает людей! Нет, пусть кто угодно вытаскивает Шурика из беды, но только не Семён!
– Я пойду, – вдруг кто-то тихо сказал за её спиной.
«Мику?!»
– Ты? – удивленно сказал Ерохин, глядя на японку.
Вместо ответа она подтянулась на бруствере, вылезая из окопа. Иван едва успел схватить её за руку.
– Куда, стой! Под пулю хочешь?!
– Но там же Шурик! – взвизгнула Мику, вырываясь из ручищи Ерохина.
– Стой, говорю! Блин, где Сыроежкин? Где все остальные, черт бы их разорвал?!
Не отвечая, Мику выставила раскрытую ладонь: не мешай! Глядя сквозь прицел сощуренными глазами на вращающуюся башню, она словно ожидала чего-то. В то же самое время танк, словно почувствовав угрозу, наводил пушку на новую цель – окоп, где засели две подруги.
– Он выстрелит! – Лена против воли съёжилась, глядя как длинный ствол орудия тянется в их сторону. – Мику, чего ты ждешь?!
Девушка-вокалоид прищурилась и нажала на спуск. Ахнув, та оттолкнула её худенькое тело. Одновременно на смотровой щели командирской башенки танка на миг сверкнула искра, от которой в разные стороны полетели сверкающие обломки металла.
– Ещё патрон! Скорей! – японка выдернула из рук Лены блестящий цилиндр, и, загнав его в ствол, снова прицелилась. На этот раз пауза между лязгом затвора и выстрелом была минимальной, каких-то пара секунд. Лена ожидала, что пуля вновь со звоном высечет сноп искр, но вместо этого из командирской башенки с каким-то мокрым хлюпаньем выплеснулось что-то жидкое и черно-багровое. По матово-серой броне растеклись кровавые потеки.
Танк так и не выстрелил. Замолчал даже пулеметчик. В поле настала тишина – только тихо шелестела трава, да свистело дуновение ветра над равниной. Рядом послышался шорох глины и следом булькающие и хрипящие звуки. Оглянувшись, Лена увидела Мику, стоявшую на коленях. Её тошнило, и сквозь всхлипывания она пыталась что-то сказать, содрогаясь всем телом.
Лена склонилась над подругой, и прикоснулась к ней. Мику дрожала крупной дрожью, совсем как сама Лена несколько минут назад.
– Тише, родная, – Лена обняла её. – Спокойней, спокойней, всё хорошо!
Мику замотала головой, вырываясь из рук. Лена сорвала с шеи галстук и принялась вытирать её грязное лицо. Японка в ответ невнятно мычала и отчаянно дергалась.
– Что у вас тут происходит? Где Шурик с Сыроежкиным? – раздался голос над головой.
Лена подняла глаза и увидела Ерохина. Здоровенный детина стоял, держа автомат, и глядел на них сверху вниз немигающим взглядом. Позади него, привалившись к стенке траншеи, стоял Семён. Лицо у него было осунувшимся, а под неровно застегнутой гимнастеркой белела повязка.
«Где же вы были?» – мелькнула у Лены злая, горькая, и пожалуй, в чем-то несправедливая мысль. – «Где ты был?» – её глаза уперлись в Ерохина, этого здоровенного бугая, который пока они, семеро девчат с двумя ботаниками, околачивался где-то в тылу, а теперь приволок с собой Семёна, наверняка страдающего от последствий ран.
– Где ты был?! – прошипела Лена, темнея лицом.
Ерохин ничего не ответил. Только продолжал нависать над Леной как башня, смотря вниз то на Лену, то на Мику, которую била истерика. Семён стоял поодаль, опираясь на свой автомат и запрокинув голову с закрытыми глазами.
Ветер тоскливо посвистывал над полем, гоняя пыль и сухие травинки.
– Противно… – прошептала Мику. – Мерзко…
Лена гладила её голову, молча соглашаясь с ней. Мерзко было лежать в грязной траншее. Мерзко было дрожать, в ожидании снаряда который тебя убьёт. Но хуже, противней и мерзостней всего было убивать самой; нажимать на спусковой крючок и видеть как люди падают под твоими пулями, или ещё хуже – в рукопашной сзади, с размаху деревянным прикладом по голове, как по сочному спелому арбузу.
Нахлынувшие воспоминания прошлых часов боя заполнили сознание, и Лену едва саму не вывернуло от отвращения. Сглотнув противный ком слюны, она прижалась к подруге.
– Так где Шурик? – спросил ещё раз Ерохин?
– Там… – Лена вяло махнула рукой в сторону поля.
– Где? – Иван нахмурился и посмотрел в указанную сторону.
Затарахтел пулемет, выбивая фонтанчики земли из бруствера. Ерохин, чертыхнувшись, пригнулся.
– Он на поле, что ли? – сказал он, протирая глаза. – Какого хера он туда поперся?
– Танк взрывать.
– Он упоролся, что ли? – Иван ещё раз осторожно выглянул наружу. – Чёрт! Эти мохнарылые снова едут! К бою!
Все бросились к брустверу, рассредоточиваясь по траншее. Лена осталась с Мику, держа её голову на коленях. Ерохин был прав – до ушей девушки дошёл негромкий лязг и позвякивание траков, перебиваемый ревом двигателя. Или двигателей – звук был множественным.
Иван взял ПТР и отвел затвор.
– Лена! Эй, Лена, дай патрон!
– Нет патронов.
– А-а, чёрт возьми! – в сердцах выругался Ерохин, отбросив бесполезное ружье. – Гранат тоже нет? Твою ж мать. А этот, – его рука махнула в сторону воронки где прятался Шурик, – Он ещё свою гранату не кидал?
– Нет.
– Так а хули он ждет? Если эти гаврики сейчас ещё ближе подъедут, то его прижмут огнем, и он уже не сможет уйти оттуда!
Лена отпустила Мику и поднялась во весь рост, глядя в поле. Оттуда со стороны позиций немцев на линию траншей двигались две боевые машины – танк и тягач-эвакуатор. Позади них, укрываясь за бронированными корпусами, двигались двумя колоннами вражеские солдаты. Намерения их были очевидны: вытащить подбитую машину, после чего развить успех.
Шурика надо было срочно спасать.
– Иван! – крикнул Семён, целясь в немцев из своего автомата. – Чего делать-то будем?
– Не знаю! – Ерохин снова выругался.
– Его надо вытаскивать оттуда! – Семён не отрываясь смотрел в поле. – Надо чтобы кто-то один его оттуда увёл, а остальные прижали огнем фрицев!
– Кто пойдет?
У Лены екнуло сердце. Неужели Семён вздумал рисковать жизнью, чтобы геройствовать? Он же ещё болен, ему нельзя! И вообще, вокруг и без того хватает людей! Нет, пусть кто угодно вытаскивает Шурика из беды, но только не Семён!
– Я пойду, – вдруг кто-то тихо сказал за её спиной.
«Мику?!»
– Ты? – удивленно сказал Ерохин, глядя на японку.
Вместо ответа она подтянулась на бруствере, вылезая из окопа. Иван едва успел схватить её за руку.
– Куда, стой! Под пулю хочешь?!
– Но там же Шурик! – взвизгнула Мику, вырываясь из ручищи Ерохина.
– Стой, говорю! Блин, где Сыроежкин? Где все остальные, черт бы их разорвал?!
– Тут! – раздалось из-за спины Ивана. Невдалеке у поворота траншеи стоял Сергей, потный и запыхавшийся. Из-за его тощей фигуры выглядывало ещё полдюжины бледных девичьих лиц.
– Я всех собрал, – задыхаясь, проговорил Сыроежкин. – Мы прикроем.
– Гранаты есть?
– Есть!
– Дай сюда! – Ерохин требовательно протянул руку. Ему протянули несколько связок; перебрав несколько, он выбрал одну, самую большую и тяжелую.
– Дерьмо, – Иван сложил автомат в траншейную нишу и поднялся из окопа. Выбравшись, он быстро пополз в направлении подбитого танка и воронки с Шуриком. Лена подобрала его оружие и поспешила к Семёну.
– Ты как?
– Нормально.
Семён смотрел на неё своим обычным грустно-задумчивым взглядом. Оглядев его, Лена заметила, что он был заметно бледнее, чем всегда, и стоял, тяжело опираясь всем телом на дощатую стенку траншеи.
– У тебя усталый вид, – Семён протянул руку и провел ею по волосам девушки. Лена закрыла глаза, чувствуя, как его пальцы скользят по голове, приглаживая взлохматившиеся пряди. – Было совсем туго?
– Да. – Лена вымученно улыбнулась и прижалась к нему. – Но я в порядке.
Семён склонился и поцеловал её в лоб. Девушка вздохнула и слегка потерлась лицом о рукав его гимнастерки, после чего отстранилась.
«Потом, Сёмочка. Когда всё это закончится, мы будем вместе».
Приближающийся танк ахнул издалека из своей пушки. Снаряд промелькнул над головами и разорвался где-то в тылу. Куда-то в том же направлении просвистела выпущенная вслед ему пулеметная очередь. Танкисты не имели целью кого-то убить, стреляя с ходу – им нужно было подавить огонь, прижать к земле, не давать высунуть головы, чтобы под прикрытием их огня и брони пехота добралась до того рубежа, откуда одним рывком можно было ворваться в чужие траншеи. Так обе их боевые задачи были бы выполнены.
Нужно было остановить их, и не дать подойти на эту дистанцию. А для этого надо было помочь Ивану и Шурику сделать своё дело, прикрывая их из всего, что могло стрелять.
– Народ, внимание! – Семён поднял руку с автоматом, привлекая внимание остальных.
– По пехоте за танками, пли!
Траншея загрохотала, плюясь огнем в наступающих немцев. Лена тоже стала стрелять из автомата Ерохина. Оружие было неудобным, и при стрельбе вырывалось из рук, так что девушка больше внимания уделяла тому, чтобы удержать палец на спусковом крючке. Опомнилась она тогда, когда в диске кончились патроны.
– Лена!
Она обернулась, убирая волосы с лица. Семён протягивал ей запасной диск.
– Не стреляй длинными очередями – задирает, – он подмигнул и улыбнулся. – Короткими бей.
Лена улыбнулась в ответ и стала перезаряжать оружие. Глянув мельком в поле, она заметила спины ползущих Ивана и Шурика. Парни двигались в направлении подбитого танка, прячась в невысокой траве.
А второй танк был всё ближе. Пули всё чаще хлестали по брустверу, осыпая парней и девушек комьями глины и заставляя пригибать голову. Ещё немного, и прикрывающий огонь из траншеи задавят пулеметами. Тогда Ерохин с Тимофеевым не смогут вернуться.
«Да что же они тянут?!» – раздраженно подумала Лена, укладывая автомат на земляной упор и продолжая вести огонь.
Вдруг впереди мелькнули две фигуры в пилотках и гимнастерках с гранатами в руках. Иван с Шуриком поднялись в рост, замахиваясь для броска, разом вскинули руки и упали как подкошенные.
«Ранены?» – мелькнуло в голове у Лены.
Сдвоенный взрыв стал ответом на её мысли. Густое облако дыма заволокло подбитый танк. Когда оно рассеялось, стал виден корпус с покосившейся башней, и выгнувшиеся в разные стороны венчиком железные плиты. Удачно брошенная кем-то из парней связка гранат попала на погон танка, разворотив его и окончательно приведя бронированного монстра в негодность.
Кто-то в окопах слабо крикнул «ура». Остальные ограничились усталыми улыбками и вскинутыми вверх кулаками в знак одобрения – все слишком устали, чтобы бурно высказывать поддержку.
Кроме того, ещё ничего не закончилось.
– Назад давай! – донесся с поля крик Ерохина. – Быстрее! Не вставай, ползком давай!
Стрельба усилилась. Немцы, разъяренные тем, что практически на их глазах убили их же товарищей, открыли шквальный огонь. К сплошному рокоту пулеметов присоединились частый стук автоматов и отрывистые хлопки винтовок. Решили не дать этим двоим добраться до своих окопов живыми.
– Отсекайте пехоту от Ивана с Сашкой! – закричал Семён, перезаряжая свой ППШ.
Ерохин и Шурик почти доползли до траншеи. Тем временем второй вражеский танк обошел поврежденный, и остановился, прикрывая его и подъехавший тягач своим корпусом. Вражеские пехотинцы рассредоточились по воронкам и за кустами, ведя беспорядочную стрельбу. По ним из окопов отвечали красноармейцы и пионеры, не давая тем вести прицельный огонь.
Шурику оставалось пара десятков до безопасного места. Он поднялся в рост и побежал, собираясь преодолеть их одним рывком.
– Ложись! Не вставай, ложись!
Ерохин, в это время переползавший от одного укрытия к другому, крикнул ему вслед. И эхом к его словам грянул выстрел танковой пушки. Окоп перед Шуриком разлетелся в огне, земляной пыли и разбрасываемых досок. Взрывная волна подхватила Шурика и швырнула оземь, словно соломенное чучело.
– Саша!!!
Косматое пыльное облако клубилось на месте попадания. Ерохин, первым добравшись до Шурика, не глядя ухватил его за руки и поволок за собой в окоп. Лена смотрела, как фигура Шурика безвольно волочится за ним, чертя пятками борозду.
Мику рванулась вперед, оттолкнув девушку, и поспешила помочь Ивану занести раненого в окоп. Глаза Шурика были закрыты, голова безвольно свешивалась. Его очки где-то потерялись и наверняка лежали разбитыми.
– Фух. – Иван перевел дух и повернулся к Шурику. – Братан, ну ты и… Что?!
Услышав возглас Ерохина, Семён обернулся, глядя на происходящее за спиной и замер. Лена не видела того, на что он смотрел, но его лицо сказало ей всё. Оно было похоже на белую застывшую маску с широко раскрытыми глазами.
Мику стояла, прислонившись спиной к стенке окопа и дрожала, держа руки перед собой. Её кисти и рукава гимнастерки были густо перемазаны кровью.
Лене совершенно не хотелось видеть то, что случилось с Шуриком. Но она всё же пошла. По спине забегали мурашки от предчувствия того, что она сейчас увидит.
Обойдя Ивана, девушка посмотрела вниз.
Увиденное больше всего было похоже на произведение художника-авангардиста. Черно-красные мазки на пыльной земле. Мокрая насквозь, изорванная гимнастерка, темно-вишневое на оливковом. Все оттенки алого, оранжевого и желтого, с торчащими белоснежными обломками костей. И в самом центре – клубок серого и сизого, узловатый, растянувший петли и кольца, с примесями буро-коричневого. Словно художник не имел представления о человеческой анатомии, либо напротив – знал её слишком хорошо.
У Лены закружилась голова. Она попятилась, в то время как остальные в ступоре глядели на то, что стало с Шуриком. Каблук ботинка споткнулся о доску, и девушка чуть не упала, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища.
«Этого не может быть. Боже. Так не бывает. Так не может быть!»
Чувствуя, что её сейчас стошнит, Лена напрягла волю и отвернулась. Уставившись в небо, она изо всех сил пожелала оказаться вне виртуальной реальности. Всё неправда, это всё понарошку, она лежит в омнио-капсуле, а перед глазами у неё экран с картинами симуляции. Всё это ненастоящее! Она не хочет, чтобы это всё было настоящим!
Не получилось. Она всё ещё лежала на дне окопа, глядя в пасмурное небо. В вышине проносились облака, смешиваясь с поднимающимся дымом. На щёку упала первая капля начинающегося дождя. Вдалеке стучал пулемет. Она по-прежнему была в этом страшном мире. И Шурик был мёртв.
– Я всех собрал, – задыхаясь, проговорил Сыроежкин. – Мы прикроем.
– Гранаты есть?
– Есть!
– Дай сюда! – Ерохин требовательно протянул руку. Ему протянули несколько связок; перебрав несколько, он выбрал одну, самую большую и тяжелую.
– Дерьмо, – Иван сложил автомат в траншейную нишу и поднялся из окопа. Выбравшись, он быстро пополз в направлении подбитого танка и воронки с Шуриком. Лена подобрала его оружие и поспешила к Семёну.
– Ты как?
– Нормально.
Семён смотрел на неё своим обычным грустно-задумчивым взглядом. Оглядев его, Лена заметила, что он был заметно бледнее, чем всегда, и стоял, тяжело опираясь всем телом на дощатую стенку траншеи.
– У тебя усталый вид, – Семён протянул руку и провел ею по волосам девушки. Лена закрыла глаза, чувствуя, как его пальцы скользят по голове, приглаживая взлохматившиеся пряди. – Было совсем туго?
– Да. – Лена вымученно улыбнулась и прижалась к нему. – Но я в порядке.
Семён склонился и поцеловал её в лоб. Девушка вздохнула и слегка потерлась лицом о рукав его гимнастерки, после чего отстранилась.
«Потом, Сёмочка. Когда всё это закончится, мы будем вместе».
Приближающийся танк ахнул издалека из своей пушки. Снаряд промелькнул над головами и разорвался где-то в тылу. Куда-то в том же направлении просвистела выпущенная вслед ему пулеметная очередь. Танкисты не имели целью кого-то убить, стреляя с ходу – им нужно было подавить огонь, прижать к земле, не давать высунуть головы, чтобы под прикрытием их огня и брони пехота добралась до того рубежа, откуда одним рывком можно было ворваться в чужие траншеи. Так обе их боевые задачи были бы выполнены.
Нужно было остановить их, и не дать подойти на эту дистанцию. А для этого надо было помочь Ивану и Шурику сделать своё дело, прикрывая их из всего, что могло стрелять.
– Народ, внимание! – Семён поднял руку с автоматом, привлекая внимание остальных.
– По пехоте за танками, пли!
Траншея загрохотала, плюясь огнем в наступающих немцев. Лена тоже стала стрелять из автомата Ерохина. Оружие было неудобным, и при стрельбе вырывалось из рук, так что девушка больше внимания уделяла тому, чтобы удержать палец на спусковом крючке. Опомнилась она тогда, когда в диске кончились патроны.
– Лена!
Она обернулась, убирая волосы с лица. Семён протягивал ей запасной диск.
– Не стреляй длинными очередями – задирает, – он подмигнул и улыбнулся. – Короткими бей.
Лена улыбнулась в ответ и стала перезаряжать оружие. Глянув мельком в поле, она заметила спины ползущих Ивана и Шурика. Парни двигались в направлении подбитого танка, прячась в невысокой траве.
А второй танк был всё ближе. Пули всё чаще хлестали по брустверу, осыпая парней и девушек комьями глины и заставляя пригибать голову. Ещё немного, и прикрывающий огонь из траншеи задавят пулеметами. Тогда Ерохин с Тимофеевым не смогут вернуться.
«Да что же они тянут?!» – раздраженно подумала Лена, укладывая автомат на земляной упор и продолжая вести огонь.
Вдруг впереди мелькнули две фигуры в пилотках и гимнастерках с гранатами в руках. Иван с Шуриком поднялись в рост, замахиваясь для броска, разом вскинули руки и упали как подкошенные.
«Ранены?» – мелькнуло в голове у Лены.
Сдвоенный взрыв стал ответом на её мысли. Густое облако дыма заволокло подбитый танк. Когда оно рассеялось, стал виден корпус с покосившейся башней, и выгнувшиеся в разные стороны венчиком железные плиты. Удачно брошенная кем-то из парней связка гранат попала на погон танка, разворотив его и окончательно приведя бронированного монстра в негодность.
Кто-то в окопах слабо крикнул «ура». Остальные ограничились усталыми улыбками и вскинутыми вверх кулаками в знак одобрения – все слишком устали, чтобы бурно высказывать поддержку.
Кроме того, ещё ничего не закончилось.
– Назад давай! – донесся с поля крик Ерохина. – Быстрее! Не вставай, ползком давай!
Стрельба усилилась. Немцы, разъяренные тем, что практически на их глазах убили их же товарищей, открыли шквальный огонь. К сплошному рокоту пулеметов присоединились частый стук автоматов и отрывистые хлопки винтовок. Решили не дать этим двоим добраться до своих окопов живыми.
– Отсекайте пехоту от Ивана с Сашкой! – закричал Семён, перезаряжая свой ППШ.
Ерохин и Шурик почти доползли до траншеи. Тем временем второй вражеский танк обошел поврежденный, и остановился, прикрывая его и подъехавший тягач своим корпусом. Вражеские пехотинцы рассредоточились по воронкам и за кустами, ведя беспорядочную стрельбу. По ним из окопов отвечали красноармейцы и пионеры, не давая тем вести прицельный огонь.
Шурику оставалось пара десятков до безопасного места. Он поднялся в рост и побежал, собираясь преодолеть их одним рывком.
– Ложись! Не вставай, ложись!
Ерохин, в это время переползавший от одного укрытия к другому, крикнул ему вслед. И эхом к его словам грянул выстрел танковой пушки. Окоп перед Шуриком разлетелся в огне, земляной пыли и разбрасываемых досок. Взрывная волна подхватила Шурика и швырнула оземь, словно соломенное чучело.
– Саша!!!
Косматое пыльное облако клубилось на месте попадания. Ерохин, первым добравшись до Шурика, не глядя ухватил его за руки и поволок за собой в окоп. Лена смотрела, как фигура Шурика безвольно волочится за ним, чертя пятками борозду.
Мику рванулась вперед, оттолкнув девушку, и поспешила помочь Ивану занести раненого в окоп. Глаза Шурика были закрыты, голова безвольно свешивалась. Его очки где-то потерялись и наверняка лежали разбитыми.
– Фух. – Иван перевел дух и повернулся к Шурику. – Братан, ну ты и… Что?!
Услышав возглас Ерохина, Семён обернулся, глядя на происходящее за спиной и замер. Лена не видела того, на что он смотрел, но его лицо сказало ей всё. Оно было похоже на белую застывшую маску с широко раскрытыми глазами.
Мику стояла, прислонившись спиной к стенке окопа и дрожала, держа руки перед собой. Её кисти и рукава гимнастерки были густо перемазаны кровью.
Лене совершенно не хотелось видеть то, что случилось с Шуриком. Но она всё же пошла. По спине забегали мурашки от предчувствия того, что она сейчас увидит.
Обойдя Ивана, девушка посмотрела вниз.
Увиденное больше всего было похоже на произведение художника-авангардиста. Черно-красные мазки на пыльной земле. Мокрая насквозь, изорванная гимнастерка, темно-вишневое на оливковом. Все оттенки алого, оранжевого и желтого, с торчащими белоснежными обломками костей. И в самом центре – клубок серого и сизого, узловатый, растянувший петли и кольца, с примесями буро-коричневого. Словно художник не имел представления о человеческой анатомии, либо напротив – знал её слишком хорошо.
У Лены закружилась голова. Она попятилась, в то время как остальные в ступоре глядели на то, что стало с Шуриком. Каблук ботинка споткнулся о доску, и девушка чуть не упала, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища.
«Этого не может быть. Боже. Так не бывает. Так не может быть!»
Чувствуя, что её сейчас стошнит, Лена напрягла волю и отвернулась. Уставившись в небо, она изо всех сил пожелала оказаться вне виртуальной реальности. Всё неправда, это всё понарошку, она лежит в омнио-капсуле, а перед глазами у неё экран с картинами симуляции. Всё это ненастоящее! Она не хочет, чтобы это всё было настоящим!
Не получилось. Она всё ещё лежала на дне окопа, глядя в пасмурное небо. В вышине проносились облака, смешиваясь с поднимающимся дымом. На щёку упала первая капля начинающегося дождя. Вдалеке стучал пулемет. Она по-прежнему была в этом страшном мире. И Шурик был мёртв.
Ты даже не стараешься. Впрочем, мне всё равно.
Бамп.
бамп
бамп
Бамп извиняюсь за /po/рашу на пике, если вдруг от такого у кого-то бомбит
Оп, ты там как, жив? Когда продолжения ждать? А то заждался уже.
Оп, ты там как, жив? Когда продолжения ждать? А то заждался уже.
ОП на связи. Продолжение будет, просто сейчас я дико занят в связи с сессией. И да, пик норм :3
PS: извиняюсь, периодически тред сагает какой-то гнойный пидр, но это временно.
> Продолжение будет, просто сейчас я дико занят в связи с сессией.
Понимаю-понимаю, ну удачи тебе, сдавай сессию, а потом радуй нас :)
> извиняюсь, периодически тред сагает какой-то гнойный пидр, но это временно.
Похоже, у него просто бомбит от осознания того факта, что у тебя получается писать, а у него - нет.
к чему мне шквариться об фанфики?
смайлофаг, хуй соси
Я тоже сагану. Конкурентов надо топить.
Поржал с сажеебов. Вы правда думаете, что можете вывести меня своими жалкими попытками? Ваша упертость граничит рядом с вашей неспособностью понять что вашу сажу легко зарепортить при желании.
А впрочем ладно, продолжайте. Посмотрим, на сколько тредов вас хватит.
>насколько тредов
в голосину с твоей чсвйности, неужели ты думаешь что его кто-то, кроме тебя самого читает?
Неужели ты думаешь что мне есть дело до одного/двух озлобленных хейтеров? Пока его читает и ждет хоть кто-то, я буду его писать.
>одного/двух озлобленных хейтеров
мне например, вообще похуй на твой фанфик, забавляет лишь твой самофлюродрос и чсвйность, потому и сагаю.
сам фанфик тоже говно конечно, но сагаю я именно тебя, а не твоё "великое творчество"
Толсто же ну
бамп.
ничего
Сначала добейся, пидорас!
bump Галактикой
https://www.youtube.com/watch?v=UObR_hm7HvI
https://www.youtube.com/watch?v=UObR_hm7HvI
>Пока его читает и ждет хоть кто-то, я буду его писать.
Вниманиеблядь ты, а не графоман, потому и саганул разок.
мимо
Бамп треду, чтоб не утонул.Продолжение то дочитать хочется.
ты не заебался ещё?
Сделайте этот тред повыше. Всё-таки будет лучше женераля.
заведи себе трипкод что ли
А зачем? Это ведь так удобно - семенить в своем же треде, и никто не заподозрит!
(sarcasm-mode off)
А вообще, я был бы рад если бы Абу ввел флажки или иной способ идентификации, как в политаче. Заебали мудаки которые считают что я выдаю себя за кучу народу.
PS: и да, иди нахуй. Мимо-ОП.
(Автор этого поста был предупрежден.)
бамп
>я был бы рад
Хуй соси, вниманиеблядина.
Мимо.
ОП, заканчивай анальный цирк.
Что вы можете сказать о скорости постинга в летотреде?
Спасибо моче-пидорасу.
Объясни в чем суть претензий. А еще лучше - прекрати ебать гусей и наведи порядок в треде.
Суть в том, что ты теперь официально ешь и хвалишь своё же говно. Тред можно закрывать.
>в чём суть
>наведи порядок
>ко-ко-ко
Будто ты сам не понимаешь. Раздвинь ноги и наслаждайся процессом, Паш.
Скажи спасибо, что он логи не скинул.
>(Автор этого поста был предупрежден.)
Он УЖЕ навёл его, так чего ты ещё хочешь?
Спасибо.
скрыл.
Кажется кто-то обиделся :з
оФФициально заявляю, что в приведённом списке - три человека и один ты
бамп
сажа
Когда уже допишешь, сука?
Говорят, в треде Семён...
Говорят, несколько...
Начал читать, вроде неплохо пока. Откуда столько ненависти?
Хотя, о чем я, это же сосач.
Хотя, о чем я, это же сосач.
> tfw оп ни разу не заметен
)
Разе не было ещё?
Бамп
Атаки продолжались до самого вечера, несмотря на дождь и приближающуюся темноту. Только когда солнце окончательно закатилось за горизонт и на землю упали вечерние зори, немцы наконец прекратили перепахивать наши позиции из минометов и штурмовать танками. За этот день нас так и не смогли выбить из окопов. Наверное, это было хорошо. Сержант даже выдал какую-то вдохновляющую речь, но его никто не стал слушать.
Все были подавлены. Хуже всего пришлось Мику. С того времени, как Шурика притащили с выпущенными кишками, она не промолвила и слова. Лена и другие девушки пытались её всячески разговорить, но тщетно. Всегда разговорчивая и общительная Мику ушла в себя и всё делала в каком-то молчаливом ступоре – молча стреляла из противотанкового ружья; молча ела баланду, которую нам прислали на ужин; а в минуты затишья молча таращилась в небо, закинув руки за голову. И это было непривычно и страшно.
Впрочем, это творилось не только с Мику. В казарме воцарилось угрюмое молчание. Каждый думал о своём, занимаясь своими делами. Представить, что творится в голове у остальных, было совсем несложно – ведь и я сам тоже думал об этом. От этой мысли было не избавиться.
«Меня могут убить».
Да, мы привыкли воспринимать этот мир уже не как увлекательную игру, а как нечто большее. Но никто не задумывался о том, что может умереть здесь. Девушки гадали, что могло случиться с Шуриком в реальном мире. Может он сейчас сидит один и ждет, пока мы не вернемся? Или может, он лежит в депривационной камере, под действием снотворных препаратов? О самом худшем варианте не хотелось думать, но мои мысли возвращались к нему снова и снова. В конце концов, чего стоит спецслужбам скрыть гибель одно студента из провинции? Или даже полтора десятка? Да раз плюнуть. Если у них всё так серьёзно организовано…
Тело Шурика оставили лежать в траншее, укрыв лицо и страшную рану на животе каким-то тряпьем. Никто не решился похоронить его. Возможно, это было неправильно, оставлять его вот так, но мы всё ещё воспринимали его живым. Закапывать в землю того, кто ещё совсем недавно разговаривал, шутил, разбирал снаряжение… нет, это было выше моих сил. И чьих-либо ещё.
После дневного боя все вернулись в казарму и разбрелись по своим углам. Никто не хотел больше обсуждать события этого дня, да и разговаривать вообще. И это было самое худшее. Похоже, наше боевое братство переживало своё настоящее испытание на прочность. Лена тоже стала нервной и раздражительной – когда я попытался поговорить с ней, она отвечала односложно, явно желая, чтобы её оставили в покое. Немного погодя я услышал, как она в туалетной комнате ругается с Алисой. Позже, когда я спросил её об этом, она зло выпалила, что я лезу не в своё дело.
А потом к моей койке подошел Ерохин.
– Семён, – сказал он. – Есть разговор.
Я выжидающе посмотрел на него. Он кивнул в сторону туалета, где у солдат была курилка (забыл сказать, мы обжились в одной общей комнате с красноармейцами). Кивнув, я поднялся с кровати, и прихватив с собой автомат и пилотку, пошел за Иваном.
Зайдя и убедившись, что никого нет, он повернулся ко мне.
– Пора валить, – сразу в карьер начал Ерохин. – Я думал, как это можно сделать. Надо зайти ещё раз в ту комнату под бомбоубежищем, и посмотреть что там более внимательно.
– Тише! – я приложил палец к губам. – Думаешь, там есть что-то, что поможет нам выбраться?
– Должен быть какой-нибудь терминал, как делают в виртуальных игрушках. Ты сам говорил, что видел, как наш заведующий использовал компьютер. Надо покопаться в нем!
– А если там пароль?
– Взломаем.
– Ты уверен? А что, если там будет этот… ну, наш декан?
– Да я его тогда покрошу к херам! – прошипел Иван, выразительно хрустнув кулаками. – Это уже не игра! Человек погиб, наш друг между прочим!
– Ладно, я понял, – я поднял руки в знак согласия. – А как отсюда выберемся?
– Через окно. Прямо сейчас. Тут створка открывается, я смотрел. Спустимся, и пойдём к административке.
– А сержант не хватится?
– Да похер на него. Есть проблема поважнее. – Ерохин испытующе посмотрел на меня. – Ты идёшь?
Я пожал плечами.
– Иду, конечно.
– А нас возьмёте? – донеслось от дверей.
Мы оглянулись. В проеме стояли девушки. Лена и Славя.
– Вы слышали? – спросил я.
– Угу. – Лена поджала губы. – Вы так громко шептались, что было слышно за стеной.
– Мгм… – я покусал губу. – И что?
– Ничего. Но я иду с тобой, Семён.
– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил Иван.
– Догадываюсь, – она опустила взгляд.
– И что ты можешь сказать об этом? – взгляд Ерохина стал жестким.
– Не уверена, что у нас выйдет, ребята, – она подняла голову. Я невольно отметил, что она произнесла «нас», а не «вас». – Но попробовать можно.
– Тогда идем вчетвером, – констатировал Ерохин. – Славя, ты взяла оружие?
Светловолосая девушка ничего не ответила. Лишь сунула руку за спину и показала оттуда рукоять «токарева». Показала – и снова спрятала.
– А ты? – спросил я Лену.
– Ну… – она замялась. – У меня есть твой трофей, что ты мне дал. Такие автоматы как у вас с Ваней мне тяжелы.
Точно. Глядя на протянувшийся через девичью грудь тонкий ремень кобуры , я вспомнил, как она садила в «молоко» из ППШ Ерохина, и с трудом подавил улыбку. Как раз после того я ей и дал подобранный у мертвого немецкого офицера пистолет. За сегодняшний день мы все здорово обросли оружием – только радости это не добавляло.
Ерохин подошел к окну и стал открывать его, отдирая от рам зимнюю обклейку. Я тем временем думал о том, говорить ли Лене, что мы можем встретить там, куда идем её отца. Мне было ничего не известно об их взаимоотношениях, и как она себя поведет при встрече с ним, я не знал.
Останется ли она на нашей стороне? Можно ли на неё рассчитывать, когда она узнает правду?
– Вперед! – Ерохин распахнул окно. Сквозняк принес снаружи запах сырости. По очереди спустившись вниз, мы пошли цепочкой по узкой тропинке. Дождь превратил землю в вязкую мокрую кашу, по которой было нелегко идти, да ещё и в темноте. Свет был только у Ерохина, шедшего впереди – он освещал тропку своим наручным смартфоном, показывая нам путь.
Я не знал, почему согласился идти. По сути, наш поход был лишен смысла. Дверь в бункере должна была в любом случае быть заперта, а если нет – то мы бы наткнулись на «Толика». Но в тот момент я не задумывался о таких вещах. Мной двигала злость на случившееся днем, на то что Мику страдает из-за потери Шурика, на то что мы все находимся здесь и не можем выбраться. И страх – за себя, за моих товарищей, за мою девушку, которая шла передо мной. Я хотел положить этому конец.
Все были подавлены. Хуже всего пришлось Мику. С того времени, как Шурика притащили с выпущенными кишками, она не промолвила и слова. Лена и другие девушки пытались её всячески разговорить, но тщетно. Всегда разговорчивая и общительная Мику ушла в себя и всё делала в каком-то молчаливом ступоре – молча стреляла из противотанкового ружья; молча ела баланду, которую нам прислали на ужин; а в минуты затишья молча таращилась в небо, закинув руки за голову. И это было непривычно и страшно.
Впрочем, это творилось не только с Мику. В казарме воцарилось угрюмое молчание. Каждый думал о своём, занимаясь своими делами. Представить, что творится в голове у остальных, было совсем несложно – ведь и я сам тоже думал об этом. От этой мысли было не избавиться.
«Меня могут убить».
Да, мы привыкли воспринимать этот мир уже не как увлекательную игру, а как нечто большее. Но никто не задумывался о том, что может умереть здесь. Девушки гадали, что могло случиться с Шуриком в реальном мире. Может он сейчас сидит один и ждет, пока мы не вернемся? Или может, он лежит в депривационной камере, под действием снотворных препаратов? О самом худшем варианте не хотелось думать, но мои мысли возвращались к нему снова и снова. В конце концов, чего стоит спецслужбам скрыть гибель одно студента из провинции? Или даже полтора десятка? Да раз плюнуть. Если у них всё так серьёзно организовано…
Тело Шурика оставили лежать в траншее, укрыв лицо и страшную рану на животе каким-то тряпьем. Никто не решился похоронить его. Возможно, это было неправильно, оставлять его вот так, но мы всё ещё воспринимали его живым. Закапывать в землю того, кто ещё совсем недавно разговаривал, шутил, разбирал снаряжение… нет, это было выше моих сил. И чьих-либо ещё.
После дневного боя все вернулись в казарму и разбрелись по своим углам. Никто не хотел больше обсуждать события этого дня, да и разговаривать вообще. И это было самое худшее. Похоже, наше боевое братство переживало своё настоящее испытание на прочность. Лена тоже стала нервной и раздражительной – когда я попытался поговорить с ней, она отвечала односложно, явно желая, чтобы её оставили в покое. Немного погодя я услышал, как она в туалетной комнате ругается с Алисой. Позже, когда я спросил её об этом, она зло выпалила, что я лезу не в своё дело.
А потом к моей койке подошел Ерохин.
– Семён, – сказал он. – Есть разговор.
Я выжидающе посмотрел на него. Он кивнул в сторону туалета, где у солдат была курилка (забыл сказать, мы обжились в одной общей комнате с красноармейцами). Кивнув, я поднялся с кровати, и прихватив с собой автомат и пилотку, пошел за Иваном.
Зайдя и убедившись, что никого нет, он повернулся ко мне.
– Пора валить, – сразу в карьер начал Ерохин. – Я думал, как это можно сделать. Надо зайти ещё раз в ту комнату под бомбоубежищем, и посмотреть что там более внимательно.
– Тише! – я приложил палец к губам. – Думаешь, там есть что-то, что поможет нам выбраться?
– Должен быть какой-нибудь терминал, как делают в виртуальных игрушках. Ты сам говорил, что видел, как наш заведующий использовал компьютер. Надо покопаться в нем!
– А если там пароль?
– Взломаем.
– Ты уверен? А что, если там будет этот… ну, наш декан?
– Да я его тогда покрошу к херам! – прошипел Иван, выразительно хрустнув кулаками. – Это уже не игра! Человек погиб, наш друг между прочим!
– Ладно, я понял, – я поднял руки в знак согласия. – А как отсюда выберемся?
– Через окно. Прямо сейчас. Тут створка открывается, я смотрел. Спустимся, и пойдём к административке.
– А сержант не хватится?
– Да похер на него. Есть проблема поважнее. – Ерохин испытующе посмотрел на меня. – Ты идёшь?
Я пожал плечами.
– Иду, конечно.
– А нас возьмёте? – донеслось от дверей.
Мы оглянулись. В проеме стояли девушки. Лена и Славя.
– Вы слышали? – спросил я.
– Угу. – Лена поджала губы. – Вы так громко шептались, что было слышно за стеной.
– Мгм… – я покусал губу. – И что?
– Ничего. Но я иду с тобой, Семён.
– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил Иван.
– Догадываюсь, – она опустила взгляд.
– И что ты можешь сказать об этом? – взгляд Ерохина стал жестким.
– Не уверена, что у нас выйдет, ребята, – она подняла голову. Я невольно отметил, что она произнесла «нас», а не «вас». – Но попробовать можно.
– Тогда идем вчетвером, – констатировал Ерохин. – Славя, ты взяла оружие?
Светловолосая девушка ничего не ответила. Лишь сунула руку за спину и показала оттуда рукоять «токарева». Показала – и снова спрятала.
– А ты? – спросил я Лену.
– Ну… – она замялась. – У меня есть твой трофей, что ты мне дал. Такие автоматы как у вас с Ваней мне тяжелы.
Точно. Глядя на протянувшийся через девичью грудь тонкий ремень кобуры , я вспомнил, как она садила в «молоко» из ППШ Ерохина, и с трудом подавил улыбку. Как раз после того я ей и дал подобранный у мертвого немецкого офицера пистолет. За сегодняшний день мы все здорово обросли оружием – только радости это не добавляло.
Ерохин подошел к окну и стал открывать его, отдирая от рам зимнюю обклейку. Я тем временем думал о том, говорить ли Лене, что мы можем встретить там, куда идем её отца. Мне было ничего не известно об их взаимоотношениях, и как она себя поведет при встрече с ним, я не знал.
Останется ли она на нашей стороне? Можно ли на неё рассчитывать, когда она узнает правду?
– Вперед! – Ерохин распахнул окно. Сквозняк принес снаружи запах сырости. По очереди спустившись вниз, мы пошли цепочкой по узкой тропинке. Дождь превратил землю в вязкую мокрую кашу, по которой было нелегко идти, да ещё и в темноте. Свет был только у Ерохина, шедшего впереди – он освещал тропку своим наручным смартфоном, показывая нам путь.
Я не знал, почему согласился идти. По сути, наш поход был лишен смысла. Дверь в бункере должна была в любом случае быть заперта, а если нет – то мы бы наткнулись на «Толика». Но в тот момент я не задумывался о таких вещах. Мной двигала злость на случившееся днем, на то что Мику страдает из-за потери Шурика, на то что мы все находимся здесь и не можем выбраться. И страх – за себя, за моих товарищей, за мою девушку, которая шла передо мной. Я хотел положить этому конец.
Вот и административное здание с бомбарем. Спустившись по лестнице, мы вошли в бункер. И первое что бросилось мне в глаза – распахнутая настежь гермодверь в конце коридора.
Я переглянулся с Ерохиным. У Ваньки-Смерти возбужденно горели глаза. Не говори ни слова, он снял с плеча автомат и знаком показав не шуметь, на цыпочках пошел к двери. Я пошел следом, перед тем повернувшись к девчонкам и приложив палец к губам.
За дверью были слышны голоса. Там явно кто-то был. На минуту я задумался, что уж слишком все сошлось – и дверь распахнута будто бы нарочно. Неужели нас ждут?
– …Итак, значит, Шурика можно считать выбывшим.
– Да, – ответил женский голос. Первый я узнал сразу: это был «Толик». Второй – нет. На голос Юли он был не похож. Наш декан с кем-то разговаривал, но кто был его собеседник? Стараясь не шуметь, мы встали у стен и принялись затаив дыхание слушать разговор.
– Ну что ж. – продолжил «Толик» после непродолжительного молчания. – Это печально, но не критично. Александр не имел значимых социальных показателей, его выбытие не повлияет на активность группы. Скорее наоборот, потеря заставит их собраться и приведет в чувство. А то уж слишком они размякли.
– Но, Анатолий Игнатьевич, у нас есть проблемы, – возразила ему собеседница. – После выбытия Тимофеева боевой дух группы резко упал. Замеры показывают высокий уровень стресса у всех участников эксперимента! Он достаточно важная личность для их группы, и был их другом. Та девочка из Японии, с которой он был в отношениях… мне пришлось перезагрузить её систему обратной связи и вручную активировать ввод антидепрессантов чтобы не вызвать срабатывание выхода из программы!
– Они были вместе, что ли? – хмыкнул «Толик». – Я имею в виду, близость…
Небольшая пауза. Видимо, бестактный вопрос поставил собеседницу в тупик.
– Нет.
– Ну и хорошо. Это же не навсегда. В таком случае, продолжаем эксперимент.
– Анатолий Игнатьевич, есть ещё кое-что, о чем вам следует знать, – обладатель голоса кашлянул, прочищая горло. – У троих участниц эксперимента ЭЭГ уже некоторое время фиксирует ритмы, характерные для крайнего психофизического напряжения. Я бы рекомендовала для них выход в рекреационную зону симуляции, иначе может произойти нервный срыв. В их числе ваша дочь.
– Лена? – искренне удивился «Толик». – А с ней-то что не так?
Я заметил, как Лена при упоминании своего имени вздрогнула, словно через её тело пропустили электрический ток. Блин, её же никто не предупредил, что мы встретим её папу! Какой же я идиот…
Ерохин слегка пихнул меня локтем. «Врываемся?» – словно говорил его взгляд. Я покачал головой.
«Рано».
– …Нет, снижать сложность симуляции мы тоже не будем, – сказал Тихонов. – Эксперимент не должен быть нарушен.
– Но… – голос запнулся. – Она ведь ваша дочь! Вы считаете уместным?..
– Да, – голос декана стал глухим. Из любопытства я заглянул в комнату и увидел, как он стоит перед голопроектором, над которым висит изображение зеленоволосой девушки в белом халате. Дыхание невольно пресеклось – это же была та самая девушка, так впечатлившая меня в бункере учёных!
– Да, – ещё раз повторил Тихонов и тяжело вздохнул. – Она моя дочь, но она не хуже и не лучше других. Я не буду делать для неё исключений.
– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич, – голос девушки-учёного выражал грусть.
– Ну вот и хорошо. Пока, Света. Следующий отчет завтра вечером.
– До свидания, Анатолий Игнатьевич.
Голопроектор отключился. Тихонов постоял ещё немного, опираясь руками на стол, потом тяжело повернулся и сделал шаг к двери. И остановился, глядя на нас.
Я вышел на середину коридора, держа руку на прикладе автомата. Справа от меня встал Ерохин, который сразу недвусмысленно взял «Толика» на мушку. По левую руку от меня замерла Славяна в свободной позе, опустив руки по швам – в отличие от нас, она не прикоснулась к своему оружию. Лена осталась стоять у стены, и не присоединилась к нашей троице, но в тот момент я не обратил на это особенного внимания.
«Толик» несколько мгновений разглядывал нас своими черными глазами. Затем пожал плечами и спросил:
– Чем обязан?
В тишине бомбоубежища щелчок предохранителя на автомате Ерохина прозвучал почти оглушительно. Я шагнул вперед.
– Игры кончились. Мы больше не будем участвовать в вашем эксперименте!
С потолка сорвалась капля и звонко ударила о кафель пола. Оглушительно стучало сердце в груди. Но страха не было – было лишь волнение и ощущение важности момента.
Мы больше не были марионетками. Мы имеем право выбирать. И никто, даже скрывавшийся до поры бессердечный демиург этого места не заставит нас изменить его.
Я переглянулся с Ерохиным. У Ваньки-Смерти возбужденно горели глаза. Не говори ни слова, он снял с плеча автомат и знаком показав не шуметь, на цыпочках пошел к двери. Я пошел следом, перед тем повернувшись к девчонкам и приложив палец к губам.
За дверью были слышны голоса. Там явно кто-то был. На минуту я задумался, что уж слишком все сошлось – и дверь распахнута будто бы нарочно. Неужели нас ждут?
– …Итак, значит, Шурика можно считать выбывшим.
– Да, – ответил женский голос. Первый я узнал сразу: это был «Толик». Второй – нет. На голос Юли он был не похож. Наш декан с кем-то разговаривал, но кто был его собеседник? Стараясь не шуметь, мы встали у стен и принялись затаив дыхание слушать разговор.
– Ну что ж. – продолжил «Толик» после непродолжительного молчания. – Это печально, но не критично. Александр не имел значимых социальных показателей, его выбытие не повлияет на активность группы. Скорее наоборот, потеря заставит их собраться и приведет в чувство. А то уж слишком они размякли.
– Но, Анатолий Игнатьевич, у нас есть проблемы, – возразила ему собеседница. – После выбытия Тимофеева боевой дух группы резко упал. Замеры показывают высокий уровень стресса у всех участников эксперимента! Он достаточно важная личность для их группы, и был их другом. Та девочка из Японии, с которой он был в отношениях… мне пришлось перезагрузить её систему обратной связи и вручную активировать ввод антидепрессантов чтобы не вызвать срабатывание выхода из программы!
– Они были вместе, что ли? – хмыкнул «Толик». – Я имею в виду, близость…
Небольшая пауза. Видимо, бестактный вопрос поставил собеседницу в тупик.
– Нет.
– Ну и хорошо. Это же не навсегда. В таком случае, продолжаем эксперимент.
– Анатолий Игнатьевич, есть ещё кое-что, о чем вам следует знать, – обладатель голоса кашлянул, прочищая горло. – У троих участниц эксперимента ЭЭГ уже некоторое время фиксирует ритмы, характерные для крайнего психофизического напряжения. Я бы рекомендовала для них выход в рекреационную зону симуляции, иначе может произойти нервный срыв. В их числе ваша дочь.
– Лена? – искренне удивился «Толик». – А с ней-то что не так?
Я заметил, как Лена при упоминании своего имени вздрогнула, словно через её тело пропустили электрический ток. Блин, её же никто не предупредил, что мы встретим её папу! Какой же я идиот…
Ерохин слегка пихнул меня локтем. «Врываемся?» – словно говорил его взгляд. Я покачал головой.
«Рано».
– …Нет, снижать сложность симуляции мы тоже не будем, – сказал Тихонов. – Эксперимент не должен быть нарушен.
– Но… – голос запнулся. – Она ведь ваша дочь! Вы считаете уместным?..
– Да, – голос декана стал глухим. Из любопытства я заглянул в комнату и увидел, как он стоит перед голопроектором, над которым висит изображение зеленоволосой девушки в белом халате. Дыхание невольно пресеклось – это же была та самая девушка, так впечатлившая меня в бункере учёных!
– Да, – ещё раз повторил Тихонов и тяжело вздохнул. – Она моя дочь, но она не хуже и не лучше других. Я не буду делать для неё исключений.
– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич, – голос девушки-учёного выражал грусть.
– Ну вот и хорошо. Пока, Света. Следующий отчет завтра вечером.
– До свидания, Анатолий Игнатьевич.
Голопроектор отключился. Тихонов постоял ещё немного, опираясь руками на стол, потом тяжело повернулся и сделал шаг к двери. И остановился, глядя на нас.
Я вышел на середину коридора, держа руку на прикладе автомата. Справа от меня встал Ерохин, который сразу недвусмысленно взял «Толика» на мушку. По левую руку от меня замерла Славяна в свободной позе, опустив руки по швам – в отличие от нас, она не прикоснулась к своему оружию. Лена осталась стоять у стены, и не присоединилась к нашей троице, но в тот момент я не обратил на это особенного внимания.
«Толик» несколько мгновений разглядывал нас своими черными глазами. Затем пожал плечами и спросил:
– Чем обязан?
В тишине бомбоубежища щелчок предохранителя на автомате Ерохина прозвучал почти оглушительно. Я шагнул вперед.
– Игры кончились. Мы больше не будем участвовать в вашем эксперименте!
С потолка сорвалась капля и звонко ударила о кафель пола. Оглушительно стучало сердце в груди. Но страха не было – было лишь волнение и ощущение важности момента.
Мы больше не были марионетками. Мы имеем право выбирать. И никто, даже скрывавшийся до поры бессердечный демиург этого места не заставит нас изменить его.
UPD: на фикбуке выложена новая глава.
Вот спасибо, почитаю. Долго же я ждал.
Не за что, Паш.
С новым сорок третьим!
%%всегда на посту%
ну вот, разметку проебал :((
,fvg
Ой, чет политоты много. Не то чтобы я против, но может как-нибудь тоньше подавать надо.
Так и задумывалось с самого начала. Менять поздно.
Ты хоть сажу убирай когда бампаешь.
Спорю на щелбан что это тот же самый рак которому Семены кажутся.
Ага, а ещё моча неправа, и совершенно не видеть хеши...
> видит
быстрофикс
Мочер сам тот еще дебил.
Бамп. И прекратите анальный цирк.
скрыл.
скрыл.
Адекват в треде.
.
– Даже так? – сказал «Толик». В его голосе не было ни любопытства, ни страха, какой можно было бы испытывать, находясь перед тремя вооруженными и недружелюбно настроенными людьми. Словно он давно ожидал этой встречи. У меня мерзко заныло под ложечкой – дурное предчувствие стало буквально осязаемым.
– Вы слышали разговор, – между тем констатировал наш декан. – Вам говорили когда-нибудь, что подслушивать нехорошо?
– Не заговаривай нам зубы, – голосом Ерохина можно было катать железо.
– И не собирался, – Тихонов встал, заложив руки за спину, и с иронией посмотрел на нас. – Вы не будете дальше участвовать в эксперименте. Что дальше?
– Как это «что дальше»?! Отправьте нас домой! Выпустите из этого долбаного симулякра!
– Это невозможно.
– А если подумать? – я поднял автомат, направив его в грудь Тихонову. На него это не произвело никакого впечатления. По крайней мере, внешне он оставался таким же спокойным.
– Отключить кого-либо от симуляции можно только снаружи. Находясь в ней, выбраться самому из неё невозможно. Даже мне. А я, как видите, – декан развел руками, – здесь, с вами. Так что опустите ваше оружие, оно вам не поможет.
– Врешь, – процедил Ванька-Смерть, не отводя глаз от прицела. – Ты перед этим с кем-то говорил. С кем-то, кто был вне симуляции! Ты сейчас прикажешь ей выпустить нас, и мы все уйдем отсюда.
– И не подумаю, – невозмутимо ответил Тихонов. – Нравится вам или нет, но вы останетесь здесь на весь период прохождения практики. Сегодня заканчивается ваш пятый день. Осталось еще два. Так что, дети мои, вы их пройдете, а после уйдете отсюда с чистой совестью.
– Мы тебе не дети! – рявкнул Ерохин. – А это уже не игра! Погиб наш друг! Ты ни черта не сказал нам, что это будет за практика, и теперь еще предлагаешь остаться в этом аду еще на пару дней?! Да если бы мы знали, мы бы в жизни на это не подписались!
– Сбавьте тон, молодой человек, – от голоса декана повеяло холодом. – Да, вас запустили в виртуальную реальность, заранее не объяснив с чем вы здесь столкнетесь. Но это был единственный способ получить вас – таких изнеженных, самодовольных, эгоистичных, чтобы здесь, в «Совёнке», вы показали свой истинный потенциал. Вас намеренно поставили в такие условия, чтобы вам пришлось здесь выживать, каждый день встречаясь со смертью и напрягать свои извилины, мускулы и чувство долга, если таковое в вас вообще имеется, чтобы добраться до финала. И у вас есть выбор – либо драться и победить всем вместе, либо сдохнуть поодиночке. Кстати, о вашем друге – он жив, здоров, и в полной безопасности. Когда вы закончите практику, вы снова с ним встретитесь.
– Но нахера всё это?! – закричал Иван. – Почему вы нам ничего не сказали?!
– Потому что вы бы не согласились. Государство даровало вам право выбора, где получить образование; цивилизация сделала вас теми, кто вы есть, а демократия дала вам немыслимую раньше свободу. Если бы вам предложили ползать в грязи под пулями, терять товарищей, убивать или быть убитым – уверен, большинство из вас бы отказалось. Вы слишком привыкли сидеть в инстаграмме, плюсовать посты в русконтакте или тусить по клубам. Никто из вас несколько дней назад даже не представлял, что это значит – сражаться ради собственной страны.
– А зачем нашей стране делать из нас убийц? – спросил я.
– Затем, что скоро предстоят очень тяжелые времена. Будет война, и Родине понадобятся сотни тысяч солдат. Если вы следите за новостями в мире, то вы должны понимать, о чем речь. Вы, вернее те «вы», какими были несколько дней назад – сколько из вас бы сбежало за границу или вглубь страны, едва запахнет жареным?
– Вы хотите сказать, что здесь мы все станем солдатами всего за неделю? – с сомнением в голосе спросила Славя.
– Нет, девочка, – декан покачал лысой головой. – Ты путаешь курс патриотического воспитания с курсом молодого бойца. Из вас здесь не собираются делать супербойцов. Это будет иметь смысл, только если вы сами сделаете шаг к этому, осознанно, без промытых мозгов. Но всё же предпосылки к нему закладываются здесь.
– Без промытых мозгов, говорите? – зло сощурился Ерохин. – А как тогда назвать то, что с нами было за эту неделю? Обязательно надо было сажать нас в секретную лабораторию и накачивать химией, стирать память?
– Наши тесты показали, что наибольшую эффективность программа имеет, когда ее пользователи не помнят, как здесь оказались. – «Толик» пожал плечами. – Это было достаточно аккуратное воздействие. Препарат не имеет известных побочных эффектов, не влияет на психику. Это как если бы вы о чем-то глубоко задумались и пропустили что-то важное, не более того.
– «Задумались»? «Пропустили»?! – ствол в руках Ивана задрожал. – Да меня чуть приступ не хватил, когда мне Семён рассказал про амнезию! И вы это называете аккуратным воздействием? До этого я считал что вы с Виолой оба куклы неживые, а когда узнал то чуть в обморок не свалился! Это тоже один из побочных эффектов?
– Это… довольно бесчеловечно. – пробормотала Славя.
– Вы слышали разговор, – между тем констатировал наш декан. – Вам говорили когда-нибудь, что подслушивать нехорошо?
– Не заговаривай нам зубы, – голосом Ерохина можно было катать железо.
– И не собирался, – Тихонов встал, заложив руки за спину, и с иронией посмотрел на нас. – Вы не будете дальше участвовать в эксперименте. Что дальше?
– Как это «что дальше»?! Отправьте нас домой! Выпустите из этого долбаного симулякра!
– Это невозможно.
– А если подумать? – я поднял автомат, направив его в грудь Тихонову. На него это не произвело никакого впечатления. По крайней мере, внешне он оставался таким же спокойным.
– Отключить кого-либо от симуляции можно только снаружи. Находясь в ней, выбраться самому из неё невозможно. Даже мне. А я, как видите, – декан развел руками, – здесь, с вами. Так что опустите ваше оружие, оно вам не поможет.
– Врешь, – процедил Ванька-Смерть, не отводя глаз от прицела. – Ты перед этим с кем-то говорил. С кем-то, кто был вне симуляции! Ты сейчас прикажешь ей выпустить нас, и мы все уйдем отсюда.
– И не подумаю, – невозмутимо ответил Тихонов. – Нравится вам или нет, но вы останетесь здесь на весь период прохождения практики. Сегодня заканчивается ваш пятый день. Осталось еще два. Так что, дети мои, вы их пройдете, а после уйдете отсюда с чистой совестью.
– Мы тебе не дети! – рявкнул Ерохин. – А это уже не игра! Погиб наш друг! Ты ни черта не сказал нам, что это будет за практика, и теперь еще предлагаешь остаться в этом аду еще на пару дней?! Да если бы мы знали, мы бы в жизни на это не подписались!
– Сбавьте тон, молодой человек, – от голоса декана повеяло холодом. – Да, вас запустили в виртуальную реальность, заранее не объяснив с чем вы здесь столкнетесь. Но это был единственный способ получить вас – таких изнеженных, самодовольных, эгоистичных, чтобы здесь, в «Совёнке», вы показали свой истинный потенциал. Вас намеренно поставили в такие условия, чтобы вам пришлось здесь выживать, каждый день встречаясь со смертью и напрягать свои извилины, мускулы и чувство долга, если таковое в вас вообще имеется, чтобы добраться до финала. И у вас есть выбор – либо драться и победить всем вместе, либо сдохнуть поодиночке. Кстати, о вашем друге – он жив, здоров, и в полной безопасности. Когда вы закончите практику, вы снова с ним встретитесь.
– Но нахера всё это?! – закричал Иван. – Почему вы нам ничего не сказали?!
– Потому что вы бы не согласились. Государство даровало вам право выбора, где получить образование; цивилизация сделала вас теми, кто вы есть, а демократия дала вам немыслимую раньше свободу. Если бы вам предложили ползать в грязи под пулями, терять товарищей, убивать или быть убитым – уверен, большинство из вас бы отказалось. Вы слишком привыкли сидеть в инстаграмме, плюсовать посты в русконтакте или тусить по клубам. Никто из вас несколько дней назад даже не представлял, что это значит – сражаться ради собственной страны.
– А зачем нашей стране делать из нас убийц? – спросил я.
– Затем, что скоро предстоят очень тяжелые времена. Будет война, и Родине понадобятся сотни тысяч солдат. Если вы следите за новостями в мире, то вы должны понимать, о чем речь. Вы, вернее те «вы», какими были несколько дней назад – сколько из вас бы сбежало за границу или вглубь страны, едва запахнет жареным?
– Вы хотите сказать, что здесь мы все станем солдатами всего за неделю? – с сомнением в голосе спросила Славя.
– Нет, девочка, – декан покачал лысой головой. – Ты путаешь курс патриотического воспитания с курсом молодого бойца. Из вас здесь не собираются делать супербойцов. Это будет иметь смысл, только если вы сами сделаете шаг к этому, осознанно, без промытых мозгов. Но всё же предпосылки к нему закладываются здесь.
– Без промытых мозгов, говорите? – зло сощурился Ерохин. – А как тогда назвать то, что с нами было за эту неделю? Обязательно надо было сажать нас в секретную лабораторию и накачивать химией, стирать память?
– Наши тесты показали, что наибольшую эффективность программа имеет, когда ее пользователи не помнят, как здесь оказались. – «Толик» пожал плечами. – Это было достаточно аккуратное воздействие. Препарат не имеет известных побочных эффектов, не влияет на психику. Это как если бы вы о чем-то глубоко задумались и пропустили что-то важное, не более того.
– «Задумались»? «Пропустили»?! – ствол в руках Ивана задрожал. – Да меня чуть приступ не хватил, когда мне Семён рассказал про амнезию! И вы это называете аккуратным воздействием? До этого я считал что вы с Виолой оба куклы неживые, а когда узнал то чуть в обморок не свалился! Это тоже один из побочных эффектов?
– Это… довольно бесчеловечно. – пробормотала Славя.
– Ладно, – я шагнул вперед. – Это была очень занимательная беседа. А теперь сделайте то, о чем мы вас просим. Выводите нас отсюда!
– Наверное, вы невнимательно слушали, – декан покачал головой. – Вы не сможете выйти из симуляции, пока не сработает таймер, либо пока вы все не умрете. Но в этом случае прохождение начнется заново.
– …Что?! – хором воскликнули мы.
– Прохождение начнется заново, – твердо повторил Тихонов. – Вы опять начнете с самого первого дня. Так что мой вам совет: соберитесь. Вас осталось десять человек. Вам нужно продержаться еще два дня. После этого сработает таймер программы и вы вернетесь в реальный мир. И помните – это командная игра. Зачёт будет коллективным. Если вы каждый будете сам за себя, или подведете своих товарищей, то завтра-послезавтра вас всех перебьют. Вам не будут ставить оценок, насколько хорошо вы играли. Будет лишь один критерий – сумели вы выполнить боевую задачу и выжить при этом. Или не сумели.
– Вы не объяснили, зачем нам это. Мы студенты педвуза, а не военного училища. Наша профессия учить других людей, а не простреливать им головы!
– Именно. И поэтому ваша задача неизмеримо сложнее. Как думаете, – декан выразительно посмотрел на нас, – просто ли научить ребенка любить свою Родину?
– С таким подходом как у вас, этому не обучишь. – я с отвращением сплюнул на пол. – И вы решили, что симуляция поможет этому?
– И между прочим, не без основания. – Тихонов подмигнул. – Но важнее всего то, что этому научитесь вы. Те, кто будет учить других детей. А уже насколько у вас получится передать это чувство, зависит от вас самих.
Я покачал головой. В слова декана было тяжело поверить. В них не хотелось верить. С детства у меня было отвращение ко всей этой пропаганде, в том числе патриотической. И тем не менее, разум вынужден был признать что в кое-чём Анатолий Игнатьевич был всё же прав. Идея была благой. Разве что её исполнение подкачало.
А вот сердце было несогласно. В душе ощущалось некое противоречие между идеей и методами её проведения. Почему патриотизм надо воспитывать вот так? Почему для этого надо загонять в бункер, подключать к виртуальной реальности, учить убивать? Почему надо прививать любовь к родной стране насильно?
Много вопросов, на которые не нужен ответ. Точнее, нужен, но не такой. Так было неправильно. Даже из самых благих побуждений. И допустимо может быть лишь тогда, когда уже или так, или конец. Что же это, мы уже подошли к самой крайней черте?
Я посмотрел в чёрные глаза стоящему передо мной страшилищу с лысой головой и ассиметричным лицом. И неожиданно прочёл в них понимание.
– Простите меня, – сказал Тихонов. – Это не самый лучший метод. Но это лучшее, что у нас есть. И мы стараемся изо всех сил. Это не идеальный вариант, но так надо. А придумывать и реализовывать что-то более мягкое уже нет времени. По нашим прогнозам, война начнется уже в ближайшее десятилетие. Я люблю вас, и не хочу, чтобы вы все погибли на ней. Вам может показаться, что мы жестоки с вами, безжалостны, и запихнули вас сюда чтобы мучить, но пожалуйста, ребята, поверьте мне – это делается ради вас. Лучше мы не будем вас жалеть сейчас, чем если вы все погибнете из-за того что мы были слишком мягкосердечны. Прошу вас, скажите – вы верите мне?
Я поверил. И опустил оружие.
– Да.
Ерохин растерянно посмотрел на меня. На задумчивую и оттого молчаливую Славю. И убрал автомат за спину.
Декан глубоко вздохнул.
– Спасибо, – сказал он глуховатым голосом.
– Нет. – раздалось за моей спиной.
Лена протиснулась между мной и Славей, слегка отстранив её. Лицо у моей девушки было абсолютно спокойным, разве что чуть бледнее, чем обычно. В остальном она ничуть не изменилась – глядя на неё сложно было сказать, будто она напугана, или в состоянии аффекта.
– Ты можешь заговорить им зубы, рассказывая о долге и цели, – сказала Лена. – Что тебе жаль, что у тебя не было выхода, что такова твоя работа. Но я слышала это слишком долго. Ты говорил это моей маме так часто, что я привыкла. Прости, но со мной это не сработает.
– Лена. Девочка моя. – Тихонов вздохнул. – Давай мы обсудим это позже.
В ответ Лена лишь качнула головой.
– Ты лжешь. Тебя не волнует, сколько таких, как мы сейчас страдает в симуляциях. Тебе наплевать, если Мику думает, что никогда больше не увидит своего Сашу. Тебе всё равно, сколько студентов сорвет себе нервы. Тебе важен лишь результат. Насколько будет эффективным твой проект, который ты готовил все эти годы. Только это для тебя имеет значение.
– Доча… – произнес декан, но Лена перебила его, повысив голос:
– Твоя работа! Она была для тебя важнее меня, мамы, друзей, всего остального! А если кто-то в результате сорвется, сойдет с ума, то это неважно. Главное, это сколько в результате твоего проекта страна получит молодых патриотов. И даже если я, или Семён, или кто-нибудь ещё пострадает, то это всего лишь издержки, незначительная потеря. Ты говоришь, что делаешь это ради нас, что любишь всех нас, но такая любовь, она хуже ненависти! Как ты можешь быть таким бессердечным, пап?!
Декан стоял и молча смотрел на свою дочь.
– Ты не веришь мне, – мрачно констатировал он.
Лена стояла перед ним, сложив руки на груди, и глядела исподлобья. Неожиданно, глядя на её лицо, я заметил, что её веки мелко дрожат, словно их сводит тик. Неужели она сейчас заплачет?
Я протянул руку, чтобы положить её на плечо девушки и успокоить, но Лена шагнула вперед, увернувшись от моих объятий.
– Верю, – сказала она. – Я верю, что то, что ты делаешь, необходимо и важно.
Тихонов непонимающе нахмурился.
– Тогда к чему сейчас ты всё это наговорила?
Вдруг девушка открыто и искренне рассмеялась. У меня по спине побежали мурашки. Декан тоже не ожидал этого – выражение спокойствия испарилось с его лица, и в глазах на миг промелькнула тревога. Он посмотрел в нашу сторону, словно надеясь что мы ему объясним эту непонятную веселость. Но мы молчали.
Лена закончила смеяться, и сделала еще один шаг, одновременно вытаскивая что-то из-под мышки. В вытянутой руке тускло блеснул вороненый металл.
– Да. Я верю, – готов был поклясться, что Лена улыбается, говоря это. – Но я тебя не прощу.
Лицо Тихонова вытянулось. Он протянул руки к ней.
– Доча… – начал он, но Лена качнула головой, встряхнув фиолетовыми хвостиками:
– Нет.
Выстрел в закрытом помещении был оглушительным. Я невольно зажмурился, закрывая руками уши от грохота. Когда я открыл глаза, «Толик» лежал на полу с неаккуратной дыркой в переносице. Лена стояла над ним, держа в трясущейся руке «парабеллум». Гильза с металлическим позвякиванием укатилась к стене и стукнувшись о плинтус, замерла. Против воли мой взгляд зацепился за неё, словно ничего важнее не было на целом свете.
Преодолев ступор, я бросился вперед и выбил пистолет у Лены. Она не сопротивлялась. Даже когда я схватил её за плечи, ожидая что она будет вырываться, девушка лишь с легким вздохом осела на пол, едва не ударившись лицом. Она была без сознания.
– Зови Виолу! – закричал я, обращаясь к Славяне. – Лена в обмороке!
Славя кивнула и со всех ног помчалась наверх. Ерохин зачем-то подобрал гильзу, повертел ее в пальцах и засунул ее в карман.
– Звиздец. Семён, как с ним быть? – он указал на Анатолия Игнатьевича.
Я посмотрел в ту сторону. Декан лежал, таращась черными глазами в потолок. Под лысой головой расплывалась темная лужа. Пулевое отверстие в переносице было как третий глаз. Я поморщился и отвернулся.
– Думаю, помощь ему не требуется.
– Наверное, вы невнимательно слушали, – декан покачал головой. – Вы не сможете выйти из симуляции, пока не сработает таймер, либо пока вы все не умрете. Но в этом случае прохождение начнется заново.
– …Что?! – хором воскликнули мы.
– Прохождение начнется заново, – твердо повторил Тихонов. – Вы опять начнете с самого первого дня. Так что мой вам совет: соберитесь. Вас осталось десять человек. Вам нужно продержаться еще два дня. После этого сработает таймер программы и вы вернетесь в реальный мир. И помните – это командная игра. Зачёт будет коллективным. Если вы каждый будете сам за себя, или подведете своих товарищей, то завтра-послезавтра вас всех перебьют. Вам не будут ставить оценок, насколько хорошо вы играли. Будет лишь один критерий – сумели вы выполнить боевую задачу и выжить при этом. Или не сумели.
– Вы не объяснили, зачем нам это. Мы студенты педвуза, а не военного училища. Наша профессия учить других людей, а не простреливать им головы!
– Именно. И поэтому ваша задача неизмеримо сложнее. Как думаете, – декан выразительно посмотрел на нас, – просто ли научить ребенка любить свою Родину?
– С таким подходом как у вас, этому не обучишь. – я с отвращением сплюнул на пол. – И вы решили, что симуляция поможет этому?
– И между прочим, не без основания. – Тихонов подмигнул. – Но важнее всего то, что этому научитесь вы. Те, кто будет учить других детей. А уже насколько у вас получится передать это чувство, зависит от вас самих.
Я покачал головой. В слова декана было тяжело поверить. В них не хотелось верить. С детства у меня было отвращение ко всей этой пропаганде, в том числе патриотической. И тем не менее, разум вынужден был признать что в кое-чём Анатолий Игнатьевич был всё же прав. Идея была благой. Разве что её исполнение подкачало.
А вот сердце было несогласно. В душе ощущалось некое противоречие между идеей и методами её проведения. Почему патриотизм надо воспитывать вот так? Почему для этого надо загонять в бункер, подключать к виртуальной реальности, учить убивать? Почему надо прививать любовь к родной стране насильно?
Много вопросов, на которые не нужен ответ. Точнее, нужен, но не такой. Так было неправильно. Даже из самых благих побуждений. И допустимо может быть лишь тогда, когда уже или так, или конец. Что же это, мы уже подошли к самой крайней черте?
Я посмотрел в чёрные глаза стоящему передо мной страшилищу с лысой головой и ассиметричным лицом. И неожиданно прочёл в них понимание.
– Простите меня, – сказал Тихонов. – Это не самый лучший метод. Но это лучшее, что у нас есть. И мы стараемся изо всех сил. Это не идеальный вариант, но так надо. А придумывать и реализовывать что-то более мягкое уже нет времени. По нашим прогнозам, война начнется уже в ближайшее десятилетие. Я люблю вас, и не хочу, чтобы вы все погибли на ней. Вам может показаться, что мы жестоки с вами, безжалостны, и запихнули вас сюда чтобы мучить, но пожалуйста, ребята, поверьте мне – это делается ради вас. Лучше мы не будем вас жалеть сейчас, чем если вы все погибнете из-за того что мы были слишком мягкосердечны. Прошу вас, скажите – вы верите мне?
Я поверил. И опустил оружие.
– Да.
Ерохин растерянно посмотрел на меня. На задумчивую и оттого молчаливую Славю. И убрал автомат за спину.
Декан глубоко вздохнул.
– Спасибо, – сказал он глуховатым голосом.
– Нет. – раздалось за моей спиной.
Лена протиснулась между мной и Славей, слегка отстранив её. Лицо у моей девушки было абсолютно спокойным, разве что чуть бледнее, чем обычно. В остальном она ничуть не изменилась – глядя на неё сложно было сказать, будто она напугана, или в состоянии аффекта.
– Ты можешь заговорить им зубы, рассказывая о долге и цели, – сказала Лена. – Что тебе жаль, что у тебя не было выхода, что такова твоя работа. Но я слышала это слишком долго. Ты говорил это моей маме так часто, что я привыкла. Прости, но со мной это не сработает.
– Лена. Девочка моя. – Тихонов вздохнул. – Давай мы обсудим это позже.
В ответ Лена лишь качнула головой.
– Ты лжешь. Тебя не волнует, сколько таких, как мы сейчас страдает в симуляциях. Тебе наплевать, если Мику думает, что никогда больше не увидит своего Сашу. Тебе всё равно, сколько студентов сорвет себе нервы. Тебе важен лишь результат. Насколько будет эффективным твой проект, который ты готовил все эти годы. Только это для тебя имеет значение.
– Доча… – произнес декан, но Лена перебила его, повысив голос:
– Твоя работа! Она была для тебя важнее меня, мамы, друзей, всего остального! А если кто-то в результате сорвется, сойдет с ума, то это неважно. Главное, это сколько в результате твоего проекта страна получит молодых патриотов. И даже если я, или Семён, или кто-нибудь ещё пострадает, то это всего лишь издержки, незначительная потеря. Ты говоришь, что делаешь это ради нас, что любишь всех нас, но такая любовь, она хуже ненависти! Как ты можешь быть таким бессердечным, пап?!
Декан стоял и молча смотрел на свою дочь.
– Ты не веришь мне, – мрачно констатировал он.
Лена стояла перед ним, сложив руки на груди, и глядела исподлобья. Неожиданно, глядя на её лицо, я заметил, что её веки мелко дрожат, словно их сводит тик. Неужели она сейчас заплачет?
Я протянул руку, чтобы положить её на плечо девушки и успокоить, но Лена шагнула вперед, увернувшись от моих объятий.
– Верю, – сказала она. – Я верю, что то, что ты делаешь, необходимо и важно.
Тихонов непонимающе нахмурился.
– Тогда к чему сейчас ты всё это наговорила?
Вдруг девушка открыто и искренне рассмеялась. У меня по спине побежали мурашки. Декан тоже не ожидал этого – выражение спокойствия испарилось с его лица, и в глазах на миг промелькнула тревога. Он посмотрел в нашу сторону, словно надеясь что мы ему объясним эту непонятную веселость. Но мы молчали.
Лена закончила смеяться, и сделала еще один шаг, одновременно вытаскивая что-то из-под мышки. В вытянутой руке тускло блеснул вороненый металл.
– Да. Я верю, – готов был поклясться, что Лена улыбается, говоря это. – Но я тебя не прощу.
Лицо Тихонова вытянулось. Он протянул руки к ней.
– Доча… – начал он, но Лена качнула головой, встряхнув фиолетовыми хвостиками:
– Нет.
Выстрел в закрытом помещении был оглушительным. Я невольно зажмурился, закрывая руками уши от грохота. Когда я открыл глаза, «Толик» лежал на полу с неаккуратной дыркой в переносице. Лена стояла над ним, держа в трясущейся руке «парабеллум». Гильза с металлическим позвякиванием укатилась к стене и стукнувшись о плинтус, замерла. Против воли мой взгляд зацепился за неё, словно ничего важнее не было на целом свете.
Преодолев ступор, я бросился вперед и выбил пистолет у Лены. Она не сопротивлялась. Даже когда я схватил её за плечи, ожидая что она будет вырываться, девушка лишь с легким вздохом осела на пол, едва не ударившись лицом. Она была без сознания.
– Зови Виолу! – закричал я, обращаясь к Славяне. – Лена в обмороке!
Славя кивнула и со всех ног помчалась наверх. Ерохин зачем-то подобрал гильзу, повертел ее в пальцах и засунул ее в карман.
– Звиздец. Семён, как с ним быть? – он указал на Анатолия Игнатьевича.
Я посмотрел в ту сторону. Декан лежал, таращась черными глазами в потолок. Под лысой головой расплывалась темная лужа. Пулевое отверстие в переносице было как третий глаз. Я поморщился и отвернулся.
– Думаю, помощь ему не требуется.
Тут спрашивали - как определить, что тред утонул?
бамп
ОП, пиши ещё. Фанфик на редкость годный.
Сема, ну хватит.
Какой Семен?
Просто параноик в треде.Почему-то некоторым анонам в этом треде кажеться что ОП семенит.
>кажеться
ага, именно это слово. В биореатор пройдите, Семён.
Тогда прошу пройти Вас в /zog/.Там Вам будут рады голубчик.
Не толсти, уёбок.
Указали ошибку - прими и утрись.
%%многовато параноиков в последнее время расплодилось, и мочератор вдруг тоже параноик, да Паш?%5
разметка ебаная
Охладите траханье. У вас пальцы дрожат.
ОП, ты не на ссаном форуме. Это интернеты, тут могут и нахуй послать.
Отправил тебя отдыхать на месяц.
Отправил тебя отдыхать на месяц.
Спасибо, и я отдохну.
Чаю тебе.
если он из под чего-нибудь не вылезет
Хуй его знает чего моча бушует, может ей из-под мочерки виднее, но я точно не ОП и говорю что фанф правда мне нравится и я даже тред бампаю периодически. Что, я тоже Семёном становлюсь?
Ну так и иди нахуй, в чём проблема? Ведешь себя как типичный рак и агришься как школьник-обиженка. Хотя, о чем я, это же сосчан
>Ведешь себя как типичный рак и агришься как школьник-обиженка.
пруфс
Иди реально отдохни, опущенка. Мне из-за тебя скоро второй тред создавать придется, твоих постов тут почти треть.
Хз. Вот реально не понимаю таких людей.
Четверть, мань :з
И да, всем пламенный привет от мимо-ОПа.
>обошёл блокировку
>во всю петушится, будто герой какой
Петушишься ты, причем в прямом смысле. Мне с такими западло общаться, скрыл
Нет ты :з
>Запальчиво и обидчиво сердиться, впадать в смешную заносчивость, в задорный тон, вести себя петухом
Мне не на что агриться, кроме как на твою тупость и необучаемость.
Фанфик не задевает никаких моих чувств, и на тебя самого вообщем-то похуй.
Лишь забавляет твоя попытка самого себя подхвалить.
А ты что, не допускаешь что тут могут быть другие, кто может похвалить фанфик?
Ты не понимаешь. Этот фанфик затронул его чувства, и он уверен что раз ему это не нравится, то и другим тоже не должно, а раз кто-то хвалит, то это наверняка автор. Это называется "конгитивное искажение" и относится к т.н. склонности подтверждения своей точки зрения. Мы с тобой знаем что мы разные люди, а он - нет, и он даже не допускает возможности этого. Такие дела.
Ты что, тупой?
Вполне допускаю, но порою его участие уж слишком очевидно.
что это было?
Бамплимит, вот мы и приехали
у мочи поинтересуйся
Бамп
Тыкс-тыкс, почему ещё никто не запилил мод по Совёнку-1942, а, Антош?
http://ficbook.net/readfic/2887241
Новые части будут выкладываться по мере готовности вычитки. Если у кого есть предложения, идеи, или желание править ошибки, пишите здесь или на фб.
2024 год.
Недалекое будущее. Человечество движется вперед прежним курсом, до сих пор не разобравшись до конца в своих проблемах. Более того – социальные, политические и экономические проблемы накапливаются, усугубляя и без того непростую обстановку в мире.
Российская Федерация, одержав на международной арене несколько политических побед, становится объектом агрессии со стороны ведущих мировых держав мира. Находясь в окружении бывших стран-союзников по социалистическому блоку, ныне следующих политическим курсом за странами НАТО и Евросоюзом, Россия превращается в сверхдержаву-изгоя. Под давлением экономических и политических рычагов влияния уровень жизни в стране падает, вследствие чего среди ее населения нарастает недовольство, пока что успешно подавляемое полицейскими силами и армией. Правительство изо всех сил ищет способ выжить под давлением Запада, в то время как доверие и поддержка народа слабеет с каждым месяцем, а патриотические силы страны находятся в глубоком упадке.
Главный герой – молодой человек по имени Семен, заканчивающий последний курс провинциального педагогического университета и проводящий большую часть своего времени на анонимных имиджбордах. Не испытывая теплых чувств к своей Родине, он хочет покинуть ее навсегда и устроиться где-нибудь за рубежом. Однако перед тем как это произойдет, ему придется сделать с виду простое и обыденное дело – съездить в область с группой сокурсников по заданию своего университета для завершения преддипломной практики…